Второй шанс

Сознание вернулось рывком, похожим на тот, который я почувствовал, когда у меня из-под ног резко выбили доску.

Мгновение назад я стоял перед толпой радостно рукоплещущих идиотов, радовавшихся новому шоу – моей смерти, шоу для ничтожных людишек и их грязных отродий. Да-да, эти оборванцы притащили на казнь детей – чистых, невинных созданий, наше будущее, воплощение истинного бессмертия человечества в целом, и моего, в частности.

О чем это я? Я же помню, как тот тощий придурок с редкой бороденкой (мне-то всегда казалось, что палачи должны быть высокими, мускулистыми мужчинами, с буйной порослью на лице и волосатыми ручищами), мерзко ухмыльнувшись, нажал на вмонтированную в эшафот педаль. По ногами раскрылся черный провал в ничто; мускулы тела напряглись, шея дернулась и хрустнула, по ноге потекла тонкая горячая струйка, и я почувствовал, как нарастает возбуждение – такой яркой, сильной, почти болезненной эрекции я не переживал никогда в жизни. Перед глазами вспыхнули черно-красные круги, и мир погрузился в темноту.

И вот теперь – та же мгновенная вспышка, та же боль в затекшей шее – и я смотрю, нет, пытаюсь смотреть.

Где я? По ту сторону бытия? Не верю. Послесмертия не существует.

Где обещанные демоны Они, ангелы с сияющими крыльями, белые коридоры со множеством дверей? Где выбор между раем и адом, вечным блаженством и бесконечным страданием?

Где, в конце концов, промелькнувшая перед глазами в последний миг вся жизнь? Те, кто возвращался из состояния клинической смерти, говорили, что это должно быть похоже на кинохронику самых ярких моментов в жизни.

Хотел бы я еще раз увидеть маму, услышать, как она рассказывает сказку про Тай-Пи - маленькую птичку. Стоп-стоп-стоп! Если не было последних воспоминаний, значит, я жив. Жив?! Жив…

Маленькая птичка Тай-Пи родилась и первые два месяца прожила на большом-пребольшом дереве гингко. Точнее, на одной его ветке, которая сама по себе была такой большой, что только к концу второго месяца Тай-Пи сумела добраться до края и, просунув головку сквозь густую листву, посмотреть на огромный лесной мир.

- Жив-жив, - пропищала птичка теплому солнышку, синему небу и пробегавшему мимо дерева кролику.

- Не радуйся раньше времени, - сурово произнес кролик, положив на землю морковку и устало вытирая лапкой пот со лба.

- Поччему, чвик?

- Потому что ты маленькая – тебя всякий обидеть может.

- А я улечу. Ой, я же еще не умею. Значит, убегу.

- От совы не улетишь. Она нападет на тебя ночью, когда ты будешь сладко спать в гнездышке. От анаконды не убежишь. Она загипнотизирует тебя круглыми глазами, ты замрешь, как камешек, а она набросится на тебя и выгрызет твое маленькое сердце и крохотную печень.

- Жив-жив, - птичка Тай-Пи испуганно спряталась за раскрытыми крыльями разноцветной бабочки, присевшей на ветку, и уже оттуда, из укрытия, поглядывала черными глазками-бусинками на кролика. – И что же делать?

- Не слезать с ветки – тогда тебя, может быть, и не заметят, - отозвался кролик и, подхватив морковку, побежал по своим делам.

- Но я хотела посмотреть мир! - крикнула вслед птичка, но кролик ее уже не услышал.

- Смотри из укрытия, малышка, - посоветовала бабочка и, взмахнув крыльями, улетела.

Я всматриваюсь в окружающее пространство и продолжаю сомневаться: жив-не жив, чвирк-чвирк, тай-пи. В пользу того, что я мертв, свидетельствует полнейшая неподвижность моих членов, невозможность вздохнуть и моргнуть. Но я каким-то странным образом ощущаю свои конечности, чувствую легкий ветерок, овевающий мое обнаженное тело, вижу, где я нахожусь. Кстати, где же?

Помещение, на первый взгляд, похоже на лабораторию или анатомический театр в академии медицины: по стенам расставлены высокие шкафы, где за стеклом, на полках, в формалине хищно шевелятся щупальца кишок, покачиваются красно-синие сердца, подмигивает серыми крапинками похожий на непристойно откляченные сморщенные старушечьи ягодицы мозг.

В дальнем углу на стене развешаны какие-то плакаты с подписями. Что-то научное, наверное, но мне неохота читать. Хотя, несмотря на темноту, прорезаемую тонкими лучиками уличных фонарей, я всё прекрасно вижу.

Никогда не понимал строгую науку. Более того, считал ее попросту глупой. Особенно медицину. Медики считают, что человек – существо по природе своей смертное. Причем смертное в обязательном порядке. Вечная жизнь – я сейчас говорю о жизни во плоти, а не об идиотских обещаниях райского блаженства представителями всяких сект и религий – недостижима. Да и та – блаженная жизнь души – с точки зрения строгой науки невозможна.

Глупости все это! Уж я-то точно знаю: за время моей первой жизни (чтобы не путаться, я буду называть так мое существование на Земле до момента моей казни) я перебывал в разное время членом самых разных конфессий – от «великого» христианства, не менее «великого» буддизма и всех возможных язычеств до маленьких сект, частенько состоявших из пяти-шести человек во главе с мнящим себя осененным всемирной мудростью и всебожеской благодатью гуру.

Как ни странно, хотя большая часть «учителей» были попросту безумны или одержимы манией величия, - среди них иногда попадались и хорошие люди, и истинные гуру. Один такой – воистину мой Учитель – стройный, загорелый, одетый как буддийский монах, но с пышными темными волосами, тронутыми сединой, - жил в маленькой хижине у границы вечных снегов, высоко в горах Тибета. Он-то и открыл мне величайший секрет вечной жизни во плоти.

Все долгое, теплое, влажное лето маленькая птичка Тай-Пи просидела в своем гнезде, дрожа, как большой лист под ударами струй дождя. Только в сумерки рисковала кроха выбираться за вкусными насекомыми и семенами дерева гингко. Тай-Пи не спала ночами, опасаясь встретить страшную сову, и пряталась днем от чудовищной анаконды. Ни ту, ни другую маленькая птичка никогда не видела, поэтому боялась, что не узнает и не успеет скрыться.

Однажды, когда Тай-Пи выбралась на край ветки, чтобы сквозь листву посмотреть на закатное солнышко и полюбоваться бабочками, танцующими в вечернем свете, где-то совсем рядом послышался незнакомый звук.

- Шшшшшш, - произнес кто-то большой, с шелестом раздвигая листья.

Тай-Пи подпрыгнула и чуть не свалилась с ветки.

- Ты кто? – пропищала птичка, боясь обернуться.

- Анаконда-ссс… А ты – еда-ссс.

Листья гингко раздвинулись, и перед перепуганной малышкой появилась огромная плоская голова, одетая в чешуйчатую, поблескивающую кожу.

Тай-Пи не знала, какое у такой большущей головы может быть тело, но слышала шуршание по ветвям дерева и сама тряслась, как маленький листик.

Анаконда моргнула и облизнулась.

- Ты не бойссся, я не буду тебя есссть. Я сссытая, я съела вкуссссного кролика.

- Ой! – птичка вспомнила о случайном собеседнике и вздохнула. Тай-Пи надеялась, что страшное существо съело не этого, а другого, незнакомого кролика. Всегда грустно, когда кто-то съедает кролика. И вдвойне грустно, если ты, кажется, совсем недавно беседовал со съеденным.

- Я сссмотреть на тебя много дней. Ты – маленькая трусссиха. Боишься, что тебя сссъедят, а сама даже летать не учишьсссся.

- Ты же сама только что сказала, что я – еда, - пропищала Тай-Пи.

- Глупая мелочь, сссссс. Я могла сссделать тебя едой много, много раз. Но ты слишком крохотная и тощая, чтобы тебя есссссть. Я добрая, я дам тебе ссссовет. Не бойсссся этого мира, иди в него – пусссссть он откроет тебе ссссвои красоты, тайны и сссекреты. Да, тебя могут сссъесть, но ведь и ты сссама ешь насекомых. Вссссегда найдется тот, кто сссслабеее. Ешь его – и ты ссссстанешь сильнее и храбрее. И, может быть, однажды, когда ты подрастешь, я приду ссссъесть тебя. А пока прощай.

Анаконда качнула головой и бесшумно исчезла в листве.

Пытаюсь пошевелить рукой, повернуть голову – не получается. Пробую моргнуть – бесполезно. Такое ощущение, что мои мышцы превратились в  продолжение костей и окаменели. Медики называют это явление каким-то умным словом, но мне трудно сосредоточиться и вспомнить – каким именно. Да и не к чему это. Лучше постараться снова научиться шевелить пальцами на ногах.

Когда-то давно, в первой жизни, я трое суток трясся в переполненном вагоне поезда, идущего из нищего Ки в более сытый (как мы тогда наивно думали) Тай. Если же быть совсем точным, первые сутки я провел на крыше вагона. Вцепившись правой рукой в ручку люка и вжавшись в горячий металл лицом, я распластался на неровной поверхности, а рядом лежал еще один человек. Кажется, потом руки его разжались и он полетел куда-то назад и в сторону, увлекаемый потоком воздуха. Может быть, руки его разжались не сами, может быть… но этого я припомнить не могу. Зато, оставшись один, я смог вольготно расположиться, держась уже двумя руками. Потом, во время одной из остановок в пути, мне удалось открыть люк и спуститься в переполненный потными, вонючими эмигрантами вагон, пропихнуть себя между двумя замершими в неловких позах телами, найти опору на крохотном свободном клочке пола. Места хватило только для пальцев одной ноги: так, на мысочке, я и простоял весь оставшийся путь, удерживая сумку над головой.

Когда толпа вынесла меня из вагона, я - также, как и сейчас, - не чувствовал рук и ног, не мог пошевелить и пальцем. Я рухнул лицом вниз на жесткий перрон и лежал несколько часов, переводя дух, не в силах разжать стиснувшие мертвой хваткой сумку пальцы.

Так что опыт восстановления двигательных функций у меня уже есть.

Итак, напомню моему большому пальцу- тому, что на правой ноге: он умеет шевелиться. У-ме-ет, у-ме-ет, у-ме-ет… Ах ты ж, моя умничка!

Тай-Пи последовала мудрому совету огромной змеи. Почему бы нет? Анаконда была так добра и не съела малышку.

Птичка покинула уютное гнездышко, родную ветку, большое дерево гингко и отправилась исследовать лес. Лес тоже оказался большим, поэтому на знакомство с ним у Тай-Пи ушло очень много времени.

За время путешествия Тай-Пи встречала и кроликов, и ярких бабочек, и огромных слонов, и хитрую пантеру. Однажды даже услышала грозное «ух-ху» совы, но хищная птица пролетела мимо, не заметив малышку. Видела птичка и других зверей, имен которых не успела узнать.

Через несколько месяцев малышка добралась до опушки леса и посмотрела на расстилавшиеся перед ней бескрайние поля, на длинную гусеницу, быстро ползшую вдалеке. Гусенице было, наверное, жарко, потому что она громко пыхтела, а над головой у нее поднимались темные клубы пота.

- Видишшшь, - раздалось за спиной знакомое шипенье. – На этом животном люди ездят из города в город. Они ищут тех, кто слабее, кого можно съесть.

- Они едят маленьких птичек? Или больших анаконд и сильных слонов тоже едят?

- Люди – сссамые страшные животные, глупышка. Они едят друг друга. Держиссссь от них подальше, если риссскнешь залететь в город.

- Город? А что это за место? – спросила Тай-Пи.

- Это лес для людей… - анаконда покачала плоской головой. - Ты стала сссмелой и любопытной, малышка. Будь осссторожна.

Луч света, скользящий по стене, отвлекает меня от разминки. Замираю в позе «летящего журавля». По залу проходит человек, одетый в темно-синий форменный костюм, подсвечивает фонариком стеклянные витрины, диаграммы на стенах, барельефы неприлично обнаженных, со снятой кожей, торсов и конечностей.

Золотистый луч касается моей ноги, ползет выше, выше, добирается до лица. Моргнуть я по-прежнему не могу (наверное, мышцы век еще не «оттаяли»), но свет не режет глаз, не мешает видеть так же четко, как и в темноте.

Голоса в голове… сердце… печень… бессмертие… еда… люди – животные… Кто это говорит? Мама, мудрая анаконда, мой Учитель? Какая разница…

Делаю шаг вперед. Мои руки неуловимо быстро смыкаются на горле охранника и сжимают податливую плоть. Из горла мужчины вырывается слабый птичий писк, потом раздается громкий хруст. По полу со стуком катится фонарик, ударяется о стеллаж, замирает.

Теперь можно уходить. Не знаю, сколько прошло времени с момента окончания моей первой жизни, но надеюсь, в городе еще остались кварталы, где полно бездомных нищих детишек. У них есть то, что мне нужно для начала моей второй, бесконечной жизни, – еда.

Город Тай-Пи не понравился: здесь совсем не было деревьев, зато росли огромные каменные горы, внутри которых жили люди - шумные, грязные, вечно чем-то озабоченные, куда-то спешащие. И небо над городом было темное, серое, совсем не такое, как в родном лесу.

В первый же день путешествия по городу маленькая птичка быстро устала и присела отдохнуть на выступ каменной скалы, на котором уже сидел человек. Человек был худенький, его шкурка висела рваными клочьями, а шерсть на голове свисала неровными грязными прядями. Тай-Пи поняла, что это человек – детеныш, потому что он, в отличие от взрослых особей, никуда не спешил. Он даже улыбнулся птичке и погладил ее по крылышкам.

- Ты класивая, - сказал маленький человек. А потом взял Тай-Пи в руку, крепко сжал, так, что она не могла вырваться, и поднес близко-близко к лицу. – И вкусная, - добавил маленький человек и, открыв рот, откусил птичке головку.

Так закончилось путешествие маленькой птички. А маленький человек лег в этот вечер спать немножко более сытым, чем обычно.

Через полчаса из Музея Судебной Медицины вышел одетый в темно-синий форменный костюм мужчина с кожей красно-коричневого цвета, выпученными голубыми глазами без век, оскаленными длинными зубами. Обнаженный, без волос и кожи череп посверкивал под лучами фонарей. В руке странный человек крепко сжимал медицинский скальпель.

Мужчину звали Си Юэу Саэ Юнг, и он очень проголодался.

Похожие статьи:

Рассказы → Призрak

Рассказы → Я попал!

Рассказы → А в это время на Марсе

Рассказы → Мальчик Дождя

Рассказы → Полтергейст по имени Джордж