Маска Агасфера Часть 2 /из "Пленника похоронной упряжки"/

 Перед  расставанием  Камбиз  напомнил  мне,  чтобы  я  держал  язык  за  зубами.  Он  ещё  раз  дал  понять,  что строгая  секретность  -  главное  условие  затеваемого  дела,  и  с  этим  нельзя  было  не  согласиться.  Но  получилось  так,  что  до  отъезда  в  нашу  тайну  оказался  посвящённым  ещё  один  человек…

  Как  и  было  условлено,  поздно  вечером  Камбиз  зашёл  ко  мне  домой,  чтобы  передать  униформу  санитара  и  уточнить  кое-какие  детали.  Он  пробыл у   меня  совсем  недолго,  но  этого  хватило,  чтобы  возбудить  у  моей  квартирной  хозяйки,  тётушки  Лукреции,  смутные  подозрения  относительно  нашей  встречи.
   При  всём  своём  умении  нравиться  и  втираться  в  доверие  к  людям,  Камбиз  почему-то  сразу  пришёлся  ей  не  по  душе.  Я  представил  его   как  старого  школьного  друга,  заглянувшего  ко  мне  на  огонёк, тем  не  менее,  добрейшая  Лукреция   ужасно  разволновалась  и  не  могла  найти  себе  места  до  тех  пор,  пока  он  не  покинул  наш  дом.

   Как  выяснилось  позже,  в  её  намерения  вовсе  не  входило  подслушивать  наш  разговор,  но  слова  «Долина  Синих  Камней»  ненароком  коснулись  её  ушей  -  /когда  она  случайно  проходила  мимо  дверей  комнаты/  -  и  этого  ей   хватило,  чтобы  задержаться  и  простоять  за  дверями  до  тех  пор,  пока  наша  беседа  не  закончилась.

  Когда,  уже  после  ухода  Камбиза,  я,  готовясь  в  дорогу,  укладывал  в  сумку  всё  необходимое,  двери  неожиданно  распахнулись,  и  на  пороге  моей  комнаты  появилась  тётушка  Лукреция,  взволнованная  до  глубины  души.
  Она  была  бледна,  как  никогда,  и  глаза  её  блестели  от  слёз.
  «Мальчик  мой,  чует  моё  сердце,  недоброе  дело  задумал  ты,  -   дрожащим  голосом  произнесла  она. –  Ты  привёл  к  себе  в  дом  человека,  который  может  тебя  погубить  и  наверняка  погубит,  если  ты  сейчас  же  не  расскажешь  мне  всю  правду.  Быть  может,  только  в  этом  случае  мне  удастся  спасти  тебя».

  Тётушка  Лукреция  относилась  ко  мне  как  к  родному  сыну.  Не стеснённая  никакими  родственными  связями  -  /бедняжка  была  совсем  одинока/  -  она,  страдая  избытком  душевной  теплоты,   по-матерински  заботилась  обо  мне,  во  многом  потакала,  но  случалось,  была  и  строга  со  мной,  считая,  видимо,  эту  строгость  вполне  оправданной  нашими  доверительными  отношениями.
  Разумеется,  у  меня  и  в  мыслях  не  было  посвящать  её  в  наши  планы.  Тем  более,  что,  памятуя  о  её  больном  сердце,  я  никоим  образом  не  желал  подвергать  тётушку  подобному  испытанию -  однако,  самый  тон  её  исключал  возможность  отказа.

  Деваться  было  некуда,  и,  благодаря  своей  твёрдости  и  настойчивости,  Лукреция  добилась-таки  от  меня  того,  чего  хотела.  Впрочем,  утаивать  что-либо     не  имело  смысла:  всё  самое  основное  ей  уже  удалось  подслушать  под  дверями   комнаты.  Начав  рассказывать,  я  сам  не  заметил,  как  выложил  тётушке  всё  от  начала  до  конца:  сперва  про  Кали,  затем  про  своё  несчастливое соперничество  со  Стиффелио,  и,  наконец,  про  задуманное  нами  с  Камбизом  дело,  на  которое  я  решился  от  отчаянной  своей  безысходности.
  Я  рассказал  даже  -  хотя  это  было уже  совсем  лишнее  -  про  хитроумный  трюк  с  фальшивым  покойником,  который  должен  был  обеспечить  нам  беспрепятственный  проезд  через  все  посты.

  Узнав  от  меня  до  конца  всю  правду,  тётушка  Лукреция  едва  не  упала  в  обморок.
  Она  принялась  горько  рыдать,  говоря,  что  мы  с  приятелем  совсем  лишились  разума,  коль  скоро  пошли  на  такое.  Она  утверждала,   что  если  я  погибну  - /а,  по  её  мнению,  в  Долине  нас  ждала  верная  смерть/  -  то  тем  самым  сведу  в  могилу   и  её,  ибо  её  больное  сердце  не  выдержит  такого  потрясения.

  Я  утешал  тётушку  как  мог,  но  что  значили  мои  утешения  для  этой  добрейшей  из  женщин  после  всего,  что  она  узнала.
  Кое-как  утерев  слёзы,  она  вновь  взялась  отговаривать  меня,  но  тут  же  притихла,  поняв,  наверное,  по  моему  виду,  что  от  задуманного  я  всё  равно  не  отступлюсь.

  Тогда  она  отвернулась  и  некоторое  время  сидела  молча,  низко склонив  голову,    что-то  обдумывая  про  себя.

  «Что  ж,  мой  мальчик,  значит,  так  тому  и  быть,  -  тяжело  вздохнув,  произнесла,  наконец,  она.  –  Не  тот  у  тебя  характер,  чтобы  можно  было  удержать  тебя  от  задуманного  -  я  это  давно  заметила.  Что  ж,  иди  в  Долину,  раз  считаешь  это  необходимым,  но  прежде  позволь  мне  сделать  для  тебя  кое-что.  У  меня  имеется  одно средство, которое  пригодится  в  походе  тебе,  а  также  и  твоему  беспутному  приятелю.  Если  вы  сделаете  так,  как  я  говорю,  то,  возможно,  сумеете  выбраться  оттуда  живыми».

  С  этими словами  она  взяла  меня  за  руку  и  повела  на  свою  половину,  в  те  комнаты,  где  царили  мир  и  благоденствие  маленького,  вечнозелёного  царства  лекарственных  цветов   и  растений.
  Помимо  многих  добродетелей,  коими  тётушка  Лукреция  была  наделена  от  природы  в  избытке,  у  неё  имелась  ещё  одна   отличительная  черта.  Тётушка  превосходно  разбиралась  в свойствах  целебных  трав.  Она  владела  искусством  приготавливать  всевозможные  снадобья  и  настойки;  и  средства,  созданные  её  волшебными  руками,  не  раз  послужили  спасением  от  смерти  для  многих  безнадёжно  больных,  чьи  недуги  заводили  в  тупик  самых  искусных  врачевателей.

   В  своей  маленькой,  но  очень  уютной  оранжерее,  где  пышно  цвела  калистегия  и  распускался  ирис,  где  задиристая  тигрия  мирно  уживалась  с  капризным  шалфеем,  где в   крохотном прудке  круглый  год  плавали  водяные  нимфеи,  а  под  стеклянным  куполком  безмятежно  рдел  стальник,  -  здесь  тётушка  Лукреция  смотрелась  как   венценосная  особа  среди  своих   верноподданных.

   Придя  сюда,  тётушка  обозрела  свои  невеликие,  но  весьма  ухоженные  владения  благосклонным  взглядом  королевы,  после  чего  обернулась  ко  мне.

  «Мальчик  мой,  вы  отправляетесь  в  места,  о  которых  имеете  очень  смутное  представление,  -  как-то  по-особому  значительно  произнесла  она.  -    Знаете  ли  вы,  например,  какие  зоркие  глаза,  и  какой  тонкий  нюх у  пещерных  ведьм.  Их  длинные  носы  могут  учуять  запах  человека  на  огромном  расстоянии,  и  потому  спрятаться  от  них  практически  невозможно.  К  счастью,  тут  я  могу  тебе  помочь.  У  меня  найдётся  средство,  которое,  надеюсь,  сослужит  тебе  добрую  службу».

  Сказав  так,  она  подошла  к  огромному  резному  буфету  из  мавританского  тиса,  в  глубоких  нишах  которого   подолгу  настаивались  целебные  зелья  и  снадобья, и  медным  ключом  открыла  одну  из  его    бесчисленных  дверец.  Порывшись  в  глубоких  буфетных  недрах,  заставленных  таинственными  баночками  и  бутыльками,    она  извлекла  на  свет  маленькую,  неприметную  склянку,  наполненную  какой-то  клейкой,  жёлто-зелёной  смесью.

  «Вот,  мой  мальчик,  -  всё  так  же  значительно,  почти  торжественно  произнесла  она,  вручая  мне  пузырёк  с загадочной  смесью.  -  Это  очень  редкая  мазь,  настоенная  на  листьях  тимьяна  и  стеблях  ежеголовника.  Она  обладает  одним  исключительным  свойством.  Если  ты  намажешься  ею  перед  въездом  в  Долину,  у  тебя  будет  шанс  вернуться  оттуда  живым.  Ведьмы  не  смогут  тебя  учуять.  Аромат  тимьяна  перебьёт  твой  человеческий  запах,  а  ежеголовник   направит  их  по  ложному  следу.  Ты  обязательно  возьмёшь    мазь  с  собой  и  сделаешь,  как  я  велю».

  Нет  слов,  чтобы  передать  чувства,  охватившие  меня  при  виде  этой  чудесной  настойки.   /Камбиз  почему-то  ничего  не  упоминал  про  нюх  пещерных  ведьм:  скорее  всего  потому  что  сам  ничего  не  знал  об  этом/.  По  существу  тётушка  дарила  мне  спасение  от  верной  гибели,  а  я  мог сказать  ей  только  «спасибо».
  Растроганный  до  глубины  души,  я  упал  на  колени  перед  своей  милой  спасительницей  и,  не  зная,  как  ещё  выразить  свои  чувства,  горячими  поцелуями  покрыл  её  руки.

  Сын,  влекомый  к  родной  матери  могучим  голосом  крови,  не  смог  бы  выказать  большее  доказательство  сыновней  любви  и  преданности,  чем  я  в  тот  момент!  А  тётушка  Лукреция  -  воплощённая  добродетель  и  бескорыстие  -  лишь  молча  гладила  меня,  как  маленького,  по  голове,  улыбаясь  своей  кроткой  и  ласковой  улыбкой.

  Трогательная  сцена  эта  закончилась  тем,  что  тётушка  дала  напоследок  мне  своё  материнское  благословение,  поцеловала  в  лоб  и,  прежде  чем  я  отправился спать,  взяла  с  меня  слово  быть  завтра  предельно  осторожным.  Она  сказала,  что  сама  соберёт  мне  в  дорогу  всё  необходимое  и  ещё  раз  напомнила,  чтобы  перед  въездом  в  Долину  я  не  забыл  натереться  мазью.
…………………………………………………..

   На  следующее  утро  я  поднялся  ни  свет  ни  заря.
   Моя  котомка,  как  и  было  обещано,  уже  ожидала  меня в   собранном  виде,  кроме  того,  тётушка  привела  в  порядок  всю  мою  походную  одежду.  Штаны  и  куртка,  заштопанные  и  разглаженные,  были  аккуратно  развешаны  на  вешалке,  начищенные  сапоги  стояли  на  коврике  возле  входных  дверей.
  Мысленно  поблагодарив  ещё  раз  добрейшую  Лукрецию  за  все  её  хлопоты,  я  быстро  оделся  и,  закинув  за  плечи  котомку,  вышел  из  дому…

  В  столь  ранний  час  полное  безлюдье  улиц  не  казалось  чем-то  необычным.  В  окнах  нигде  ещё  не  горел  свет,  на  тротуарах   не  было  ни  единой  живой  души.  Тем  не  менее,  памятуя  о  наставлениях  товарища,  я  двигался  большей  частью  окольным  путём,  задворками  и  проходными  дворами,  чтоб  по  возможности  не  привлекать  к  себе  постороннего  внимания.  Из-за  вынужденных  виляний  такого  усложнённого  маршрута  я  боялся  опоздать,  но  к  назначенному  часу  успел  всё  же  вовремя.

  Погребальная  подвода  уже стояла  на  пустыре,  задрапированная,  как  и   полагалось,  полотнищем  чёрного  крепа.  Водружённый  на  неё  свежесколоченный  сосновый  гроб,  проглядывал  деревянными  гранями  сквозь  охапки  набросанной  сверху  ветоши  и  соломы.

  Камбиз  ожидал  меня  с  видом,  показавшимся  мне  несколько  удручённым.
  Он  неподвижно  сидел  на  облучке,  перебирая  в  руках  вожжи,  и  взгляд  его  не  предвещал  ничего  хорошего.

  Приписав  его  состояние  воздействию  естественной  робости,  которая,  по  мере  возрастания  риска,  овладевает  порой  даже  людьми  отважными,  я,  решив  подбодрить  приятеля,  показал  ему  драгоценную  склянку  -  своевременный  и  бескорыстный  дар  моей  домохозяйки.
  Заодно  мне  пришлось  покаяться  в  том,  что  секрет  наш  оказался   немного  «рассекречен»,  но  я  оправдал  свой  поступок  тем,  что,  благодаря  ему,  мы  стали  обладателями  замечательного  средства,  которое  поможет  нам  в  трудную  минуту.

  Однако  Камбиз  отнёсся  к  этому  известию  более  чем  прохладно.  Прежде  всего  он  отругал  меня  за  то,  что  я  не  умею  держать  язык  за  зубами,  а  после  заявил,  что  у  нас  возникли  кое-какие  проблемы,  в  соответствии  с  чем  в  наши  планы  придётся  внести  существенные  изменения.

  Его  слова,  а  главным  образом,  то  выражение  лица,  с  каким  он  произнёс  их,  заставили  меня  не  на  шутку  встревожиться.    Что  значит  -  изменения?!  Неужели  придётся  переносить  поездку?!  Но  почему  и  зачем,  если  всё  уже  готово  к  отъезду?!  Или  не  удалось  раздобыть  нужные  справки?!..

  Камбиз  мрачно  качал  головой,  бросая  на  меня  косые,  испытующие  взгляды.  Нет,  откладывать  саму  поездку  нет  необходимости  -  здесь  всё  просчитано  верно,  и  собранные  документы  в  полном  порядке,  но  беда  в  том,  что  куклу,  заменявшую  покойника,  раздобыть,  к  сожалению,  не  удалось,  и  это  значительно  усложняет  дело.
  Одним  словом,  если  мы  хотим  попасть  в  Долину  Синих  Камней  непременно  сегодня,  то  в  гроб  вместо  куклы  должен  лечь  один  из  нас  и, скорее  всего,  это  придётся  сделать  именно  мне,  поскольку  он,  Камбиз,  лучше  знает  дорогу  и  к  тому  же  только  он  сможет  грамотно  и  без  запинки  отвечать  на  вопросы  патрульных.

  Новость,  действительно,  была  более  чем  неприятная!  Я  был  готов  ко  всему,  но  такого  ожидать  не  мог.  Неужели  в  самом  деле  придётся  ложиться  в  гроб  и  играть  роль  покойника?!  Вот  это  неожиданность!..

  Увидев,  как  я  переменился  в  лице,  Камбиз  поспешил  подсластить  пилюлю.  Он  сообщил,  что  ему  удалось  раздобыть  ещё  одну  справку,  где  указывалось,  что  покойный  скончался  от  опасной,  малоизученной  болезни.  По  его  мнению,  это  должно  было  остудить  служебный  пыл   проверяющих.  В  справке  содержалось  также  чёткое  указание  на  «вероятность  трупного  заражения»,  в  связи  с  чем  вряд  ли  следовало  ожидать  слишком  пристрастного  осмотра.
  Камбиз  заверил,  что  дело,  скорее  всего,  ограничится  формальным  приподнятием  крышки,  а  возможно,  обойдётся  и  без  этого.  Вышеуказанная  справка  является  достаточно  веской  причиной  для  того,  чтобы  не  совать  любопытный  нос  туда,  откуда  исходит  опасность  «трупного  заражения».
  От  меня  требовалось  лишь  одно:  сохранять  полную  неподвижность   и,  на  всякий  случай,  во  время  проверки  стараться  не  дышать. 

  Не  могу  сказать,  чтобы  его  заверения  успокоили  меня,  но  спорить  я  не  стал.  Других  вариантов  всё  равно  не  предвиделось,  а  на  карту  было  поставлено  слишком  многое,  чтоб  можно  было  позволить  себе  отступить.  Мои  колебания  длились  недолго.   Спустя  уже  пару  минут  я  позволил  намазать  себе  лицо  разведёнными  белилами,  чтобы  больше  походить  на  мертвеца,  молча  закутался  в  поданный  саван  и  беспрекословно  улёгся  в  гроб.
  После  этого  Камбиз  аккуратно  накрыл  меня  крышкой,  накинул  замки,  и  мы  поехали…

  …………………………………………………………………………………

  Путь  наш  был  долог  и  утомителен.
  Быть  может,  у  меня  создалось  такое  впечатление  потому,  что  я  занимал  в  нашем  экипаже  не  самое  удобное  и  комфортное  место  и  к  тому  же  совсем  не  рассчитанное  на  перевоз  живого  человека.

  Я  лежал  в  тесном  гробу  на  жёсткой,  парусиновой  подстилке  и  под  выматывающий  скрип  колёс  наблюдал  через  щёлку  между  досками  за  холмами  и  рощами,  проплывавшими  мимо  нас.  Пытаясь  хоть  как-то смягчить  незавидность  своего  положения,  я  заставлял  себя  думать  о  вещах  приятных  и  весёлых,  ожидающих  меня  в  недалёком  будущем;  например,  о  том,  как  на  балу    буду  при  всех  вручать  маску  Агасфера  красавице   Кали,  и  как  будет  посрамлён   хвастливый  и  недалёкий  сын  полицмейстера.  Но  развлечь  себя  этим  никак  не  удавалось.  Мысль  о  том,  что  в  данный  момент  я  занимаю  ложе,  уготованное  человеку  на  заключительном  этапе  его  земного  существования,  заметно  преобладала  надо  всем  остальным.  Она  не  отпускала  ни  на  минуту  и,  разгоняя      развлекательные  фантазии,  наполняла  душу  тоской  и  унынием.

  Несколько  раз  на  нашем  пути  попадались  крестьянские  подводы,  возвращавшиеся  со  сбора  урожая.  Двигались  гружёные  повозки  медленно,  с  трудом,  однако,  стоило  лишь  показаться  нам,  как  все  тут  же  сворачивали  на  обочину,  беспрекословно  уступая  дорогу.  Всем  сразу  становилось  ясно:  раз  везут  мертвеца  к  Долине  Синих  Камней,  значит,  это  либо  самоубийца,  либо  язычник,  либо  кое-что  и  похуже  -  в    любом  случае,  встреча  с  таким  ездоком  для  суеверных  селян  считалась  дурной  приметой.  Через  ту  же  щёлку  между  досками  я  видел,  как,  пропустив  нас,  простодушные  сборщики  урожая  старательно  отряхивают  на  себе  одежду,  плюют  через  левое  плечо  и  кидают  нам  вслед  горсть  земли,  наивно  полагая  защитить  себя  таким  способом  от  могильной  порчи.

  Наше  путешествие  продолжалось  целый  день,  с  восхода  вплоть  до  самого  заката.

  Когда  окружавшая  нас  пышная  зелень  лугов  поблёкла,  сменившись  каменистыми  прогалинами,  покрытыми  скудной  растительностью,  я  понял,  что  основной  путь  пройден  и  Долина  уже  недалеко.
  Следовало  приготовиться  к  обещанным  проверкам  и  держаться  настороже.

  Вот  тут-то  для  меня  начались  настоящие  мучения.
  Полицейских  постов  оказалось  больше,  чем  мы  ожидали.  Перед  очередной  проверкой   Камбиз  заранее  предупреждал  меня    лёгким  постукиванием  пальца  по  крышке  гроба,  и  у  каждого  поста  повторялась  примерно  одна  и  та  же  сцена.
 
  Сперва  откуда-то  со стороны  нас  окликали  грубые  голоса,  требуя  остановиться,  потом  слышался  шум  приближающихся  шагов,  подкреплённый  выразительным  бряцанием  оружия,  после  чего  следовало  долгое  и  подробное  разъяснение  Камбиза  относительно  целей  нашей  поездки.  Всё  это  сопровождалось  долгим  шуршанием  предъявляемых  бумаг  и  чередованием  стандартных  вопросов  с  явной  попыткой  подловить  возницу  на  какой-либо  неточности  в  ответах.
 
  Всё  то  время,  пока  длилась  проверка,  я  страдал  невыносимо.
  Лёжа  навытяжку  в  гробу,  боясь  выдать  себя  непроизвольным  кашлем  или  чихом,  я  изо  всех  сил  старался  дышать  как  можно  реже,  чувствуя  вместе  с  тем,  что  никогда  ещё  не  испытывал  такого  желания  вздохнуть  полной  грудью.

  Насчёт  известия  относительно  «малоизученной  болезни  покойного»  Камбиз  оказался  прав. 
  Тот  служебный  пыл,  с  каким  наши  проверяльщики  приступали  к  осмотру  провозимого  «багажа»,  в  значительной  степени  охлаждала  справка  об  опасном  вирусе,  «разъедавшем»  лежавшее  в  гробу  тело. 
  В  большинстве  случаев  дело  ограничивалось  заглядыванием  под  чуть  приподнятую  крышку.  Почти  тут  же  она  с  треском  опускалась,  и  далее  слышались  звуки  спешно  удалявшихся  шагов,  сменявшиеся  желанным  скрипом  поднимаемого  шлагбаума  и  криком  «Проезжай  скорее!».

  Если  же   учесть  тот  факт,  что  мой  предусмотрительный  друг  для  пущей  надёжности  накрыл  меня  с  головой  погребальной  простынёй,  прикоснуться  к  которой  уже  ни  у  кого  не  хватало  решимости,  то  можно  сказать,  что  наши  шансы  быть  разоблачёнными  практически  были  сведены  к  нулю.

   И,  тем  не  менее,  когда  все  трудности  с  проверкой  остались  позади,  и  мы  вплотную  приблизились  к  Долине,  я  испытал  огромное,  ни  с  чем  не  сравнимое  облегчение.  Всё  же  роль  покойника,  при  всей  своей  бездеятельности,  изрядно  заставила  меня  понервничать…

  На  последнем  посту  кто-то  дружески  предупредил  нас,  чтобы  мы  были  осторожны  и,  главное,  постарались  вернуться  затемно.  «А  то  не  выберетесь  оттуда  никогда»,  -  крикнул  вдогонку  всё   тот  же  неизвестный  доброхот.

  На  это  КАмбиз  пробормотал  сквозь  зубы  что-то  не  совсем  понятное,  но  вслух  громко  поблагодарил  за  дельный  совет.  Он  немного  прибавил  ходу  и,  когда  мы  отъехали  подальше,  поспешил  успокоить  меня,  ощутив,  видимо,  через  крышку  гроба  мою  значительно  возросшую  напряжённость.
  «Они  всем  это  кричат  для  порядка»,  -  так  прозвучало  его  негромкое,  но  лаконичное  пояснение.

  Когда  мы  достигли  развилки  и  свернули  на  дорогу,  ведущую  вниз,  к  кладбищу  язычников,  нас  объяла  поразительная,  всеобъемлющая,  какая-то  всеподавляющая  тишина,  свойственная  лишь  этим  пустынным  местам.
  Здесь,  на  этом  диком  взгорье  не  водилось  никакой  живности:  сюда  не  забегали  ни  барсуки,  ни  зайцы,  ни  олени,  здесь  нельзя  было  услышать  птичьего  щебетания.  Лишь  изредка  случайная  пичуга  осмеливалась  пересечь  сумрачный  небосвод,  простёршийся  над  равниной  каменных  россыпей  -  но  даже  этот  дерзкий  перелёт  происходил,  как  правило,  в  полном  молчании.

  Мы  медленно  спустились  по  склону  вниз,  достигли,  как  было  задумано,  того  места,  где  нас  не могли  достать  ни  взоры,  ни  пули  бдительных  наблюдателей,  и  только  потом  свернули  на  тайную  тропу,  ведущую  в  Долину…

  Тропа  эта  представляла  из  себя  извилистый  и  тесный  путь,  вьющийся  среди  совершенно  непроходимых  на  вид  каменных  завалов.    В  таком  чудовищном  лабиринте  наша  повозка   ползла  со скоростью  черепахи,  поминутно  останавливаясь  из-за  того,  что  колёса  то  и  дело  натыкались  на  плохо  различимые  в  сумерках  каменные  выступы.  И  без  того  медленный  ход  наш   замедлился  до  чрезвычайности,  и  ожидание  конца  путешествия  сделалось  уже  совсем  невыносимым.

   Тем  не  менее,  первая  половина  препятствий  была  успешно  пройдена,  и  пока  всё  шло  в  соответствии  с  намеченным  планом.

  Между  тем  товарищ  мой  продолжал  править  повозкой  без  видимого  желания  что-либо  изменить  в  существующем  положении. Несмотря  на  то,  что  мы  давно  уже  вышли  из  поля  зрения  постовых,  он  вёл  себя  так,  словно  начисто  забыл  о  наших  договорённостях.  На  мои  просьбы  выпустить  меня,  он  либо  отмалчивался,  либо  бормотал,  что  ещё  будто  бы  «не  время»,  и  что  надо «потерпеть  ещё  немного».
 
  В  его  ответах  нельзя  было  не  заподозрить  неладное,  но  всё  ж  я  был  далёк  от  того,  чтобы  уличить  Камбиза  в  прямой  измене.

  К  тому  времени  реальность  вокруг  нас  стала  незаметно, но  ощутимо  меняться.  Она  сделалась  какой-то  совсем  иной,  чужой  и  враждебной,  хотя  в  чём  именно  состояли  эти  перемены,  сказать  трудно.
  Огромные  нагромождения  серых  валунов  бесстрастно  взирали  на  наш  экипаж  с  высоты  своих  мшистых  пьедесталов.  Они   нависали  над  нами  с  обеих  сторон, словно  гигантские  каменные  гроздья.  Могло  даже  показаться,  что  камни  приглядываются  к  нам,  по-своему  приветствуя  нас,  и  невозможно  было  представить  себе  приветствие  более  торжественное  и  зловещее,  чем  это.

  Наконец,  мы  остановились,  и  Камбиз,  достав  из-за  пазухи  карту,  ещё  раз  тщательно  сверился  с  маршрутом.

  -  Опасность  миновала,  -  обратился  я  тогда  к  своему  приятелю,  который,  храня  всё  то  же  непонятное  молчание,  занялся  тем,  что  начал  старательно  обматывать  копыта  лошадей  заранее  приготовленными  мешочками  из  толстых  тряпок,  набитых  ватой:  «долина  не  любит  посторонних  шумов».  -  Теперь  фараонам    нас  не  достать  -  в  любом  случае  сюда  они  нос  свой  не  сунут.  Выпускай  меня,  дружище,  да  поскорее  -  хочется  вновь  ощутить  себя  живым  и  здоровым.  Долгое  лежание  в  этой  деревянной  коробке,  знаешь  ли,  даже  у  самого  закоренелого  пессимиста  может  пробудить  неутолимую  жажду  жизни!

  Услышав  это,  Камбиз  словно  вспомнил  обо  мне.  Покончив  со  своими  делами,  он  подошёл  ко  гробу,  положил  руку  на  крышку  -   и  тут  мне  пришлось  столкнуться  с  таким  чудовищным  откровением,  какого  я  никак  не  мог  предвидеть.

  -  Погоди,  не  спеши,  дружок,  -  услышал  я  тихий,  приглушённый  голос    товарища  и  с  трудом  узнал  его:  такие  гадкие  и  злорадные  интонации  звучали  в  нём  сейчас.  -  Ты  ещё  не  сыграл  свою  роль  до  конца.   Для  меня  ты  более  полезен  именно  на  этом  месте,  так  что,  дорогой,  придётся  тебе  посидеть  в  этой  коробочке  ещё  некоторое  время.  Сделай,  как  я  тебя  прошу  -  и  твои  мучения  продлятся  очень  недолго.

  Так  говорил  Камбиз?!..  Он,  оказывается,  и  не  собирался  меня  выпускать!! 
  Поначалу  я  усомнился  в  услышанном.  Ведь  это  было  сказано  человеком,  которому  я  доверился  целиком  и  полностью,  и  в  чьи  руки    безоговорочно  вверил  свою  судьбу.

  Немного  подождав,  я  повторил  свою  просьбу,  попросив  при  этом    поторопиться  ввиду  того,  что,  помимо  всего  прочего,  начинал  испытывать  всё  большую  потребность  в  свежем  воздухе.  /В  гробу  и без  того  было  душно,  а  от  волнения  я  стал  задыхаться  ещё  больше/.

  Ответом  мне  был  тихий  смешок,  заставивший  меня  похолодеть  до  самых  кончиков  моих  затёкших  конечностей.
  Даже  не  слова,  а  именно  этот  мелкий,  отвратительный  смех  раскрыл  мне   весь  ужас  моего  положения.  Я  понял,  что  попался,  как  мышь  в  мышеловку,  и,  придя в  неописуемое  отчаяние,  инстинктивно  рванулся  на  волю  всем  своим  окостеневшим  от  долгой  неподвижности  телом.

  Как  и  следовало  ожидать,  мои  судорожные  попытки  ни  к  чему  не  привели.  Гроб  был  сколочен  на  совесть,  а  железные  запоры  надёжно  удерживали  в  закрытом  состоянии  крышку,  которая  могла  бы противостоять  и  более  мощному  натиску.

  -  Погоди,  дружок,  не  кипятись,  будь  умницей,  -  так  издевательски  увещевал  меня  Камбиз  в  то  время,  как  я  ворочался  в  своей  деревянной  темнице-ловушке,  совершая  отчаянные  и  безуспешные  попытки  выбраться  наружу.  -  Посуди  сам,  какая  будет  польза  от  того,  что  я  тебя  выпущу?  Ни  ты,  ни  я  не  получим  тогда  желаемого,  и  наша  поездка  обернётся  крахом  для  нас  обоих.  Маску  всё  равно  на  двоих  не  поделить.  А  так  она  окажется  в  моих  руках,  правда,  для  этого  тебе  придётся  оказать  мне  некоторую  услугу…  По-моему,  это  справедливо,  -  продолжал  он  с  лицемерным  добродушием,  которое  в  данной  ситуации  казалось  особенно  изуверским.   -  Я  помог  тебе  проникнуть  в  Долину  -  ты  ведь  хотел  этого?!  -  а  ты  в  свою  очередь  поможешь  мне.

  Предательство  друга  -  низость  сама  по  себе,  но  предательство,  сопряжённое  с  корыстью  и  подлым  расчётом  -  гнуснейшая  из  низостей!
  Внутри  у  меня  всё  содрогнулось,  когда  стало  ясно,  в  руках  какого  законченного  негодяя  я  оказался!
   Правда,  тогда  я  ещё  не  мог  точно  знать,  какая  именно  участь  мне  уготована,  но  одно  только  то,  что  часы  мои  сочтены  -  было  очевидно  и  в  пояснениях  не  нуждалось.

  Поначалу  мне  подумалось,  что  Камбиз  намеревается  похоронить  меня  в  гробу  заживо,  но  эту  мысль  тут  же  пришлось  отмести  как  нелепую  и  несостоятельную.

  Такая  трудоёмкая  процедура  отняла  бы  у  него  слишком  много  времени  и  сил  и  вряд  ли  принесла  ему  самому  сколько-нибудь  заметную  пользу.   Если  б  он  просто  хотел  избавиться  от  меня  за  ненадобностью  -  /ведь  исполнитель  на  роль  покойника  уже  не  требовался/  -  то  вполне  мог  осуществить  задуманное  более  простым  способом  и  уже  после того,  как  маска  окажется  в   наших  руках.  Тем  более,  что  моё  безоговорочное  доверие  старшему  товарищу  было  вне  всяких  сомнений.

  И  тем  ощутимее  и  болезненнее  казался  удар,  нанесённый  его  предательством!
  Мужество  едва  не  покинуло  меня  в  тот  момент.

  Собравшись  с  духом,  я  вновь  подал  голос  из  своего  деревянного  заточения,  взывая  к  остаткам  совести,  быть  может,  случайно  затерявшимся  где-нибудь  в  закоулках  этой  низкой  души.  Надеясь  разбудить  в  нём  хоть  какое-то  подобие  раскаяния,  я  заговорил  о  Силе  Божественного  Провидения  и  о  всемогущем  Боге,  строго  взирающем  на  наши  земные  деяния  недремлющем  оком  и  воздающем  каждому  по  его  заслугам.

  Но  этот  ужасный  человек  только  посмеивался,  слушая  мои  горестные  увещевания. 

  -  Бросьте,  Асаф!  -  наконец,  сказал  он.  –  Из  вас  мог  бы  получится  неплохой  проповедник,  хотя  сейчас  об  этом,  конечно,  поздно  говорить.  Ваш  бог  всё  равно  вам  не  поможет  -  как  вы  ему  ни  молитесь!  -  я  же,  к  вашему  сведению,  поклоняюсь  иным  богам,  вам  неведомым.  Им  я  служу  усердно  и  ревностно,  как  верный  пёс,  уже  не  первый  год,  но  маска  Агасфера,  которой  сегодня  я  намереваюсь  овладеть  /не  без  вашей  помощи,  разумеется/,  даст  мне  возможность  общаться  с  ними  на  равных!..

  Хорошо  известно,  что  ничто  так  не  ублажает  закоренелого  мучителя  как  мольбы  и  слёзы  терзаемой  им  жертвы.  И  чем  горшими  слезами  обливается  несчастный,  моля  о  пощаде,  тем  больший  бальзам  струится  на  душу  палача.
  Однако  этому  мучителю  требовалось  от  меня  нечто  более  существенное,  чем  просто  слёзы…

  ..Мы  снова  тронулись  в  путь,  и  вскоре  наша  повозка  остановилась  посредине  округлой,  каменистой  площадки,  расположенной  на  небольшой  возвышенности,  в  центре  которой  находился  огромный,  грубо  сколоченный,  деревянный  стол.  Вокруг  стола  было  расставлено  несколько  обтёсанных  чурбанов,  выполнявших,  по  всей  видимости,  роль  стульев.
  В  большом  количестве  по  площадке  были  разбросаны  тёмно-коричневые  черепки,  являвшиеся  останками  самой  примитивной  глиняной  посуды;  вперемешку  с  ними  валялись  ещё  какие-то  непонятные,  разноцветные  лоскутья,  щепки,  окрашенные  в  красный  цвет,  там  же  лежали  обугленные  шампура  циклопических  размеров.  Но  это  было  не  всё…
   Среди  прочего  разбросанного  мусора  белели  мелкие,  продолговатые  предметы,  в  которых  нетрудно  было  признать  осколки  человеческих  костей….

  Чуть  поодаль  я  заметил  и  несколько  человеческих  черепов.  Обглоданные  почти  до  зеркального  блеска,  они  валялись  по  краям  площадки  и  таращились  на  нас  пустыми  глазницами,  в  глубине  которых  сновали  какие-то  крохотные,  серые  зверьки,  похожие  на  мышей.

  Тут  мне  всё  стало  ясно!
  Мы  находились  на  том  самом  месте,  где  обычно  устраивали  свои  гульбища  пещерные  ведьмы!
  Сердце  замерло  в  моей  груди,  когда  я  увидел  эти  неопровержимые  доказательства  кровавых  оргий,  проводимых  здесь,  судя  по  всему,  достаточно  часто.
  Пещерные  ведьмы  пировали  и  веселились  здесь,  перед  тем  как  идти  на  поклонение  к  своей  бронзовой  святыне  -  маске  Агасфера  на  базальтовом  столбе!!..

  Но  зачем  и  для  чего  меня  доставили  сюда  в  таком  запакованном  виде?
  Неужели  Камбиз  решил  отдать  меня  на  заклание  ведьмам?!  Но  какая  ему  с  того  выгода?!  Или  же  он  связан  с  этими мерзкими  тварями  каким-то  тайным  сговором?!..

  Всё  то  время,  пока  я  терялся  в  страшных  догадках  относительно  ожидавшей  меня  участи,  Камбиз,  спрыгнув  с  повозки,  расхаживал  вокруг  стола  с  самым  серьёзным  видом.  Казалось,  он  обдумывает  план  своих  дальнейших  действий.  Не  переставая  что-то  высматривать  по  сторонам,  он  то  и  дело  поднимал  глаза  к  начинавшему  темнеть  небосводу,  и  лицо  его  принимало  всё  более  озабоченное  выражение.
  Наконец,  он  подошёл  к  повозке  и,  снова  положив  руку  на  гроб,  заговорил  со  мной   всё  тем  же  дружеским  тоном.

  -  Ну, что  ж,  дружище  Асаф,  теперь,  пожалуй,  настало  время  раскрыть  тебе конечную  цель  нашего  похода,  -  сказал  он.  -  Собственно,  я  мог  бы  этого  не  делать  -  в  том  нет  необходимости.  Но  твоя  помощь,  оказанная  в  моём  деле,  воистину  неоценима,  а  потому  я  считаю  себя  не  вправе  держать  тебя  в  неведении.  Это  было  бы  проявлением  чёрной  неблагодарности  с  моей  стороны.

  Та  мягкость,  простота  и  даже  задушевность, с   какой  этот  человек  раскрывал  мне  ужас  моего  положения,  привела  бы  в  изумление  кого  угодно.  Поначалу  я  даже  заподозрил,   что  имею  дело  с  сумасшедшим,  но  моё  предположение  было  далеко  от  истины.
  Глаза  Камбиза  смотрели  спокойно  и  ясно,  чуть  ли  не  с  участием;  голос  звучал  ровно,  убедительно,  как  у  человека,  всё  как  следует  взвесившего,  обдумавшего,  готового  любой  ценой  довести  начатое  до  конца…

  Да,  действительно,  Камбиз  давно  и  тщетно  вынашивал  планы  похищения  бронзовой  маски,  но  ему  /как  он  сам  и  говорил/  до  сих  пор  не  везло  с  партнёром.  Никак  не  удавалось  найти  подходящего  напарника,    старательного,  ловкого,  бесстрашного  и  при  всём  том  -  наивного  и  не  слишком  догадливого.  Нужен  был  именно  такой,  который  принял  бы  на  веру  все  указания,  послушно  выполнил  всё,  что  от  него  требуется,  а  в  итоге  сгодился  бы  в  качестве  приманки  для  пещерных  ведьм.

  Волей  злого  рока  этой  приманкой  оказался  именно  я!
  И  теперь  мне  суждено  было  находиться  в  своём  деревянном  пенале  до  тех  пор,  пока  на  сцену  не  выйдут  главные  действующие  лица  начинавшегося  представления,  грозные  и  всесильные  хозяйки  этих  мест  -  пещерные  ведьмы.

  Это  был  весьма  хитроумный  манёвр,  беспроигрышный  почти  во  всех  отношениях.
  Пока  ведьмы  будут  предаваться  веселью,  поздравляя  друг  друга  с  нежданным  подарком  судьбы,  пока  их  внимание  будет  отвлечено  дележом  оказавшейся  в  их  руках  поживы  -  Камбиз  за  это время  намеревался  залезть  с  помощью специальных  приспособлений  на  столб  и  сорвать  оттуда  бронзовую  святыню.
  Потом,  когда  ведьмы  отправятся  на  поклонение  к  столбу,  ему  надлежало  затаиться  в укромном  месте  и  пропустить  их  мимо  себя;  а  затем,  вернувшись  туда,  где  была  оставлена  повозка,  умчаться  прочь  с   трофеем  в  руках.

  Делясь  со   мной  своей  замечательной  задумкой,  Камбиз  неожиданно  пришёл  в  хорошее  настроение.  Он  взялся  весело  и  ритмично  прищёлкивать  пальцами,  аккомпанируя  какому-то  мотиву,  звучавшему  у  него  в  голове,  и,  добродушно  улыбаясь,  то  и  дело  обращался  ко  мне  с  издевательским  вопросом:  «Не  правда  ли  -  гениальный  план,  мой  любезный  Асаф?»

  Да,  чего  там  говорить  -  план  его  был  выстроен  с  гениальной  простотой!  Не  признать  этого  было  нельзя.  Теперь,  когда  он  раскрылся  передо  мной  весь  от  первого  до  последнего  пункта,  я  не  мог  не  поразиться  дьявольской  изобретательности  своего  партнёра.  Но  гений  и  злодейство  самым  противоестественным  образом  слились  здесь  в  одном  лице!  И  вся  гениальность  плана  меркла  под  цветом  крови  -  моей  крови!  -  которым  в  скором  времени  должно  было  окраситься  всё  вокруг…

  Я  клял  себя  последними  словами  за  чрезмерную  доверчивость,  за   простодушие  и  наивность,  но  что  было  толку  в  этом  самобичевании,  если  всё  равно  приговор  мне  уже  был  вынесен?!

  Камбиз  говорил  небывало  красноречиво  и  взволнованно,  испытывая,  видимо,  какую-то  странную,  но  очевидную  потребность  выговориться  до  конца.  Было  непонятно,  для  чего  он  это  делает.  Ведь  не  для  того  же,  чтобы  я  на  самом  деле  не  считал  его  «неблагодарным»?!  Вероятно,  он  подсознательно  пытался  таким  образом  хоть  немного  «облегчить»  свою  душу,  чтобы  не  перегрузить  её  впоследствии  новыми  злодеяниями.

  Неожиданно  речь  его  прервалась.
  Он  замолчал  и,  немного  пригнувшись,  как  бы  для  того,  чтобы  казаться  менее  заметным,  принялся  с  насторожённым  видом  озираться  по  сторонам.

  -  Они  идут,  -  перейдя  на  шёпот,  сообщил  он,  наклонившись  ко  гробу  так  близко,  что  перед  самой  смотровой  щелью  я  увидел  его  быстро  двигающиеся  губы,  ставшие  от  волнения  влажными.  -  Сейчас  они  будут  здесь,  и  я  вынужден  тебя  покинуть,  дружище  Асаф.  Оставаясь  в  городе,  мы,  возможно,  могли  бы  стать  друзьями,  но  уж  так  получилось,  что  кому-то  из  нас  надо  пожертвовать  собой,  чтобы  другой  мог  пожинать  плоды  общего  труда.  Что  поделать?!  Так    устроен  этот  никудышный  мир:  кто-то  присваивает  себе  всё,  а  кто-то  расплачивается  как  за  свои  грехи,  так  и  за  чужие.  Прощай!

  С  этими  словами  он  развернулся  и  быстро  зашагал  в  сторону.  Перед  тем  как  скрыться  за  большим  валуном,  он  махнул  мне  на  прощание  рукой,  и  через  секунду  я   потерял  его  из  виду…

Похожие статьи:

Рассказы → Маска Агасфера Часть 3 /из "Пленника похоронной упряжки"/

Рассказы → Маска Агасфера Часть 4 /из "Пленника похоронной упряжки"/

Рассказы → Мародеры

Рассказы → Маска Агасфера Часть 1 /из "Пленника похоронной упряжки"/