fantascop

Пляски неприкасаемых

на личной

12 ноября 2016 -

                Ох уж эти комнаты. Выбеленные до тошнотворного сияния палаты. Косые номера на крепких дверях. Все по старому, ничего не изменилось. Медсестры провожают нас испуганными взглядами. Белые лица, тонкие губы окрашенные черным. Медсестры. Женщины, родные, любимые. О… как же мы будем за вами скучать! Вы наши матери, наши сестры, и наши любовницы. Вы все как одна. Все до безобразия одинаковые. Но вы так же и разные. Возможно, что только мы можем видеть ваши различия. Милые. До чего испуганно и печально вы смотрите! Не надо так. Не к лицу это вам. Знайте, что в наших душах веселье. Мы отреклись от всего старого, и приняли новое. Мы уходим, а вы должны остаться. Перед нами открывается новое будущее. Безнадежное как капли утренней росы, но так же и прекрасное. Мы отрекаемся от общества, от людей, от устройства наскучившего мира. Мы станем путниками, путешественниками. Безликими тенями призирающими города. Ну не прекрасно ли это?

            Бесчисленные коридоры. Мрак скопился в темных переходах. Сырые лестничные площадки. Мы покидаем Башню. Головокружительная высота. Опасные балконы. Скользкие карнизы. Мы прощаемся со всем этим. Нам надоело жить в вышине, на уровне облаков. Достаточно вдыхать эту сырость, этот туман. Сколько мы выпили лекарств, сколько мы перенесли инъекций. Достаточно этого бесполезного лечения. Мы не излечимы. Что ж. Это даже хорошо. Нам осточертели уже эти палаты. Но вас, медсестры, мы любим. Не бойтесь за нас. И знайте. Мы счастливы! А в Башню больше никогда не вернемся.

            Там внизу сумрак. Там зарождается мракобесие. Но и здесь не лучше. Инвалидные коляски, покосившиеся кушетки, обшарпанные стены. Безумцы и здравомыслящие. Здоровые и больные. Достаточно этого чистилища. Мы приняли свое решение. Мы, лишь двое из этого скопища, и в скором времени остальные последуют за нами.

            Башня. Сейчас мы внутри нее, но скоро она окажется далеко, превратится для нас в сумрачный образ, болезненное видение. Но мы рады любым видениям. Пусть Башня останется в наших снах. Но мыслями мы уже внизу. Мы спустимся по сырым лестницам, под шум дождя, вниз, к земле.

            А там внизу трава. Зеленая и сочная. Там сонный, темный лес. И буйный, шумящий подлесок. Птицы, и солнце восходящее над рекой. Листья дрожат. Они словно живые. Травяные волны захлестывают ноги. Так прощайте же! Прощайте наши матери, сестры и любовницы. Прощайте навсегда.

                                                                  ***

            Мы шли все дальше и дальше. Города оставались за спиной. Душные, забитые людьми, безжалостные и безразличные. Горячий цемент под ногами и бетонные стены не давали нам спать по ночам. Но что же мы могли сделать? Не под силу нам было разрушить эти города. Мы могли лишь видеть, как они словно из-под земли вырастают перед нами, идти сквозь них. Идти по горячему асфальту, идти мимо бетонных стен.

            Мы видели как кожа темнеет и покрывается язвами. Мы знаем изнанку этих городов. Они все как один. Яд стекает в зловонные канавы. Трубы гниют. А в темных переулках творятся страшные дела. И иллюминация огней нас уже не обманет. Она лишь может раскрасить нашу охоту. Мы плюемся то через левое, то через правое плечо. Мы смеемся, и смех наш страшен. Мы знаем, что здесь даже дети заражены. Чужие окна провожают нас усталым взглядом, и мы проскальзываем в них серыми отражениями.

            Солнце отражается в наших глазах, и освещает наши дороги. Но и луне мы также рады. Мы любим засыпать меж травы, мы любим умываться росой. Но мы не любим города, а города не любят нас. Это взаимная ненависть.

            Мы – кровь текущая по венам земли. Мы – цветы на лугу. И мы – ветер, что несет с собой новую осень. Люди провожают нас настороженными взглядами.

            Я помню рассвет. Помню утреннюю свежесть. Помню, что сидел на окраине города, на холодной крыше невысокого заброшенного здания. Ветер пел в моих ушах, и душа моя радовалась. Мне всегда было отрадно смотреть, как мир просыпается. Я сидел на холодном бетоне, опершись спиной о серую стену. Я ощущал сумрак мертвого дома подо мной. Но этому сумраку было до меня не добраться. Ведь тело мое обнимал рассвет. Да, хоть города и плохи, но окраины городов – это очень хорошие места. Здесь словно соприкасаются два мира, и всегда чудно наблюдать это.

            Вдалеке неясными миражами мелькают переплетения дорог. Я ничего не могу поделать со своим миром, мне не под силу изменить его. Но я люблю его, люблю таким, какой он есть. И всегда буду любить. И никогда не отрекусь от этого.

            Я помню, но воспоминания как тающий дым. Она вела нас через поле навстречу надвигающейся грозе. Травы трепетали, и отдаленные раскаты сотрясали душу. И бес меня тогда попутал, я рассмеялся. А она лишь гневно обернулась, смерила меня презрительным взглядом, и зашагала дальше. По узкой тропинке. Меж трепещущих трав, под солнцем. Но приближалась гроза, и гроза эта скоро сожрет солнце. Женщина хотела идти к морю, но сейчас вела нас в совершенно иное место. Я смутно представлял себе это место. Но все же шел.

            Вскоре, нам понадобилось пересечь подземный переход. Я оставил поле и солнечный свет за спиной, и спустился под землю. Я много раз до этого спускался под землю. И очень глубоко, намного глубже чем тогда. Я видел мрак и ужас. Но этот переход был чистым и комфортным. В нем даже можно было бы жить. Здесь также можно было переждать грозу. Но никто этого не захотел. Это был совсем не большой подземный переход, но очень уютно обставленный множеством различных вещей. Это меня поразило больше всего. Ведь помещение более походило на чье-то жилище, чем на переход. Я хотел остаться там. Очень хотел. Но вскоре, все же, мне пришлось покинуть это место.

            Наконец, я выбрался-таки на свет божий, гроза была уже совсем близко. Солнце наполовину погасло, молнии хищно сверкали безжалостно кромсая ни в чем не повинное небо. То было кладбище. Огромным погостом являлось место, в которое нас привела женщина. И могилы тут были великолепные, ухоженные, памятники очень красивые. Но какова же была цель нашего прихода сюда? Я не знал. А точнее не помнил. Но мне предстояло еще так много вспомнить.

            Многочисленные серые многоэтажные здания виднелись вдалеке за погостом. Но то был не город, нечто другое. Похуже города. Я знал что внутри этих зданий. Полумрак и безвыходность, бесконечные темные коридоры, безликие тени. И здания эти были бесконечными изнутри. Коридор за коридором, комната за комнатой, тень за тенью, видение за видением. Жертва блуждает, жертва боится, и медленно угасает во мраке живая душа. А по ночам на крышах зданий резвятся неведомые сущности. Гул нарастает, и мелодия подходит к своему итогу. Это одновременно и пугает, и завораживает. Тоскливое, гнетущее, и в то же время одухотворяющее чувство. Изниоткуда появляются мокрые стены. Женщины плачут, а мужчины смеются. И ничего не остается. Ни надежды, ни совести. Лишь транс бегущих строчек. Транс букв складываемых в слова. Сознание погружается в совершенно особое состояние.

            Камни на воде. И ты пытаешься проскочить по ним, проскочить ровно и ловко, чтобы не оступиться, и не упасть. Но это так нелегко. И границы памяти заметает снег. Холодная вечная метель.

            Но мы идем все дальше и дальше. Города и погосты остаются за спиной. Кто-то тихо поет песенки, в сумраке пробираясь по нашим следам. Кто же это? И каковы его цели? Горячий асфальт и бетонные стены не дают нам спать по ночам. Все как и раньше. Эта глубина не изведана. А познавшего ее, ждет безумие. Но мы заснем в траве, и ничего нам не останется кроме наших снов.

            Что ж, я готов пойти в эти здания, что бесконечны изнутри. Готов окунуться в этот мрак, двинуться по стопам неведомого, и вдохнуть то, чего не вдыхал еще не один из ныне живущих. Страшно ли мне? Конечно же страшно. Я привык к рассвету, привык к ярким краскам длинного дня. И даже ночь для меня светла. Но сейчас же, я погружаю себя в сумрак. И это происходит настолько неожиданно, что мне самому удивительно. А еще мне страшно. Но любому было бы страшно на моем месте. Разве бы только безумец не испугался. Я иду один. И собственная тень моя, медленно истлевает за спиной. И я не в силах помочь ей. Ведь там где мы переходим границу, тени умирают.

                                                                           ***

            Ветер терзает деревья. Иконы плачут в старых забытых домах. Поселки поглощает чертовщина. Собаки лают, а петухи кричат на рассвете и тут же умирают. И некому радоваться восходящему солнцу. Я далеко, я гость в других измерениях.

            Я стою перед трехэтажным серым зданием, и смотрю в темные бездонные окна. Порог занесен сухими кленовыми листьями. Листья срываются с высоких старых кленов окружающих здание, и кружатся вокруг меня в диковинном хороводе. Ветер кидается на меня, словно грозный сторожевой пес. Я потерян. Потерян во времени и в пространстве. Для меня теперь любая земля святая, и любые образы – иконы. Странное чувство. Словно внутри туманные сады. Словно трава растет из теплой земли. Теперь я понимаю. Я все понимаю. Мое измерение сейчас – сумеречный промежуток. Меня бес попутал, и я встал на эту дорожку. А с чего же все началось? Где тот самый момент, когда судьба переломилась, а вместе с ней переломились и границы реальности. Наверное, все случилось тогда, когда я рассмеялся над женщиной, что вела нас через поле навстречу грозе, через подземный переход к погосту. Ну что ж. Все в своей жизни совершают ошибки. И что же теперь? Границы реальности переломлены. Солнце скрыто тучами. И великолепные памятники тех, кого уже давно нет в живых, словно плачут, но это лишь первые капли дождя и больше ничего. Холодные капли падают на кожу. И мне приятно их прикосновение. Но двери медленно открываются, и я вхожу во внутрь. И ничего больше не остается. И только небо продолжает плакать. Но мне безразличны его слезы. Перед моим взором открывается новое мракобесие. Страшное и притягательное.

                                                                    ***

            Трава гнется на ветру. Пахнет морем. Море близко. И этот зеленый луг, примыкающий к черте берега, кажется бесконечным. Темно-синие волны захлестывают пирс. Девочке страшно смотреть на море. Страшно смотреть на волны. Это чужая для нее стихия, чужая и во многом непонятная. Девочка держится руками за деревянное ограждение пирса, и с ужасом взирает на бесконечную синеву. Кроме девочки на пирсе стоят еще несколько людей. Все они любуются морем, восхищаются им. Все кроме девочки. Странная это компания. И маленькая девочка в легком невзрачном платье, которое безжалостно треплет ветер, выглядит в этой компании странно.

            Девочке больше нравится луг. Зеленая трава истязаемая ветром. Девочка хочет убежать с пирса. Но женщина с синими волосами и синими губами девочку не пускает. Эта женщина занимает особое место во всей компании. Все женщину слушают, все ей восхищаются. Все знают – женщина была рождена ночными ветрами, и не выносит отблесков рассвета на своем лице. Женщина любит ходить с распущенными волосами. Она никогда не заплетает свои синие волосы в косы, и не делает с ними ничего другого, она вообще не признает никаких причесок. Она всегда простоволоса. И всегда что-то шепчет сама себе своими синими губами. А еще женщина ненавидит девочку.

            Море бушует. Но девочке все же удается сбежать с пирса, и она выбегает на луг, окунается в траву. А трава обнимает ее ноги, зеленая, чистая, молодая. И пахнет эта трава так восхитительно. Девочка вдыхает этот запах смешанный с запахом моря, и улыбается. Она чувствует что счастлива.

            Люди стоящие на пирсе оглядываются, и видят небольшую худенькую фигурку пляшущую на лугу. Девочка пляшет средь травы, исполняет чудный танец, простой, легкий и естественный. Но в то же время и невыразимо прекрасный. Ее платьице развивается на ветру.

            И тут же в душах людей пробуждается доброта. Они смотрят на девочку танцующую в траве, меж цветов, и улыбаются. Даже женщина с синими волосами улыбается своими синими губами. Но улыбка ее фальшива.

            Люди идут с пирса на луг. А девочка прекращая танцевать плетет всем венки из одуванчиков. На этом лугу необычайно много одуванчиков. Маленькие желтые цветочки робко выглядывают из травы. Бесконечная зелень луга обсыпана желтыми точками.

            Очень ловко получается у девочки плести венки из одуванчиков. Легко, просто и красиво. Так же как и танцевать. У девочки все получается легко, просто и красиво. Она подзывает к себе людей по одному, и каждому сама одевает на голову венок. Последней к девочке подходит женщина с синими волосами, становится перед ней на колени, и принимает венок из одуванчиков на свою голову.

            Глаза встречаются с глазами. Улыбка встречается с улыбкой. Но только вот одна улыбка настоящая, свежая, открытая, чистая и радостная, а другая насквозь лжива, то же и с глазами. У девочки глаза большие и синие, они равняются по цвету с волосами женщины. А у женщины глаза желтые, совсем как одуванчики из которых сплетен ее венок. Женщина растягивает свои синие губы в фальшивой улыбке. Она поправляет венок на голове, и отходит от девочки затаив в душе злобу.

            Пора возвращаться в город. В душный, пыльный, смрадный город. Время покинуть чудный луг. Душа девочки полнится сожалением, но все уже решено и ничего не изменить. Небо угаснет, трава увянет, бетон и асфальт поглотят реальность. Сумеречный промежуток дышит девочке в спину. Она чувствует его приближение.

            Но впрочем. В этих лугах происходили страшные вещи. Дома взрывались, и целые поселения выгорали. И лишь немногие могли нестись над травой, но тут же натыкались на колючую проволоку. Тут прошло две жутких войны. На этом лугу по ночам гуляют слепцы, и молочно белыми глазами пронизывают туман. Их тела покрывают черные вены, словно неведомый узор. Они ходят по траве неслышно, и провожают души умерших на небо. Они любуются звездопадом. И время для них уже давно ничего не значит. Слепцы усмехаются. Сумеречный промежуток расцветает в их душах.

            Чудно это, когда слепцы видят. Они видели как девочка плясала. Видели они и женщину с синими волосами. Слепцы смеялись и говорили мудрые вещи. Слепцы ворочали языками и похрустывали костями. Они провожали девочку взглядом своих слепых глаз. Слепцы плакали. Они знали, что девочка рождена ветрами рассвета и предчувствовали что ее ждет.

                                                                ***

            Пьяница поднимает опухшие веки и мутными глазами взирает на мир. Пьяница видит тяжелый вечер, и не помнит своего прошлого. У пьяницы почти не осталось души, лишь бездумная тяга к отуплению. Он лежит под грязной стеной грязного дома, в грязном дворе. Пьяница входил в от дом, чтоб заночевать там, но с наступлением ночи видел страшное. Дом проклят. Так считал пьяница. И он бы лучше пошел под гильотину, чем вновь вошел туда. Мысли пьяницы рассеяны, и от него исходит смрад. Немытая кожа жутко зудит. Пьяница ухмыляется гнилыми зубами. Он почти что безумен. До безумия ему остался лишь шаг. Рваная одежда совсем не сдерживает холода. А возле этого дома всегда холодно. Какая бы не была погода, здание источает холод. Просто здесь реальность прогнила открыв проход в другие измерения. Пьяница знал это. Он помнил что любил засыпать в траве, и не любил города. Он помнил что однажды посмеялся над некой женщиной. И женщина прокляла его. Только его одного. Пьяница тогда не был пьяницей. Он был молодым парнем, и путешествовал по миру вместе со своим другом.

            Но женщина прокляла парня, за его улыбку, за его смех. Она прокляла лишь его, его одного. Бес попутал, так всегда думал парень. Он помнил как города таяли за спиной, как распахивали свои объятия поля и леса. А потом все это пропало, истлело, обратилось в пепел. И все из-за одного лишь неосторожного смешка.

            Пьяница помнил дома за погостом. Помнил надвигающуюся грозу. Но кем же была та женщина? Этого пьяница не помнил. В его воспоминаниях остались лишь синие волосы, да синие губы. Да, у той женщины были синие волосы, и синие губы, а также необычайно острые черты лица. И женщина эта была всегда простоволоса, ибо не признавала никаких причесок. Ее волосы походили на морские волны, и ветер играл с ними. А еще у той женщины были желтые глаза. Вот это парню и казалось чуднее всего. Его поражали не синие волосы, и не синие губы, а именно желтые глаза.

            Пьяница вздрогнул, потом обвел взглядом темнеющее небо. Опять ночь. Холодная, сырая ночь. И как всегда в этом городе не загорится не один фонарь. Таков обычай. Этот город не любит фонарей. Он полумертв, и в нем почти не осталось ничего живого. Каждую ночь город внедряется сначала в сумеречный, а после и темный промежуток.

            Однако же. В мыслях теплится и веселье. Оно пляшет обнаженными танцовщицами в свете многочисленных костров. Да, этот город не любит фонарей, но он любит костры. Костры, жестокость, хмельное веселье, и разврат. По ночам город полон всем этим. Гибкие тела извиваются в свете огня, сладострастные стоны рвут на части ночь, кровь и вино сливаются в единый поток. Пьяница ухмыляется. Он любит все это, раньше не любил, но теперь любит. Город полон мракобесия сверхъестественного, но так же и мракобесия людского. И мракобесие людское наиболее волнительно, и даже в какой-то степени прекрасно. Бьют барабаны, звенят бубенцы. Крики, стоны и хохот. Все это близко. Совсем скоро. Пьяница ухмыляется. Прошлое не вернуть. Так зачем же сожалеть о нем? Зачем травить душу? Ведь можно отдать себя целиком человеческому мракобесию, и забыться на время. И вновь, как всегда, не увидеть рассвета.

            Но зато пьянице снились чудесные сны. Он видел русалок сидящих где-то в вышине на ветвях, и чешуя русалок переливалась синим. Он видел пляшущие звезды, и голубые закаты. Он видел небесные города и далекие миры. Пьяница помнил все свои сны. Все до одного. Он не прилагал к этому никаких усилий, но помнил. Сновидения сами по себе откладывались в его памяти, они ложились одно на другое, и таким вот образом нагромождались целые пласты, целые необъятные сновиденные миры. Это был последний дар пьянице от бога – видеть чудесные сны.

            Однако однажды и этот дар у него отняли. То была некая старуха. Она подошла к пьянице, и подняв медальон с заключенным в нем кристаллом, внимательно пьяницу через него осмотрела.

            – Я тоже видела другие миры. – Пробормотала старуха. – Но как бы это ни было чудесно, это плохо. Никто не может безнаказанно смотреть в чужие миры. Таковы безжалостные законы мироздания. И ты можешь погибнуть, поверь мне. Гибель грозит тебе. Но я все же спасу твою ничтожную жизнь. Сейчас я оборву твою связь, закрою окно, и ты больше не будешь стоять на перекрестке. Между всех миров.

            После этих слов старуха зашла к пьянице со спины, и хлопнула того двумя ладонями три раза между лопаток. На этом и закончились чудесные сны. Больше они пьянице не снились. Старуха сделала свое дело. Пьяница же искренне возненавидел ее. Ведь она отняла у него самое дорогое. В итоге остались лишь воспоминания. Чудные воспоминания о чудных снах. И особенно запомнился пьянице последний из снов, как бы прощальный. В этом сне маленькая девочка в легком платье танцевала на лугу, меж цветов. А где-то вдалеке бушевало море. То был великолепный танец. Он лечил израненную душу. Девочка плясала и улыбалась, а после принялась плести венки из одуванчиков. Потом к ней подходили какое-то люди, становились перед ней на колени, и девочка надевала на головы людей венки. Последней подошла женщина. Та самая. В ее синих волосах резвился проказник ветер, а синие губы растягивались в фальшивую улыбку. Пьяница тут же понял что улыбка фальшива. Девочка надела на голову женщины венок. А потом чудный луг превратился в зловонное болото, а зеленая трава обратилась в колючую проволоку. Жуткие метаморфозы свидетельствовали о том, что сновидение распадалось. Больше пьяница снов не видел.

                                                                     ***

            Этот взгляд. Он преследовал пьяницу долгие годы. Он тихо крался за пьяницей в его снах и воспоминаниях, а потом вдруг выпрыгивал из-за угла как убийца с ножом. И всегда, каждый раз, он поражал пьяницу в самое сердце. Это был тот самый взгляд, который бросила на парня синеволосая женщина, после того как тот рассмеялся. В этом взгляде было столько презрения, и столько плохо скрытого гнева. Но пьяница, даже спустя долгие годы, так и не понял над чем же он тогда посмеялся. Что же вызвало в нем эту усмешку? Однако женщина, похоже, поняла, и поняла намного больше чем надо было.

            С тех пор пьяница видел многое. Он даже видел смерть. Но не как явление, ведь как явление смерть видели почти все, нет, он видел ее как сущность. Это было… как же это было?

            Пьяница помнил, что небо походило на потолок покрытый пожелтевшей штукатуркой, а солнце на электрическую лампу висящую на длинном черном проводе. Мир, как огромная пустая комната в бедном старом доме. А воспоминания о жизни до попадания в темный промежуток медленно стираются. Находясь тут, ты постепенно теряешь себя, становится безликой тенью, как и все вокруг.

            Пьяница помнил тот огромный зал возведенный из дерева. Стены состоят из сбитых кое-как досок. Под крышей голубятня, но без голубей. Не единого голубя, не единого перышка, и дверцы нараспашку. А окна словно беззубые рты, пережевывают тьму  и выплевывают ее в черное поле сплошь поросшее травой что не гнется на ветру. И вот эту-то пережеванную тьму в черном поле некто собирает.

            Пол в зале земляной, возле самых стен сплошь поросший травой. Тут везде ютятся многочисленные подстройки, маленькие и большие, соединенные многочисленными переходами. Все это кажется таким ветхим, и в то же время тяжелым и нерушимым как вечность. Это здание неразрывно связанно с окружающим миром, и оно не умрет покуда не погибнет мир.

            И лампочка мигает, а смерть словно маятник качается на канате подвешенном к потолку, качается медленно и размеренно, от одного края зала к другому, туда и обратно. Смерть как смерть. Черная фигура в балахоне крепко схватившаяся за канат. Пьяница видит это, и слюна высыхает у него во рту, все ритмы в организме замедляются. Зрачки его глаз движутся в такт размеренным покачиваниям. Время идет, а смерть-мятник все качается, и пьянице пора уходить.

            Вот как это было. Жутко? Нет. Пьяница страха тогда не чувствовал. Он ощущал нечто особенное, нечто сотрясающее все его естество, но не страх. Это было что-то пьянящее, что-то новое, доселе неведомое. И какая-то судорога сводила мышцы. И слепота. Да, потом на некоторое время пришла частичная слепота. Частичная, потому что пьяница видел только периферическим зрением. Он бродил по черному полю, средь травы что не колышется на ветру, он слышал как кто-то собирает пережеванную тьму, но периферическим зрением улавливал лишь какое-то смазанное движение. Наверное это правильно. Наверное так всегда и было. Человеку позволяют видеть лишь до определенного предела, а потом глаза ему закрывают, потому что так надо. Потому что так правильно.

            Пьяница содрогнулся. Он все так же лежал под стеной дома. А город уже пожирала ночь. Пьяница провел сухим языком по сухим губам. О эта сухость. Безжалостная сухость. Она душила пьяницу, она всегда приходила с наступлением ночи. Но ничего, скоро зажгутся тысячи костров, и вино польется рекой. И будет сорвана одежда с тысячи женщин. О да… это будет просто великолепно. Пьяница сладко сощурился.

                                                                    ***

            Девочка смотрела на город, а город смотрел на девочку. Бесчисленные дома пожираемые сумраком, низко нависшее небо. Девочку сотрясала дрожь, ведь в этом сумраке ей казалось что стены домов дышали и покрывались странным узором. Песок пересыпался под ногами. Окраины города занесены песком, а еще горд окружен, словно своеобразной стеной, бесчисленными домами скорби. Множество больниц кольцом обвили город. Бледные лица застыли в темных окнах. Почему они все смотрят? Все эти люди в окнах больниц, они все смотрят на девочку и улыбаются. Они прижимаются лицами и ладонями к стеклу, некоторые судорожно дергаются, будто в припадке, а другие стоят неподвижно, словно памятники.

            Туман скользит по крышам зданий, хищно обвивается вокруг труб. Девочка старается не смотреть на этот туман. Он внушает ей ужас. Девочка пытается подумать о чем-нибудь хорошем. Она пытается вспомнить что-нибудь хорошее. И тут же из глубин памяти всплывают сны, волшебные, прекрасные. Девочке всегда снились невероятные сны. Яркие, насыщенные, длинные и красивые. Это был дар девочке от бога – видеть невероятные сны. Заглядывать с помощью снов в иные миры. Но нельзя безнаказанно заглядывать в иные миры. Нельзя просто так стоять на перекрестке с оживленным движением. Это небезопасно. Ведь когда ты заглядываешь в иные миры, иные миры непременно заглядывают в тебя. Девочка видела много прекрасных снов, но попадались также и непонятные, а порой даже и страшные. К примеру, однажды девочка видела сон в котором некий человек учил ее летать. Человек имел мягкие черты лица, русые непослушные волосы которые безжалостно трепал ветер. Облачен же был человек в изрядно потрепанный серый костюм. Девочке сразу же понравился этот человек. Он был добр и открыт. Он был до конца настоящий в смысле чувств и эмоций, в нем не было ничего поддельного. Девочка любила этого человека, любила как отца которого у нее никогда не было. Человек показал девочке много интересного. Он показал ей серое пятиэтажное здание, которое изнутри являлось гигантским часовым механизмом. Он показал ей место, где по ночам небо оживает, и звезды пляшут. Также однажды этот человек отправился с девочкой в полумесячный городок. О да! Это был один из прекраснейших снов, и девочка помнила его во всех деталях.

            Когда смерть в очередной раз открывает твои глаза, все становится иным. Когда ты умираешь, для тебя все меняется, но когда ты возвращаешься из мира мертвых, то все меняется вдвойне. И солнце по-другому отразится в окнах, и воздух будет другим, и легкие принявшие этот воздух будут другими. А душа словно взорвется, она разлетится на тысячи светлых, сияющих осколков, и только после этого станет по-настоящему вечной, вечной и живой. Она будет гореть словно огонь, освещая путь во тьме. Тысячи осколков святой бесконечности. Бесконечность разорванная на тысячи осколков.

            Летняя ночь теплым саваном обвивается вокруг тела девочки. Ноги по колено утопают в траве. Зеленые волны, подгоняемые ласковым ветром, несутся на север. И девочка смотрит на север. За ее спиной родной поселок, эта многолюдная пустыня постоянно меняющихся иллюзий. Эта восковая реальность. Стоит лишь добавить немного тепла, и она тут же начнет плавиться и оплывать.  Лица исказятся, слова растянутся и потеряют смысл. Девочка знает, девочка видела как это бывает. Одна в поле. Только она, и ночь. Что может быть лучше?

            А над головой распростерлось небо. Темная бездна усеянная бесчисленными звездами. Гордое одиночество полумесяца. Живое небо, живые звезды. Лишь полумесяц мертв. Девочка не чувствует жизни в нем. Но она чувствует силу. И эта сила заставляет девочку трепетать. Но по-другому и не может быть. Ведь сила эта божественная. Она не сравнима ни с чем, но она есть во всем, и все есть в ней. Нужно лишь только уметь ее увидеть. А небо живет, и вот даже звезды вроде бы начинают двигаться. Нужно лишь не отрывать взгляд. Нужно погрузиться в это небо, и тогда это небо погрузится в тебя. Оно просто упадет на тебя, и ты станешь его частью. Одной из звезд.

            Полумесяц опускается на землю. Не приближается к ней из необъятной глубины космоса, а именно опускается. Ведь он висел до этого в небе, на высоте нескольких тысяч метров. И девочка понимает, что это не полумесяц, а лишь какой-то объект в форме полумесяца. Объект невероятно огромный. По своей площади в несколько раз больше поселка. Это понимание заставляет все естество девочки затрепетать.

            Возле самой земли полумесяц принимает горизонтальное положение, и всей своей громадной плоскостью соприкасается с почвой. И девочка видит, что на полумесяце расположился огромный, сияющий мягким желтоватым светом город. Но город этот не современный, не железобетонный. Все дома в сказочном городе деревянные, а самые маленькие напоминают сказочные избушки из историй которые девочке доводилось слышать пару лет назад. Сказочный город на полумесяце. Дорожки тут посыпаны мягким белым песком, а меж избушками уютно расположились деревянные торговые прилавки. Волшебство витает над городом. Девочка чувствует, что должна пройти город насквозь. Перейти с одного края полумесяца на другой. И тогда девочка босыми пятками ступает на мягкий, чуть тепловатый песок. И в этот же момент сердце сладостно замирает. Эйфория поглощает сознание. Неведомая энергия потоком проникает во внутрь. Над городом застыло желтоватое сияние. Девочка идет по пустынным улицам, подгоняемая любопытством и неведомым зовом. И вдруг, она понимает, что здесь нет никакой скверны. Во всем городе нет не единой капли скверны, город чист. Чист во всех смыслах. И пока девочка здесь, она тоже чиста и телом и душой. Все оковы сброшены, и все страхи забыты. Девочка близка к цели. Запутанные улицы ведут ее. Но ночь на исходе, и ей не успеть…

            Девочка не успела. Рассвет прогнал полумесяц. Но он опустится на следующую ночь. Девочка уверена. И вот догорает обреченный день. Душу девочки гложет нетерпение. То, что находится на другом конце полумесяца, незримо зовет ее, и она не может противиться зову. Ночь все ближе, и душу девочки окутывает радостное волнение. Ночь уже на подходе. Девочка одевается и идет в поле, к месту схождения полумесяца. Но и вторая ночь не приносит ей желанного. Девочка вновь не успевает дойти до конца. Девочка вновь не достигает своей цели. И вот уже сквозь ветви деревьев прорывается рассвет золотящий небо и ее кожу.

            Обрывочные картины почерневших воспоминаний, неясные проблески возможного будущего, тени настоящего. Неожиданно все это уплотняется, и девочка уплотняется вместе со всем, обретая все большую и большую материальность. Наступает итог странствий по полумесяцу. Наступает третий промежуток, и девочка больше не одинока. С ней ее отец, тот, кого она сама выбрала отцом. Человек в сером костюме. Смерть также открыла его глаза. И теперь солнце пляшет на его улыбке. Солнце длинного ясного дня открывающего перед девочкой и человеком свои двери. Теперь полумесяц опускается днем. Третье схождение небесного города знаменуется ярким солнечным сиянием. Полумесяц сходит с вышины, подобно огромному межпланетному кораблю. Девочке даже кажется, что его нижняя поверхность сверкает металлическим блеском отражая блики солнца. Кажется, или действительно так? Неважно, совсем не важно.

            Девочка снова ступает босыми ногами на мягкий песок, и слышит, как за ее спиной человек в сером костюме делает уверенный шаг, переходя с бренной поверхности нашего мира на чистую и божественную поверхность полумесяца. Реальность отпускает человека в сером костюме, и отпускает девочку. Она больше не властна над ними, теперь скорее они властны над ней. Она как пластилин  меж их пальцев.

            Девочка вновь идет вперед отчаянно влекомая неведомым. Отец безмолвным призраком следует за ней. Они и вправду здесь словно призраки. Они будто бы скинули бренную плоть, и это хорошо. Это очень хорошо. А вокруг расцветает божественная красота, и их души ликуют. А девочку тянет, тянет вперед, на другой конец полумесяца. И все же, как бы ни было сильно влечение, девочка пытается не торопиться. Девочка наслаждается самим процессом путешествия по сказочному полумесяцу. Все вокруг точно такое же, как и в предыдущие разы ее пребывания здесь. Все вокруг как и раньше, кажется таким простым, и в то же время таким прекрасным. Даже сами домики, кажется, излучают свет. Девочка ощущает истинный экстаз, дух ликует. Но она даже представить себе не может, что это только начало, что настоящее блаженство ждет ее впереди.

            И девочка находит это. То, что так жаждала отыскать. То, что неслышно звало ее. То, что со страшной силой влекло ее душу. Запутанные переулки сказочного города, все же наконец выводят девочку к ее цели. Когда девочка доходит наконец до конца полумесяца, то обнаруживает там деревянное круглое корыто, охваченное крепкими стальными обручами. Корыто доверху наполнено белыми воздушными сливками. Девочка сразу понимает, это оно. Это именно то, что она искала, то, что звало ее все это время.

            Тело сотрясает лихорадочная дрожь. Но девочка счастлива. Девочка по-настоящему счастлива. По всему ее телу разливается приятное тепло. И девочка делает то, что должна сделать. Она припадает к сливкам губами и начинает жадно поглощать их. То, что происходит внутри девочке на физическом и духовном уровне, просто невозможно описать не одним из человеческих языков. Это некое преображение, полное и совершенное. Нечто сильное, светлое и живое, вливается в девочку, становится ее естественной частью. Сливки – это лишь форма, наиболее близко подходящая к истинной сути. А вот истинную суть девочка пока что постигнуть не может, и потому видит сливки. Бренное человеческое зрение не позволяет ей узреть ничего больше.

            Когда девочка с отцом возвращаются в поселок и рассказывают всем о полумесяце, им, как и ожидалось, никто не верит. Люди смотрят на них как на сумасшедших. Все эти люди, их лица хмурые и злые. В печах загорается огонь. Жаркие споры разжигают пламя всеобщей ненависти. Вот оно и началось. Безумие…

            Полумесяц… Образ полумесяца глубоко въелся в сознание девочки. А еще в сознание девочки глубоко въелся образ человека в сером растрепанном костюме. Девочка досконально помнила лицо человека, каждую черточку этого лица, каждую линию, каждый изгиб. И ничто не могло убить эти воспоминания. Дивное сновидение пошатнуло все основы, что-то сдвинуло внутри, что-то взрастило. Порой, засыпая, девочка ощущала на губах вкус тех самых сливок, ни с чем не сравнимый, он тогда казался реальнее всего что было вокруг.

            Девочка и ее спутники миновали круг домов скорби. Больницы остались за спиной, так же как и люди смотрящие на девочку из темных окон. Песок остался за спиной. Кожа, ранее пахнувшая лавандой, теперь желтела и покрывалась морщинами. Невыразимо жутко было за этим наблюдать. Женщина с синими волосами вела всех вперед, ее походка была легкой, изящной, танцующей. Женщина не оборачивалась, она вела свою группу сквозь город, к одному лишь ей известному месту. Девочка едва поспевала за всеми.

            Вот бы еще хоть раз пройтись по тому полумесяцу. Побывать в том сказочном городке, окутанном мягким желтым сиянием. И чтобы человек в сером костюме был рядом. Так спокойнее, когда он рядом. Этот человек научил девочку видеть пляску звезд, он научил ее многому. Но девочка не знала его имени, не знала кто он и откуда. Существует ли этот человек в реальности? Или же это гость из других измерений пробравшийся в сны к девочке. Девочка знала лишь одно. Человека сожгли. Она видела своими глазами как огонь плясал на его коже.

                                                                 ***

            Ночь раскрывала свои объятия. Пьяница поднялся на ноги. Но тут же рухнул вниз. Тело соприкоснулось с асфальтом. Где-то на задворках сознания вспыхнула боль. Крики мужчин и женщин. Костры расцветают во мраке. Стены домов преображаются. Смех и радостные вопли. Оно пришло. Долгожданное мракобесие. Оно вспыхивает под ночным небом затянутым тучами, разливается по улицам проклятого города. Вино плещется в бокалах. Люди смотрят на огонь сквозь вино. Изгибы женского тела тают перед отупленным взором. Плавится капрон.

            Все это было совсем рядом. Совсем близко. Но к пьянице пришла жажда. А вместе с жаждой пришла и какая-то общая расшатанность. Пьяница внезапно ощутил, что его организм словно бы в один момент превратился в рухлядь, за одну секунду постарел на целые годы.

            – Господи ты боже. – Пробормотал пьяница, и зачем-то провел руками по лицу. Ему внезапно начало казаться, что он теряет присутствие, определенное место в реальности. Вот асфальт под боком, а вот… вот ничего, а через несколько секунд опять асфальт. Тот же грязный асфальт. И сознание где-то далеко. Очень далеко. Немыслимо далеко.

            И такая тишина вокруг. Как будто лопнули барабанные перепонки. Только кровь в голове шумит, и пульс в висках стучит, и нос дышит, и кожа чувствует, и глаза смотрят, и ноги дрожат. Но сознание далеко, оно неустойчиво, оно носится меж мирами, оно путешествует.

            Лишь перед тем, как пьяница окончательно лишился чувств, за мгновение перед этим, окружающую тишину разорвал звук чьих-то легких уверенных шагов раздавшийся совсем рядом. Последний звук. Потом беспамятство.

            Сколько времени пьяница прибывал в таком состоянии сказать точно невозможно, очевидно около пары часов. Но перед самым пробуждением его посетило пару странных видений, странных снов. Не то чтобы страшных, просто неприятных. Как гниющая плоть между пальцев.

            В первом сновидении пьяница находился в окружении больных. Ему снилась огромная больница, невероятно огромная. Неисчислимое количество корпусов и этажей, коридоров и палат, скрипящих коек и больных умирающих в страшных муках. И ни одного врача. Не единого белого халата. Только тысячи обреченных на смерть, собранных в гигантской каменной коробке. Только смерть витает по коридорам, время от времени забирая то одного, то другого. Когда-нибудь она заберет всех. Всех до единого. Придет время, и не станет ни кого. Останутся пустые палаты, ржавеющие койки, да ветер скорбно завывающий за грязными окнами.

            Но сейчас все смеются. Все безнадежно больные. Они хохочут сплевывая густую кровь на смятые простыни. Они не хотят верить, они не хотят думать о том, что смерть рядом всегда. Что каждую секунду она дышит им в спину, и наблюдает за ними изо всех щелей. Все больные уверены, что скоро болезнь покинет их тела, и они наконец выйдут из больницы.

            Но выход из больницы лишь один – смерть. Лишь она может вывести тебя сквозь страшные двери, к свету, на свежий воздух.

            Пьянице снилось, что он выписался. Он скоро должен был покинуть больницу, и пред уходом ходил по палатам где лежали его родные и близкие, и даже друзья. Вообще, все люди, которых он когда-либо видел в жизни.

            Кто-то был безразличен к его уходу. Кто-то желал ему счастливого пути и удачи. А кто-то напротив, проклинал и радовался, что пьяница наконец уходит. Что пьяница наконец выписался. Пьяница выписался из больницы.

            Второй сон был не менее мерзким и неприятным. В этом сне пьяница видел себя безнадежно больным смертельной болезнью. Рак безжалостно и быстро пожирал его тело. Пьяница судорожно ощупывал дрожащими пальцами свой живот, и мог чувствовать опухоль, большую и выпуклую, с неровными краями. Прикосновение к ней вызывало страшную боль, но он не мог остановиться, пробегая по болезненному бугру пальцами раз за разом.

            Пьяница тогда чувствовал, как все плывет перед глазами. Пьянице казалось, что опухоль нагло улыбается ему. Он словно слышал внутри себя ее голос. Не опухоли, а самой болезни. Болезнь будто бы говорила с ним. Она шептала в его голове. Шептала о том, что он уже никогда не достигнет чего хотел. Что кем бы он ни был, и кем бы не должен был стать, она все равно убьет его, и нет не единого шанса. Не единого.

            Пьяница и сам понимал, что не единого. Тогда он начинал задыхаться. Он отрывал наконец руки от опухоли, словно от раскаленной стали, и прижимал их к горлу. Это была судорога. Это была агония. Удушье с каждой секундой становилось все сильнее, и тогда пьяница понимая что скоро задохнется, спешил на улицу. Шатаясь он доходил до двери, открывал ее, а там, на улице, его встречало серое, затянутое тучами осеннее небо.

            “Все кончено” думал пьяница. “Вот все и кончено”. Еще какая-нибудь неделя, может быть две, и все. Он наконец почувствует на себе, что это такое – смерть. Но как это будет? Как? Каково это ощущать, когда твой организм перестает функционировать? Когда твои глаза уже стекленея поддергиваются мертвенной пеленой, и ты понимаешь, что еще секунда и наступит то, о чем ты упорно пытался не думать всю свою жизнь. Что вот сейчас по телу пройдет судорога, и оно обмякнет. Но что же будет с сознанием? Оно растворится в темноте, или продолжит свое существование, но в каком-то ином виде? А вдруг все рассказы об рае и аде окажутся просто рассказами, сказками для взрослых? А после судороги не будет ничего. Он – пьяница, просто перестанет существовать. Вдруг?

            От таких представлений пьяница начинает задыхаться еще больше. Он что есть мочи пытается втолкнуть в свои легкие воздух. Влажный, вонючий воздух, который совсем не пахнет осенью, как должен, а напротив, воняет разложением и смертью.

            Вскоре пьяница ощутил что просыпается. Выныривает словно из-под толщи темной, черной, смрадной воды, из плена всех иллюзий. Сначала он вообще не понял что происходит. До этого устойчивая картинка, вдруг начала блекнуть, распадаться на части, становиться незначимой. Все ощущения и мысли оказались ложными, все порывы неестественными. Наступала реальность.

            Пробуждение протекало мучительно медленно. На то чтобы полностью очнуться и открыть глаза, пьянице понадобилось не менее пяти минут. И вдруг пьяница увидел. Прямо над ним, в сумраке, стояла женщина с синими волосами. Это невыразимо поразило его. С реальности было сорвано платье, она сбросила все иллюзии, растоптала все сны и видения, уничтожила всякие галлюцинации, полностью обнажилась. Но этого просто не могло быть! Женщина с синими волосами, и губы синие. А глаза желтые, и чуть-чуть светятся в темноте. Пьяница поперхнулся собственной слюной. Его ошеломленное сознание отчаянно металось внутри головы. Женщина. Синеволосая женщина. Это ведь она его прокляла. Обрекла на блуждание по сумеречному промежутку, обрекла на этот город. Пьяница сжал зубы. Женщина же склонилась над ним, склонилась низко-низко. И в следующую секунду пьяница ощутил как тонкие пальцы нежно прошлись по его губам.

            – Какие сухие у тебя губы. – Произнесла женщина насмешливо. – Как же это я сразу не подумала. Тебя ведь наверняка жажда мучит. Сейчас.

            Она отошла. И тут же холодное, ночное небо обрушилось на пьяницу. Он ощутил, что опять начинает забываться. Черная бездна небытия упорно пыталась поглотить слабо горящее пламя его сознания. Теперь удаляющиеся шаги женщины звучали словно в пустом огромном зале, они словно отдавались эхом от высоких стен. Эхо некоторое время плавало под потолком отчаянно взывая о помощи. После чего постепенно замолкая умирало.

            Все смещалось в голове. Город, женщина с синими волосами, сумеречный промежуток, голодные твари и сухие губы, все мысли, все голоса, все слилось воедино. Жажда стала почти неощутима. Все звуки угасли, все ощущения притупились.

            На пару секунд пьяница и вправду забылся. Ему вдруг стало казаться, что он действительно находится в огромной комнате с черными стенами и высоким потолком. Что тело его, безвольное, худое и полностью обнаженное лежит теперь на белом хирургическом столе ярко освещенное мощным лучом желтоватого света.

            Пьянице виделось, что он лежит на этом столе, не в силах пошевелиться. А какие-то люди, с ватно-марлевыми повязками на лицах, собираются вокруг стола. В руках у них странные, чудовищные инструменты. Люди тихо переговариваются между собой, и пьяница может различить обрывки фраз.

            – …Болен.

            – …Психическая болезнь.

            – …Рост пожирает его.

            – …Он непропорционален, неправилен. Он урод.

            – …Верный путь.

            – …Пусть лежит.

            – …Пусть умирает.

            – …Да, пусть умирает.

            – …Мы изменим его.

            – …Его психику. Но сначала надо исковеркать.

            – …А потом счастье.

            – …Он умеет видеть счастье.

            – …Плевать. Исковеркаем счастье. Выжжем безумие. Вскроем любовь.

            Пьяница попытался пошевелиться. Он был в ужасе. Люди с повязками на лицах подходили все ближе. Их белые халаты были забрызганы кровью, руки без перчаток, грязные, покрытые шрамами. Глаза у людей были молочно-белыми, без зрачка и радужки, сплошные белые пятна на лицах.

            – Черный ветер! Что он знает о черном ветре?

            – Черный ветер в нем, он спрятан под его кожей.

            – Снимем кожу господа. Этот человек нам не нужен. Он лишь экспериментальный образец.

            – С тебя снять кожу надо. На кой он нам нужен без кожи?

            – Но он же все равно обречен на смерть. Хирург прикончит его.

            – Это так. В этом году Хирург соберет щедрый урожай.

            – Оставим его. Пусть сгорает изнутри.

            – А если не сгорит?

            – Сгорит. Он сгорит. Он уже горит. Нам надо сделать лишь один надрез.

            – Надрез, это мало.

            – Верно, господа! Давайте топор! Я голоден.

            – Мы все голодны. Безумие не кормит. Оно разрушает. Оно несет хаос.

            Дальше начался сущий бред. В реальном времени забытье длилось пару секунд, но для пьяницы время словно растянулось. Он видел звезды. Звезды, которые падают из темноты в темноту. Боже, как смешно. Из темноты в темноту. Смешно, и страшно. Боже, как страшно. Он ведь теперь как эти звезды. Падает, летит с бешеной скоростью из темноты в темноту. Он одна из этих обреченных звезд. Да, обреченных. Именно обреченных. Они все обречены, они все падают в темноту. И эта темнота. Она везде. Она сводит людей с ума. Она бурлящим потоком течет по улицам, с ужасающей быстротой заполняя их. Черным ветром врывается в дома, разбивая в дребезги окна, затягивает плотной пеленой небо. Она смешивается с кровью в венах людей, шумит в ушах, смрадным запахом отдается в дыхании, чернеет в глазах.

            Город поглотили тьма и безумие. Тьма и безумие поглотили души людей. Тогда люди начали убивать друг друга. А после в дело вступили иные существа. Черные, холодные, чужие. Они убивали быстро. Пьяница не видел этого, но отлично слышал человеческие крики, не один из которых не продлился более трех секунд. Три секунды, ничтожный срок. Но не один из воплей не мог пересечь контрольную черту этой короткой временной дистанции…

            Но вдруг все прекратилось. Пьяница вздрогнул и глубоко задышал. В уши проник вкрадчивый и слегка обеспокоенный женский голос.

            – Ты главное не отключайся. А то ведь действительно умрешь. Тени, к примеру, во сне могут сцапать. Знаешь о тенях? Ах да… ну откуда тебе знать? Что ж, узнаешь, но потом. А сейчас пей. – Она осторожно приподняла его голову. – Открой рот… Вот так. Да смотри не захлебнись.

            По горлу блаженной рекой потекла животворящая влага. По пищеводу, вниз, в желудок, в темноту. Еще и еще. Господи как хорошо! Удовлетворенная плоть торжествовала. Только вот странный вкус у жидкости. Совсем не похоже на обычную воду. Но что же это? Не понятно, не разобрать. Но вкус исключительный, ни с чем не сравнимый. Не приятный, но и не отвратительный. Если бы пьяницу попросили как-нибудь описать вкус этой жидкости, то он бы просто не смог подобрать слов. Что ж. Все равно. Главное чтоб не отрава. А вдруг все же отрава?

            Ее лицо. Оно наполовину скрыто сумраком. Ее улыбка. Пьяница ощущал, что тонет в этой улыбке. Синие растянутые губы, белоснежные зубы, желтые глаза. Зачем эта женщина здесь? Что привело ее сюда? Она явилась посмеяться над пьяницей? Посмеяться над тем, кто когда-то посмеялся над ней. Пьяница ощущает запах ее тела. Притягательный, сладковатый, пьянящий. Желтые глаза чуть заметно светятся, днем этого не видно, а вот ночью. Они словно заполнены фосфором. Именно так. Свет, призрачный, неясный, робкий и мутноватый. Но все же он есть. Пьяница ощущал, что хочет эту женщину. Хочет увидеть ее без одежды, прикоснуться к гладкой коже. Пройтись ладонью по каждой выпуклости и каждой впадине. Теплая, мягкая плоть, пьяница жаждал ее. Женщина молчала и улыбалась, тепло ее тела, оно манило. Пьяница пожирал глазами каждый изгиб, каждую линию.

            – Ты узнал меня. – Произнесла женщина.

            – Я не мог не узнать тебя.

            – А я не могла не узнать тебя. К тому же, я пришла именно за тобой. Я пришла завершить наконец начатое.

            Пьяница попытался подняться. Он приподнял свое тело опираясь рукой на асфальт, но тут же вновь рухнул вниз. Синеволосая женщина возвышалась над пьяницей в полумраке. А над женщиной возвышались темные дома. Окна отражали молодую ночь. Где-то вдали слышались крики и хохот. Город ожил. Костры полыхали вовсю. Человеческое мракобесие торжествовало. Но здесь. В этом темном, вонючем, холодном дворе разрасталось мракобесие сверхъестественное. Пьяница ощущал его. Он слышал шорох за спиной. Дом оживал. Так всегда. Так всегда в этом городе. Мракобесие человеческое течет словно река по улицам и проспектам, и полыхает кострами на площадях. А мракобесие сверхъестественное теплится в темных уголках. Сверни за угол, в темную подворотню, оторвись от ликующей, погибающей в экстазе полоумной толпы, и оно поглотит тебя. Днем ты можешь быть один, спать или бодрствовать в провонявших сигаретным дымом и разложением квартирах, но ночью присоединяйся к толпе. У тебя есть два выбора с наступлением ночи. Либо окунуться в мракобесие человеческое, либо быть уничтоженным мракобесием сверхъестественным. Таковы правила выживания в проклятом городе.

            Пьяница перевел взгляд за спину желтоглазой женщины. Там стояли люди. Их лица были скрыты сумраком, их фигуры искажались и коверкались. А люди ли это? Люди. Просто сверхъестественное мракобесие уже поглощает пьяницу. Оно коверкает его взор. Рушит сознание. Изнанка города поглощает пьяницу. Внутренняя система. Все дома бесконечны изнутри. И эта бесконечность, эта внутренняя система, она засасывает пьяницу.

            И девочка тут. Та самая девочка, что танцевала на лугу, что плела своим спутникам венки из одуванчиков. Она выделяется среди всех этих сумрачных фигур, ее видно необычайно ясно. Легкое платьице, светлые волосы. А какого же цвета у нее глаза. Не понять. В темноте не видно. А так хочется узнать. Девочка из сна. Смешно. Сновидения оживают. Может это просто иллюзия. Обыкновенная иллюзия. Показы воспаленного сознания. Так реальна ли девочка? Реальны ли ее спутники? Реальна ли женщина с синими волосами?

            – Я привела к тебе кое-кого. – Женщина указала рукой на девочку. – Знаешь кто это?

            Пьяница молча покачал головой. Он не любил разговаривать с миражами. Улыбка разрезала лицо женщины напополам. Злая улыбка. Злорадная. Это было торжество. Злобное торжество.

            – Она думает что у нее нет отца. – Женщина тряхнула волосами. Девочка стояла неподвижно. – И это отчасти верно. Эта девочка была рождена ветрами рассвета. Но… зачал ее ты, а выносила ее я. Я выносила ее в своем чреве. А потом убила, как только она родилась. Она родилась, и я тут же убила ее. Знаешь как это было? Я могу рассказать тебе. Убивать младенцев просто. Но нет, пожалуй не стоит рассказывать. Я убила ее. Но на следующее утро, на рассвете, она вновь появилась в моем доме. Я проснулась оттого, что ветер выл за моим окном. Ты не поверишь. Он завывал как дикий зверь. Он вырывал деревья с корнями. Ветер, он бушевал смешиваясь со светом восходящего солнца. Страшный ураган. Словно тысячи ветров слились в один. Мое окно распахнулось настежь не выдержав подобного напора. Защелки попросту сорвало. Это было жутко. Стихия ворвалась в мою комнату словно яростный зверь. Она истерзала комнату, истерзала меня. Все окна в доме распахнулись. Ветры рассвета терзали мой дом. А потом, после бури, я обнаружила в колыбели ее. Ты знаешь. Она не плакала. Она смеялась, и протягивала ко мне свои маленькие ручки. Представляешь что я испытала?! Дитя, которое я собственноручно отправила в мир иной, было рождено во второй раз. Но на этот раз ветра рассвета даровали ей жизнь. Я не посмела убить ее во второй раз. Но сейчас. Я окончу начатое.

            Пьяница взирал на девочку мутным взглядом, и не верил услышанному. Неужели это он зачал ее? Но… но когда? Память молчала, чувство молчали.

            – Этого не может быть. – Наконец хрипло произнес он.

            – Ну конечно ты не помнишь. – Вымолвила женщина. – Ты был слишком свободен чтобы запомнить такое. И я прокляла тебя вовсе не за усмешку. Я прокляла тебя именно за это. Я прокляла тебя, я лишила тебя свободы. А теперь, я лишу тебя жизни. Давно пора было. Тебя, а вслед за тобой и ее. Я отдам твою дочь темному промежутку.

            Город бушевал. Двуликое мракобесие бушевало. Черные птицы порхали над черными домами. Трубы на крышах и трещины на асфальте изрыгали в воздух дым. Кто-то плясал, кто-то совокуплялся, кто-то опьянял себя, вином или кровью, неважно, все одно. Гигантское колесо крутилось в воде, и с него во мрак падали дети. Они запутывались в водорослях и тонули. Но луны не видели. Не было луны этой ночью. Все меркло. Все растворялось. Все смазывалось. До слуха добиралась приглушенная ночью и расстоянием музыка. Сердце слабо билось в груди. В желудке клубилась тьма. Кто-то взял пьяницу за руку и резко потянул, заставив того подняться. Это было так тяжело, но пришлось. Ведь руку выворачивали просто беспощадно.

            – Ты не можешь мне ничего противопоставить. Ты глуп, ты безнадежен. Твои глаза блекнут. В них гаснет всякий свет. А раньше эти глаза были живыми. Они вселяли в меня надежду, они пробуждали во мне силу. Но теперь ты ничтожен, и глаза твои ничтожны, и все что ты говоришь ничтожно.

            Никто больше не может верить. Что-то ослабело внутри. Порвались какие-то связи. Нечто страшное назревает. Нечто глобальное. Ветер треплет волосы. Острие ножа ощущается у самой сонной артерии. И так трепетно от этого ощущения. Что-то неистово трепещет внутри. Душа? Возможно. Но подумать только, одно лишь прикосновение холодной стали к шее заставляет душу выпрыгивать из горла! Время идет, секунда тянется за секундой. Ну почему она не начинает? Зачем тянет? Ей ведь только нужно совершить одно лишь четкое, сильное, выверенное и уверенное движение. А дальше все пойдет само собой. Теплая кровь вырвется наружу. А вместе с ней вырвется и душа. Но как же это будет, и что последует дальше? Вечная славаm или полная безызвестность? Впрочем, на это наплевать. Вечность, или темнота. Вот что главное.

            На горле нож. В руках беснуется метель. Все естество объято лихорадочной дрожью. Глаза слезятся от ветра. Кто же я? Кем я являюсь сейчас, на пороге смерти. Где тот человек которым я был когда-то? Что с ним стало?

            Вечность в мгновении затерялась. В одном лишь мгновении. Влага высыхает на губах. Неужели я так и не вспомню, до самого последнего момента. Похоже, что нет. Память предала меня. Я был слишком свободен, и это меня сгубило. Я был странником в реальном мире и в неведомых измерениях, я был пьяницей, я видел чудные сны. Меня погубила свобода. Ведь быть свободным, это как идти по лезвию ножа. Стоит лишь оступиться.

            Что ж. Я готов прислушаться к себе, заглянуть во внутрь, приглядеться, узреть как мое измерение падает во тьму. Смертельный снегопад, мертвый снег. Часы тикают, а дом в огне, и этим больше никого не напугаешь. Но разве ни чем не вызвать волнение? Ты только прочувствуй, уменьш свой вечный бег, и пойми, что ночь ближе чем ты думаешь. Твоя ночь ближе, чем ты думаешь. Щедро рассыпь алмазы мыслей. Втопчи их в грязь тяжелым башмаком. Они блестят, сверкают, опорочь их. Ведь они ничто перед подступающей ночью. Что ты сегодня замыслил? Кого задумал вразумить кулаком? Добрым кулаком, правильным как складный стих. Борись с бушующей плотью. Протри глаза и пойми, что ночь ближе, чем ты думаешь. Твоя ночь ближе, чем ты думаешь. Сорви грязную кожу, омой слезами кровоточащую плоть. Попробуй засмеяться и вспомнить свет. Ведь это последнее, что у тебя осталось. Не поддавайся дрожи. Бояться совершенно напрасно. Ты не задашь вопрос и не получишь ответ. Ты только увидишь, что вечность в мгновении затерялась. И тогда ты поймешь, что ночь ближе чем ты думаешь. Твоя ночь ближе чем ты думаешь. Сверкающие кольца судьбы. Зловонные кольца удачи. Грустные дороги счастья, и радостные пути лишений. Все смешалось в твоей голове, все были не правы. Но ты попробуй засмеяться и вспомнить свет. Попробуй наплевать на все это. Ведь у тебя так мало времени, а время не стоит пустых поражений. Времени мало, ведь ночь ближе чем ты думаешь. Твоя ночь ближе чем ты думаешь.

            Нож приходит в движение. Все происходит быстро. Кровь вырывается в ночь. Обмякшее тело валится на асфальт.

                                                               ***

            Облака вспыхивают изнутри рассветным сиянием, вспыхивают и истончаются поглощаемые светом. В глазах отражаются переливчатые отблески солнца, пляшущие в росе покрывающей многочисленные зеленые травинки. Пьяница идет. Он шагает мимо холодных и пустых домов. Он готов. Готов влиться в систему. Он умылся и побрился, он позавтракал, в конце концов. Тело его не ощущает никакого дискомфорта. И плевать, что тишина вокруг почти что абсолютная, что нет ветра, что не поют птицы. Плевать. Пьяница знает, что просто надо идти, и больше ничего не важно. Солнце крепчает. Оно уже ослепляет пьяницу. Скоро роса испарится. Но когда роса испарится, пьяницы уже здесь не будет. Он проходит мимо безликих домов, оставляя их за спиной один за другим. Глазницы грязных окон унылым взглядом провожают его. Он смотрит только вперед, и потому не может видеть, что совсем не отражается в этих окнах. Что грязное стекло отражает все кроме него. А почему так? Да потому, что пьяница уже давным-давно мертв. Ему нужно лишь дождаться нужного поезда, и уехать навсегда. И вот пьяница, пройдя через хрупкий слой изменяющейся реальности, покидает наконец проклятый город и исчезает навсегда. Для пьяницы апокалипсис закончился. Последнее совмещение спасло его. И тьме уже не затопить его душу. Теперь пьяница свободен. Нужно лишь дождаться поезда.

            Теперь пьяница стоит перед высоким зданием. Но он не считает этажи. Это ему не нужно. Ему нужно лишь зайти внутрь и купить билет в один конец. Если пьяница конечно не готов, то может подняться этажом выше. Там его вылечат. Но пьянца готов. Это ощущается предельно ясно. И тогда он просто входит во внутрь, и становится в очередь за билетом. Кто-то кашляет. А за окнами расположенными над самым потолком горит рассвет, и шумят проходящие мимо поезда. Этот рассвет вечен. Здесь всегда рассвет. И ничего пьяница с этим не сможет поделать. Ведь такова теперь его реальность.

                                                                     ***

            Жить ощущением. Находить жизнь в потоке чувств. Пьяница умеет это. Но раньше он умел это намного лучше. Восторгаться рассветом и закатом. Раньше пьяница умел видеть. И фрагменты памяти не выцветали из головы, как буквы с поверхности бумаги.

            Поезда несутся. И иногда останавливаются. Перестук колес. Ритмично покачивающиеся вагоны. Это как огромная система. Бесконечные пути блестящих рельсов. Эти пути вьются и петляют меж зелени травы, меж воды и меж железа, меж городов и меж полей. Эти пути уводят в неведомую даль. А пьяница сидит и смотрит, наблюдает, как одна картинка сменяет другую, и так бесконечно. Вверх и вниз, на право и на лево, в синеющую небесную высь и глубоко под землю. Поезда несут собой свет и несут тьму. Но иногда за ними на крыльях ветра летит и разрушение. Незримое разрушение. Оно заставляет людей гнить заживо, а дома рушиться. И заскулят щенки, брошенные без присмотра. И черная тень накроет их. Теперь они в саду. И пусть их враждебное недоверие сменится счастьем. И человек входит обратно в поезд, и наступает ночь. И вновь стучат колеса.

                                                                    ***

            И ничего не остается. Ни страха, ни сожалений, ни боли, ни жалости, ни обиды. Куда едет поезд? Пьяница не знает этого, но он отчетливо понимает, что все идет именно так, как и должно идти. Все правильно. Все по сценарию. Сценарию уже давно написанному и тщательно отредактированному. Поблескивают отполированные рельсы, стучат колеса. Путь из ниоткуда в никуда. Теперь пьяница в системе. В системе бесконечно едущих поездов. И совсем не так тут страшно как говорили. Вот так вот быстро и незаметно пьяница сменил промежуток. Перелетел на крыльях смерти из светлого в сумеречный.

                                                                    ***

            Теплая кровь струится по асфальту, подтекая к ногам девочки. Кто-то очень тихо ехидно посмеивается за спиной. Девочка оборачивается, но видит лишь своих спутников, однако их лица неподвижны. Эти лица словно высечены из камня, и девочке вдруг начинает казаться, что они отделяются от тел и плавают в темноте. Лица, плавающие в темноте. Лица тонущие в голодном полумраке. Закат давным-давно померк. Прошедший день унес с собой ясность и определенность, он оставил лишь пустоту и смятение.

            Кровь… какая же она теплая и какая густая. Эта кровь только-только покинула человеческое тело. Она вырвалась из глубокого пореза на горле, красная струя ударила вперед и чуть вверх, а потом опала. Предсмертный хрип умирающего смешался с какофонией ночного города. Кровь… Еще недавно она бежала по артериям, неслась по венам гонимая мощным толчками сердца. Теперь же асфальт впитывает ее. Кровь проникает в трещины, через асфальт она струится к земле.

            Девочка отступает на шаг назад. Она чувствует нечто жуткое внутри, словно неведомая отрава разлилась по телу. Но это ощущение скорее душевное, чем физическое. Девочка потрясена. Она видит темное тело, лежащее под стеной пятиэтажного дома. Этот человек, кто он? Женщина с синими волосами, перед тем как убить его говорила с ним. Но сумрак заглушал ее слова, и до девочки долетали лишь осколки фраз.

            Чудесный вздор жизни откликается сумерками в уставшей душе. Повешенные улыбаются. Строятся все новые и новые виселицы. Молотки стучат, гвозди все глубже и глубже входят в дерево. Где-то грохочут барабаны. Где-то звенят колокольчики. Девочка идет всему наперекор. Она идет наперекор потрясению. Она сильнее ужаса и тьмы. Опоздавшие выпрыгивают из окон спасаясь от сверхъестественного мракобесия. Девочка смотрит на мертвое тело, и вдруг вместе с ужасом, вместе с потрясением начинает ощущать какое-то вдохновение. Словно свежий ветер, словно ледяная вода. Трезвость мышления и вдохновение. Здесь отступает всякий сумрак. Любой морок становится бессильным. Вокруг губ пляшут искры. В груди беснуются ветра рассвета.

            Лакомый кусочек умирающей реальности. Ломкие нити бытия. Здесь не горят фонари, но зато вовсю пылают костры. Проклятый город. Какой же это лакомый кусочек. История этого города замешана на крови.

            Скоро осень. А за осенью зима. Девочка ощущает это в ночном воздухе. Днем почти не чувствуется, а вот вечерами и по ночам окружающий мир неслышно но очень отчетливо говорит тебе что лету скоро конец. Уйдут жар и духота. Придет сырость, а вслед за нею и холод. Реальность раскрасится новыми красками.

            Тело в полумраке. Мешок с костями. Теперь это просто мешок с костями. Немытая кожа, зловонная одежда, засаленные волосы. Была душа, и не стало ее. Унесся кусочек света, улетела частичка божественного дыхания. Куда-то очень-очень далеко. Не стучит теперь сердце, не вздымается грудь. Пустая оболочка, сосуд, опустевший и более не пригодный для содержания души.

            Женщина вытирает лезвие ножа о подол своего платья, потом отходит от тела, и отдает нож одному из тех людей, что окружают девочку. Человек прячет нож за пазуху.

            – Ты знаешь, кто это был? – Обращается женщина к девочке. Она смотрит на девочку как-то странно, и голос ее слишком тихий.

            – Нет. – Девочка неосознанно оправляет руками свое платье.

            – Это был твой отец.

            – Но у меня же нет отца. Ты сама говорила.

            – Теперь действительно нет.

            Девочка молчит некоторое время. А потом вдруг начинает улыбаться. Где-то за границами двора веселые крики и смех сотрясают ночь. Там тепло. Там многолюдно. Мракобесие проникло во всех. Поглотило каждого. Мужчины и женщины, старики и дети. У них на выбор мракобесие или смерть. Кружева мыслей мутнеют и покрываются плесенью. Эти люди не хотят погибать физически, но погибают душевно. Ночь за ночью. Проклятый город пожирает их одного за другим.

            Девочка улыбается. Наконец она начинает говорить:

            – Я видела лицо этого человека. Он мне не отец. И я ничего не почувствовала, когда ты убила его. Это незнакомец. Чужой. Ты скажешь, что я не могу его знать. Ведь он покинул тебя еще до моего рождения. Я соглашусь. Возможно, этот несчастный зачал меня. Но все дело в том, что я назвала отцом другого мужчину. Ты не поверишь. Но у меня был отец. Он со мной говорил. Мы путешествовали вместе. Он показал и подарил мне многое. Я люблю его, и бесконечно благодарна ему. И… и тебе не убить его! Ты не убила моего отца, ты убила просто человека. Мне жалко этого мужчину как человека, но не как отца.

            Женщина с синими волосам рассмеялась. Ее смех поднялся вверх, к ночному небу, отразился от стен домов и обрушился на девочку.

            – И кто же он, этот твой отец? Выдумка, фикция, иллюзия, образ спроектированный страдающим сознанием и возродившийся в сновидении. Человек из снов. Ты думаешь, я не знаю? Я знаю! Я даже могу описать тебе его. Хочешь? Ну хочешь, а? Серый растрепанный костюм, русые волосы, мягкие черты лица. Но ты лишь выдумала его. Твой так называемый отец существует лишь в твоих снах. Он часть твоих снов. Он не реален.

            – Нет, он реален.

            – И откуда же тебе знать?!

            – Я чувствую. Он для меня реальнее чем ты. Реальнее чем весь этот город. Он незыблем, а ты лишь призрак. Ты полукровка. Ты рождена ночными ветрами, ты не любишь солнца. Ты наполовину человек, а наполовину еще что-то. В тебе течет кровь темных существ. Полукровка. Ты полукровка.

            Женщина с синими волосами перестала улыбаться.

            – Как и ты. – Отвечает она. – ты рождена ветрами рассвета, и в тебя помещено светлое начало. В тебе есть свет, нечто сияющее, нечто обжигающее, и ты также до конца не человек. Моя кровь черная и густая, словно нефть, и она шипит при соприкосновении с воздухом. Шипит и испаряется. А что будет если порезать тебя? Я никогда не пробовала. Что струится по венам светлых сущностей? Мы обе с тобой полукровки. Но мы стоим по разные стороны баррикад. Моя мать родила меня ночью. И тут же убила. А после ночные ветра вновь дали мне жизнь.

            Девочка вдруг ощутила, что ей тяжело дышать. Волнение сдавливало горло, мешая воздуху проникать внутрь легких. Лицо горело. На лбу выступали бисеринки пота. Девочка подняла глаза к небу. Взор ее пронзил тяжелую сумрачную даль. Небо молчало. Ветер носился меж домов наблюдая за мракобесием поглотившим город. Провода электропередач дрожали. Как же холодно. И не верится что ночь летняя. Холодно в этом маленьком грязном дворе. Двор просто чудовищно захламлен. Мусор скопился дурно пахнущими кучами в углах. Использованные шприцы. Бутылки из под спиртного, одни целые, другие разбитые. Целлофановые пакеты, разорванные и наполненные чем-то гниющим. Трухлявые доски. Гниющие ошметки одежды.

            Все теперь молчат. Никто из стоящих рядом не открывает своего рта. А зачем? Все что нужно было сказать, уже сказано. Больше ничего не требуется. Были произнесены слова, и город их услышал, воздух впитал их, мироздание посмеялось над ними. От дома под стеной которого умер пьяница веет холодом. Девочка ежится и обнимает себя руками за плечи. Слова произнесенные женщиной потрясли ее, но не сильно. Девочка вновь ощутила вдохновение. Это было нечто свежее, нечто подстегивающее к решительным действиям, нечто одухотворяющее, сильное, очищающее. Вдохновение почти полностью сгладило потрясение. Вдохновение собрало разум воедино, принесло распорядок в мысли.

            Небо постепенно очищалось от туч. Местами уже показались звезды. Девочка смотрела на дом, а дом смотрел на девочку. Темные окна походили на пустые глазницы. Трещины змеились по стенам. Девочка знала, что скоро ей придется войти во внутрь. Желтоглазая женщина поведет всех вперед, поведет свою группу во внутрь этого дома. И девочка пойдет вместе с ними. Ведь больше ей ничего не остается.

            Звезд на небе становится все больше и больше. Девочка переводит взгляд на звезды. Улыбается им. Вот бы и эти звезды заплясали. Было бы чудесно. Это ведь так прекрасно, когда небо оживает и звезды пляшут. В такие моменты небо становится ближе. Оно приближается к тебе, ты словно притягиваешь его своим взглядом. Или же напротив, небо притягивает тебя, и ты сам не замечая того, поднимаешься все выше и выше завороженный пляской звезд. Они пляшут и меняются. Они начинают походить на цветы расцветающие в темноте. Дивные метаморфозы, волнующие и прекрасные. Чтобы увидеть все это, ты должен отречься от многого из того, что знал раньше. Ты должен поверить во что-то новое. И только тогда когда ты поверишь во что-то новое, что-то новое поверит в тебя. Все очень просто. В темноте тоже цветут цветы.

            Израненное мироздание плачет животворящими слезами. Мир молится за каждого из нас, что бы мы не натворили. Ты должен помнить об этом. И даже если ты когда-нибудь отречешься от своего мира, знай – твой мир никогда не отречется от тебя. Он будет молиться за тебя вечно. Пока живо твое тело, пока жива твоя душа. Мир молится за тебя. Он молится за тебя когда ты живешь, и когда ты умираешь. Твой мир молится за тебя.

                                                                         ***

            Метель пронизывает основы бытия. Чем можем мы ей противостоять? Да ничем. И не стоит вовсе. Пусть пронизывает насквозь бессмысленный купол нашего существования. Каждый должен ощутить холод, и почувствовать хоть малую частичку святой бесконечности. Холод сковывает пальцы. Холод, которого никто не воспринимает, который никто уже просто не в состоянии воспринять. А надо бы.

            Как же все далеко. Поселки и города. Боль и наслаждение. Радость и печаль. Теперь лишь холодный камень и черное небо. Ночь тяжела, ночь неумолима, ночь холодна. Но старик сидит не шевелясь. В нескольких шагах от него полыхает костер. Старик смотрит на огонь сквозь метель. Старик размеренно дышит. Вокруг лишь пики скал, едва различимые в снежном мраке. Черное небо нависло так низко, что кажется вот-вот сожрет их. Старик почти полностью гол. Лишь промежность прикрыта рваной во многих местах, серой, грязной набедренной повязкой. Тело его обезображено жуткой худобой. Волосы его, седые, длинные, мягко ложатся на плечи. И сверху на эти волосы падают белые хлопья снега. Под стариком лишь обледенелый камень. Старик сидит в позе Лотоса почти что на самом краю уступа, спиной к пропасти, лицом к костру. Огонь танцует. Метель беснуется. Она то ослабевает, то вновь приходит в ярость. Но кажется, что для старика словно вовсе бы и не существует метели, не существует дикого холода, не существует безжизненных скал. И даже исхудавшего старческого тела не существует. Существует лишь костер. Костер незыблем. Ветер не терзает его, холод не губит, тьма не поглощает. И старик неотрывно смотрит на пламя. Глаза старика, небесно-голубые, наполненные неведомой силой, абсолютно неподвижны. В зрачках отражается огонь. Лицо старика напоминает невероятно реалистичный образ высеченный из камня. Да и сам старик походил бы на статую, если бы не равномерно вздымающаяся грудь. Статуи не дышат. Это всякому известно.

            А что же за обрывом? Там, внизу, что там? Там сумрак. Холодный сумрак. Почти не отличимый от того сумрака, что затопил небо. Непроглядная темнота. И она словно бы приподнимается время от времени. Будто огромный темный зверь выгибает свою черную спину. Но это лишь кажется. На самом же деле тьма неподвижна. И нечего тревожить ее. Совсем не стоит. Она задушит всякий крик, погасит любую надежду. Это страшная темнота, абсолютная, непоколебимая. Хлопья снега низвергаемые с неба в неизвестность, пронизывают эту темноту.

            Старик сидящий в позе Лотоса на краю уступа. Отшельник, пророк, проводник. Он имеет множество имен. Множество имен и множество обличий. Образ старика лишь один из многих. Старик. Когда города засыпают, он рядом. Когда кто-то умирает, он рядом. Когда идет дождь, он рядом. Он везде. И в то же время его нигде нет. Старик сидит напротив костра, на холодном заснеженном уступе выступающим бог знает на какой высоте из серого тела почти полностью отвесной скалы.

            Вдруг старик вскакивает на ноги и начинает плясать. Безумные, жуткие, искореженные, изломанные и неестественные движения. Словно старик лишь кукла, бездушная марионетка. И сверху кто-то дергает за ниточки. Старик танцует. Голые пятки соприкасаются с холодным камнем. Пляшущая тень. Бледная улыбка. Движение за движением. Все ближе и ближе к обрыву. Старик хлопает в ладоши. Сумрак сотрясается. И вот худая старческая фигура застыла на краю обрыва. Еще лишь одно движение, один шаг. Но вот старик возвращается к костру. Вновь садится в позу Лотоса. Закрывает глаза. И только-только он закрывает глаза, как перед внутренним взором его возникает странная картина. Солдаты бегут в атаку. Ружья, штыки, яростные вопли. Все как положено. Крики командиров. Но вместо вражеской пехоты стадо свиней. И вот солдаты подбегают к свиньям, достают ножи, и начинают перерезать животным глотки. Свиньи, люди. И те и другие копошатся в грязи перемешанной с кровью. И те и другие визгливо пронзительно вопят. Сталь сверкает. Кровь брызжет фонтанами. И лица, яростные, безразличные, грустные, веселые. Все перемешано. И все начинает растворяться. Отекает воском.

            Старик открывает глаза. Из сумрака к костру выходит человек. Он останавливается в нескольких шагах от старика. Внимательно рассматривает его. Это тот самый человек, который когда-то считал себя свободным, который провел много времени в странствиях, но был проклят женщиной, а потом этой же женщиной зарезан, зарезан в проклятом городе, в грязном дворе, под холодной стеной заброшенного дома. Теперь же пьянице странно видеть все то, что он видит сейчас. Не страшно, а именно странно. Еще совсем недавно был поезд, колеса ритмично стучали, золотистая степь тянулась за окном. А теперь вот старик на заснеженном уступе.

            – Кто ты? – Спрашивает старика пьяница.

            – Для тебя я Проводник.

            – Проводник. – Медленно проговаривает пьяница. – Ах, ну да. Я же умер. Следовало ожидать чего-нибудь подобного. Так и что же? Рай или ад? Сияющий промежуток, или темный?

            – Ты помнишь свое рождение? – Задал неожиданный вопрос старик.

            – Да. – Промолвил пьяница. – Теперь помню. Но довольно смутно. Да и рождение ли это? Я не уверен. Тут нечто непонятное. Вот послушай. Канава. Больше всего это похоже на канаву. Белую такую канаву, искусственную. Я выталкиваюсь из чего-то в эту канаву, выталкиваюсь с огромным трудом. А вокруг дома и лица. Лица смотрящие сверху на меня. А я продвигаюсь головой вперед по этой белой канаве, медленно, но упорно. Это было опасно и могло закончиться смертью, но я справился. Рождение? Возможно. Ведь в канаву меня извергло какое-то огромное лоно. Они говорят, что я чудом выжил, и они правы. А вокруг солнечный свет. Солнце светит очень ярко. Это рассвет. Я плыву по искусственной белой канаве головой вперед, в сторону рассвета. Солнце освещает дома и лица, и меня оно греет.

            – Лоно, что извергло тебя, тоже было искусственным? Не живым? – Вдруг задает неожиданный вопрос старик.

            – Да, лоно было искусственным. – Твердо ответил пьяница. Он тяжело взирал на старика сквозь метель. – Я был рожден не женщиной. И был рожден под солнцем. Странно. Мне самому удивительно.

            – Хорошо. – Вымолвил старик. – Давай дальше. Что еще помнишь из раннего детства? Это важно. Вспоминай.

            – Я помню падение. – Пьяница говорил медленно. Взгляд его вдруг сделался отстранен. – Я помню. Под голубым небом белый многоэтажный дом. Он возвышается среди бесконечного моря зелени. Кроны деревьев сходятся друг с другом настолько близко, что земли не видно. Лишь зеленое море и солнечный свет. Так много деревьев внизу. Я в первый раз видел так много деревьев. И мне хотелось нырнуть в это море. Мы на крыше белого здания. Я, отец, и мать.

            – Так мать значит, все же была? – Переспросил Проводник.

            – Была. Так вот. Я смотрю вниз и хочу прыгнуть. Зеленое море манит меня. А родители говорят со мной, и говорят между собой. О чем они говорят? Но время пришло. Я вдруг понимаю, что сделаю это. Я готов. Я смогу. И тогда я внезапно осознаю, что родители хотят, чтобы я прыгнул. Они хотели этого! Ну что ж. Я поворачиваюсь к родителям лицом, а спиной к солнцу и морю зелени. Мгновение, и я падаю спиной вперед, прямо в зеленые волны. Родители уносятся вверх, и исчезают. Окна проносятся мимо. Дух захватывает. Душа выпрыгивают из горла.

            – Не надо подробностей. – Прервал пьяницу старик. – Короче ты прыгнул.

            – Прыгнул. – Согласился пьяница.

            – Что еще помнишь?

            – Помню как мою мать поглотила земля. Рассказывать7

            – Рассказывай.

            –  Хорошо. Их темный дом. Когда молния, разорвав небо, излилась на землю, то дети попрятались под сделанные ими же деревянные столы. Но детей давно нет, время стерло их, а столы перевернуты. И вот теперь я пришел к ним. Соседи. Их дом так недалеко. Но там так темно. Там сумерки. И здесь моя мать. Она огромна. Она часть земли. Земля поглощает ее. В этом темном саду земля поглощает ее. Но что я могу сделать? Уже слишком поздно. Время потеряно. Ее не спасти. И она уже не говорит как человек. Ее голос громок и тягуч, сонный голос. Это голос земли. Земля говорит сквозь нее. А дети смеются. Они не понимают, никто из них не понимают. Для них это лишь игра, но для меня горе. Земля дыбится. Земля поглощает мою мать. Она сама говорит мне, что уже поздно. И теперь это не моя мать.

            Пьяница умолк. Он протянул руки к костру. Тепло прикоснулось к окоченевшим пальцам. Старик усмехался. Почему же он усмехается? Здесь так холодно. И проклятая метель. Она мешает видеть. Холод терзает лицо, пробирается под одежду. Пьяница морщится.

            – Еще что-нибудь помнишь? Но только из раннего детства.

            – Помню. – Тяжело проговорил пьяница. – Это последнее детское воспоминание. Потом все было уже по-другому. Это был конец. Теперь конец. Я четко понимал, что пришел конец и неизбежная страшная смерть. Но ведь это было невозможно! Как же так? Эти существа просто не должны были существовать. Они выдумка, фантасмагория. Но вот же. Ночь наступает. Сначала темная синева, а за ней тьма. Многочисленные звезды на ночном небе. Именно в звездах притаилась опасность. Я лежу в тишине под пологом, и жду. Я чувствую. Грядет смерть. Но я не верю. Я не верил до последнего. Но я смотрю сквозь круг своего полога и вижу, как звезды оживают. Часть звезд упала с неба и превратилась в страшных существ. Существа эти небольшие, но с великой кровожадностью пожирающие всех. По форме они похожи на сперматозоидов. Белые, с голубоватым оттенком. Но они разумны. Они жрут меня и говорят со мной. Они насмехаются надо мной, их маленькие зубки терзают мою плоть. Они облепили круг моего полога. Они жрут всех в городе. Это конец. Конец для всех. Существа быстры, кровожадны и непобедимы. Но кто-то спускает со второго этажа лестницу, и пытается убежать, пытается скрыться под пологом ночи. Этот человек и мен7я взял с собой. Но как же я был искалечен! Просто чудовищно искалечен. Нам удалось покинуть город. А потом… потом была Башня. Я рос в Башне.

            – Хватит. – Голос старика был тверд. – Достаточно. Про Башню я знаю.

            Пьянице казалось, что метель усилилась. Но костер не затухал. Костер был незыблем, так же как и старик, сидящий напротив него. Худой старик. Но черты лица тверды, и глаза небесно голубые. Неведомая сила плещется в этих глазах.

            – Отрекшийся от всего. – С усмешкой произнес старик. – Путник. Ты решил познать свой мир до конца. Но ты немного ошибся с понятием свободы. Ты думал, что она существует. А ее нет. По крайне мере, пока ты жив.

            – Как это?

            – Да просто. Человек свободен лишь от самого себя. Не более. Свобода существует лишь в этом смысле. А все остальное верный путь к гибели. Ты убедился в этом на собственном опыте.

            – Так что же? – Спросил пьяница. – Рай или ад?

            Старик рассмеялся.

            – Как же ты глуп! Налейте мне вина и низвергнитесь в преисподнюю! О Высший Дух! Послушай меня, человек. Ну какой рай, какой ад? Ничего ты не понял. Поживи ка еще. Но… - Старик многозначительно поднял палец. – Ты ведь проклят. Синеволосая женщина прокляла тебя. Так что постарайся не попасться в руки темных существ. А то ведь худо придется.

            Пьяница дрожа отвернулся от костра. Пьяница взглянул на свои руки. Кожа посинела от холода. Окоченевшие пальцы с трудом сгибались. Как же холодно. Раньше так холодно не было. Все ощущения вдруг обострились, как физические, так и душевные. Возродиться? Воскреснуть? Но как же это? Да и мыслимо ли? Да и зачем? К чему возвращаться к миру, что отверг тебя? К миру, исполненному болью, страданиями, мракобесием. И неужели же проклятый старик обладает подобной силой, чтобы вернуть пьяницу в мир живых? Пьяница воззрился на тьму. Тьма дрожала. Крупные хлопья снега неслись сквозь мрак навстречу погибели.

            – Кто-то называет меня танцующим. – Произнес старик. – И это верно. Ведь я встречаю танцем любого, кто бы ко мне не явился. Это глупо. Но обычаи надо чтить. Я один из неприкасаемых. Я не бог и не дьявол. Я тот, кто стоит чуть ниже. Но самое главное, и ты это должен понять, я не только тот кто стоит чуть ниже, но так же и тот кто стоит посередине. Нас не так уж и мало. Мы, неприкасаемые, пляшем ввергая мир во тьму. Мы ввергаем мир во тьму, и ослепляем его светом. Умерев, человек изначально проходит через нас. А уж потом его ждут рай, ад, или же возвращение к физическому существованию. И знаешь что я скажу тебе? Иногда лучше пожить лишний раз, чем преждевременно отправиться в рай. Это я тебе говорю как человек. Я ведь в прошлом тоже был человеком. Не веришь? Поверь. Я слишком стремился попасть рай, раньше времени захотел познать сияющий промежуток. Теперь я один из неприкасаемых. Радуйся тому, что вернешься. Ведь я даже не лишу тебя памяти. Ты вернешься таким же таким же, как и ушел, ну разве что станешь чуть моложе, так уж и быть, я сниму несколько лет со счета. А во всем остальном ты будешь тем же человеком, с одним лишь отличием, ты будешь помнить и знать больше. У тебя будет шанс что-либо изменить.  Да и время то какое интересное. Совмещение как-никак.

            – Совмещение? – Переспросил пьяница.

            – Ну да. – Ответил старик. – А ты не знал? Вот же. Не догадался откуда взялось чертово мракобесие? А я тебе скажу. Промежутки медленно совмещаются. Эту глобальную страшную диффузию не остановить. Конец света, друг мой! Апокалипсис. Ты жил и будешь жить на закате времен.

            – Совмещение. – Тихо повторил пьяница.

            – Совмещение. Светлый промежуток. Темный промежуток. Сумеречный промежуток. Сияющий промежуток. Иными словами: измерение людей, ад или же измерение темных существ, измерение призраков, и наконец, рай – обитель светлых сущностей и праведников. Все совмещается друг мой. Медленно и неумолимо. Ты не поверишь. Даже мне страшно.

            Пьяница больше не вымолвил ни слова. Он лишь подошел к самому краю обрыва, и посмотрел вниз. Сумрак. Снег. Холод. И больше ничего. Пьяница отвернулся от обрыва и приблизился к старику.

            – Ну давай Проводник, возвращай! – Проводник поднялся на ноги, и протянул пьянице сухую ладонь.

            – Давай руку.

            А ладонь уже была вся в крови. Кровь появилась внезапно, будто бы на ладони старика лопнул кровавый пузырь. Кровь капала с пальцев вниз на снег. Густая, теплая. От нее даже шел едва заметный пар. Пьяница ухватился за окровавленную кисть. И тут же скорчился от невыносимой боли. Неприкасаемый усилил хватку. Это была невероятная, нечеловеческая сила. Кости тихо захрустели ломаясь. Пьяница коротко вскрикнул, а потом застонал.

            – Ну что, попляшем? – Произнес неприкасаемый, а пьянице было теперь страшно смотреть ему в лицо. Он не видел, но вдруг понял, что лица никакого там уже нет. Нет больше старика, остался лишь неприкасаемый. – Пляши человек!

            Кровь капала на снег. Пена выступала на губах. Пьяница заплясал. Он заплясал, невзирая на боль и дикий страх. Этот безумный танец подвел пьяницу к бездне, к самому краю обрыва. А потом пьяница был низвергнут вниз. Ветер задушил его крик. Метель унесла боль, и искалеченная рука теперь почти не ощущалась. Да и вообще, все ощущения вдруг стали меркнуть. Реальность рассыпалась на тысячи кусочков, рассыпалась для того чтобы вскоре собраться вновь, и предстать перед изумленным взором в совершенно ином виде.    

                 

                  

               

                          

 

Рейтинг: +4 Голосов: 4 531 просмотр
Нравится
Комментарии (16)
DaraFromChaos # 12 ноября 2016 в 19:16 +2
*жалобно подвывая*
Ильяяяяя! ну знаки препинания жееее!!!
ну не травмируй редактора внутри меня. stuk
а то Ворону позову - ух, она и ругаться будет rofl

те же плюсы и минусы, что и в предыдущем рассказе.
мне очень нравится ваш стиль. но временами вы закапываетесь в деталях больше, чем нужно.
аккуратненько пройтись по тексту с пилочкой - красотень бы получилась!

и с финалом опять промахнулись. так все здорово развивалось и бац - совершенно банальная развязка :((((((
РусланТридцатьЧетыре # 12 ноября 2016 в 20:13 +2
А вот не надо, кто-то любит детализированность описания.
Положим:
Зашли в старый портовый кабак, сколоченый из кусков вздувшейся фанеры и ржавых гофрированных листов скрипучего железа. С порога в нос шибанул ядрёный дух венерианской кухни: тушеные в масле колючек хутсу, головоногие псевдоразумные раппи и томящийся на пару гуа из прыжковых сверчков-мутантов. Раскрасневшийся от жары и местной разновидности самогона распорядитель, кинул на нас безразличный взгляд - мало ли шпаны шатается, но вот его колючий взор зацепился за шеврон на моём левом плече и кабачник с ненавистью произнес, будто плюнул:
- Мы не обслуживаем тут сброд из космопехоты!
Или:
По дороге к докам, мы зашли в кабак, где пахло едой. Но бармен, старый козёл, отказался нас обслужить ссылаясь на неприязнь к флоту Федерации.

Нюансы! Дьявол кроется в деталях, нужно только грамотно выпустить его, чтоб читатель не уснул)))

Ща, Сергей придёт и заругает, что пост без иллюстрации.
DaraFromChaos # 12 ноября 2016 в 20:19 +2
Рус, мне тоже нравится детализация, когда она уместна :)
и здесь, в большинстве случаев, все в порядке. но я бы все-таки подрихтовала.чуууууть-чууууть laugh
РусланТридцатьЧетыре # 12 ноября 2016 в 20:21 +2
Он так видит. А вообще хорошо написано, мне нраица dance
DaraFromChaos # 12 ноября 2016 в 20:26 +3
Рус, дорогой, так я не спорю.
Мне тоже нравится, как написано. Но объективно можно сделать лучше dance
0 # 12 ноября 2016 в 21:09 +3
Благодарю за адекватную критику. Я рад что вам нравится мое творчество. И еще... насчет концовок. Концовки смазанные, оборванные и банальные лишь потому, что я пишу цикл из нескольких рассказов связанных между собой, истинная концовка будет в последнем рассказе. Там я раскрою все насколько возможно, и дополню. Воспринимайте мои рассказы как главы единого произведения.
DaraFromChaos # 12 ноября 2016 в 21:20 +2
тогда претензия насчет концовок снимается :)
но появляется другая v : извольте сообщить, что публикуете серию. не хорошо омманывать читателей rofl
РусланТридцатьЧетыре # 12 ноября 2016 в 23:49 +2
А я, блин, не пойму, чо за нах! А это кусочки мозаики! Ничего, так даже интереснее dance
Ольга Маргаритовна # 12 ноября 2016 в 23:57 +3
Изуверы!!! Я сейчас занята, чтобы нормально почитать, а вы тут так вкусно комментируете!!!! Приду ознакомиться после 23.00))) Ждите, автор, в гости v
РусланТридцатьЧетыре # 13 ноября 2016 в 00:06 +2
Приходи, Олечка, а то я тут сижу один в уголочке...
Ольга Маргаритовна # 13 ноября 2016 в 02:56 +3
А чего это один и в уголочке?))) я тут старшей сестре подсунула твои главы "профессия: тролль", она угорала) про оленя, который тотем!!! Аж слёзки проливала rofl
РусланТридцатьЧетыре # 13 ноября 2016 в 12:23 +3
Сестре респект и поклон от автора, приятно что понравился мой Шурик v
Ольга Маргаритовна # 13 ноября 2016 в 12:53 +4
Образ Шурика в носочках с торчащим пальцем и оленем в руках..навсегда отпечатался в моем мозгу))) Ты его снёс, Руслан rofl Может ещё напишешь?)))
Ольга Маргаритовна # 13 ноября 2016 в 02:57 +3
Илья, теперь уже хочется всю картину объять) чтобы стал виден замысел автора. Потому как поворотили знатно!
МухA_цокотуха # 14 ноября 2016 в 11:40 +2
ну да, терь автор не отвертица от того, чтоб и миня ознакомить с полным сочинением Кауцкого собраниемэтого интересного чтива, кстати, мне очень понравилось описание деталей, вкусно
Дмитрий Липатов # 14 ноября 2016 в 14:04 +1
Дочитал до 18-ого абзаца. Так долго идти нельзя, дружище.

«Но двери медленно открываются, и я вхожу во внутрь».
(во внутрь - лишнее)

И опять небо плачет. Но мне, как и вашему ЛГ оно безразлично. И девочке этой тоже. И если пахнет морем, то оно явно близко и писать об этом не обязательно.

«Кроме девочки на пирсе стоят еще несколько людей».
(Кроме девочки на пирсе еще люди. Несколько человек)

Видно, что автор хотел выразить боль, но получилось нудно и тоскливо. Возможно, там ниже распогодится, но без обиды, столько времени нет.
Добавить комментарий RSS-лента RSS-лента комментариев