Гермафродит. Роман. Глава 30

А ещё Гелиотроп варил их...
На следующий день Гелиотроп варил дракона. Из самых благих побуждений.
Беседовал сам с собой, ну и с драконом заодно:
– Я часто бываю на границе общего поля Юлы... Я собираюсь из необщей формы так, чтоб не заложить азимута, на миг, за который первоступенные дроиды не успели бы аннигилировать. Потому что оттуда общее поле предстаёт лицом предыдущей эпохи... Лицом Кроноса... Как для счётчика времени, Кронос значил для меня больше, чем для других. В личном плане. Со времени его исчезновения вторая раса опирается на единство и троны... А я прежний контур-азимут не восстановил и новый не обрёл. Но с высоты, дроидская и человеческая сферы вместе напоминают лицо Кроноса...
Натуральным образом варил, помешивая, снимая пену, добавляя специй и пробуя на соль. Дракон кипел, всплывал, погружался... Морду высовывал, стрелял глазами и обратно нырял с головой.
Варка – простой, удобный способ проредить орбиты.
Стократный Лал, как ни смешно, пугает чёрных телохранителей. В пределах лазурных граней надо самостоятельно и внимательно проделать требуемую работу. А Чёрные Драконы не очень-то доверяют себе.
Кипение не требует ничего, даже доверия к ковалю. Автоматический процесс. Ингредиенты: соль морская и «специи» делают своё дело. Бульоном, излишками орбит, называемыми «исход», Гелиотроп планировал угостить какого-нибудь, раненого на Турнирной Площади.


Зачем прореживать орбиты?
Взаимная тяга дроидов и людей не имеет природы дроидов желания, а является следствием базового различия в устройстве. Широкая разнесённость дроидских орбит буквально манит человека, подобно бездне, затягивает, как водоворот. Высокая плотность человеческих – как игла, острие которой не видно, мешает выбрать правильную дистанцию: или далеко или уже... Кстати, так дроиды и влюбляются в людей: бац, и уже. Люди в людей также.
Варимый Чёрный Дракон был настолько близок к человеку по плотности орбит, что это мешало общаться с ним прочим дроидами. А влияние на подопечных было слишком мало для телохранителя. Это препятствовало службе, остававшейся, тем не менее, в его приоритетах.


Гелиотроп был рассеян...
Он практически решился директиво направить Анджели к какому-либо трону. Не дело дроиду, жить до такой степени затворником! Решение, в глубине души сознаваемое ошибочным.
Троны в затворничестве не видели нечего плохого. Ха, при себе. Разве это оно, разве так называется?! Для людей? Сто процентов! Прекрасно, если бы они и вовсе не покидали Собственных Миров! Для одиночек 2-1, в Туманных Морях дроидов? Тоже не оно, с контур-азимутом, с личной функцией наедине. Однако для дроида без контур-азимута затворничество – гибель. Остановка, наихудший вариант прекращения, равный изгнанию за пределы общего поля Юлы, но вдобавок отмеченный тоскливым, непродуктивным  распадом.


Августейший появился в кузне бесцеремонно, как всегда.
– С бульоном беседуем?! Ну-ну, братик... Поговори и со мной что ли...
– На которую тему?
– На самую интересную в мире: про тебя!
– Уууй... Уйди...
Прямо сразу! Августейший примостился на громадных ледяных тисках с другой стороны котла и скрестил обе пары рук на груди:
– Ты этого не говорил, а я этого не слышал. И так... Мы, автономные, не имеем страха перед прекращением орбит ради сохранения общей функции. Бесстрашие позволяет нам отделять функцию от примесей, хранить её конкретность, её чистоту. Технические дроиды на порядок ниже не колеблются, когда следует прекратить себя целиком.  Ради уточнения наших орбит. Что они этим совершают? Снова конкретизацию, не утверждением, отрицанием. Они созидают нас, но поддерживают конкретную, избранную нами функцию. Если что-то задано и рискует исчезнуть, они прекратятся ради его поддержки, или наоборот, прекратятся, если нечто усложнилось до риска превратиться в совсем иное явление.
«Предисловие, это всегда плохо... – подумал Гелиотроп.  – Длинное, подробное предисловие, просто катастрофа».


– Это поддержка отсечением, – согласился он вслух. – А под ней?
– Истоком.
– Да... Дроиды ещё на ступеньку ниже не задумываются, стоит ли возникать!
– И на этой пирамиде высшие дроиды босиком стоят... – лирически подчеркнул Августейший.
Коваль поддержал его тон:
– ...долго колеблются, трудно решаются. Редко обобщают. Неохотно копируют себя. Сопротивляются прекращению, хотя не знают страха. Они не уверены, правильно ли это. Всё косвенно, всё по чуть-чуть...
– Да и если дроидская сфера станет цельной системой, она погрузится в безмолвие.
– Верно... Когда все кричат, различимы несколько громких голосов. Когда шепчут и соблюдают очерёдность, слышно больше. В огромном семействе Дом, знаешь, как тихо? Это на Турнирной Площади, завидев Доминго, все орут: «Вызови меня, владыка! Дай напиться от моего завтра твоему мечу!» Если даст, если заберёт в семейство, под его властью они уже не вопят, шепчут! По глазам стараются угадать...
– ...и если высшим дроидам суждено обрести, некогда утраченный автономными, единый центр – Кронос, они достигнут его в полной тишине...
– Ветвясь... замедляясь... угадывая...
– Ты понял, что это будет?
– Конец нашей природе и службе, сплошной Пух Рассеяния!
– А иначе сказать? Если – сплошной?
– Монада? Ты хочешь сказать, что Анджели – монада?!


– Именно! Бойся его, а не за него!
Возникла преогромнейшая пауза...
Августейший смутился:
– Это шутка! Я гаер, Хелий, я шут. Но, да, Анджел сам вроде монады! Его мысль едва побежит разворачиваться подробно, как стремление к точности начинает сворачивать её. Если б одна из тенденций победила! Так нет же. На сколько ручейков успела разбежаться мысль, во столько кристальных озёр с обсидиановыми берегами заключает их его бескомпромиссный ум. Озёр не связанных. Подобных спонтанному акварельному высказыванию, ведь он и рисует ровно так! Эти озёра не сообщаются, из них нельзя извлечь пользу, их нельзя засадить кувшинками добра и зла, они не способны отразить что-либо кроме ясного неба. Хрустальный Анджели.
– Тебя ведь тоже волнует его будущее? А знаешь, чем отличается прошлое от будущего?
– Ничем.
– Вот. Но это высказывание – ствол.
– Тогда, количеством ответвлений.
– Вот. Их число растёт, а толщина падает. Утончившись до критического состояния, будущее ветвится, берёт разбег всегда меньше и повторяет цикл...
– ...до Пуха Рассеяния или... Дай-ка я кой чего тебе покажу.
Кое-чем был рисунок Анджели.


На белом, квадратном листе сближёнными цветами, фиолетовым и янтарным, растворёнными в задумчивом хрустале, лучился шар метаморфозы. Нетипично для его акварелей соцветие расположено по центру, и тем похоже на схему.
Издали он показался Гелиотропу схемой крепостной стены.
«К Доминго...» – решил в этот момент коваль, выбрав для дорогого ему дроидскому энке самое стабильное семейство.
Вблизи, под лупой атомно-зелёных глаз рисунок предстал сложнейшей монограммой на необщем дроидском, едва замаскированной под акварельный набросок флоры.


Гелиотроп устроил себе и дракону перекур. Закрыл котёл тяжёлой медной крышкой, взял блюдце с «исходом». Он свернул дымок, уходящих в Пух Рассеяния, орбит конусом «сигары» и сел в глубоком, низком кресле, затягиваясь, как сигарой и передавая Августейшему... Остаток отпивал из блюдца.
Приятное дроиду разнообразие непримиримых способов прекращения. Край блюдца режет «исход» на прозрачные струйки бесконечной тонкости. Сигара – на дымные струйки... То и другое годится для последней роли: прояснить внутренние движения. Ну, как будто микроскоп или сканер проглотить! Человеческими словами: напиток освежающий и бодрящий.
Гелиотроп отвлёкся было от рисунка и вдруг свежим взглядом... Он ясно увидел черты лица. Хрустальная выверенность метаморфозы сложилась в лицо Кроноса!
Гелиотропа подбросило. Он схватил акварель и пальцами пробежал по ней, так, чтоб взгляд шёл сквозь ногтевые линзы. Да! Кронос, забыть, которого невозможно! Да! Этот лик представал ему с горы Фортуны!
– Как точно Анджели воспроизвёл его... – прошептал Гелиотроп.  – Где мог видеть его?!
Стальной и немного скрежещущий хохот Августейшего...
– Хелий! – прищёлкнул языком Страж. – Ты в угол картинки посмотри. Это что, по-твоему? Название? Знаешь метаморфозу с таким прозвищем, а? Я – нет. До чего же ты не  наблюдателен...
– Я должен увидеться с Анджели. Немедленно.


Дроидский энке бросился Гелиотропу на шею, предваряя любые вокруг да около. Анджели знал о намерении коваля отправить его из райского уголка Филис к какому-либо трону, и торопился подчеркнуть, что вовсе не против, что даже подготовился...
– Опора всей дроидской сферы и коваль моего бытия, прозвище «Анджели» прекращено! Филис не держит меня, Хелиос, ноль-тон функции пройден. Начало положено. Надеюсь, какой бы трон не был выбран, моё имя-функция окажется достаточно универсально, чтобы оказаться в согласии с ним. Не правда ли, я имел несчастье своей медлительностью вызывать твоё неудовольствие?
Неправда. Отчаянную тревогу. Не станет же хрустальный ангел дроидом с именем-функцией «ошибка»?!
Анджели знал о его колебаниях:
– Нет, нет! Смотри, вовсе нет! Смотри, я зарисовал, рисунок, что у тебя в руке...
Гелиотроп упал в нейтральную до прекращения ноль-маску лица...
Он подчинился жесту Августейшего и снова взглянул на подпись в углу акварели. Авторский значок Анджели – круглое зеркало на ручке, в нём – росчерк. Акварель была подписана в уголке квадратного листа, лоза метаморфозы росла из этого автографа.
– Кронос... – прочитал коваль и отступил, машинально садясь на угол стола.
Гаер хмыкнул, подхватил листок:
– Да, Хелий. Это – автопортрет.


Некогда двуединое событие положило начало эпохе высших дроидов и конец эпохе автономных. А именно, перековка всех желающих в состояние максимально подобное человеческому и прекращение Кроноса.
Гелиотроп собственноручно уничтожил Кроноса, свой контур-азимут... Потому что он был одинаков для всех. Потому что он стал несовместим, принципиально несовместим с тронами и Собственными Мирами. С волей несовместим. Со свободой делать ошибки, не знать будущего, плутать в потёмках чужой души, быть друг для друга путеводными звёздами, фальшивыми монетами и всяких сортов дураками.
 

Похожие статьи:

Рассказы → Разбуди меня!

Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]

Рассказы → Гайди

Рассказы → Малыш

Рассказы → Любовь в коммуналке [18+]