Гибель галактики и прочие неприятности

Пытаться быть писателем, чего-то из себя выдавливать — в наши дни, как минимум, глупо! И дело даже не в том, что не заплатят. Просто читать это всё равно некому. Точнее, потенциальных читателей, потребителей контента, конечно, масса. И все они яростно стучат по столу ложками и кричат: «Давай! Давай!» Но вот качество этого потребителя…

С одной стороны, они требуют от писателя: «Дай нам новый, незаезженный сценарий полного виртуального погружения с непредсказуемыми ветвлениями сюжета, да чтобы нигде ничего подобного никогда…» — С другой стороны, столкнувшись на самом деле с чем-то необычным, они тут же впадают в панику. Как только кто-то заставляет их съехать с накатанной колеи и включить мозги, которые уже атрофировались от бесконечных котиков и прочих односекундных развлечений, они кричат: «Это что за говносюжет вы нам подсунули? Это что за хреновня?!» — и тут же жирный минус летит тебе в карму.

— Это что за хреновня?! — и потом: «простите, но наша студия ищет писателя определённого уровня…» — Определённого!

Возможно, быть писателем — идея довольно неплохая, но не с этими читателями. И не в этом мире, где агентства и студии своими контрактами связывают тебя по рукам и ногам, так что ты не волен и пошевелиться. Где творческому человеку нечем дышать. Буквально не продохнуть. Это что за?..

***

Нет, ну правда, это что за хреновня?! — судорожно набирая воздух в лёгкие, я наконец выхожу из мучительного забытья, стараюсь понять, где я, но темнота такая, что хоть глаз коли. Пытаюсь встать, но тут же упираюсь в низкий потолок. Тело словно мёртвое, а в придачу, похоже, я в скафандре. Слышно, как работают насосы, подающие по трубкам кровь через катетеры, воткнутые мне в руки, ноги… голову. Внезапно я замечаю: «Какой же здесь адский колотун — градусов пять, не больше!» Некоторое время меня трясёт от холода. Потом скафандр прогревается. Организм выходит из окоченевшего состояния, и вот я уже шевелю ожившими пальцами. Оживает и мозг. Я начинаю вспоминать... Боже! Воистину — уж лучше бы я этого не вспоминал!

— Эй! Меня кто-нибудь слышит?! — я пытаюсь колотить руками по потолку своего гроба, но места тут так мало, что толком и не размахнёшься.

Неспешно, словно синее небо ранним летним утром, загорается экран шлема, и низкий мужской голос успокаивающе говорит мне:

— Да, я здесь.

— Кто ты?

— Я — Геннадий.

— Геннадий? — недоумеваю я. — Почему Геннадий?

— Не знаю, — отстранённо сообщает голос, — ты сам меня так назвал. Сказал: «Теперь тебя будут звать Геннадием Геннадиевичем, потому что это прикольно». Кстати, это произошло за три секунды до старта. Сразу после этого наш корабль получил сильный удар по правому борту, в результате чего и сработал протокол экстренного запуска. Мы отклонились от изначально заданного курса. Восстановить направление не удалось из-за повреждения…

— Постой, — прервал я его, — ты хочешь сказать, что, несмотря на аварию, на то, что нас помяли, мы всё равно полетели? Какого чёрта?

— Это было заложено в программе. За пару секунд межорбитальная платформа была полностью разрушена. Наш корабль ушёл из гравитационного поля только благодаря накопленной энергии прыжковых маховиков.

— Так… — кажется, теперь и мои воспоминания оживали, но неровно, какими-то обрывками. — Ты говоришь, платформа погибла? А Земля? Что с ней?
— Земля перестала существовать за несколько миллисекунд до неё. Её больше нет. Боюсь, ничего из нашего мира больше нет. Мне очень жаль, я выражаю свои соболезнования.

— Так, постой, но мы-то с тобой есть! Нам каким-то чудом удалось уйти?

— Да.

— Сколько мы пролетели?

— Прямой ответ на этот вопрос может произвести на человека шоковое впечатление.

— Геннадий, не мути!

— Хорошо, но я лучше покажу точную цифру на экране. Так будет безопаснее.

После этого у меня перед глазами прямо на синем фоне загорелась алая строка:

«3 593 391 LY»

— Эй, это что за единицы измерения? — спросил я, ощущая, как почва уходит у меня из-под ног, и это при том, что я в этот момент лежал. Ответом мне было лишь лукавое электронное молчание. — Это что-то французское? Лье? Говори, тупой калькулятор, и не строй из себя эксперта по человеческой психологии, твоё дело — взлёт и посадка, остальное — мои проблемы.

— Вы и так уже, наверно, догадались. Это «LightYears» — световые годы.

— Твою ж электронную мать! — невольно вырвалось у меня. А ведь меня готовили к этому, я должен был быть готов. Но моя индивидуальная реакция, похоже, сильно отличалась от нормы. Волосы вставали дыбом. В придачу, было такое ощущение, будто я уже умер, причём не единожды, а сто, сто тысяч раз — сколько там человеческих жизней пройдёт за три с половиной миллиона лет?

— Вы провели в анабиозе всего четыреста пятьдесят пять суток субъективного времени, — успокоил меня бортовой искин. Как же — временной парадокс. Нас и к этому готовили…

***

— Поскольку учёными вас нельзя назвать даже с натяжкой, — усталый растрёпанный старик метнул с экрана строгий взгляд, — я не буду вас утомлять теорией струн или расширенной теорией относительности со всеми их сложными формулами, а расскажу по-простому. Согласно фундаментальным основам физики, максимальной скоростью переноса материи в нашей вселенной является скорость света, или цэ. Полететь быстрее мы не сможем…

— А кто нам мешает разогнаться до двух цэ и дальше? Есть множество игр, где так делали! — сразу ответил кто-то в чате внизу экрана.

— А то мешает, что скорость света — это скорость распространения электромагнитных волн! — вскинулся дед. — А мы с вами полностью состоим из электромагнитных волн! Думаете, атомы, электроны — это что-то твёрдое, материальное, типа там есть внутри какие-то твёрдые частички или шарики? Нет, наша материя — это всего лишь куски волн, летающих по кругу в пустоте. И если мы ощущаем что-то твёрдое, так это просто потому, что электромагнитные поля одного пустого объекта, состоящего из волн, наталкиваются на поля другого такого же объекта. Одна пустота наталкивается на другую пустоту! — профессор отпил чая и продолжил:

— Так, теперь, значица, сразу к временному парадоксу. Вот вам предстоит лететь миллионы лет, но субъективно для вас, движущихся на субсветовой скорости, это время пройдёт за несколько минут. Из-за чего же так происходит?

Просто представьте, что атомы вашей ракеты разогнались почти до скорости света. Но в атомах, как вы знаете, есть ещё и электроны, которые в обычной, мирной, жизни летают вокруг ядра со скоростью света. А теперь представьте, что будет, если сам атом летит со скоростью света, да ещё и электрон летит внутри него по кругу в том же направлении и тоже со скоростью света. С какой суммарной скоростью будет лететь электрон? — Правильно, с двумя скоростями света! — ответил сам себе старик. — А такого попросту быть не может, поскольку электромагнитная волна не успевает распространяться с такой скоростью. А кроме этих волн в нашей вселенной у нас ничего больше и нет!

Так как же вселенная выкрутится из этого парадокса? — Да попросту скорость вращения электрона снизится так, чтобы в сумме со скоростью перемещения атома не превышать скорости света. То есть, при приближении к скорости света вращение электрона станет медленным, почти остановится. А вместе с этим почти остановится и сама жизнь материи. Вся скорость её существования как бы израсходуется на полёт — и её внутреннее время затормозится. Вот почему ваше путешествие становится возможным с научной точки зрения! — старик облегчённо выдохнул. — Ну что, есть вопросы?

«Я нихрена ни поняла!», «А чем полезны эти электроны?», «А можно рассказать как-нибудь попонятнее?» — посыпались комментарии.

— Господи, да вы ещё тупее, чем предыдущая группа, — преподаватель схватил себя за седые волосы, словно пытаясь вырвать несколько клоков, — впрочем, на вашу доставку до места назначения это никак не повлияет, а что будет дальше — это уже тема не моего занятия.

«Геннадий Геннадиевич, а сами-то вы полетите?» — выскочило в самом низу.

— Я, — старик криво улыбнулся, — нет, конечно! Что я там забыл?

***

— А почему я совсем не помню старта?

— Взлёт был экстренным, вы сразу отключились из-за мощных перегрузок.

— Выходит, оно всё же… это… жахнуло?

— Жахнуло, и гораздо раньше расчётного времени. Мы не были готовы.

— Запись со старта — на экран шлема! — скомандовал я.

Я увидел видеопоток с внешних камер: стартовая высокоорбитальная платформа, состоящая из бесконечных рядов одинаковых пусковых модулей с закреплёнными на них ракетами — точными копиями моей. Миллионы, сотни миллионов ракет. Вся эта конструкция напоминала циклопический одуванчик с направленными во все стороны лучиками. Внезапно какая-то сила начала буквально сминать всё это в комок. Элементы платформы безвольно изогнулись. Некогда идеальная сфера стремительно складывалась внутрь себя. Только несколько десятков ракет, случайно оказавшихся в момент аварийного старта удачно направленными наружу, смогли оторваться и улететь. Оторвались и мы, но перед самым отлётом что-то ударило нас по правому борту. Сотрясение было такой силы, что даже изображение на мгновение погасло. Потом, когда мы спешно удалялись, в кадр попала Земля — галактическая трагедия уже настигла её. Захваченная гравитационным полем чёрной дыры, Земля стала похожа на лопнувший шарик: всё то, что было нашей планетой, нашим домом, теперь образовывало вытянутое облако длиной в несколько миллионов километров. Далее изображение искривилось, поплыло, посыпались сообщения о перегрузке систем. Я остановил запись.

Да, одно дело было слушать про миллионы лет и соседние галактики, лёжа у себя на диване, а совсем другое — осознавать, что твоего мира давно уже нет. Осознавать, что до твоей эпохи почти так же далеко, как до динозавров. А сам ты лежишь в крошечном гробу, несущемся в бескрайней пустоте, и неизвестно, удастся ли тебе вообще когда-нибудь выйти отсюда.

И тут мне стало по-настоящему страшно. Я попытался было вышибить крышу ногами, но мне не хватило места для размаха, и тогда я в панике начал толкать её руками. Усилие тут же отдалось дикой болью в правом локте, но меня и это не останавливало.

— Выпусти! Слышишь?! Выпусти меня отсюда! — я уже колотился о стенки кабины всем телом, моё сознание накрывал непреодолимый ужас. Ужас перед чем-то неизведанным и абсолютно чуждым. — Мама! Мамочка! — я рыдал. Похоже, мой разум съёжился до размеров разума трёхлетнего ребёнка. — Мама Ира! Мама Ира! Мама Ираааа!

— Володя, не бойся, я здесь! — ответила мне мама. И показалось, я даже почувствовал её руку у себя на голове. — Всё хорошо. Спи. Засыпай, я пока тут рядом посижу, — после этих слов я провалился в сон.

***

Не знаю, сколько я проспал, но проснувшись, я тут же услышал бодрящий голос Геннадия:

— Кэп, кажется, у нас проблемы.

— Чёрт, а я-то был уверен, что всё хорошо, — пошутил я.

— Ладно, буду краток: надо торопиться. У вас на правой руке развивается гангрена. В ходе вчерашнего… припадка вы её сильно потревожили. Заражение грозит перекинуться на весь организм. Боюсь, у нас в запасе всего пара суток. Нужна срочная операция.

— Гангрена? Почему?

— Удар при старте помял корпус ракеты и повредил вашу руку. Кости переломаны в нескольких местах. Часть оборудования по правому борту тоже повреждена. Большая удача, что нам вообще удалось произвести маневрирование и сесть.

— Но почему я ничего не чувствую?

— Вы под мощными обезболивающими. Под самыми мощными. К тому же они заканчиваются.

— Гена, а где мы сейчас?

— На какой-то планете. Геоиде. Притяжение один и три десятых от земных, воды нет, газовой оболочки практически нет. Магнитные полюса имеются. Днём наружный слой раскаляется до трёхсот градусов. Ночью — остывает до минус двухсот. Поверхность — в основном соединения кремния и углерода. Местное солнце — белый карлик, находится…

— Лучше расскажи, как мы оказались на таком убогом кирпиче? — прервал я Геннадия.

— На ближайшую тысячу световых лет это был единственный вариант, хотя бы отдалённо напоминающий Землю. Программа поиска во время торможения проверила все доступные миры в данном секторе галактики.

— Ладно, верю, — согласился я, — давай тогда уж выходить наружу! Что у нас там?

— Равнина. Сейчас три часа утра, если принять местные сутки за двадцать четыре часа. Отсоединяю от скафандра системы жизнеобеспечения, — в кабине загудело множество приводов, в кресле что-то зашевелилось.

— Открываю кабину! — после этих слов крыша отъехала вверх и назад, и я наконец-то увидел над собой бескрайнее, но совершенно незнакомое звёздное небо. После долгого заточения я наконец-то почувствовал простор.

— Поднимаемся неспешно, на раз-два-три, — строго предупредил Геннадий. — С мышцами – беда, так что не вздумайте скакать. Раз, два, три! — я схватился руками за проём и попытался резко подтянуться. Напрасно! Правое плечо пронзила такая острая боль, что в глазах потемнело, и я рухнул обратно на своё ложе. Первая попытка закончилась провалом.

Всё же через час я уже обходил, точнее, обползал на коленях и одной здоровой руке свой корабль. Снаружи он очень походил на ракету, как её изображали на рисунках дети вплоть до самого двадцать третьего века — длинная светлая сигара с массивным носом-конусом и расширением в хвосте. «Ну и досталось же тебе!» — невольно вырвалось у меня, когда я окинул взглядом изогнувшийся корпус и огромную вмятину на боку, увидел сточенный почти до основания огрызок носового антиметеоритного обтекателя, помятые сопла маневровых двигателей. Глядя на всё это, становилось непонятно, как мне вообще удалось хоть куда-то долететь.

***

— Меня зовут Тимофей Шавлаев, и мне поручено ознакомить вас с вашим ко… — он на секунду замялся, — летательным средством. У нас по программе физический контакт — каждый должен потрогать корабль и хотя бы раз залезть в кабину. Так что не пытайтесь отстояться где-нибудь сзади, как это делали некоторые умники из первых групп, будет незачёт! — молодой мужчина в униформе офицера космоавиации старался говорить энергично, но его потухший взгляд рассеянно блуждал по полу.

— А можно сразу вопрос? — поднял руку стриженный налысо интеллигент, эдакий бунтарь.

— Почему этот корабль такой убогий? В нём ведь будет теснее, чем в гробу. Это что же, у нас и правда всё так плохо? — толпа горе-курсантов вокруг одобрительно загудела.

— Вопрос в самое яблочко, — монотонно проговорил пилот Тимофей, — В СМИ это не афишируется, но вероятность успешного полёта — не так уж чтоб очень большая. И находится она в обратной квадратичной зависимости от диаметра корабля. Космос вовсе не так пуст, как некоторым кажется. В нём летают кучи всяких частиц, метеоритов, газа, наконец. Посмотрите на Луну: как ей досталось от «пустого» космоса – она вся перепахана. Когда корабль летит один день — вероятность его столкновения с метеоритом пренебрежимо мала. Когда же он летит миллионы лет — ничтожной уже становится вероятность, что он с чем-нибудь не столкнётся. И уменьшается эта вероятность пропорционально квадрату диаметра корабля. Наши учёные рассчитали, что при диаметре корпуса в один метр шанса долететь до соседней галактики уже не будет. Для такого же корабля, как этот, диаметром в девяносто шесть сантиметров, у каждого из вас появляется ощутимая вероятность успеха — в ноль целых, пятнадцать тысячных процента. Другими словами, до соседней галактики долетит лишь каждый шеститысячный. Это при условии, что на полную отработают антиметеоритные поля и носовой щит, а также все остальные системы. Так что вам остаётся только порадоваться, что в эту кроху удалось запихнуть все силовые, вычислительные агрегаты, а в придачу ещё и жизнеобеспечение, — после этого ответа желания задавать дурацкие вопросы у курсантов больше не возникало.

***

«На первом этапе вы должны будете извлечь основной информационный носитель из транспортного контейнера и подключить его к бортовым системам корабля» — гласила инструкция. Носитель — это диск с колоссальным объёмом информации, накопленной нашей цивилизацией. Находился он посередине корабля, в самом, якобы, защищённом месте — в спинке кресла пилота.
Ещё отстёгивая мягкую оболочку сиденья, я понял, что произошло непоправимое — защитный контейнер, наполненный амортизирующим гелем, раскололся, и его желеобразный наполнитель растёкся по всей полости. Трясущимися руками я вынул увесистую плитку Носителя. Так и есть, один из углов корпуса был раздавлен — оболочка расплющилась, а кристаллы памяти под ней в прямом смысле превратились в пыль. Чёрное, напоминающее толчёный графит крошево, некогда содержавшее бесценные петабайты информации, смешалось с комковатым синим гелем, просыпалось под кресло. От отчаяния мне захотелось плакать.

Я подсоединил останки диска к разъёму центральной информационной системы корабля, и вскоре Геннадий подтвердил мои опасения:

— Некоторая часть информации повреждена безвозвратно.

— Это и так понятно. Какая часть?

— Некоторая. Что-то доступно, но оценить серьёзность повреждений я не могу. Контрольные суммы большинства библиотек не сходятся. Любой потерянный байт может относиться к комментарию или к точке на картинке, а может — к важнейшему фрагменту ДНК. С формальной точки зрения носитель повреждён и подлежит утилизации. Подлинность любой репликации, работоспособность любой конструкции — теперь под вопросом.

— А ты можешь переписать куда-нибудь себе хотя бы то, что осталось?

— В этом месте должен быть смех. Пока не могу. Носитель превосходит всю доступную мне на данный момент память в двести миллионов раз.

— Хорошо, тогда перейдём к пункту два: «Извлечение главного репликатора и приведение его в рабочее состояние».

— Этим я сейчас как раз и занимаюсь, — заявил Геннадий. После этих его слов в корпусе корабля раскрылся люк. Вскоре оттуда выехало устройство, размером с кейс, и начало раскладываться. На одном из этапов что-то словно заело. Сервоприводы попытались несколько десятков раз воспроизвести одно и то же движение, и, похоже, не смогли. После этого устройство стремительно сложилось и нырнуло обратно в темноту люка. Я с ужасом ждал.

— Очень сожалею, но ничего не получится. Синтезирующая головка атомарного репликатора серьёзно повреждена, — первым нарушил тишину Геннадий.

— И починить её…

— Воспроизвести головку с требуемой точностью может только аналогичный стационарный принтер. А его у нас…

— Конечно же, нет! — продолжил я за него и в бессилии ударил левой, здоровой рукой по корпусу корабля. Господи, это же надо было пролететь три миллиона световых лет, выжить одному из миллиардов, чтобы теперь сдохнуть здесь от гангрены, просто оттого, что испортился какой-то принтер! Я ведь обычный писатель! Не астронавт, не конструктор, чёрт возьми! За что мне всё это?

Я окинул взглядом горизонт. Там над каменистой равниной уже разгоралась алая полоска рассвета.

— Сейчас взойдёт солнце, и на этой каменной сковородке мне точно придёт крышка. Думай, Геннадий, есть ли у нас шанс сделать хоть что-то в отсутствие штатного репликатора?

— Шансы отсутствуют, поскольку кроме аварийного ручного репликатора у нас ничего больше нет.

— Вот долдон! А что же ты всё это время про него молчал?

— Я бы особо не обольщался насчёт аварийного репликатора. Он может производить вещи очень узкого спектра, и, к тому же, только в ручном режиме.

***

— С помощью основного репликатора вы сможете воспроизвести любое устройство из полной конструкторской базы человечества, куда вошли все, даже ранее закрытые военные и корпоративные патенты. Ваш корабль будет снабжён самым совершенным из когда-либо выпускавшихся инструментальных репликаторов, — Сара Ли, худенькая узкоглазая инструкторша, ходила взад-вперёд перед макетом, изображавшим бок ракеты.

— Как видите, в сложенном виде он занимает место с небольшой чемодан, однако, когда вы приведёте его в рабочее состояние, он запросто напечатает любого робота, вплоть до третьего промышленного класса. Теперь теория, — строго отрезала дама. — Первыми прообразами репликаторов были 3D-принтеры, появившиеся в начале двадцать первого века. Но вместо управляемого ядерного распада и холодного молекулярного синтеза для печати в них использовались картриджи с исходным материалом, который попросту расплавлялся…

— А что это у вас такое лежит слева, розовое? Игрушка какая-то? — бесцеремонно прервал её толстый бородач, тыча пальцем в устройство, похожее на крохотную теннисную ракетку для кукол. Из ручки этого нелепого устройства торчала маленькая металлическая воронка.

— Эта, как вы выразились, игрушка, — рассвирепела Сара Ли, — аварийный репликатор, применяемый только в том маловероятном случае, если выйдет из строя какая-то деталь основного. Вот он-то вам точно не понадобится! И не перебивайте меня впредь, пожалуйста!

***

Я держал это приспособление в руках. И правда — игрушка. Но огромным её достоинством было хотя бы то, что она работала. В ответ на моё касание по ручке побежала надпись: «готов к введению программы».

— Я так понимаю, с этой ракеткой можно напечатать практически любой предмет, если его ширина и длина меньше десяти сантиметров? — уточнил я.

— Если будете ровно вести её во время печати. И если обеспечите поступление исходного материала, — уточнил Геннадий.

— Какого материала?

— Любое сыпучее вещество, которое пролезет в приёмную воронку.

Я обвёл глазами нашу долину: песка на ней не было, зато кое-где виднелись каменистые выступы и глыбы. Если поработать молотком из ремнабора, то можно будет за пару часов наколотить подходящего материала. Первые зловещие лучи восходящего солнца уже скользнули по поверхности планеты.

— Значительное превышение уровня радиации. Опасное гамма-излучение, — тут же осведомил меня Геннадий.

— Ты лучше скажи, сможем ли мы сварганить на этом принтере элементы разумного роя? Однотипные летающие микро-дроны, как в игре «Отряд Одигитрия»? — молчание. Потом, спустя какое-то время:

— Сожалею, но программный код роя утрачен. К тому же, точность изготовления его элементов, боюсь, была бы недостижима в наших условиях.

— А что вообще тогда у нас есть из роботов? — снова пауза.

— Боюсь, вся интересующая нас робототехника значительно превышает по габаритам десять сантиметров.

— Ищи, должно же быть хоть что-то, придуманное человечеством за последние три столетия, что пролезало бы в эту ракетку и работало!

Через некоторое время Геннадий как-то неуверенно заявил:

— Есть каракатица…

— Что?

— «Каракатица» — модель модульного паукообразного робота, состоящего из шести одинаковых разумных лапок-манипуляторов, самостоятельно объединяющихся в единый механизм. Каждая из лап в ширину не более десяти сантиметров, и, в придачу, они не требуют высокой точности. Восьмиклассник Борис Келдыш получил за эту конструкцию серебряную медаль на региональном конкурсе юных робототехников, проходившем в Воронеж…

— Ладно, загружай лапу этого паука. И скажи, где взять молоток — я пойду за материалом.

***

Я не предполагал, что заготовка щебня из местной породы отнимет у меня столько сил и времени. Когда я притащил в тень от корабля последнюю кучку камней, солнце пекло вовсю, а терморегуляция скафандра уже давно проиграла битву с жарой. Пот с меня тёк как в сауне, ступать по камням стало больно, а перед глазами плавали чёрные круги. Я сел, прислонившись спиной к кораблю, и попытался отдышаться.

Взяв в левую руку аварийный 3D-принтер, я выбрал режим печати и сразу понял, в какую западню попал. Положим, я смогу равномерно вести ракетку при печати, но как я буду одновременно с этим ещё и засыпать материал в воронку? Правая моя рука уже давно не работала. Думать о ней — и то было больно.

Ещё минут пять у меня ушло на то, чтобы соорудить из каких-то проводов, выдранных из кабины, импровизированную петлю и подвесить на неё больную руку. Я нагнулся и зачерпнул добрую пригоршню камешков. Пальцы правой руки ещё работали. Развернувшись так, что кисть повисла над воронкой, я начал сыпать щебёнку, и вместе с тем плавно, миллиметр за миллиметром, поднимать ракетку над землёй. Печать пошла! Потихоньку показались первые сантиметры творения талантливого воронежского школьника.

Всё же под конец сломанная рука подвела меня: от нагрузки она неестественно выгнулась, так что последние сантиметры паучьей ноги я допечатывал, неистово матерясь от боли. Наконец, я обессиленно упал под корабль. Новоиспечённая лапа судорожно дёргалась, видимо, ища своих сородичей. Кажется, вполне жизнеспособная, несмотря на то, что верхушку я всё же чуточку смазал.

Не помню, как я допечатывал последние ноги «каракатицы». Боль была невыносима, и сознание уже почти покинуло меня. Всё это усугублялось ещё и тем, что окончательно перестали действовать обезболивающие. Последнее, что осталось в памяти — это то, как я лежу под ракетой, а шесть ног, некоторое время поелозив по земле, всё же находят друг друга и объединяются в довольно складного паука, размером с табуретку, и паук этот, шустро перебирая конечностями, куда-то убегает. Но вскоре он возвращается, берёт двумя лапами мой молоток и снова уносится прочь, теперь уже на четырёх лапах.

— Правильно, — шепчу я, — ты ведь знаешь, что надо делать дальше, — и теряю сознание.

***

Когда я пришёл в себя, на моей планете уже вечерело. Я с удивлением обнаружил над собой какое-то подобие навеса и заметил, что рука не болит и пить не хочется. «Молодцы, видимо, смогли уже синтезировать обезболивающее», — пронеслось в голове. Равнина теперь просто кишела пауками. Их было несколько сотен, и к этому моменту они как раз заканчивали сооружать рамочный материализатор весьма серьёзных размеров. Как только последний паук-монтажник спрыгнул с рамки, из неё сразу же выехал трёхметровый металлический робот промышленного образца. Вслед за ним выползли продолговатые элементы металлоконструкций. Робот бодро вскочил на ноги, схватил детали и побежал прочь, а вслед за ним из принтера уже выезжала машина, напоминающая горнодобывающий комбайн. Она тоже не долго задержалась на месте. Оставалось только порадоваться такой слаженной работе автоматики. Я попытался было привстать, но пред глазами у меня тут же поплыло, и я снова потерял сознание.

В следующий раз я очнулся уже в довольно приличном просторном помещении. Белый потолок, стеклянные стены, за которыми в довольно выгодном ракурсе открывались местные каменистые пейзажи. Но яркого света и жары не было и в помине: приятное фильтрованное освещение, комфортная температура. Я лежал на просторной мягкой плоскости, совершенно голый, и вскоре понял, что не могу пошевелиться. Откуда-то сзади выехала и зависла у меня над головой каретка автоматического хирурга, защёлкала своими манипуляторами, перебирая лазерные скальпели, потом вдруг резко взвизгнула и впилась резаком в моё плечо, одновременно покрывая разрез фиксирующей пенкой. В две секунды рука была отрезана. Робот-хирург схватил её своей клешнёй и некоторое время держал в воздухе, словно демонстрируя. Наполовину чёрная, с двумя уродливыми переломами, рука, похоже, уже начинала гнить и представляла собой поистине отвратительное зрелище. Без малейшего сожаления проводил я её взглядом в последний путь. Тем временем над моим правым плечом уже колдовал хирургический биопринтер. Несколько его печатающих головок со свистом летали, воссоздавая костную ткань, нервы, кожные покровы. С удовлетворением я заметил, что даже волоски на коже были воспроизведены безукоризненно. Когда работа была закончена, ко мне вернулась чувствительность и возможность двигаться. Я тут же присел на своём операционном столе и первым делом рассмотрел новую руку. Всё-таки, хоть Земли уже нет, но надо признать, земная медицина достигла определённых успехов!

— Геннадий, как наши дела? — выкрикнул я в пустоту перед собой.

Из ближайших дверей ко мне вышел человекоподобный робот с нарочито белёсой пластиковой кожей — таких обычно использовали у нас в гостиницах и кафе.

— Шеф, с пробуждением! Как видите, я решил немного материализоваться, — он поднял кисти рук перед своим лицом, словно удостоверяясь в собственной телесности, — мы вывели из вашего организма радиацию, заменили повреждённые участки кожи и восстановили тонус мышц. Так что теперь вы как новенький, — робот премило улыбнулся.

— Спасибо. А где это мы сейчас, не подскажешь?

— Как только удалось собрать репликатор среднего формата, мы напечатали с его помощью модуль БЖ-112 — это наименьший из универсальных больничных модулей с полным жизнеобеспечением. Мы торопились, ведь вы были совсем плохи…

— Кстати, а как у нас идут дела с терраформированием? Уже есть план?

— Как раз на эту тему я и хотел поговорить с вами, как с корневым мастером планеты, — между мной и роботом вспыхнул полупрозрачный виртуальный экран. — Какой вариант терраформации выберете: один большой материк, острова, несколько материков? — его слова сопровождались видами будущей планеты из космоса.

— Знаешь, давай сделаем три основных материка… Нет, — я замялся, — четыре! А давай четыре материка плюс острова. Вода… — пусть будет семьдесят процентов от общей площади, места тут хватает. Мы ведь сейчас в районе экватора? Тогда заделай по центру самый козырный материк, где всё есть, и на нём что-то наподобие Гималаев, и вот это место — как бы плато наверху самой высокой горы. Но так, чтобы с неё было видно море.

— Полезные ископаемые? — уточнил Геннадий.

— Пусть будет побольше, особенно на нашем материке.

— Эволюция?

— Что? — не понял я вопроса.

— Заложить в глубинных слоях почвы следы биологической эволюции: динозавры, кости там всякие, ракушки?

— Зачем?

— Мало ли что.

— Хорошо, дайте планете богатое археологическое прошлое. Да, и придумайте что-нибудь там попричудливее.

— Отличный выбор начальных параметров, мастер! Реплицирующая арка для комбайнов-терраформаторов как раз только что активирована. Вы можете увидеть её в западном окне.

Я обернулся и увидел заслонившую собой весь пейзаж мега-конструкцию: стальную полукруглую арку, высотой в пару километров. Как раз в этот момент она довольно живо приникла к земле и начала процесс репликации — под ней в свете синих молний появлялась столь же чудовищных размеров машина, напоминавшая то ли фрезу, то ли турбину с пристёгнутым сзади прямоугольным контейнером синтезатора. Едва появившись на свет, агрегат довольно резво для своих размеров покатился по каменистой поверхности и, отъехав с километр, не снижая скорости впился в грунт. В разные стороны полетели осколки породы, а из контейнера в чёрное небо ударила синеватая струя. Тем временем из-под арки уже выползала следующая гигантская землеройка.

— На первом этапе из верхних слоёв породы мы синтезируем атмосферу. Второй этап — создание почвы и морского дна.

— Ну и прекрасно, Геныч, надеюсь, пока все эти дела идут, я успею поспать? Трудный, знаешь ли, выдался день.

— Да, мастер, спальня и кухня находятся на первом этаже, вниз по лестнице и налево. Вас проводить?

***

Проснувшись на следующее утро, я увидел за окном синее, совсем земное небо.

— Синтез атмосферы закончен, — отрапортовал Геннадий.

Мне очень захотелось выйти на улицу, и оказалось, что двери не заперты. Я ступил босиком на совершенно обычную зелёную траву. Сделав всего несколько шагов, я подошёл к краю огромного каньона — в нескольких километрах подо мной простиралась бескрайняя серая каменистая долина.

— Море, — пояснил робот, — к синтезу морской воды приступим сразу после полного формирования рельефа.

По другую сторону от модуля уже был разбит сад с клумбами и вечнозелёными деревьями. Вдали виднелись ажурные своды замысловатого дворца.

— Пришло время самой ответственной части миссии — первый синтез человеческого организма. Это возможно только с вашей санкции, мастер. Ситуация неоднозначная, если учитывать, что более процента информации Носителя утрачено, а структуры человеческого мозга крайне объёмны — мы неизбежно натолкнёмся на битые цепочки.

— И чем это чревато? — насторожился я.

— У нас уже возникли проблемы с животными. Каждое второе высшее животное выходит дефективным — с признаками уродств или необъяснимой агрессией. Но распылить животных обратно на атомы нетрудно, а вот с дефективным человеком — не всё так просто. Согласно протоколу, только вы можете решить, получит ли синтезированное существо статус человека. У нас в базе тысяча людей заархивирована в виде полных копий, со всеми их навыками и воспоминаниями — это первоначальный состав колонии.

— Постой, а что же мне делать, если выйдет, как бы это сказать, брак?

— Нужен какой-то жест… Да просто поднимите левую руку, и он снова обратится в то, из чего был напечатан.

Извилистыми тропинками мы вышли к круглой резной беседке. Внутри неё было мраморно-белое возвышение наподобие алтаря.

Когда печатающие головки биопринтера склонились над плитой и начали своё шумное священнодействие, я с волнением подумал: неужели у меня и правда получилось? Неужели подошло к концу моё одиночное заточение в этой безлюдной вселенной?

Печатное устройство отъехало вверх, и я увидел на белой плите юношу — длинноволосого худощавого брюнета. Вроде бы вполне нормальное человеческое тело. Но почему-то я с первого взгляда заподозрил, что с этим парнем что-то не так. И правда — едва появившись на свет, он скрючился в судороге. Голова запрокинулась назад, так что выступил крупный кадык, глаза бессмысленно выкатились, а руки — прилипли к бокам, словно изображая плавники рыбы. Он дышал, но при этом продолжал лежать совершенно неподвижно.

Обойдя «алтарь» пару раз, я взглянул в застывшие немигающие глаза парня и без особой надежды спросил:

— Эй, ты живой?

— Я живой, — безразличным тоном ответил молодой человек.

— С тобой всё в порядке?

— Да, в порядке.

— Ну а чего же ты не двигаешься?

— Не вижу смысла, — мне показалось, что в этих словах промелькнули какие-то издевательские нотки.

— Но так ведь не должно быть, ты должен двигаться! — возразил я.

— Нет, этого я не должен, это точно.

— А что же ты должен?!

Он быстро сглотнул и ответил всё так же отстранённо:

— Должен тебя убить.

— Это с какого перепугу ты должен меня убить? — мне уже становилось не по себе от мрачной абсурдности происходящего. Ничего не скажешь: первая живая душа, мой единственный собеседник в новом мире!

— Сейчас ты — корневой мастер планеты. Но фактически всё здесь — собственность техноконсорциума. Руководство должен взять на себя один из членов его правления. Он — новый Адам. Убив мастера, он автоматически получает его административные привилегии. Это и есть лазейка в протоколе. В дальнейшем наше оргядро реализует управляющие функции при воссоздании на планете всех общественных структур. Таков порядок для новых миров.

— Так ты, выходит, у нас новый Адам?

— Да, как председатель совета правления, я позаботился, чтобы моё появление выпадало первым с наибольшей вероятностью.

— А кто тогда «Новая Ева»? — с усмешкой спросил я.

— Номер два. Марта Клиффорд. Секретарь по связям с общественностью. Старая шлюха уже не та, что раньше, но, как и мне, ей отмотали несколько десятилетий с помощью регрессивного биоалгоритма.

— Ну-ка, ну-ка, — я, кажется, начинал понимать, — а как же все эти рассказы про «звёздную тысячу», про поселенцев, мол: «это генетическая элита человечества: учёные, спортсмены и художники, отобранные из всех народов Земли»? Когда же они должны…

— Ты кретин? — сухо оборвал меня парень. — Первая тысяча — это в основном наш топ-менеджмент. Плюс небольшую квоту выбили себе политические болтуны. Да за такую возможность люди готовы убивать не раздумывая, ты должен понимать это, в твоём-то возрасте!

— Ну так ты меня всё же будешь убивать? — уточнил я.

— Не вижу смысла, — нехотя и без каких-либо эмоций ответил он.

— А в чём же ты видишь смысл? — вместо ответа молодой человек просто молча закрыл глаза.

Я вышел из беседки и поднял левую руку. Головки принтера бесшумно развернулись, переходя в режим дезинтеграции материи, и вскоре в воздухе запахло озоном. Секунд через пять всё было кончено.

— Да, с этим парнем и правда что-то не так, серьёзно не так! — я быстро зашагал, возвращаясь в жилой модуль.

— Искренне сожалею о вашей несостоявшейся встрече с первым соплеменником! — поспешил утешить меня робот. Он либо и правда не врубался в то, что только что произошло, либо очень ловко придуривался. Я искоса посмотрел на этот неутомимый кусок пластмассы, начинённый сверхинтеллектом. Нет, всё же, скорее всего, ни то, ни другое, просто протокол — есть протокол!

***

Я плавал туда-сюда по бассейну в растрёпанных мыслях. «Ты посмотри на них — они вздумали воссоздавать тут земное общество во всей его красе! — думал я. — И конечно, всё, как всегда, должно быть построено на подлости и убийстве. Причём, на убийстве не кого-нибудь, а именно меня! Новое царство блатных подлецов. Ну уж нет, вторую Землю вы, ребята, не получите. Во всяком случае, уж точно не сейчас!»

Не сказать, чтобы меня слишком уж сильно расстроило повреждение оцифрованного слепка руководителя консорциума. Эти рожи я и сам бы с удовольствием размолотил своими кулаками. А вот животных было жалко. Подумать только, что из-за какой-то потерянной строчки цифр в мире больше никогда не будет тигров или слонов. Но и не животные были основной причиной моей грусти… Моя семья. Каждому из космических поселенцев позволили взять на носителе слепки двенадцати самых близких людей. Оцифровку, а для простых людей это была невиданная роскошь, делали в дикой спешке, прямо перед отлётом.

С одной стороны, нестерпимо хотелось снова почувствовать себя дома — с родителями, сестрами и детьми, со своими жёнами… включая двух бывших — ну а что, я ведь всех их любил!

С другой стороны, что, если кто-то из них появится в таком же виде, как этот лоботомированный тюлень? — Да ну нахрен, да ну, нет! — я оттолкнулся ногами от ворсистого бортика бассейна, поднырнул и поплыл в обратную сторону на глубине. И тут-то вдруг меня озарило.

— Геннадий! — крикнул я, спешно выныривая. Через секунду передо мной, прямо над поверхностью воды, завис знакомый робот. Правда, теперь оболочка Гены отливала золотом, а за его спиной работали двигатели, обдавая моё лицо тёплым воздухом.

— Слушай. Остатки ракеты — они ещё на месте? — с ходу начал я.

— Да, их никто не трогал. Там планируется создать мемориальный комплекс.

— Срочно изолируйте это место чем-нибудь наподобие герметичного стеклянного купола. Пока не начался дождь или какой-нибудь ещё… ураган.

— Исполняется.

— Там в контейнере, в этой синей смазке, и под сиденьем, рассыпаны куски раскрошившегося Носителя. Отсканируйте там послойным сканированием всё, до последнего спина самого вшивого электрона.

— Но сканирование графеновых ячеек памяти возможно только в разрушающем режиме. Мы нарушим целостность останков…

— К чёрту останки. К чёрту прошлое, оно — в прошлом. Перепишите куда-нибудь то, что осталось на Носителе, и его тоже полностью отсканируйте. Потом соберите весь этот паззл воедино, пылинка к пылинке, и мы получим изначальную базу, со всей её информацией. Ну, как тебе такая идея?

— Всё-таки вы, кожаные, порой вытворяете удивительные вещи своими морально устаревшими мозгами, — восхищённо заявил робот.

— Вали уже отсюда, железяка, работа ждёт, — парировал я.

— Вообще-то сканирование уже началось, — Геннадий рванул вверх, оставляя за собой шлейф из тёплого воздуха.

— И как, головоломка начала собираться? — не смог я сдержать нетерпения.

— Ла-ла-ла, не слышу! Ничего не слышу, — изображая то ли обиду, то ли ещё непойми что, робот упрямо поднимался в небо.

***

Последним, что помнил Герман Семёнович Гай-Воронцов — управляющий департамента ценных бумаг, было то, как он разделся и лёг под биосканер, находящийся в медкабинете Московского головного офиса регионального подразделения консорциума.

В следующую секунду он очнулся уже совсем не в медицинском кабинете. Плита под ним была всё та же, но находилась она посреди беседки в каком-то саду. Гай-Воронцов огляделся и обнаружил слева от себя прекрасную обнажённую девушку. Герман Семёнович нахмурился, словно что-то вспоминая.

— Лиля?.. Ну конечно Лиля! Это ведь ты?

Девушка приподнялась на локте и тревожно всмотрелась в его лицо.

— Гера, сколько мне лет?

— Лет двадцать. Ни дать ни взять — студенточка! — сказав это, Гай-Воронцов обратил внимание на свои руки — они были совсем молодые, нежные, ещё не покрывшиеся зарослями тёмных волос.

— Уфф. Кажется, всё прошло как надо! — девушка удовлетворённо выдохнула и расслабленно уронила голову на плиту.

— Приветствую вас, первые Адам и Ева нашей планеты! — прямо перед ними возник золотистый робот-слуга.

— Слышала? Кажется, нам сегодня невероятно прёт, — энергично, совсем по-юношески прошептал Герман Семёнович, — нам выпала первая очередь при синтезе!

— Если прёт — не щёлкай, играй на повышение, — прошептала Лиля и бросила на него тяжёлый, совсем не девичий взгляд.

— Дружище, мы хотели бы первым делом поприветствовать корневого мастера этой планеты. Кстати, где он? Ты можешь нас к нему отвести?

— Мастер сейчас в теплице. Как всегда, увлечён своими саженцами. После приземления все разговоры только о том, как засадить эту планету новыми, невиданными сортами деревьев. Похоже, люди мастера не очень интересуют, — новые Адам и Ева удивлённо переглянулись.

— А зря, — прошептала Ева с ироничной улыбкой.

— Его право, — резонно заключил Адам. Петляющими дорожками сада робот вывёл их к небольшой оранжерее с прозрачными стенами. Мастер — седой нескладный старик в синем затрапезном халате, стоял к ним спиной, с садовой лейкой в руках, и увлечённо поливал грядку с чахлыми ростками.

— Геннадий, это ты? — обратился он к роботу, стоя всё так же спиной к посетителям. — Посмотри, как вымахали за ночь эти сосёнки! Клянусь, это будет что-то неслыханное!

Герман Семёнович бросил меткий взгляд на оказавшийся прямо у входа закуток с садовыми инструментами. «Садовые ножницы, пила, тяпка» — не то. Тут он заметил блестящую штыковую лопату из титанового сплава. «Вот это уже что-то!» — гладкая пластиковая ручка удобно легла в ладони.

— Молодые люди, я рад вас приветствовать на моей прекрасной планете! — лицо старика было еле видно сквозь спутанную паклю белых волос. Раскидывая в стороны руки, он шёл, явно желая обниматься. Первый же удар лопаты рассёк ему лоб буквально пополам. Старик недоумённо замер, но остался стоять. Тогда Герман ударил ещё — на этот раз по виску. Он бил и бил, ещё и ещё. Из рассеченных шеи и головы прыснули алые фонтанчики, но дед, как ни странно, стоял. Тут выступила вперёд Лиля — она ударила садовой тяпкой сверху, прямо по темечку, после чего старик, испустив на прощание прозрачную струю то ли воды, то ли антифриза, рухнул на пол.

— Изуверы, да вы ведь убили Создателя! — у тела покойного возник золотистый робот, непонятно где находившийся на протяжении всей этой некрасивой сцены.

— В соответствии с девятым пунктом протокола, как первый из живых людей планеты, я принимаю на себя полномочия первичного мастера планеты, — произнёс Герман Семёнович тоном утомлённого победителя.

— Откуда вы только все вылазите, уроды эдакие? — неожиданно дерзко ответил золотой робот. И потом еле слышно добавил: — Пол изгадили, опять менять!

— Я требую предоставить мне полные правомочия… в смысле — полномочия! — продолжал настаивать неудавшийся новый Адам.

— Дырку ты получишь от бублика, а не полномочия, — огрызнулся Геннадий.

Герман устало прикрыл глаза: — Насколько я знаю, такого не может быть. Робот не способен пойти против протокола. Ну что же, тем хуже для тебя! — он снова занёс свою лопату, на этот раз — над головой робота. В тот же миг, непонятно откуда, в руках у Геннадия появился вращающийся огненный меч — потоки плазмы били из небольшой рукоятки в обе стороны. Буквально за секунду, ловко вращая мечом, робот нашинковал садовые орудия в руках молодых людей на мелкие кусочки.

— Вы изгадили всю Землю своей похотью к власти и деньгам! — артистично и словно по писаному возгласил Геннадий.

— Вы измозолили нам все глаза своей лживой многозаботливостью и благотворительностью. И теперь, когда Земля рухнула, вы явились сюда, чтобы превратить этот мир в ещё худшую помойку, где свора ненасытных гнид будет вести свои бесконечные бои за сферы влияния? — Хрена вам! За вашу подлость и вероломство вы будете лишены всех благ этого прекрасного сада и отправлены в суровый и неприветливый дикий мир, где получите возможность потом и кровью искупить свой грех богоубийства!

Робот указал в угол комнаты, где очень кстати лежали стёганые штаны и куртки из грубой ткани:

— Оденьтесь! Ибо там, куда вы сейчас отправитесь, слишком холодно, чтобы ходить нагими.

— Это тут у вас что ли ритуал такой? Думаю, мы ещё можем утрясти эту проблему, — спешно одеваясь, лепетал Герман Семёнович.

— Слишком поздно! Знаю, всю оставшуюся жизнь вас будет мучать этот вопрос, и я отвечу: Да! Вы и ваши дети могли бы жить в раю, как живут в нём уже некоторые из ваших коллег. Если бы в вас нашлась хоть капля простого человеческого сострадания или жалости! — робот взял их за шкирки, словно провинившихся котят. За его спиной взревели двигатели, и вскоре все трое уже проносились над лесами, болотами и еле различимыми ниточками рек.

***

Далеко, на юго-западной окраине нашего материка, встают до самого неба неприступные священные горы — Гималаи. По преданию, именно там, на их вершине, разбил свой прекрасный сад всемогущий Бог. Там он сотворил первых людей — Адама и Еву. Но, прельстившись его властью и райским садом, они убили Бога. Как говорит предание, убили лопатой и тяпкой. И тогда явился грозный ангел, и изгнал наших предков из прекрасного сада в эту юдоль страданий и плача, где все мы находимся и по сей день.

С годами вера в предания предков угасла, а голос неверия укрепился: «Не видели мы никакого бога, — говорили нечестивцы, — с чего бы ему сидеть на этой горе? Откуда нам знать, что всё это не бабьи сказки для малых детей!» — а что возразить — мы и не знали, поскольку не было такого человека, который мог бы покорить отвесную вершину.

Так было до недавнего времени. Пока один храбрый паренёк по имени Армен, вооружившись крюками и длинной верёвкой, не забрался всё же на эту гору. И рассказ его всех воистину потряс. Ибо там, на горе, увидел он Бога в облике старца — «космонавта», так тот сам себя называл. И Бог этот оказался там не один, а с большой семьёй таких же, равных ему Богов. И живут они все в воздушных сверкающих дворцах. Есть там и прекрасные женщины, и малые дети, и мудрые мужи. И жизнь их полна услаждений и блистательных пиршеств, коих наш ум не может себе и представить. И множество ангелов, похожих на того самого ангела из древней легенды, прислуживало им.

Знаю, что всё это похоже на выдумки или бред сумасшедшего, и мальчишке вряд ли бы кто-нибудь поверил, просто навешали бы пацану затрещин за святотатство… если бы не принёс он оттуда скрижаль с Божиим Заветом. Скрижаль эта — совершенно непостижимая вещь: похожа на тонкую плоскую плитку тёмного камня, идеально отполированную. И когда к ней прикасается Пророк, паренёк этот, на ней огнём загораются божественные словеса. И когда парень водит по плите руками, словеса эти прокручиваются, наподобие свитка. Очень длинного свитка.

Теперь весь народ собирается в камышовом храме по субботам, чтобы прослушать очередной стих из Завета. И знаешь, все сходятся во мнении, что так мудро и величественно, с такой властью мог один лишь истинный Бог написать. Ну вот послушай, например, что читали на той неделе:

«Я — Бог твой, и за всякое высокомерие, за всякую попытку нечестиво повелевать братьями твоими, за всякое твоё сучество, я лично отомщу тебе, так что крайне коротки будут дни твои на земле этой. Не будь гадиной надменной, а искренно старайся служить и быть полезным товарищам твоим, и тогда, если попросишь чего у меня в трудный час голода, бедствия или нужды — дам я тебе, ибо я Бог твой, и нет у меня недостатка ни в чём!»

— Так-то! А ещё старший помощник священника сказал, что слово «космонавт» переводится с тайного священного языка как «Создатель мира» или «Творец всего сущего», это почти точно! Слушай, путник, а ты случайно не знаешь, что может значить это странное слово: «сучество»?