— Еще огня!
Мик просыпается, стряхивает с себя оцепенение, вот так, закимарил на работе. А как не закимаришь, дома дети малые вопят, жена уже с ними вешается…
— А… а-а, да, да, еще огня, еще огня, счас, счас… Мик развязывает мешок с жарм, бросает в топку брикеты, один, два, три…
Фабрика гудит, дымит, фыркает, ревут печи…
Мик приостанавливается, берет брикет, смотрит. Чудно все-таки, посмотришь на жар, а там мелькают какие-то тени, люди, что-то делают… вот в брикетике высвечивается, девушка стоит на балконе, смотрит в лицо полной луне, а вот к балкону подходит парень, протягивает к ней руки…
— Еще огня-а-а!
Мик бросает брикет в топку, вот, блин, досмотреть хотел, не успел…
— Еще-о-о-о-о!
Мик бросает брикеты. Еще. Еще. Еще. Разгорается огромная печь.
— Хорош! — вопит кочегар.
Мик снова берет из мешка кусок жара, смотрит. Большой брикет, тяжелый брикет, килограмма на два будет. Мик видит парня в солдатской форме каких-то там времен, парень идет по разрушенному войной городу. Мик не видит, чувствует как-то иначе, что в этом городе жили враги парня, которые когда-то разрушили его городок. И теперь он пришел сюда — с войсками и боевыми машинами — чтобы уничтожить врага.
Переулок разрывает визг, парень смотрит в темноту, видит только темные тени. Бьет почти невидимые силуэт, больно, сильно, подхватывает упавшую девушку, пойдемте, фрау, пойдемте… девушка стыдливо поправляет задранную юбку, сорванные панталончики…
— Еще огня-а-а!
Мик вздрагивает, вот черт, на самом интересном месте. Брикет вырывается из руки Мика, выдергивается, больно клюет Мика в лоб, ай, ах, хлопает крыльями, взлетает под потолок…
— Держи-и-и!
Крик Мика тонет в реве печи…
— Держи-и-и!
Мик бросается к окну, ай-й, закрывай-закрывай-закрывай, не успел, не успел, не успел, жар улетает…
— …а окно было открыто или закрыто?
Немолодой офицер смотрит на Мика. Подозрительно смотрит, уж как-то слишком банально получается — упустил жар. Жар это штука такая, кто ж его упустит, да иной работник скорее сам в окно выбросится, чем жар упустит. А то бывает такое, жар себе прикарманят, а скажут, что упорхнуло, еще и голову себе чем-нибудь разобьют, показать, что в башку клюнуло…
— От… открыто.
Офицер кивает, молодец, не соврал. А то обычно клянутся-божатся, что все закрыто было и зарешечено, и опечатано, и вообще фабрика без окон, без дверей, а жар как-то наружу просочилось…
— Что ж вы так… неаккуратно… это халатность называется. Большой брикет?
— Килограмма на два.
Офицер вздрагивает. Нехило. Это похищение века получается, не меньше, миллиардов на несколько…
— Как выглядел?
— Ну… там город разрушенный, а по городу парень идет, солдат, они этот город завоевали, война какая-то была… и девушка там…
Мик осекается.
— Тэ-экс, значит, сидели, картинки в жаре смотрели, так?
Мик вздрагивает.
— Ну…
— Нехило… а потом плачем, что жар улетает…
— Жена, дети маленькие… — бормочет Мик.
— Вот про жену и детей подумали бы, прежде чем картиночки смотреть… ладно, черт с вами… найдем, так может, и не будет вам ничего за это… куда полетело-то?
— На… на запад…
— К реке, значит… они обычно у воды держатся… Ладно, к реке пойдем…
— А меня… не арестуют? — спохватывается Мик.
— А вам надо, чтобы арестовали?
— Не-е-е…
— То-то же, не-е… ладно, работайте… окошко-то закройте, пока у вас вся топка не разлетелась…
Журбарс убирает протокол, пытается смеяться, смеяться не получается, тут не до смеха, когда такой кусок жара улетел…
Кусок жара…
Что мы вообще знаем про это жар…
Журбарс жмет на газ, гонит машину в ночь. Доиграемся с жаром этим, доиграемся. Уже чего только не было, все уже было, и взрывалось оно, и улетало, и сбегало, и кусалось, в городке в каком-то, говорят, вообще кочегара загрызло, хотя это враки из серии в реке поймали атлантиду… рыба такая мифическая…
Жар… вот и лови этот жар, а не поймаешь, тебя самого потом так поймают, мало не покажется…
Офицер притормаживает в стороне от реки. Дальше придется идти пешком, но так надо, если к самой реке подъедешь, шум мотора спугнет жар, вспорхнет оно, улетит…
Река в темноте шепчется с ветром.
Что-то мерцает на том берегу, у моста. Мерцать может все, что угодно, только офицера не обманешь, у него на это дело глаз наметанный…
Жар. Большой, сияющий, сидит, сложив крылья, чистит перья. Офицер смотрит в призрачные всполохи, в причудливые картинки, город, разрушенный войной, девушка приводит солдата в маленький дом, выходит мать девушки, сдержанно кланяется гостю. Солдат вынимает из сумки хлеб, ветчину, выкладывает на стол…
Дальше не видно, да следователю дальше и не надо, и так понятно, вот оно, потерянное, пропавшее, сбежавшее…Тут, главное, не спугнуть, не хрустнуть веткой, почему так бешено бьется сердце, почему так трудно задержать дыхание…
Темная тень крадется вдоль реки, это еще кто… кто-то подбирается к брикету, протягивает руки, хватает…
Порх — брикет взлетает в ночное небо, офицер и темная тень сталкиваются лбами, ах ты ж долбанный на хрен, что за черт…
Что за черт…
— Это твое, что ли? — кричит кто-то из темноты.
— Представь себе, мое, — Журбарс ищет удостоверение, было же, было, неужели потерял… а нет, вот… еще бы посветить чем-нибудь, а то ведь в темноте и не углядишь. Офицер включает третий глаз, вот, блин, зарекался не включать, болит глаз, болит, давно уже к офтальмологу надо, да нам же некогда, мы же всегда на посту…
— Вот…
— Ага, вижу… незнакомец смотрит на корочки, по глазам видно, ничего в них не понимает.
— А вы… с какой целью… за жаром? На черном рынке продать?
Незнакомец не отвечает. Не успевает ответить — жар делает хороший круг над землей, опускается на холме где-то за городом…
— Скорей, — офицер готовит сеть, только бы не спугнуть…
— Не, сетью не возьмете.
— Чего?
— Не возьмете, говорю, сетью… она ж вон какая, это арканом надо…
— Ты откуда знаешь?
— У меня на это дело глаз наметанный… верный…
— Ну, смотри…
Офицер выпускает аркан, да быть не может, чтобы такую громадину арканом… нет, может, нате вам, аркан взвивается, падает на брикет, примостившийся на холме, брикет бьется в петле, врешь, не уйдешь…
Врешь, не уйдешь…
Двое бегут к добыче, офицер натягивает веревку, тянет брикет к себе, матерый какой, с места не сдвинешь, ну же, ну…
Веревка лопается со звоном, жар взмывает в воздух.
Чер-р-рт…
— Вы из какого гэ арканы делаете? Бельевую веревку взяли, и хорош?
Что-то прорывает в душе у офицера.
— А ты что, мастер по поимке жара, что ли?
— Да уж не первый день… и не второй…
— Ясненько все… а потом на черном рынке продаем, да?
— Навроде того.
— Ну-ну… с поличным вас брать, или как?
— С поличным возьмете, черта с два жар поймаете…
Офицер смотрит недоверчиво, это же самому под статью угодить можно, хотя нет, есть такое дело, сотрудничество со следствием, и все такое…
— Где учился? — спрашивает офицер.
Тэмми неопределенно машет рукой.
— А… везде помаленьку.
— Кто везде, тот нигде. Люди по десять лет учатся с жаром работать…
Тэмми пожимает плечами, мало ли кто там чему учится…
Идут по городу, Журбарсу даже непривычно, что идут по городу, Тэмми не на привязи, не в наручниках, сбежит, сбежит, только его и видели…
Ладно, не о том речь. Расспрашивать, искать очевидцев, да быть того не может, чтобы очевидцев не было…
— Скажите… не видели здесь жар?
— Да вон, в магазине до фига… — кивает прохожий.
— Да нет… ничейный жар.
— Ага, летал тут один…
— Большой?
— Грамм двести.
— А большого не видели?
— Какого большого?
— Ну… кило на два.
Прохожий смотрит на Журбарса, как на психа, где это видано, чтобы на два кило… Журбарс уже и сам начинает сомневаться, похоже на розыгрыш, очень похоже, где это видано — два кило…
— И больше бывает
— Чего?
— И больше бывает, — говорит Тэмми, — мы с пацанами один раз на пять кило сперли…
Журбарс сжимает зубы, посадить бы вас всех с пацанами, чтоб мало не показалось. Надо бы и правда потихохонку разузнать, с кем Тэмми на дело ходит, потом взять всех вместе…
Вечереет, Журбарс выискивает по картам гостиницу, покупает в соседней лавочке жар на вечер, а то какой вечер без жара, как прикажете комнату согреть, как прикажете еду сварить.
— Приятного вечера, — администратор вымученно улыбается, раздает ключи. В уголке за столиком сидят четверо, обсуждают цены на жар, опять подорожал, скотина, а как вы хотели, маленькие кусочки жара уже выловили все, а до больших хрен доберешься…
В комнате Журбарс не удерживается, смотрит на жар, прежде чем бросить в пламя очага. Ничего интересного. Даже обидно, ничего интересного, стоит кто-то на коленях перед большой толпой, отрекается от чего-то, а потом раз, встает на ноги, говорит — и все-таки она вертится. Кто вертится, зачем вертится, черт пойми…
— Я, чур у окна лягу, — говорит Тэмми. Чего это он раскомандовался, мальчишка, вещи свои раскидал, мало его в детстве лупили, ой, мало…
Медленно гаснет огонь в очаге, ветер шевелит занавески, пробирается в распахнутое окно, которое никто не догадался закрыть…
Никто не догадался закрыть…
Никто…
Мон шер ами…
Здесь уже не обратишься ни к кому — мон шер амии. Не у кого попросить кусок хлеба, или ночлега, если повезет, пустая дорога, заснеженная степь, насколько хватает глаз.
Офицер сжимает зубы, растирает заледеневшие руки, вот так отвалятся, он и не заметит…
Тянется заснеженная дорога, офицер тащит на себе поклажу, тягловых лошадей съели уже давно, бедный Тамерлан пал неделю назад.
Офицер проклинает окаянного коротышку, который потащил их в эту проклятую богом страну. Он обещал положить к их ногам весь мир — и обрек на голодную смерть. Он обещал нам рай на земле — а сам загнал нас в ледяной ад. Он обещал сделать нас властелинами мира — а теперь нас гонят, как собак…
Офицер спотыкается в снегу, Поль подхватывает его, помогает подняться, мерси, месье… Армия ушла куда-то далеко вперед, офицер не может идти быстро, вровень со всеми, боль пронзает колено, пробитое еще под Бородино…
Поднимается ветер, только этого еще не хватало, начнется метель, смешает небо с землей…
Тоненький огонек меркнет далеко впереди, или это только показалось… нет, не показалось, неужели деревенька…
Горстка солдат переглядывается, спасены…
Истощенные люди спешат через метель к огонькам. Что-то происходит, но как будто не в их мире, а в какой-то параллельной вселенной, вовне.
Огня-я-я-а-а-а-а!
Кто это кричит… откуда…
Что-то происходит, исчезает метель, исчезает снежная равнина, исчезают огоньки вдалеке, мир падает в печь, вспыхивает пламенем…
Тэмми подскакивает, растирает виски, что за черт…
Журбарс стоит над ним, неужели Тэмми кричал во сне, только этого еще не хватало. Негоже нашему брату кричать во сне, нашему брату таиться надо. Жар таких не любит, которые кричат, жар таких боится, жар, он осторожный, жар-то…
— Кричал? — спрашивает Тэмми.
— Бормотал что-то.
— Это тоже плохо…
— Ладно, хорош спать уже, так вообще ничего не найдем.
— Тэмми оторопело смотрит на часы.
— Так только девять еще.
И чего, до часу дня теперь дрыхнуть будем? Здесь вам не тут, здесь дисциплина, вон, как у нас в части…
— Не любит жар дисциплины, — бормочет Тэмми, все-таки встает.
— Чего снилось-то? — спохватывается Журбарс.
— Да… жар напал.
— Это как это… а-а, ну конечно, окно оставили, не закрыли, прилетай, кто хочет, клюй наши головушки бедные…
— А вас жар… не тронул?
— Ты, парень, послужи с мое, к тебе жар вообще подлететь побоится. Иммунитет уже… эх, молодо-зелено… ладно, пошли… Да ты бы одел хоть что поприличнее, не лохмотья свои.
— З-зачем?
— Затем, что в город пойдем, перед людьми уже стыдно тебя за сына своего выдавать…
— На хрена в город?
— Чтобы жар поймать, ты как хотел, тут сидеть будем, ждать, пока сам прилетит?
— А с какого бодуна жар в городе будет?
— Ну, мало ли…
— Чего мало ли, жар, он по мертвым кварталам шарится, где не живет никто…
— Ты откуда знаешь?
— Да всю жизнь за жаром этим гоняюсь, как не знать…
— Родители-то есть?
— Ну… были…
— Умерли? — не понимает Журбарс.
— Да нет…
— Сбежал?
— Навроде того.
Журбарс презрительно фыркает.
— А что… отчим пьет, мамка с ним поругается, потом меня лупит… орала, чтоб в дом жар не приносил, а то вместе с жаром меня выкинет…
— Как же в доме без жара, а печь чем топить?
— Да не-е… я так жар собирал… чтоб был…
— Коллекцию, значит… ну-ну… я в детстве тоже баловался, отец быстро отбил, прошло… Отец священник был… правильно нас воспитал, всех десятерых…
Журбарс осекается, зачем он это рассказывает чужому парню, он и перед сослуживцами не больно-то откровенничал про семью, а тут нате вам. Разговорился…
Да здесь хочется говорить. Здесь, в мертвом квартале. Есть такие в каждом мегаполисе, причудливые камни, скалы, а выглядят как будто построенные чьими-то руками. Жуткие места, страшные места. Жара здесь много, это да, только жар-то весь дикий, норовистый, такому палец в рот не клади, отцапает. А искать здесь жар в два килограмма вообще страшно, это не знаю, кем надо быть… Журбарсом надо быть, вот кем. И Тэмми. Тэмми-то здесь все закоулки знает, видно, не первый раз тут бегает, вот так заведет куда Макар телят не гонял, и прихлопнет… а то и не прихлопнет, просто выбирайся, как знаешь…
— Туда, — Тэмми показывает на темный проход между скалами.
— Почему туда?
— Там они… много.
— Откуда знаешь?
— Чую… у меня чуйка та еще…
Журбарс покорно идет в темноту, еле успевает остановиться перед глубоким провалом, уходящим под землю.
— Там, что ли… под землей?
— Ну… там они обычно тусуются.
Журбарс морщится, за такие словечки в детстве мать рот мыть с мылом заставляла, только скажи что не так…
Офицер вглядывается в темноту, замечает что-то вроде ступенек, да откуда здесь ступеньки, ты там побольше смотри, вообще поверишь, что чьими-то руками сотворены мертвые кварталы…
Спускаются. Осторожно. Медленно. Ох, не хочется идти туда, в темноту, где мерцают всполохи жара, ох, не хочется…
Журбарс держит наготове аркан…
Хлопанье крыльев.
Зловещий клекот, не предвещающий ничего хорошего. Стая жара летит на незваных гостей, окружает, черт, путь отрезали, столпились на лестнице, сверкают желтые глаза…
Офицер взмахивает арканом, черта с два их напугаешь арканом. Целится, спускает крючок, догадался, идиотище, в жар из пушки стрелять… почему не дают табельное оружие против жара, почему… Самому-то не смешно, можно подумать, против жара оружие есть…
Жар наваливается, настигает, жалит, и нельзя смотреть в лицо жара, и невозможно не смотреть…
…девушка бежит по тесным улочкам, спотыкается, падает, снова бежит, платьишко порвано, коленки содраны в кровь, кулачком размазывает слезы на чумазом личике. Её догоняет разъяренная толпа, люди кричат что-то, ведьма, ведьма, бей ведьму… девушка бежит к мосту, там, по ту сторону моста старая мельница, там, говорят, нечистые духи, там страшно, но не страшнее, чем здесь…
— Ведьма! Бей ведьму!
Беглянка добегает до моста, спотыкается, град камней летит на упавшую, кровь на щеке…
Журбарс отскакивает, еле-еле приходит в себя, ну и жар здесь… Жар, он, конечно везде не сахар, но тут особенно…
— Бежим, — Тэмми хватает офицера за руку, выбираются из подземелья под зловещее хлопанье крыльев…
Черт…
Нехило…
— Видали, они там какие? Кило на десять будут, не меньше…
— Это ж сколько топлива пропадает…
— А ловить вы его как будете?
— Тоже верно… хрен выловишь…
Переводят дух, почему так дрожат руки… что это Тэмми тащит, что такое…
— Жар. Умыкнул тут из лавочки одной.
— Рехнулся?
— А чем прикажете нынче печку топить?
— Тоже верно… ну ты голова, парень…
— Был он здесь.
— Кто?
— Жар, кто… — Тэмми ползает по песку, ищет что-то, — вон… следы…
— А с чего ты взял, что это тот жар?
— Да как с чего, видали, следы какие здоровущие? Кило на два, не меньше…
— А с чего взял, что именно этот жар? Или, думаешь, отловим какой попало, и хорош?
— Вы чего… — Тэмми таращит глаза — правда ничего не замечаете?
— А что?
— Чем вы в полиции занимаетесь… офицер, блин… у того жара третья средняя лапа кривая, видно, погнул где-то…
Офицер вздрагивает, а ведь верно, кривая, как раньше не замечал, он не замечал, мальчишка увидел… мальчишка… надо бы мальчишке намекнуть, мог бы и повежливее, Журбарс ему все-таки в отцы годится, ты сначала, парень, хоть школу кончи, бросил, поди, диплом получи, карьеру сделай, потом пальцы гни…
— Парень, ты бы…
Тэмми замирает. Нехорошо как-то замирает, учуял что-то. Не увидел — учуял, такие вещи не видят, чувствуют.
— Чего там?
— Смотрите… вон…
Журбарс смотрит. Еще не видит, еще только чувствует, тут с жаром поработаешь, чуять научишься за версту. Так и есть, мерцает что-то впереди, светится, разворачивается…
— Потеря наша?
— Не-е… другое что-то…
Смотрят. Смотрят осторожно, тут, главное, не спугнуть, а то порх — и улетит, и ищи-свищи. А это не надо, чтобы порх — и улетало, в такую ночь ходишь, ищешь, чем очаг разжечь…
Журбарс еще только видит смутные очертания, уже понимает — война. Там. В призрачных очертаниях. Идут друг на друга две армии, подкатывают повозки, дергают поводья лошадей. Грохочут пушки, лошади встают на дыбы, фыркают, солдаты вжимаются в землю, целятся в противника…
— Шикарное зрелище… — шепчет Журбарс, очарованный.
— Им же больно… они умирают…
Журбарс спохватывается:
— А мы-то чего встали, держи-держи-держи!
Офицер бросается к жару, как бы схватить, да половчее, сеть, сеть, где сеть, а да, сетью не возьмешь, аркан надо…
Огромная баталия тает, меркнет, вот черт…
Умирает.
— Черт, — выдыхает Тэмми, — сдохла…
— К-как сдохла?
— Обыкновенно… что, никогда не видели, как жар умирает?
— Н-не приходилось.
— А случается… вы, видно, дальше фабрик и не были нигде…А в дикой природе только так умирают.
Журбарс спохватывается, только сейчас понимает.
— А… а где ночевать будем?
Вы еще спросите, чем очаг топить… а вот вам… а нечем… доискались… доловились…
Журбарс идет к заброшенным домам на самом краю Ойкумены. Когда-то здесь жили семьи, потом ушли, покинули неприютные места. Остались дома, кажется, на самом краю земли. Там, дальше, земли дикие, необжитые, там и жар дикое, необжитое, летает, где хочет, клюет чьи-то потерянные мысли. Бывает такое, вот помнил, помнил что-то и забыл, а это вот, склевали мысли твои…
— Куда оно упорхнуть могло…
— Да… может туда уже, за край Ойкумены…
— Смеешься, что ли, они так быстро не летают…
Двое заходят в пустой дом, выметают сор из пустого очага, надо что-то положить в очаг, легко сказать, жара-то нет…
Что-то вздрагивает за занавеской, ветер, что ли…
— Там… — Тэмми смотрит в пустоту, зрачки сужаются в щелочки.
Да нет там ничего…
— Нет… оно… оно самое…
Журбарс отдергивает занавеску. Смотрит. Сначала ничего не видит, блики луны, шорохи ветра, но нет, нет…
Жар.
Тот самый.
В темноте проступают образы. Огромный мегаполис, огни реклам, потоки машин, телефонные звонки. Молодой парень берет билет на самолет в чужую страну, далекую, незнакомую.
Молодой мужчина вспоминает. Мама, а кто мой папа… какие-то потертые фотографии, старые, как мир, неожиданная правда. Адрес, такой далекий, такой непонятый, Воронеж, Вологодская семнадцать, квартира сорок…
Самолет набирает высоту…
Журбарс набрасывает аркан. Легко. Ловко. Научился уже у Тэмми, не зря вместе работали. Не зря. Жар трепыхается, дергается, вырывается, наконец, безвольно затихает.
— Есть…
— Отщипнуть бы кусочек, печку растопить…
Журбарс фыркает.
— От тебя потом такой кусочек отщипнут, мало не покажется… ничего, ночь посидим, повезет, не околеем… завтра с первыми поездами… туда… домой…
— …ну… прежде всего зависит от размера… если, например, три дня…
— Ну, это вы вообще что-то мало… три дня.
— Верно, так не бывает. Образования короче трех лет распадаются. Но вот с трех лет… вы получите достаточно топлива, чтобы разжечь фонарик.
— Да, немного.
— А если взять лет тридцать, этого хватит уже, чтобы заправить автомобиль… вопросы… мои юные друзья?
— А…. а какой самый большой кусок жара находили?
— В семь дробь одиннадцатом году нашли кусок в триста лет. Отправили в музей, правда, долго кусок не прожил, распался пополам… Ну и конечно, помните, что от целого куска в пять лет будет больше жара, чем от двух кусков в два и три года.
Молодой мужчина спускается по трапу, оглядывает незнакомую землю, укрытую снегом. Всего хорошего, надеемся, полет был приятным… данке шён, зер гут… Вертит в руках бумажку со скомканным адресом, Вологодская семнадцать…
…Журбарс просыпается. Только этого еще не хватало, увидеть во сне жар. Говорят, не к добру. Вот так, говорят, с ума и сходят.
Журбарс оглядывается. Тэмми невозмутимо снимает аркан с жара, выпускает в окно…
— Ты чего?
— А?
Офицер перехватывает аркан.
— Зачем… зачем?
С ума он сошел, что ли… очень похоже, глаза горят, кости торчат, вот по таким вот психушка и плачет…
— Да как вы не понимаете, это же память, память!
— Какая память? Откуда… память?
— Память… того, что до нас было…
— Хотите сказать, все это было?
— Ну что вы на меня как на психа смотрите…
— Да вы успокойтесь… вы с поимками этими замучились совсем… вам бы соснуть часок…
— Я не псих… — Тэмми подходит, говорит медленно, с расстановкой, — я-не-псих… Это было… было до нас, понимаете, было… парень и девушка на балконе… город, разрушенный войной… две армии атакуют друг друга… девочка делает бумажных журавлей… это было… чья-то память, чье-то прошлое. А мы убиваем…
Журбарс разводит щупиками, ну а ты как хотел, парень…
— Что теперь, прикажешь, от холода окоченевать?
— Ну, не знаю… другое что-нибудь жечь… — щелкает желваками, машет усиками.
— Тебя, что ли?
Ага, смутился.
— Как такое вообще может быть, что говоришь-то… твари эти, которые там в жаре видны… как крысенята новорожденные… ни желваков, ни щупиков… нет, бегает по лесам что-то такое, только где это видано, чтобы они разумные были…
Были! — Тэмми набрасывается на офицера, того и гляди желваками вцепится, — были! Были!
— Журбарс отмахивается от него, ну были так были, переполох-то зачем устраивать, мало ли что было…
— Было… вы понимаете, цивилизация какая-то, до нас… от неё ничего не осталось… только воспоминания… а мы последнее убиваем… последнее…
— А ты их туда выпускаешь? — Журбарс кивает в сторону океана.
— Ну… они же живые… они же до сих пор не знают, что умерли уже давно… думают, это все с ними здесь, сейчас происходит…
— Ну да… интересно, найдет он отца…
У Тэмми снова загораются глаза.
— Так вы отпустите его? Отпустите?
Журбарс машет членистой рукой:
— Переубедил. Давно уже к воспоминаниям присматриваюсь…
Тэмми поворачивается чуть в сторону, Журбарс направляет пушку на узкую голову, спускает крючок…
— В целости и сохранности, — офицер показывает скованный жар.
— Ну… благодетель вы наш… — Мик выжимает из себя улыбку, — спаситель… я уж думал… все…
— Еще огня-а-а-а! — вопит кочегар.
Мик вглядывается в жар, молодой парень идет к дому, Вологодская семнадцать, комкает адрес и фотографию молодого солдата…
— Огняа-а-а!
Мик бросает в печь брикет жара, пламя пожирает разрушенный войной город, солдата и девушку, фотографию на память, сына, который ищет отца…
Журбарс выходит в темноту вечера, растирает виски, стряхивает наваждение. Выдумали тоже, память… Так и с ума сойти недолго… выпить бы сейчас чего… и спать, спать, первый раз за неделю выспаться нормально…
Кто-то смотрит на Журбарса в брикетике жара, как он идет к машине. Кто-то думает, а может, правда было такое что-то когда-то на земле, членистоногие, членисторукие, фасеточноглазые, от которых остались только туманные образы в жаре…
— Огня-а-а-а!
Кто-то бросает в топку брикет с офицером, раскрывает новый мешок с жаром, огня сегодня понадобится много…
2014 г.
