– Прекратите носиться! Я вас даже посчитать не могу, не то, что покормить! Даршит! Ну что ты замер, как стадо слонов? Угомони своих детей!
– Вот ещё, – Даршит даже не шелохнулся, – сама рожала эту ораву, сама и успокаивай!
– Заткнись! – Шанти хлопнула мужа мокрым полотенцем по спине. Даршит повернулся. В его сузившихся глазах метались отчаяние и злоба. Руки свесились, как хвосты коровы, вконец измученной жарой и мухами.
– И вообще, вместо того, чтобы молоть чепуху, нашёл бы лучше нормальную работу! – не унималась Шанти.
– Где я её найду? Я никому не сдался со своими фокусами. На улице игольщиков иглы не продашь. А велорикши сейчас не нужны. Я за неделю троих подвёз, и всё.
– Давай переедем, – более спокойно сказала Шанти, – в городок поменьше.
Даршит молчал: весь этот цирк ему порядком надоел, как и переезды в «городок поменьше». Сколько не переезжай – везде есть готовая труппа со своими фокусниками. Даршит крякнул и вышел из дома.
Когда он вернулся с мешком на плече, дети уже спали. Даршит вытащил рубашку одного из мальчишек, Бахмана, голубую с полосками, заглянул в мешок: да, издалека цвет рубашки был в точности такой же, как у воскового мальчика в мешке. Чуть другие полоски, но этого никто не заметит. Снял со стены кханду – меч с треугольным остриём – и порубил воскового мальчика на крупные куски. Кто-то из мальчишек забормотал во сне, заворочался. Даршит торопливо затолкал обрубки в коробку, и тут же уснул с довольной улыбкой под боком у жены.
Засвистел чайник. Затопали сотни ног. Застучали крышки. По комнате прокатилась до боли знакомая вонь.
– А чья это чашка? – Анудж с недоумением смотрел на мать.
Шанти задумчиво накручивала пряди на флейту, которой она закрепляла волосы вместо заколки.
– Для Мани, да? – Анудж коснулся руки матери. Мать дёрнулась, и потёрла руку, будто от ожога.
– Рвотина-блевотина! – Бахман попробовал одну ложку супа и скорчил рожу, – Я не буду это есть!
– Бахман, милый, у нас нет другой еды, – Шанти виновато улыбалась.
– Да ладно, во дворе полно разной травы, что ты варишь каждый день одну и ту же? – и Бахман выплеснул суп на земляной пол. Остальные мальчишки сделали то же, и тут же забарабанили ложками.
– Это портулак! Он полезный! – губы Шанти задрожали, как полуденное марево, глаза размылись, очертания лица стёрлись.
– Портулак ест слизняк! – выкрикнул Бахман, и затанцевал, вовлекая в круг остальных детей. И вот уже все пятеро прыгали и горлопанили: «Портулак ест слизняк! Портулак ест слизняк!»
Даршит вытащил из сундука единственный костюм, доставшийся ему от брата, жемчужный, правда, рубашки не было, и пришлось натянуть пиджак на голое тело. Соседка стирала в тазу серые тряпки. От грохота резко захлопнутой двери повернулось её пухлое лицо, изрезанное морщинами так, будто на него нацепили гамак. На верёвке болталось выцветшее рваньё. Запах непростиранного, медленно протухающего тряпья проводил Даршита до улицы. Там тошнотворную вонь стирки вытеснил смрадный дым машин – гремящих и безостановочно сигналящих. Даршит вздрогнул всем телом от отвращения: всё-таки в Дели, откуда он приехал, где в семь раз больше машин, такого оглушающего гвалта не было: басом гудели автобусы с гигантскими мордами реклам, тарахтели сто раз перелатанные тарантасы, сигналили кукарачей дорогие блестящие авто, противно жужжали мопеды. И сверху, как дополнительный слой посыпки на пироге, перекрикивали гудки и сигналы крики водителей и пассажиров.
К выкрикам на самих улицах Даршит привык. Рядом с витриной «Луи Виттон», удивлённо хлопающей глазами, развалился продавец с чаном каштаново-коричневых жареных молочных шариков в сладком сиропе: он знает, что его через пять минут снова придут прогонять, и потому зазывает с ещё большим остервенением. Сразу за бутиком – проулок, заваленный мусором по колено. Дальше – лотки с бананами и манго по пятнадцать рупий. На фруктах пятна, на пятнах – зажиревшие мухи. Продавец, чтобы скрыть запахи гнили, окуривает лотки благовониями. Рядом – вертлявый чернявый мальчишка-газетчик вопит нудным заезженным голосом так, будто улица абсолютно пустынна, и он хочет докричаться до жителей соседнего квартала. Даршит постарался его обойти, но тот схватил грязными руками за рукав пиджака, и завопил с новой силой:
– Сенсация! Сенсация! В Колхапуре украдена восковая фигура! Проклятие найдёт вора! Сенсация! Сенсация!
Как шип акации, Даршита пронзило воспоминание о поездке в Колхапур. Поздним вечером он взял мешок и потихоньку выкатил велорикшу. Когда Даршит доехал, жара совсем спала, шум затих. Около калитки музея убирался старичок, подметал пыль, а крупный мусор собирал в урну прямо голыми руками.
– Извините, а можно я в урну мусор выброшу?
Старик разогнулся:
– Конечно.
– Спасибо! А то у вас тут так чисто, даже в урну как-то совестно мусорить.
– Ох, сынок, откуда ты такой взялся? Вечером тут мусора слону по уши.
– Ну и работёнка! Утром ведь опять придут, стадо, натопчут, набросают!
Старик отряхнул халат:
– Точно! И что интересно, раньше ведь так не бросали. Я тут лет сорок уже работаю, и с каждым годом всё хуже и хуже. Туристы совсем дикие пошли. Ты, должно быть, давненько здесь не бывал, раз про чистоту говоришь.
– Давненько. Это было в тот год, когда мы поженились.
– Да что мы через решетку разговариваем? Зайди на пару минут, поболтаем, коли не спешишь.
– Не спешу. Жена выгнала. Вот и катаюсь.
Когда зашли в каморку к старичку, тот угостил спитым, должно быть, доставшимся от богатых туристов, чаем.
– А почему охраны нет? Не воруют?
Старик крякнул:
– Ты явно не местный, а то бы знал про колдуна и его проклятие. Вор за фигуру мужчины потеряет отца, за фигуру женщины – жену, за фигуру мальчика – сына. Но сначала, как предупреждение, на его руках вырастут волосы.
– Волосы на руках? И люди верят в эти глупости?
Старик засмеялся:
– О, туристы так трястись начинают от этих рассказов, ты бы видел!
– А местные?
Старик прищурился:
– А местным-то зачем эти куски воска? Сам подумай.
– Ну да, ну да.
Когда старик уснул, Даршит прокрался в музейный сад. Во мраке, освещенные только дрожащей луной, фигуры были совсем как живые: длиннорогие буйволы распахивали землю, на маленьком рынке женщина придирчиво выбирала баклажаны. И вот, наконец, он увидел под фикусом, сидящих на камнях женщин, и чуть поодаль - мужчину в белом. Напротив мужчины стоял мальчик лет семи, просто вылитый Бахман. Конечно, днём может оказаться, что они совсем не похожи, но сейчас сходство было просто удивительным. Даршит обрадовался такой удаче и засунул фигурку мальчика в мешок.
На полпути затормозил пьяный турист. Половина рубашки была заправлена в джинсы, а половина – болталась снаружи.
– Эй, друж-ще! Ты свобод-н? Дам сто рупь. Покатай!
– У меня тут… хм… груз небольшой, неудобно.
– Мопс нестриженый, давай я т-бя покатаю!
Турист уселся за руль, поставил стопы на педали:
– Ну!
Даршит взял на руки мешок с восковым мальчиком и сел в повозку.
– Что там у т-бя, труп, что ли? – турист принюхался, – А, свечки. Ну, поех-ли!
И тут он очнулся и случайно толкнул мужчину в новёхоньком спортивном костюме с лампасами. «Спортивный костюм» нёс в руках глиняный стаканчик с чаем. Обжигающий напиток выплеснулся на Даршита, розоватая глина раскрошилась об асфальт. Три девушки с ярко-салатовых лосинах обогнули Даршита и захихикали. Мужчина выхватил из кармана белоснежный носовой платок и бросился вытирать сероватое пятно, распластавшееся на жемчужном пиджаке. Глаза Даршита налились кровью. Но не успел он даже выругаться, как из дверей рядом с торговцем чаем хлынул поток рабочих, у которых закончилась ночная смена. Незадачливого мужчину, оставшегося без чая, толпа приплюснула к стене, а Даршита поволокла за собой. Вырвался уже в двух кварталах от цирка, побрёл обратно, перешагивая через брошенные рабочими окурки. Даршит подобрал самый длинный, посмолил две затяжки и сплюнул фильтр. Через полчаса пропотевший и пропылённый, факир всё-таки дошёл до цирка. В коридоре сотня мужчин сидела на полу. Из одежды – только лохмотья юбки-мунду на бёдрах, да повязки на голове. Вылупились на Даршита: у него единственного был костюм, пусть и подпорченный серым пятном. Высунулась голова из-за двери с табличкой «Директор». Даршит мгновенно узнал «Спортивного костюма». Мужчина показал на Даршита пальцев и гаркнул: «Ты!» Началась свара. Нищеброды повскакивали с пола, и стали яростно трясти кулаками и орать. Даршит прикрыл уши. Мужчина гаркнул: «Хотите поорать? В таком случая приём на сегодня закончен!». Голяки зло переглянулись, но пропустили Даршита. В кабинете он увидел, что в драке ему оторвали пуговицу, и еще одна болталась на нитке. Серое пятно проштамповали отпечатки немытых ног.
– Так ты – факир? И что ты показываешь? – мужчина сел во вращающееся кожаное кресло, и закинул руки за голову. Толстовка задралась, приоткрыв густо заросшее рыхлое пузо.
– Канат, – пробормотал Даршит, понимая, что за мужчина перед ним.
– Кана-а-ат? – глаза директора цирка дико завращались, – ну-ка, ну-ка.
С этими словами мужчина приоткрыл дверь и бросил: «Сегодня больше не принимаю!». И запер дверь на засов. За дверью послышался шум.
– Это очень интересно! Только ты без верёвки. Завтра покажешь? До десяти у нас нет представлений. В девять – жду. А потом и о денежках поговорим. Идём! – директор открыл потайную дверь, и, пройдя по узкому коридорчику, они вышли на улицу, – Завтра в девять! Не забудь!
Дома его ждала жена. Как только Даршит вошёл, Шанти тут же набросилась на него, как скрученная пружина.
– Где ты шляешься? Жрать нечего! Вон соседки говорят, снова прачек набирают. Устроился бы в «Стирайку»!
– Спасибо. Но я уже нашёл работу. В цирке.
Дети запрыгали от радости. Шанти застыла от удивления.
– Бахман, Анудж, нам нужно потренироваться для номера. А где Анудж? – Даршит оглянулся.
Бахман, тощий восьмилетний мальчик, который выглядел на шесть, подошёл к отцу:
– Он во дворе. Жабу оживляет с Мани.
– С Мани? Он же умер.
Бахман приставил палец к губам:
– Тише, а то мама услышит, опять рыдать начнёт.
– Да, ты прав, пойдём во двор, там и поговорим.
Около лачуг визжали, смеялись на бегу гладко-коричневые мальчишки, поднимая рыже-розовую пыль. И только один мальчик сидел на земле и что-то шептал коробке.
– Мани, гони её сюда!
Анудж, так звали мальчика с коробкой, открыл крышку и прислушался.
– Мани, не дышит лягушка, не получается! Гони же!
Даршит присел на корточки рядом с мальчиком.
– Анудж, у тебя обязательно получится. А сейчас мне нужна твоя помощь: меня берут на работу, в цирк, если я завтра покажу канат. И ты, Бахман, мне тоже поможешь.
– Канат? Но ты же не знаешь секрет каната! – Анудж оторвался от коробки.
– Малыш, конечно, не знаю, но я придумал, как показать.
Даршит привязал верёвку к дереву, и начались тренировки.
Утром Даршит с мальчиками погрузили мешки на пассажирское сиденье велорикши, Даршит как рюкзак надел на спину длинную коробку с верёвочными ручками. Анудж пристроился на раме, а Бахман затрусил рядом. Ехали медленно, продираясь сквозь толчею улицы. Вдруг какой-то жилистый мужчина выхватил из повозки мешки, и помчался по узкой улочке, расталкивая прохожих, и наступая грязными ногами в тарелочки со специями, разложенными прямо на улице. Пока Даршит путался в верёвках, Анудж и Бахман догнали вора и отняли мешки.
Директор встретил их прохладно:
– Я вижу, вам не очень нужна работа.
Даршит побледнел:
– Нужна. Вышла маленькая заминка. Но вот мы здесь. И готовы начать.
Директор почесал пузо:
– Валяйте!
Даршит установил в нишу на арене коробку-гробик, положил мешок, усадил туда Ануджа, закрыл скользящие дверцы. Сверху бросил ковёр, надрезанный посередине. Из мешка вытянул верёвочную бухту, один конец подбросил вверх. Хвост каната замотался вокруг бревна, стянулся крупким узлом. Второй мальчик, Бахман, ловко взобрался по верёвке под купол цирка, и скрылся в темноте. Даршит закричал: «А ну спускайся, негодный мальчишка!». Никто не ответил. Даршит задержал дыхание и надул щёки, отчего его лицо стало пунцово-лиловым. Полез по канату. Послышались резкие шлепки и детские стоны, и, следом, – свист разрубающего меча. Тут же на ковёр упала окровавленная детская рука, потом ноги, наконец, туловище. Шар головы скатился с ковра, провернулся два раза и замер у ног директора. Факир слез с каната, вытер с меча кровь. Собрал в мешок обрубки.
– Ну, тут нужно будет чем-то отвлечь, вспышку какую-то сделать. И я поменяю мешки. – Даршит приподнял кусок ковра, и вытащил из ниши мешок с Ануджем, и быстро вложил в дыру обрубки.
– Натурально, – директор потёр глаза, – Весьма и весьма натурально. Вспышку придумаем. Тут мой юрист набросал контракт, подпишите.
– Но я не читал.
– Стандартные условия. Тысяча рупий – после окончания недели выступлений. Начало – пятого числа. Всё просто.
– А аванс?
– Аванса нет. Мы уже проходили: берут деньги и сматываются, обезьяны навозные. Ну, так что? Подписываете?
Даршит подписал. Из-под купола спустился Бахман, Ануджа выпустили из ящика-гробика. Прихватив мешок с обрубками и ящик, Даршит пошёл домой.
– Как это – деньги через две недели? А что мы жрать должны всё это время? Сто рупий мы давно проели. Иди работать! – Шанти визжала на весь двор.
– Да никто не хочет кататься! А в прачки я не пойду. Я не дхоби, и пачкать руки в мыльном орехе не собираюсь.
– Конечно, ты не дхоби, лентяй ты! Если бы я за дхоби вышла замуж, всё-таки лепёшки были бы каждый день на столе.
Даршит сплюнул на земляной пол.
***
Соседка с пухлым лицом, стянутым крупной сеткой морщин, стирала во дворе.
– Шанти, ты слышала, что из музея в Колхапуре украли фигуру из воска?
Шанти помотала головой.
– Говорят, местный колдун страшно проклял вора.
Соседка переплюхнула вонючие тряпки в другой таз:
– Кстати, твой муж может провести нас в цирк на дармовщинку? Последнее представление осталось. Так сходить охота.
– Нет, не получится. Извини.
– А ты попроси хорошенько, – соседка согнулась и заглянула в лицо Шанти.
– Я же сказала: не получится.
Шанти не дала ответить соседке и ринулась в дом.
– Даршит, ты всё слышал?
– Слышал.
– Верни эту чёртову фигуру!
Всю ночь Даршита мучали кошмары: явился колдун в образе многоглазого гигантского паука, и куда бы Даршит ни прятался – паук вращал тысячью глаз и находил его. С одной стороны – Даршит понимал, что россказни про колдуна и его угрозы – не более чем выдумка, а с другой стороны в глубине души копошилось сомнение: «А что, если это правда?». На одной чаше весов – реальные деньги, шанс выбраться из дырявой лачуги, накормить семью, а с другой – непонятная, но жуткая сказка. Да, мальчишки его выбешивали своей беготнёй и трескотнёй, но всё-таки он их любил, и ни одного из них терять не хотел. Хватит одного Мани. Хватит.
Под утро Даршит проснулся, не в силах досматривать липкий, как паутина, сон. На руках чернели кучеряшки. Волосы. Как в предсказании. Даршит выбежал во двор, схватил камень и стал яростно тереть противную шерсть на ладонях. Бросил камень в пыль, собрал восковые обрубки в мешок, и поехал обратно в Колхапур.
***
Пряча ладони, Даршит слез с велорикши. Во дворе на камне сидела разморённая жена и с рассеяной улыбкой смотрела на детей. Ветер наигрывал прозрачную мелодию на флейте, которой Шанти закалывала волосы. Дети, совершенно позабыв, что снова остались без обеда, как заводные скакали в пыли, и распевали дурацкую песенку:
Зу, зу, зуби, зуби, зуби,
Зу, зу, зуби, зуби, зуби,
Зуби, зуби, зуби, хэй, хэй.
В доме в углу за сундуком прятался Анудж и бормотал, всхлипывая:
– Не получилось сейчас – получится вечером. Не получится вечером – получится завтра. Но я научусь оживлять. А когда-нибудь я верну Мани. Мани, вернись, ты мой единственный друг. Мани…
***
– Я не могу показать сегодня фокус. Отдайте мне часть денег и давайте разойдёмся.
– Да конечно! Сегодня принц приехал твой канат смотреть! Обещал пятьсот тысяч рупий подарить цирку, если увидит, да и факира наградит, я думаю.
– Но я не могу, реквизит повреждён.
– Реквизит! Умник выискался! Делай, что хочешь! Но если не выйдешь через полчаса – не получишь ни пайса.
Объявили номер.
Даршит расстелил ковёр, терпеливо разгладил складки. Из мешка вытянул верёвочную бухту, один конец с третьего раза забросил наверх. Канат застыл. Бахман ловко взобрался по верёвке под купол цирка, и скрылся в темноте. Даршит вяло проговорил: «А ну спускайся, негодный мальчишка!». Никто не ответил. Даршит полез наверх по канату. Что дальше делать, на какое чудо надеяться – он не знал. И вдруг на мостике увидел гигантского многоглазого паука. Даршит выхватил меч, и разрубил чудовище. Когда спустился, то увидел на ковре отрубленные детские руки, ноги, туловище. И голова. Голова Бахмана. Онемевшими руками Даршит собрал в мешок то, что некогда было его сыном. Его мозг заботливо пытался оградить от горя, и подсовывал ему одну обманчивую мысль за другой: что всё это сон, и никого Даршит не разрубил.
В тугой тишине истошно закричала какая-то женщина. Разорвалась голубая вспышка, оставив в глазах круглые слепые пятна. И тут из мешка выскочил мальчишка, живой и здоровый, и помахал рукой. Зал задохнулся от криков и хлопков.
– А где Бахман? – Анудж отплёвывался от пыли.
Даршит молча катил велосипед с прицепленным «гробиком» и мешками. В его голове плавала тёплая мысль, что это просто жуткий сон. Но червячок сомнения уже почти прогрыз пузырь, и воды горя уже готовы были затопить его.
– Пап, его принц пригласил?
– Принц, принц.
– Пап, а когда мы за едой пойдём?
– Сегодня.
– Пап, а купи мне горячего молока, а? Ну, купи! Ну, пап!
– Заткнись.
Вошли во двор.
– Я написала список, что нужно купить, вот, смотри. – сияющая Шакти вертелась, ка кот у ног хозяина. – Дай денег, я пойду.
– На, – Даршит неглядя сунул ей пачку.
– Дети, идём со мной, а ты Анудж останься, накипяти воды, мы скоро!
– Пап, что ты какой-то каменный? – Анудж дул на обожжённые пальцы. – Я знаю, что-то случилось.
– Знаю, знаю… Раз ты такой умный – оживляй брата! – и Даршит вывалил окровавленные обрубки в рыже-розовую пыль. Пузырь лопнул. И Даршит упал, содрогаясь от рыданий.
Анудж дрожащими руками стал собирать мозаику. Накрыл мешком. И что-то зашептал.
– Мани, гони его сюда, гони!
Слёзы прочерчивали на лице пыльные дорожки. Но губы неустанно шептали:
– Мани, ну постарайся, ещё немного, гони, гони!..
Вернулась Шанти, обвешанная, как поезд, сумками и детьми. На земле около заплатанной ящиками и картоном лачуги сидел Даршит, обнимал Ануджа и Бахмана, и все трое ревели в голос, не обращая ни на кого внимания.
Похожие статьи:
Рассказы → Желание
Рассказы → Доктор Пауз
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → По ту сторону двери
Рассказы → Песочный человек
Сижу и офигеваю...
