Умер писатель Михаил Успенский. Умер во сне в ночь с пятницы на субботу. «В ночь с пятого на десятое» — так называется его незаслуженно забытая ранняя повесть, впервые опубликованная в альманахе «Енисей». И вторая из его вещей, прочитанная мной. Для меня, диссидентствующего юнца, это было чудо – на сером фоне идеологизированной до идиотизма советской литературы вдруг произрос ядрёный сюрреализм, да ещё и берущий начало от Булгакова и обэриутов. Позже оказалось, что эти литературные корни вполне способны нести на себе роскошное древо иронического фэнтези, вечным памятником которого будет бессмертный Жихарь Успенского.
Я чувствую горе от этой утраты, но не могу понять, кем он был для меня. Учитель? Пожалуй – сначала. Но я никогда, наверное, не достигну этого синтеза виртуозности рассказа, сарказма, благородного безумия и скрытой печали, который и есть творческое наследие Михаила Успенского. Да, честно говоря, и не хотел бы, потому что для него этот болезненный мир был континуумом, в котором существовала его душа. Можно сказать, он сам всегда жил «в ночь с пятого на десятое». Там и умер…
Друг? Тоже слишком сильно сказано. Да, «заболев» Успенским заочно, я вдруг обнаружил, что работаю с ним бок о бок – через кабинет в здании огромного красноярского издательского комплекса, который (он сам это признал в разговоре) был прототипом инфернального дома из «Ночи». Я был помощником корректора издания краевого комитета КПСС «Красноярский рабочий», а он редактировал (то есть, в одиночку делал) приложение к этой газете с сюрреалистическим названием «Красноярский рабочий» на объектах агропрома»… Да, было общение, разговоры – не всегда трезвые, время такое – в том числе, и о литературе. Но я был пописывающим в общую тетрадку стихи юношей, а он начал публиковаться, когда я под стол пешком ходил, писал потрясающую прозу, постоянно ездил в Ленинград к тоже любимому мной Виктору Конецкому. Я звал его Мишей, но знал, что он был, пожалуй, самым ярким представителем знаменитой «Красноярской стенки». Может быть, Олег Корабельников не хуже, но он оставил литературу, а слава его, в отличие от Мишиной, не перешагнула границ Красноярска.
Однако, кажется, и Миша испытывал ко мне некоторый интерес, особенно, когда началась «перестройка» и я получил местную известность как один из лидеров радикальных политических «неформалов». Потом я уехал в Питер, а Миша остался в Красноярске, но его романы уже читали и обсуждали по всей стране даже далёкие от фантастики люди. Он и не был «чистым» фантастом, а настоящим, большим писателем. Да я и не признаю это советское деление литераторов на писателей и фантастов – в любом жанре пишешь или хорошо, или плохо. Он писал великолепно. Всегда.
Но, как не случайно – я убеждён в этом – возникло наше знакомство, так и не случайно было прервано. Он довольно часто приезжал в Питер, но нам ни разу не удалось встретиться. То я лежал со сломанной ногой, то пришёл на вручение ему премии братьев Стругацких, а он сам на церемонию не явился… В переездах с квартиры на квартиру потерялся подписанный им сборник его рассказов в «Библиотечке «Огонька»». Только на фотографиях в интернете я видел, как он неуклонно толстеет, а глаза его становятся всё печальнее.
Он почти не писал в последнее время, да и вообще за жизнь написал немного. Вёл мастер-класс юных фантастов, работал политическим обозревателем (Господи, Миша!..) в газете, которая в 90-х публиковала мои первые рассказы. Может быть, и хорошо, что мы не увиделись – наши пути разошлись. Он остался с диссидентами СССР и «неформалами» 90-х, а я – нет. Вряд ли бы сейчас мы нашли общий язык. Но политические разногласия – такая мелочь по сравнению с уважением и благодарностью, которые я испытываю к его литературе! «Мой читатель умер, мне некому писать», — говорил он в последние годы. Скорее всего, это просто отговорка, маскирующая глубокий творческий кризис. Вдова писателя убеждена, что умер он от депрессии. Возможно. Но его читатель жив и будет жить, пока люди читают русскую литературу, в которой Михаил Глебович Успенский останется навсегда.
Похожие статьи:
Рассказы → Последний полет ворона
Рассказы → Портрет (Часть 2)
Рассказы → Потухший костер
Рассказы → Обычное дело
Рассказы → Портрет (Часть 1)
