Мусорщик.

Я оглядел пустую захламленную комнату с обломками диковинных моделей и обрывками безграмотных чертежей, пошевелил носком ботинка валявшуюся у входа папку со смазанным грифом «Совершенно секретно. Перед прочтением сжечь».

Аркадий и Борис Стругацкие. «Понедельник начинается в субботу».

 

 

Как все-таки хорошо бывает утром. Особенно летним и особенно в субботу. Не надо вскакивать ни свет, ни заря от писка будильника. Не надо в спешке готовить завтрак и бежать через весь город на работу. Сегодня можно врезать будильнику по зубам, то есть по кнопке, и валяться до девяти часов. Около девяти часов валяться надоедает и я, наконец, встаю. Красота! Из окна вид изумительный. Под окнами соседние дома блестят росой на крышах и антеннах. Лес на другом берегу реки тоже серебристый от росы. А еще дальше поле, деревня, дорога и, на самом горизонте, снова лес большой, дремучий. И над всем этим - солнце. Горячее. Ослепительное. И ни облачка на небе...

Створку окна настежь. Несколько раз глубоко вдыхаю свежесть летнего утра и все. Сна не то что ни в одном глазу - ни в одной клетке тела больше нет. Одним словом, живу и радуюсь.

А теперь, как обычно, кур кормить. Наливаю в бидон воды, беру ведерко с «курячьим салатом» и в сарай иду. Заждались, родимые, проголодались. Бегают по клетке, кудахчут от нетерпения. В курятнике, как обычно, небольшой бой с петухом за то, чтобы он смог поесть и попить, и вот все восемь куриных душ уткнулись в кормушку. Клюют. Нравится мне смотреть, как весело подпрыгивают их яркие гребешки. Стою, смотрю. Потом беру ведерко, бидон, выхожу, запираю сарай.

И тут я увидел Кирпичникова, своего соседа. Никто в нашем доме не уважал его. Не только потому, что был он беспросветный пьяница и буянил частенько, особенно после получки, а больше потому, что страдал он умыкательством. Попробуй оставь что-нибудь без внимания в его присутствии - умыкнет. Так что если у кого-нибудь что-нибудь пропадало по мелочи - сразу к нему. Он отдавал взятое без всякого сожаления. Ему главное стащить, а там и отдать можно, если хозяин объявится и обругать его перед этим. Короче, любить не за что.

Увидел я, значит, Кирпичникова и не узнал его сперва. Сколько раз я видел Кирпичникова, и каждый раз он являлся мне в не очень симпатичном виде. Сам он из себя худощав, росту самого среднего. Сутулился постоянно как знак вопроса. Походка у нег интересная и некрасивая: ноги всегда чуть согнуты, и угол между бедром и голенью не менялся даже во время ходьбы, будто суставы в коленях заржавели намертво. Отец рассказывал, что лет двадцать назад Кирпичников был весьма симпатичным. Наверное, так и было, но я всегда видел его с высохшим серым почти стариковским лицом. От пьянства на его щеках темнела этакая синюшность, пародия на румянец. Взгляд тусклый, посоловевший в землю. Само собой, никогда не брит, и волосы сто лет не чесаны. А тут... Идет мой Кирпичников своих кур кормить, но как идет. Походка бодрая, пружинистая, все шарниры отлично смазаны. Шаг широкий. Спина прямая. Плечи развернуты. Грудь колесом. Живот втянут. Взгляд - прямо перед собой. Как есть офицер-десантник на параде, мускулы только накачать. Ближе подошел Кирпичников. Симпатичный стал. На чисто бритых щеках настоящий живой румяней горит. Посвежел, помолодел. Глаза живые ясные, блестят. И волосы уложены как надо... Где-то я уже видел такую прическу. Да и лицо его что-то мне напомнило...

Кирпичников подошел к своему сараю, уперся правой рукой в дверь, навалился и одной левой стал замок отпирать. И опять я уловил что-то знакомое в этой его упертой в дверь руке. И все это - и прическа, и лицо, и правая рука - слились в единый образ. Знакомый образ. Но я, хоть убей, не мог вспомнить какой.

- Здравствуйте, дядя Жора, - поприветствовал я Кирпичникова, когда он сладил с замком.

Повернул он ко мне свое лицо, поглядел эдак сверху вниз, будто с останкинской телебашни. И это притом, что я повыше его ростом. Так, наверное, фараон египетский взирал на чужестранных гостей.

- Здравствуй, - ответил он мне так же сверху вниз, и в голосе его прозвучала неожиданная пугающая властность, словно штрих к тому образу...

Я закрыл сарай и пошел домой.

Удивил меня дядя Жора. Крепко удивил. А озадачил еще больше. Спрашивается, с какой это радости забулдыга в одну ночь преображается в офицера-десантника? Не иначе, двинулся Кирпичников с перепою... Но, все-таки, почему он мне так напоминает кого-то? И этот кто-то никогда не был ни офицером, ни десантником. Но чувствовал я, что непременно вспомню, кого стал напоминать дядя Жора. Еще сегодня вспомню.

И я вспомнил. Вспомнил, когда смотрел телевизор. Показывали знаменитый фильм «Обыкновенный фашизм», и дядя Жора напомнил мне, да-да, Адольфа Гитлера. Прическа, лицо, жест, голос... «Да-а, дядя Жора, - подумал я, - ты слишком много пил.»

Вечером того же дня я снова увидел дядю Жору. Он со своими дружками был на своем обычном месте: на скамейке в скверике возле дома. Там они, сидя за столиком, под разговоры выпивали не одну бутылку и потом, когда темнело, на бровях расползались по домам. Но сегодня это «чаепитие» выглядело несколько иначе - говорил только Кирпичников, все прочие сидели и слушали. И не удивительно. Кирпичников говорил как многоопытный оратор, а манеры его напоминали героя «Обыкновенного фашизма».

Я тихонько подошел к этой компании, присел на свободный край скамейки и стал слушать. Ну, дает дядя Жора! Крутит речь на всю катушку, прямо как Гитлер. Да и содержание речи из той же области. Послушав этот шедевр ораторского искусства пять минут, я выяснил, что славяне, и только славяне, являются наипрямейшими потомками арийцев, а значит настоящими людьми. Все остальное - второй и третий сорт, брак, мусор, деготь в меду, ошибка природы. А по сему, славянам должен принадлежать весь мир, в то время как они зажаты со всех сторон всякими выродками. Еще через пять минут я почувствовал себя обиженным, ограбленным, зажатым со всех сторон. За каждой веточкой, за каждый травинкой, за каждым листочком сидели в засаде евреи, кавказцы и агенты ЦРУ - враги моей страны, а значит мои личные враги. И только сплотившись вокруг Него, дяди Жоры, мы сметем всех наших врагов, и выведем нашу Родину к Свободе и Процветанию...

Я встряхнул головой и откинул это наваждение подальше. «Силен, однако, - подумал я. - Почти убедил».

Я оглядел компанию дяди Жоры. Сидят, слушают. Уши врозь. Бутылка «Пшеничной» открытая как стояла, так и стоит, никто к ней больше не прикасался. Стаканы в руках даже налить по второму разу не успели. Забыли обо всем на свете. Глаза блестят...

И тут мне страшно стало. Господи! А ведь верят они в этот бред. Верят! Да и я тоже... Неужели вправду Гитлер воскрес и вселился в дядю Жору?!

Страх мой не длился и секунды. У меня бывало такое от хорошей фантазии. Как-то снег первый выпал в сентябре. Густо выпал. А я перепугался, думал ядерная зима началась. К утру от того снега мало что осталось. «Посмотрим, что останется к утру от этого пьяного Гитлера», - решил я.

Вечером в воскресенье собрание за столиком в скверике не только состоялось, но и несколько расширилось за счет дядижориных соседей. Это меня удивило. Насколько я помню, именно у них чаще всего случались пропажи. А вон, поди ж ты, сидят, слушают. Внимают со всей возможной силой. Я послушал немного издали. Ничего нового. Крутит Кирпичников вчерашнюю шарманку. Я послушал еще немного, да и домой пошел. Столь глупо проводить воскресный вечер я не собирался.

Началась рабочая неделя, но собрание в скверике действовало и по будним дням. Каждый вечер Кирпичников провозглашал о том, что славяне - высшая раса, и взывал к национальным чувствам слушателей, которых с каждым разом становилось все больше и больше. Стали приходить даже жильцы соседних домов. И хотя большинство людей на следующее заседание уже не являлось, полку дядижортного прибывало. В среду, когда не осталось места на скамейках, и слушатели начали приносить свои стулья, дядя Жора объявил о создании партии. Тут же начали вырабатывать устав. Я уже не боялся этих собраний, и сцена обсуждения устава новорожденной нацистской партии вызывала у меня только приступы тихого смеха, будто Задорнова слушал.

Я слушал, посмеивался и не сразу заметил, что слушаю не один. Рядом со мной стоял Самсонов, мой сосед по лестничной площадке.

Его тоже в нашем доме недолюбливали. Нет, он не был пьяницей и буяном. Он также и не таскал, что плохо лежит, как Кирпичников. Но он по вечерам, придя с работы, досаждал соседям стуком пишущей машинки. Какая звукоизоляция в современных домах, сами знаете, а потому соседям над, под и рядом с его квартирой приходилось несладко, особенно перед сном. И так всю неделю. Только в пятницу вечером в его квартире стояла благословенная тишина. В пятницу вечером Самсонов с сумкой полной бумаги ходил на свалку. Там он разводил костерчик и приходил назад уже с пустой сумкой. В выходные дни он стучал не менее усердно, но это происходило днем, а значит, никому не мешало. Сам он был приятной наружности, немного старше меня, всегда задумчив и рассеян от глубокомыслия, как жюльверновский Паганель. Если к нему звонили в дверь, он сперва открывал, пускал гостя и только потом вспоминал о машинке, которую тут же прятал в ящик стола. Вот за самое прятанье он и получил свои прозвища «стукач» и «барабашка». Ну, кому хочется, чтобы твои доносы и кляузы читали. В этом свете становилась ясна цель походов на свалку. Кляуза ведь тоже творческого подхода требует, всегда остаются черновики. Такую литературу держать в доме... Сами понимаете. А по сему - сумка и костерчик на свалке. И не проблем. Таково было мнение большинства, которому я не принадлежал: витающему в облаках не до кляуз.

Увидел я, значит, Самсонова и испугался. Вы видели когда-нибудь человека столкнувшегося с привидением? У Самсонова был такой вид, будто он столкнулся с целой армией привидений сразу. Стоит телеграфным столбом. Глаза на лбу. Белее мелованной бумаги. Одним словом, окаменел человек от такого дикого ужаса, что даже глядеть на него страшно. Испугался я, как бы Самсонова кондрашка не хватила, взял его за руку, отбуксировал в подъезд и стал в чувство приводить. После трех встряхов за плечи и пяти похлопываний по щекам, глаза его вернулись на место, порозовел лицом, отошел немного.

- Ты видел? - пролепетал он.

- Видел, - ответил я. - С субботы это собрание наблюдаю.

- С субботы!? - услышав мой ответ, Самсонов окончательно ожил.

- Да. В субботу утром дядя Жора мне каким-то странным показался. А вечером он своим дружкам первую речь выдал. Что-то о потомках арийцев. А сегодня Кирпичников партию учредил. Сидят вон, устав обсуждают.

- О, Боже! - Самсонов страдальчески закатил глаза. - Неужели так далеко зашло? Так значит, - это уже ко мне, - первое заседание было в субботу.

- Да.

- Пять дней... Его надо остановить! Еще не поздно!

- Кого? Дядю Жору?

- Да, да, Вова! Его!

Самсонов ринулся было вверх по лестнице, но остановился и повернулся ко мне. Около полуминуты его изучающий взгляд бегал по мне во всех направлениях.

- Ты был на первом заседании? - наконец спросил он.

- Был. Послушал немного из любопытства.

- И как его речь на твой взгляд.

- Красиво плел. Гладко, убедительно. Цицерон прямо.

- Ну и как, убедил он тебя?

- Обижаешь, Дима. Я еще не спятил.

Он еще раз помолчал немного, глядя на меня, и сказал:

- Идем ко мне.

Как только захлопнулась дверь, Самсонов быстро провел меня в комнату с машинкой. Мы присели на диван.

- Вова, - сказал он мне. - Вспомни все, что ты знаешь о дяде Жоре. От этого много зависит.

Я вдруг понял, что в нашем доме происходит нечто гораздо более серьезное, нежели простое сумасшествие пьяницы.

Я рассказал ему все, как было, по порядку. Самсонов слушал очень внимательно. Внимательнее, чем дядижорины дружки на первом заседании. Когда я кончил, он около двух минут сидел неподвижно.

- Да-а, - сказал он наконец. - Все так и есть... Ты хотел знать, что с дядей Жорой? Ты уже знаешь это, Вова.

- Я? Знаю?

- Гитлер воскресе...

Я так и остолбенел.

- А ты думаешь, отчего тебе тогда страшно стало, - продолжал он.

- Но как?.. Как это получилось?

- А вот как, - сказал Самсонов и начал свой рассказ.

Я уже то ли читал где-то, то ли слышал, что мысли не исчезают просто так. Я думал, что это всего лишь выдумки ученых мужей, но это оказалось правдой. Покинув наши головы, мысли летают в воздухе в виде энергии. Потом снова заходят в головы, додумываются и, пройдя таким образом множество голов, превращаются в идеи... В чем разница мысли и идеи? Мысль - это обрывок фразы, фраза, набор фраз. Идея - законченный текст... Идеи тоже ударяют в головы людям и, если люди их принимают, они растут, набирают силу и могут даже захватить все население Земли. Идей этих витает много и все они разные, как люди: простые и сложные, добрые и злые, значительные и ничтожные, мощные и совсем слабенькие. Сила идеи напрямую зависит от того, сколько людей ею захвачены и как они себя ведут. Если люди страдают за идею, а тем более на смерть идут, то такая идея приобретает просто чудовищную силу. А если об идее никто не вспоминает даже, она чахнет, слабеет и исчезает. Умирает, если хотите. Таким образом, вокруг нас существует целый мир. Мир наших мыслей, идей, фантазий. Самсонов прекрасно знал этот мир. Мало того, он знал, как поймать энергию идей и закрепить ее на бумаге, что он и делал вечерами, надоедая соседям. А потом - сумка и костерчик на свалке, ибо он вылавливал и обезвреживал энергию мощных идей, в основе которых лежала ненависть. Расизмы, нацизмы, фашизмы и прочие вредоносные «измы» всех мастей и расцветок были объектами его работы...

Дальше я не почти не слушал. Мне стала ясна как Божий день история с дядей Жорой. В прошлую пятницу Дима выносил на ликвидацию очередной недельный улов. Дядя Жора у него, наверное, огоньку попросил. Полез Дима в карман за спичками, да забыл по рассеянности, что в той же руке сумку держит. Уронил, конечно. Рассыпал труды свои. Ну, дядя Жора и цапнул что под руку попалось. Дима и не заметил. Прочитал дядя Жора, что на диминых листках написано и заразился...

- А теперь и других заражает, - сам не ожидая того я закончил свои мысли вслух.

- Что?.. Кто заражает?.. - Самсонов оборвал свой рассказ.

- Дядя Жора.

- Да, Вова, заражает. Ты все верно понял. Он теперь источник энергии. В субботу он заразит слушателей настолько, что они сами станут источниками.

Представить, что последует за этим, особого воображения не требовалось. У меня похолодела спина, и теперь я понимал причину столь сильного испуга Димы.

- Можно сделать что-нибудь? - спросил я.

- Можно. Надо вернуть Гитлера на бумагу. Мне бы только побыть рядом с Кирпичниковым примерно час…

- Пойди к ним, будто стенографировать хочешь.

- Не получится. Там я не смогу сосредоточиться как надо.

- Значит, Кирпичникова сюда нужно затащить.

- Да. Но как?

Весь этот вечер, пока дядя Жора основывал свою партию, мы с Самсоновым думали, как заставить его придти в эту комнату и удержать его здесь в течение часа. Ничего не придумали...

Я плохо спал в ту ночь, если этот кошмарный полудрем-полубред можно назвать сном. Мне виделось, что дядя Жора стоит на трибуне мавзолея Ленина в армейской полевой форме с погонами ефрейтора. Перед ним - Красная площадь. Народу полно. Духовой оркестр, обряженный в какие-то черные мундиры, во всю мощь играет марш-ламбаду. И под этот веселый марш народ на площади, проходя мимо трибуны, приветствуют своего Вождя. Толпа народа (сплошь мужчины в красных рубахах-косоворотках, у каждого топор за поясом и мотоциклетный шлем на голове) сменяется строем пионеров с рогатками на плечо. За пионерами - строй военизированных девиц с ружьями-помповухами. После них снова толпа народа (женщины в сарафанах со скалками)... И транспаранты, транспаранты... «На Марсе будут кони в яблоках пастись!»... «Обь - в Арал!»... «Даешь океан!»... И плакат на ГУМе во всю стену. Дядя Жора панибратски обнимает двуглавого орла, одной рукой за обе шеи. А бедный орел от этих дружеских объятий выкатил все четыре глаза и высунул оба языка...

На следующий день, идя с работы, я додумался, как заманить Кирпичникова. Когда я поделился задумкой с Самсоновым, восторгу его не было предела.

- Да Кирпичников пойдет за тобой хоть к черту на рога! - воскликнул он и тут же выдал мне «десятку». Мой план требовал некоторых расходов. На радостях мы даже сходили на дядижорино заседание.

Кирпичников был на высоте. Стройный, подтянутый, ухоженный. Аж красавцем стал. Неделю уже почти ни пьет, ни курит и в подвал ходит, мускулы качает вместе с мальчишками. Настоящий диктатор... А вот и мальчишки сидят, уже в партию вступили... Какая речь! Какая убедительность! Опять замаячили за кустами агенты ЦРУ, которых я вместе с ощущением зажатости, как и в тот раз, отшвырнул подальше.

Все! Пора кончать с этим клубом, пока эти речи не стали заразнее чумы. Если это случится, будет ужасно и совсем не смешно.

Прошел еще один день. Пятница. Вечер.

Я давно заметил, что Кирпичников приходит раньше всех в одно и то же время, неизменно с какой-то папкой. Я пришел немного раньше с сумкой, в которой до времени лежала приманка. Это должно сработать.

Ждать пришлось недолго.

- Здравствуйте, дядя Жора, - поприветствовал я его.

- А, это ты, Вова, - ответил он мне сверху вниз, как тогда в субботу.

- Да, это я, - начал я свой спектакль. - Тут у вас, говорят, интересно. Пришел послушать.

- Молодец! - он похлопал меня по плечу с торжествующей улыбкой. - Правильно делаешь.

- Тут еще, говорят, что у вас жарко бывает, - продолжал я. - Так я тут принес хлебнуть.

Моя рука нырнула в сумку и извлекла на свет Божий бутылку «Пшеничной».

- Не хотите? - спросил я.

Подействовало! Сработало!! Клюнул!!! Румянец на щеках Кирпичникова полыхнул синевой. Глаза сверкнули алчностью. Его рука чуть-чуть двинулась к бутылке. Здравствуй дядя Жора Каким Я Тебя Всегда Знал... И тут же его лицо вновь приобрело прежнее выражение и взгляд сверху вниз. Затем его лицо вновь полыхнуло синюшным румянцем, а рука снова дернулась к бутылке.

Диктатор и Кирпичников боролись друг с другом за обладание телом дяди Жоры. Борьба шла на равных, но Кирпичников должен был победить. И я достал еще бутылку «Пшеничной».

Борьба обострилась. Теперь смена лиц происходила медленней и с большим усилием. Диктатор начал сдавать. Все чаще предо мной появлялся Кирпичников, а Диктатор, выныривая на короткое время, только и успевал, что бросить на меня взгляд с такой испепеляющей ненавистью, что у меня душа уходила в пятки. «Ну, Гитлер, погоди!» - подумал я. Из моей сумки вылетел «Белый Орел» и мягко приземлился на столик рядом с бутылками «Пшеничной».

Кирпичников схватил бутылку «Пшеничной», ту, что была ближе, одним рывком сорвал пробку и приложился к горлышку. Он глотал, как человек пять дней не пивший в пустыне. Когда он опустошил бутылку наполовину и оторвался от горлышка, я тут же дал ему толстый ломоть хлеба и сказал:

- Пошли к Диме.

Два часа спустя мы с Самсоновым вернули дядю Жору его жене. Как она обрадовалась. Наконец-то мужик в себя пришел. Мы донесли его до кровати, идти дядя Жора был не в состоянии, и прямо из его квартиры пошли на свалку. Всего хорошего тебе, дядя Жора. Дима сделал так, что ты курить бросишь, пить будешь только по праздникам, а накачка мускулов будет тебе вместо водки.

Солнце уже висело совсем низко. Небо над нами было чистое, но поднявшийся крепкий ветер гнал с юга тяжелые темные тучи. Горизонт пропадал за стеной дождя.

Самсонов достал спички и сложил костерчик из валявшихся рядом щепок. На растопку пошло сочинение снятое недавно с дяди Жоры. После этого Самсонов взял папку и начал по одному листку отправлять в костер первое и последнее издание «Кирпичников Кампф». Пламя весело глотало один листок за другим, а я просто сидел и смотрел, как исчезают узоры из букв. И фантазия рисовала мне, как энергия стекает с горящих листков совершенно чистая, словно белый лист бумаги, и начинает кружить вокруг костра. Энергии становилось все больше и больше, и вот уже сплошной белый свет окутал меня со всех сторон. В этом добром белом сиянии возникло что-то живое, похожее на человека. Оно протянуло ко мне руку...

Я проснулся. Самсонов кидал в огонь последние листки. Теплый ветер усилился. Авангард туч был уже рядом. Почти над нами в воздухе висела огромная золотая гора. С ее плоского брюха ниспадали струи дождя розовые от света заходящего солнца. А в голове, словно тупая игла, сидело ощущение того, что я ЗНАЮ. Самсонов посмотрел на меня, улыбнулся и протянул мне последний листок «Кирпичников Кампф». Я понял, что я знаю. Я ЗНАЛ теперь смысл буквенных узоров. Я ЗНАЛ, как они удерживают энергию. Я ВИДЕЛ эту энергию и ЗНАЛ все о ее мире.

- Так я не спал?..

- Нет, конечно. К тебе приходил ангел всех мусорщиков. Ты ведь еще в среду захотел этого.

Да. Это было так.

- Значит, вы называетесь мусорщиками.

- Да. А как иначе назвать это, - Самсонов указал на листок в моей руке. - Нас много на Земле и все мы имеем славу стукачей, кляузников и полоумных писак... Ты не боишься?

- Нет, Дима, не боюсь.

Последний листок «Кирпичников Кампф» упал в огонь. Мы подождали, пока он догорит, и пошли домой.

Теперь мы будем работать вместе, и со мной он не потеряет больше ни одного листка. Я все же внимательнее его.

Надо только достать пишущую машинку...

 

P.S. А на следующий день, ближе к обеду, в нашем дворе появилась съемочная группа с телевидения.

Случилось так, что первыми к кому они обратились, были мы с Димой.

Оказывается, и до столицы долетели слухи о событиях в нашем скверике. О том и спросили.

- Было дело, - отвечаю. - Да только вы опоздали.

И я рассказал им, как один мужик у нас хватил лишнего, с катушек съехал и целую неделю, вон за тем столиком, всякую ахинею нес. Да только вот вчера он, слава Богу, в себя пришел. Одним словом, ничего у вас не выйдет, ребята.

Телевизионщики еще по двору походили немного, да так ни с чем и уехали.

 

Похожие статьи:

Рассказы → Море в окне.

Рассказы → Луна была желтой.

Рассказы → Из цикла: «Сказки про стариков и старух». Месть.

Рассказы → Когда идёт дождь.

Рассказы → №105 Топор палача