В субботу настроение опять испортилось – потерялся комсомольский билет. Степанов перерыл все свои архивы, папки, старые чемоданы. Залез на антресоль, нанюхался кожаных запахов от заброшенной туда, не носимой много лет обуви, а толку никакого.
Степанов заварил чай в большой прозрачной кружке, раньше, много лет назад, в таких разливали пиво и газировку в уличных ларьках. Бросил дольку лимона и глядел, как светлеет чаёк.
- Обидно, понимаешь, - сказал Степанов сам себе в зеркало ванной и ушёл в комнату. Там, на огромном полированном столе лежали его документы – паспорта, нынешний и советский, удостоверения, партийный и профсоюзный билеты и прочие.
Он открыл советский паспорт. Первое фото из трёх, что там были – шестнадцать лет, худой, волосатый, в школьном костюме с галстуком на резинке. «Регат», что ли, назывался раньше такой атрибут формы.
- Не хочу! – Степанов закрыл паспорт и отхлебнул горячего чаю.
За окном дул сырой ветер, гнил весенний снег, машины лили колёсами грязь на тротуары и друг на друга. Отвратительная суббота.
Степанов лёг на диван, закрыл глаза и стал вспоминать, как его, четырнадцатилетнего, принимали в комсомол. Члены бюро райкома интересовались знанием устава ВЛКСМ, чем занимается, потом проголосовали «за».
Был тогда сентябрь, тихий, сухой, тёплый. На дорожках парка валялись жёлтые и красные листья, дворники собирали их в кучи и поджигали. Горький дым окутывал деревья и поднимаясь выше, туда, где кроны, пропадал.
От занятий в школе освободили по случаю вступления в комсомол, и полдня после райкома Степанов тогда провёл на берегу реки, окунь клевал замечательно. Пришедшие вечером с работы родители увидели лежащий на столе комсомольский билет, значок с профилем Ленина и на радостях батя вытащил из кладовки стеклянную банку с красной икрой, мама пожарила цыплёнка-табака. Ужин был весёлый. К тому же возвращавшийся домой Степанов, тогда ещё просто Серёжка увидел расположившийся на перекрёстке арбузный базар. Отстоял минут двадцать в очереди и купил здоровенную полосатую ягоду с сухим хвостиком, еле домой дотащил. Вечером арбуз съели без остатка, больше всех на него налегал младший брат Степанова Вадька, через пятнадцать лет он пропал в ледяных полях Антарктиды. Мелкий, шустрый, он выгрызал нарезанные дольки чуть ли не до кожуры. Мама, помнившая ещё голод военных лет, говорила, что арбуз надо есть с хлебом, так сытнее. Батя смеялся, не будет больше войны никакой, лопайте парни, а комсомольцы должны много есть. Рубайте!
Так где же его комсомольский билет? Степанов встал, вышел на балкон, покурил было, но промозглый воздух быстро загнал его обратно. Взглянул на чёрный экран ноутбука, но там, кроме рисованных уродцев и плохих новостей, он знал, ничего больше нет.
Степанов открыл старую кожаную папку на заедавшей молнии и принялся складывать в нее документы. Рука наткнулась на какую-то картонку внутри, он вытащил её. Учётная карточка члена ВЛКСМ Сергея Степанова, розоватая, изграфлённая, исписанная, исштампованная. Но на ней была приклеена фотография, такая же, как и на комсомольском билете. Дитё дитём, четырнадцать лет, а каким казался взрослым себе тогда.
Степанов сел на диван, держа учётку в руке, улыбнулся и тронул старую, полуотклеившуюся фотографию пальцем.
- Серёжа! – прозвенел над ним голос мамы. – Вставай, сынок, не проспи, тебя сегодня в комсомол принимают. Костюм, рубашка и галстук на стуле висят, я всё отгладила. Отец, ты ботинки сыну почистил?
Батя что-то пробурчал, Сергей открыл глаза. Сентябрьское солнце мягко разлилось по комнате, играя зайчиками на паркетном полу. Впереди был целый день приятных событий, а за ним огромная жизнь, из которой так хорошо иногда возвращаться в юность.
