[Входит в соавторский триптих Сергея Казиника, Сержа Юрецкого, Григория Неделько и Марии Фомальгаут "Закон распада".]
Эй, ты! В стуже ледяной,
Одинокий и больной,
Ты почувствуй.
Эй, ты! Где-то там в толпе,
С улыбкой тусклой на лице,
Ты почувствуй.
Эй, ты! Им свет погасить не давай,
Без борьбы не уступай.
(Pink Floyd “Hey You”/«Эй, ты».
Перевод: daddycooler)
Ваське, курчавому рыжеволосому весельчаку, целиком оторвало ногу, и он скончался на месте от потери крови. В том бою мы удерживали Джонов на подступах к продовольственным складам. Днём ранее, по указанию сверху, была пущена деза, что к нам приехали два грузовика с продуктами. Войска противника выждали паузу: надо думать, проверяли информацию. А посреди ночи, в разгар похожего на водопад ливня, атаковали силами с перевесом вдвое.
Наших полегло больше половины, в том числе мой лучший друг Васька Спицын. Снаряд с лазерной системой автонаведения нашёл его в окопе. Я видел, как Спицын уголком зрения выхватил крутобокий металлический шар. Не хватило времени хоть что-то предпринять. Нырок, касание поверхности, взрыв – и плоть с кровью, разлетающиеся по окопу. Лёху задело осколками, слегка. В разум Гены, нашего врача, мгновенно поступил сигнал о ранении. Медик кинулся к Лёхе. Отчего не попытался спасти Ваську? Считал, что рана слишком серьёзна? Или причина в ином? Тот ближе, а этот дальше… Просто спасал первого попавшегося… Если бы врач помог Спицыну, Васька мог выжить. Тогда как пара мелких кусков, засевших в боку, не представляла для бугая Лёхи смертельной угрозы.
Продолжение той ночи я узнал из рассказов очевидцев, потому что бился в агонии. Безногий, истекающий кровью сосед валялся ничком. Внезапный ливень опрокидывал с неба тонны воды. С навесами мы не предугадали, а после нападения стало некогда. Природа точно бы заранее хоронила Спицына, топила в жидкости, из которой все мы появились. Друг не водил в припадке рукой, ища упавший трилазер, не кричал, не стонал. Его восприятие, как и моё, застопорилось. Картину мира будто залили багровой краской. Слепота, темнота, тишина. И колоссальная боль. Вместо ноги словно воткнули кручёным концом вверх огромную дрель, что работала без остановки. Я потянулся – то ли рефлекторно, то ли сознательно – к лежащему в грязи Ваське. Упав мордой в лужу, почувствовал, что захлёбываюсь. Наступил болевой шок. Выносливость, храбрость, терпение и другие важные для солдата качества вмиг потеряли смысл. Применить их или передать собрату по разуму, да что там, подумать о чём-либо – непосильно.
Чьи-то руки подняли меня, ударили по щекам, приводя в сознание. Не стихали предсмертные хрипы солдат и их соседей. А может, слышалось? Краска багрового цвета к тому моменту растеклась от края до края, погасив зрение. Ещё секунду или две я сопротивлялся беспамятству, после чего отключился.
Битву Джоны прекратили, едва прочухали обман. Бросили недобитый вражеский полк, чтобы защитить радиобашню, ради которой затевалась наша операция. Не получилось: пока разворачивалась баталия, с башней разобрались диверсанты. Проникли на территорию, тихо ликвидировали постовых, заложили и рванули заряд. Из казармы повалили Джоны. Засвистели переносные лучемёты, исполосовывая густую черноту лиловым. Диверсанты были далеко, да и скрыться среди негустого, но холмистого леса проще. Тем не менее, одного достал снайпер с вышки. Раздробил со спины позвоночник пулей из всепогодной многофункционалки. «Рана, не совместимая с жизнью», — так написал в рапорте командир диверсионного отряда, объясняя, почему добил парня.
Пробуждение выдалось рваным, ныла каждая частичка тела. Я пошарил мутным взором по палате. Пыльные белые занавески, бесшумные аппараты диагностики и искусственного дыхания, перебинтованные больные. В нос шибал резкий запах медикаментов. Жёг глаза свет.
— В порядке? – прозвучал знакомый сухой голос.
— Вполне, — глухо отозвался я, намеренно не глядя на человека с острым носом и подбитыми сединой волосами. Закашлялся: в горле нестерпимо першило.
— Первый раз теряешь соседа? – спросил Гена. Не участливо – с профессиональным интересом.
Буркнул в ответ:
— Надеюсь, и последний.
— С непривычки сложно. Пройдёт. Отдыхай, и с левой рукой поосторожней.
Гена как ни в чём не бывало зашагал к выходу. Скользнула в потолок дверь.
Опять одолел кашель. А затем я обнаружил вместо кисти металлический протез с поблёскивающими нейронными нитями.
В часть вернулся на следующий день. «Чего эдакому лосю бездельничать», — счёл Гена.
Поприветствовав ребят, я рассказал вкратце, что да как. Подошёл здоровенный мускулистый Лёха, лучившийся придурковатой улыбкой.
— Здорово, Михыч. Выглядишь молодцом. Прям голубоглазый герой женских грёз.
— И ты здрав будь. Твои бы слова… Как сам?
— Да как сам! – весело отозвался сослуживец. Постучал себя по боку, демонстрируя, что с раной разобрались. – А ты?
— Заново осваиваю левую. – Я повертел в воздухе кистью с уже натянутой на неё эрзац-кожей.
— Наслышан. Что с рукой-то?
— Отказала после смерти Васьки. Нервное. Восстановить не вышло, вот и заменили.
— Ваську жалко, — мрачно произнёс Лёха.
— До соплей.
— Когда мой сосед и дружбан Митёк на мине подорвался, я целый день восстанавливался.
— Но оклемался?
Лёха помотал головой.
Помолчали.
— Что у ребят нового? – поинтересовался я.
— Живы, и то хорошие новости. Очередное задание на носу.
— В чём состоит?
— Да хрен знает. Николаич отмалчивается.
— Не к добру.
— Угу. А выступаем завтра. Инфа проскочила случайно, буквально час назад.
Мы двинулись в сторону части. По дороге Лёха сообщил:
— Тебе тут соседа ищут. Я тоже одинокий, так, значит, свою кандидатуру выдвинул. Не против?
— Нет, конечно.
Вскоре нас вызвал Николаич и спросил про объединение. Выслушал с неизменным бесстрастным лицом, эмоций на котором меньше, чем волос у того же главного на лысине. А через час мы лежали в оборудованных корректировкой формы креслах.
Процедура объединения, или, как её называли в шутку, братания, занимала около ста минут. Чтобы объединяемые не повредили ненароком головы, на уровне лба и подбородка затягивались ремни, привязанные к креслам. Вводился наркоз. Потом в височной доле каждого просверливали по дырке – друг напротив друга. Вкалывали в серое вещество седативный препарат. Тонким эластичным кабелем с нейрочувствительными штепселями на обоих концах соединяли головы. Пронзая мозг, остриё касалось центра, отвечающего за мыслительную деятельность. Как выяснилось, самосознанием руководил именно он. Следом – калибровка силы и частоты мозговых волн, словно выравнивание звука на записи. Щелчок переключателем, и стартовало перетекание. Сон ускорял необходимые для процедуры процессы. Два человека перекидывались знаниями, суждениями, привычками. Оба мозга, расслабленные, дезориентированные седативом, принимали полученную информацию за собственную. Постепенно действие препарата сходило на нет, мыслительные процессы разгонялись, одновременно закрепляя сведения до состояния памяти и рефлексов. Просыпались объединяемые. Ментоимплантолог подсказывал им: думайте о чём-нибудь, помогайте сознанию привыкнуть к изменениям.
Этот гад Лёха послал мне в мозг образ сексуальной голой девушки. Я парировал грубой, но смешной шуткой о Николаиче.
— Козёл ты, — беззлобно проронил Лёха.
— Не болтайте, настройки собьёте, — пресёк возможные дебаты ментоимплантолог. Пожилой специалист в очках покрутил регуляторы. – Попробуйте обменяться, — проскрежетал он. – По очереди.
«Давай», — уступил я.
Чувство уверенности в себе неожиданно подскочило: собрат переслал часть отваги, намекая, что никогда не стоит сдаваться. В качестве компенсации Лёха автоматически приобрёл некую долю моих страхов. Отдав её, вернул обратно смелость, и настал мой черёд. Я перебросил приятелю спокойствие, немедленно ощутив волнение, — взаимную бессознательную передачу. Сбросил напряжение, возвращая качества к исходной точке.
— Чудесно, — оповестили нас. – Теперь пообщайтесь – буду отслеживать неполадки в восприятии.
Я послушно обратился к Лёхе:
— Что ты делаешь в моей голове?! Ну-ка пшёл отсюда!
— Сам иди! Бродит, блин, по чужим воспоминаниям. Свои надо иметь!
Мы беззаботно перешучивались. Имплантолог сверял показания, вносил окончательные правки в ментограммы.
— Нормально, — бросил он. – По уколу обезболивающего, вытащу «шнур», дырки залеплю. И валите.
Наутро Николаич построил всех перед казармой. Главный выдал невнятную, тусклую речь примерно такого содержания: «Вы молодцы, способны на подвиги, я в вас верю, вместе мы победим». Но если банальщина ещё объяснялась усталостью и потерей большей части подразделения, то чем обосновать странную, нехарактерную для полковника сухость? Он профессионал, каких поискать, опытнее любого из нас. Видел тысячи смертей, пережил не одну гибель соседа. И вдруг – подобное. Минутная слабость? Упадничество? Что-то ещё?
Оказалось, третье.
Однако подвоха не заподозрили, даже когда Николаич объявил, что путь наш лежит в жилые кварталы Джонов. Преодолевая поля и пролески, догадок не строили. Лишь выполняли задачу – шли за командиром, куда ведёт. Толстомясый Пятнов сыронизировал, что, наверное, на расстрел, чтоб не жрали чересчур много. Кто-то вяло хихикнул, а остальные проигнорировали болтливого рядового. Вера в лидера была крепче крыши бомбоубежища.
Три с лишним часа армейские сапоги топтали землю единственного на Земле континента. На подступах к цели Николаич велел рассредоточиться и ждать сигнала. Военные укрылись кто за деревьями, кто за холмиками. Мы с Лёхой примостились за валуном.
Переговорив с кем-то по рации, полковник около минуты не отрывал взгляда от городских стен. Хотел бы я думать, что он испытывал страх или нерешительность.
Наконец, отдав приказ «в атаку», Николаич первым ринулся в бой, чего раньше за ним не замечалось. Это смутило меня и, как минимум, Лёху. Но долг превыше сомнений. Впереди засели Джоны, устранить которых – часть нашей работы.
Пятнов резко замолчал: не для того чтобы бежалось лучше, а потому что сосредоточился на задании. Именно он снял часового в окне башни, чем спас мне жизнь. Разрезав лучом черепушку второму охраннику, я прислонился спиной к стене и в благодарность кивнул Пятнову. Толстячок, стоявший неподалёку, оттопырил большой палец. Мы отстреливались, давая нашим возможность напасть неожиданно. В двух случаях из трёх сработало: постовых грохнули. На третьего полез с ножом белобрысый коротышка Гарик. Промахнулся, получил штыком в живот. Лёха, разобравшись со своим визави, очередным выстрелом уложил драчуна Джона. Нескольких отправил в мир иной лично Николаич, он же вывел из строя электронный замок на воротах.
Подналегли на тяжёлые створки и, распахнув, уже готовые к более опасной перестрелке, опешили. Замерли. Сотня Джонов неслась с оружием наперевес – но среди противников не было военных.
Заныло сердце. Задал же вопрос не я, а Лёха:
— Где враги?
— Вот ваши враги! – зло выкрикнул полковник и, вскинув бластер, принялся палить по мирным гражданам.
Я не видел вещи страшнее. Мужчины и женщины, взрослые и дети, старики мешками валились на асфальт. Один за другим. Лопаты, рогатки, камни падали из ослабевших рук.
У бластера Николаича кончился заряд.
— Стрелять! – заорал главный.
Брошенный кем-то из Джонов камень ударился о каску, и это привело меня в чувство. Словно бы против воли, нацелил Б-4 на ближайшего горожанина. Услышал клич:
— Смерть Ваням!
И коснулся сенсора. Пацану, с виду младше меня, срезал ногу безжалостный ядовито-оранжевый луч. Обагрил ли слух вопль? И юноша – рухнув, забился в конвульсиях? Сквозь непонятную пелену не разглядеть. А вместо жертвы чудился умирающий, бессловесный Васька Спицын.
Боковое зрение подсказывало, что сослуживцы всецело поглощены импровизированной казнью. Голова заныла от переживаний Лёхи, затуманилась от его метаний. Посмотрел глазами соседа в надежде скрыться. Не помогло. На грани звука зародился низкий гул. Он нарастал те бесконечные две-три минуты, что длилась бойня. И, достигнув предельной громкости, оборвался до боли в ушах, когда выворачивающий наизнанку душу кошмар прекратился.
Пальцы разжались, бластер четвёртой модели стукнулся о покрытый трещинами асфальт. Организм быстро избавился от пищи, однако рвало меня ещё очень долго.
Сотни трупов с их стороны против одного убитого Гарика. Кроме нас, похоже, в городе не осталось никого живого. Либо Джоны попрятались: по подвалам, чердакам, квартирам.
Строй двигался по опустевшему, вырезанному городу. Я плохо сознавал, что творится. Слышал голоса. «Убийца, — повторяли они. – Предатель. Изверг. Убийца…»
Помассировал виски, сжал голову ладонями, закрыл глаза и прошёл с десяток шагов вслепую. Легче не стало...
[Окончание ищите в моём трёхтомнике "Неомифы" на сайте издательства "ЛитРес".]
Похожие статьи:
Рассказы → Личина
Рассказы → Его первая победа
Рассказы → Красный зонт
Рассказы → Фантастические стихи на рус. и англ. (со звуковым сопровождением)
Рассказы → Выбор
