Женщина в чёрном

1. Интернат №2

Лето было на своём пике. Оно длилось достаточно долго, чтобы люди уже успели привыкнуть к нему, но, с другой стороны, впереди было ещё много жарких дней. И те, кто жил под здешним солнцем, наслаждались даримым им теплом.

Никому нельзя было запретить (если кому и приходила такая нелепая мысль) греться в ярких солнечных лучах, и все, кто попадал под благодать светила, не спешили уходить от него в тень. В их числе были и «трудные» подростки из интерната №2, покинувшие в выходной день надоевшие серые стены. В основной своей массе они разбрелись кто куда, но другие не захотели уходить с территории интерната, благо, что там было чем заняться.

На старой пыльной спортивной площадке, где солнце отбрасывало на растрескавшийся асфальт неправильные тени, трое детей лениво гоняли мяч. Вряд ли что они играли в какую-то определённую игру; просто неспешно пасовали друг другу и лениво болтали о всякой чепухе.

Среди них самым старшим был улыбчивый долговязый парень. Он попал в интернат за угон машины и очень гордился этим.

— А кто-нибудь знает, что вчера было? – спросил он, толкая мяч носком поношенного ботинка. – Я вчера видел толпу во дворе. Они там что-то орали.

— Я тоже  что-то видел, — ответил ему мальчишка ростом поменьше, принимая мяч и пасуя его стоящей справа девочке. Её короткое, до колен, платьице когда-то было, должно быть, голубого цвета, но сейчас оно полностью выцвело и стало серым.

  — А чего там думать? – сказала девочка. Её так разморила жара, что она, казалось, спит на ходу. – Били кого-то.

Она находилась в интернате дольше всех – целых три года. Её, тогда ещё беспризорницу, поймали за магазинной кражей – девчушка пыталась стащить платье. Учитывая то, во что она была одета тогда и сейчас, её никто не осуждал.

— Хм, — долговязый зевнул. – У нас что, есть новички?

— Вечно ты всё пропускаешь, – язвительно, но без злобы сказала девочка. – К нам вчера привезли новенького из первого интерната.

— Из рая в ад, — усмехнулся низкий. – И за что же это его оттуда выкинули, интересно? Я слышал, в первом интернате все правильные и воспитанные.

— Ага, — улыбнулся долговязый. – И правда, чего это его отправили к нам, уголовникам?

— Я, в отличие от вас, ворон вчера не ловила, — гордо заявила девочка. – Этот ваш ангелочек из первого интерната попал сюда за драку.

— Да ладно?! – не поверил низкий. – Рохли из первого интерната умеют драться?

— Этот, видимо, умеет, — резонно ответила девочка. – Говорят, он так отделал тамошнего задиру, что тот теперь лежит в больнице и не может ходить.

— Ну, у нас из него быстро дух вышибут, — отмахнулся долговязый. – Не путай «здесь» и «там».

— О, — сказал вдруг низкий и показал рукой в сторону здания интерната. – Чего это за рожа? Это тот новенький, что ль?

Девочка сложила пальцы козырьком и всмотрелась в бредущую к ним ссутулившуюся фигурку.

— Незнакомое лицо, — задумчиво проговорила она. – Может, и он.

— Только дерьмо помяни, — ухмыльнулся долговязый.

Все трое застыли, с любопытством ожидая разговора. Новенький подошёл поближе и встал в нескольких шагах от них, сунув руки в карманы. Как бы ни старался он выглядеть внушительно, вид у него был жалкий: изношенный дырявый пуловер чёрного цвета, мешковатые джинсы, из-под которых выглядывали просящие каши кеды, растрёпанные сальные волосы и лицо со свежими следами побоев. Однако его глаза смотрели уверенно и вызывающе.

Долговязому не понравился пристальный взгляд, которым новичок изучал их троицу. Ещё один «прирождённый лидер», так его. Пусть только попробует полезть в драку...

— А рожи у вас не такие, как у других здешних придурков, — громко заявил новичок, пытаясь придать жёсткость своему ещё не сломавшемуся голосу. Это рассмешило девочку. Она прыснула и зажала рот ладошкой. Долговязый одобрительно кивнул ей, а потом повернулся к новенькому:

— А вот у тебя рожа как раз, как у придурка. Чего встал в позу? Подраться захотел?

Вопреки его ожиданиям новичок расплылся в улыбке:

— Я? Драться? Я вообще-то пришёл мячик погонять. Или вы тоже дубасите новичков?

— Дубасим, если попросят, — сказал долговязый. — От тебя будут неприятности?

— А оно мне надо? Я сюда тоже не драться пришёл.

— Но ведь тебя перевели сюда за драку, — встряла девочка.

— И что? — парень пожал плечами с выражением святой простоты на лице. — Не я её начал.

— Ага, все так говорят, — хмыкнул низкий. – Давай-ка, расскажи о себе.

Он спасовал новичку. Тот неуклюже остановил мяч ногой, выдав свою неопытность в футболе. Долговязый ухмыльнулся, но так, чтобы никто не заметил.

— Я — Рик Хэмсон, — сказал новенький. — Чего ещё?

Девочка тут же засыпала его вопросами:

— А сколько тебе лет? Кто твои родители? Почему тебя перевели сюда?

— Мне десять, — начал было отвечать Рик, но низкий фыркнул:

— Пф! Малолетка!

— Заткнись, — огрызнулся новичок и продолжил:

— … мне десять лет. Родителей у меня нет. А сюда я попал за то, что избил одного урода.

— Кого? — с жадным любопытством поинтересовалась девочка.

— Козла, который решил, будто может всех метелить, — неожиданно зло ответил Рик. — Этот гад всех подряд бил, даже девочек. И меня избивал несколько раз.

— Если он такой сильный, как же ты его уделал? — спросил низкий.

— Кирпичом в рожу, — самодовольно ответил Рик.

— Отморозок, — фыркнул долговязый.

— Ты ведь тоже в интернате для «проблемных», умник, — Рик толкнул мяч к нему. — О себе расскажи лучше. Ты-то как здесь очутился?

— Я кирпичами никого не бил, — ответил долговязый. — Я машину угнал.

— Ого! Ты умеешь водить? — удивился Рик.

Теперь он смотрел на собеседника по-другому, даже с уважением.

— А то! – с превосходством подтвердил долговязый. — Я любую машину могу завести!

— Ну а звать-то тебя как?

— Я только друзьям говорю, как меня зовут, — отрезал долговязый, довольный тем, что хоть как-то смог приструнить новенького. — Обойдёшься пока.

— Сам напросился, — подколол его Рик. — Я тебя буду называть Ездюк.

— Чего?! — взвился долговязый, и новичок разразился победным смехом.

Пока долговязый размышлял, стоит ли поколотить обидчика или ответить такой же колкостью, девочка прыснула в кулачок и тихонько запищала.

— Здорово он тебя! — выдавила она сквозь слёзы.

Не ожидавший такого предательства долговязый застыл с раскрытым ртом, а затем не выдержал и расхохотался. Последним к массовой истерии присоединился низкий.

— Неудивительно, что тебя все бьют, — сказал долговязый. – Уж больно ты наглый.

— Не я такой, жизнь такая, — парировал Рик.

— Странный ты, — сказал низкий.

Во взгляде девочки читалось то же самое, но она промолчала – только смотрела, странно склонив голову набок. Долговязый окинул взглядом свою «команду», словно спрашивая одобрения. А затем, не получив видимых возражений, повернулся к новичку:

— Это точно, какой-то ты чудной. Но… – он протянул раскрытую ладонь. – Примем тебя на испытательный срок. Будем знакомы.

— Будем, — Рик без колебаний пожал ему руку.

2. Женщина в чёрном

Зимой темнело рано. Когда в школе отзвенел последний звонок, за окнами было черно, как в полночь.

В этот четверг Рик дежурил по классу. Ему должен был помогать Хасан, но тот, как всегда, удрал, и Рик выполнял работу один. Споро, но без излишнего рвения он водил шваброй по полу, перемещаясь между рядами парт. В опустевшем классе был отчётливо слышен каждый звук: возня тряпки, скрип ботинок, даже собственное дыхание.

За учительским столом сидела, шурша тетрадями, Тереза Логос, молодая учительница математики. Она появилась в их школе осенью – загадочная белокурая дама с неуёмной страстью к чёрной одежде. В ней она походила на ведьму, и неспроста. Всё в ней было необычным, от облика до манеры поведения. И, возможно, она владела неким колдовством. Иначе как объяснить тот факт, что на контрольной Рик получил самую высокую оценку? Более того, когда он заглянул в журнал, то обнаружил вдруг, что не прогулял ни одного занятия за семестр. Его определённо сглазили.

Да и вообще, где это слыхано, чтобы на уроках математики ты чувствовал себя расслабленным и довольным, с интегральными-то уравнениями? Так нет же – приходил, как на праздник. И даже сейчас остался убираться, хотя мог сбежать, как Хасан. Нет уж, без магии тут не обошлось.

Тереза оторвалась от тетрадей, посмотрела на него:

— Ты один, Рик?

— Да.

— А где Хасан?

— Не знаю, — сухо ответил он.

Тереза никак это не прокомментировала. Сложив тетради в стопку, она встала из-за стола и, закатав рукава, принялась вытирать доску.

— Ты ведь в выпускном классе, Рик?

— Да, — снова отозвался он.

— И что после?

— Пойду в армию.

— В армию? Почему?

— А куда ещё?

— В армии тебе не место, — Тереза покачала головой. – А университет? Тебе по силам, если постараешься.

— У меня нет денег на университет.

— … Вот как, — произнесла Тереза после короткой паузы. – Но всё равно, армия...

— А чем плоха армия? – спросил Рик.

Тереза смочила тряпку и начала заново вытирать доску.

— Армия – не игра в солдатики, — сказала она. – Это инструмент для убийства.

— Я знаю.

            Тереза посмотрела на него:

— Ты хочешь убивать людей?

— Конечно, нет! – фыркнул Рик. – Не все же в армии звери.

— Разумеется, нет, — согласилась Тереза. – Но настоящая война… Знаешь, она делает людей зверьми. Бой легко начать, а вот завершить… редко когда удаётся.

— Когда один противник задавит другого, тогда удаётся, — ответил он.

— Мальчишки… Мужчины… — Тереза улыбнулась. – Верите в силу. Но ведь сила ничего не решает.

— Неужели?

— Да, Рик. Ничего не решает.

Он не стал возражать. Спор всё равно ни к чему бы не привёл.

Они закончили уборку в молчании. Рик вышел из класса, и Тереза заперла дверь. Они разошлись в разные стороны, но внизу, у гардероба, внезапно встретились вновь.

— Где ты живёшь, Рик? – спросила Тереза, оборачивая шарф вокруг шеи.

— Проспект АЦ-ДЦ, — механически ответил он.

— Вот как? – она улыбнулась. – Нам по пути.

Они вместе покинули здание школы. Первые несколько минут они шли молча, но затем разговорились. Тереза удивляла его всё больше. Она задавала странные вопросы – они были просты, но на них нельзя было ответить односложно. Внезапно Рик осознал, что болтает без умолку. Он говорил и говорил, не в силах остановиться, а Тереза внимательно слушала его. И на лице – ни снисходительной улыбки, ни раздражающего удивлённого выражения – только странная сосредоточенность, некий интерес без тени насмешки. Она не выспрашивала напрямик, её вопросы были абстрактными. О чём угодно: об истории, о политике, просто о жизни… Много позже он осознал, что о таких вещах, в общем-то, с воспитанниками интерната №2 не разговаривают. Да что там дети из интерната №2 – с детьми вообще таких бесед не ведут. Но с ним почему-то всё было иначе.

Когда силуэт Терезы исчез за стеной снегопада, Рик понял, что сейчас рассказал ей о себе больше, чем кому-либо за все шестнадцать лет. Он привык отмалчиваться… и вдруг раскрылся, полностью раскрылся белокурой женщине в чёрной одежде. И, что удивительнее всего ни капли не раскаивался в этом – разве что удивился своей разговорчивости.

Следующий день был выходным. Но они снова встретились, на этот раз случайно.

— Рик, это ты? — позвал его сзади женский голос. Он обернулся.

Конечно же, это была Тереза Логос. Как всегда, в чёрной одежде, с выбивающимися из-под шапки золотистыми локонами.

— Почему ты с непокрытой головой? — спросила она.

Рик заколебался.

— Мне не холодно, — сказал он.

На самом деле шапки у него попросту не было.

Тереза засмеялась.

— Пойдём в тепло, — она мягко подтолкнула его в сторону ближайшего кафе.

На вывеске светились буквы: «Лавлейс». Рик чуть не взвыл отчаяния — он был на мели, в кармане оставалось всего лишь пятнадцать кредитов. Собственно, он и вышел в город затем, чтобы отработать полный день в автомастерской. Редко когда выдавалась возможность заработать сразу двести пятьдесят кредитов в день.

Они уселись за свободный столик. Тереза сняла пальто.

— Почему ты круглый год носишь кожаную куртку?

Рик украдкой глянул на свою истёртую косуху. Обычно, поддерживая образ опасного уличного парня, он отвечал: «Чтобы ножом не пырнули». Но истина была прежней: другой одежды он попросту не имел.

Ответ получился несколько вымученным:

— Она мне нравится.

Тереза пристально посмотрела на него, словно начиная о чём-то догадываться. Когда Рик заказал самый дешёвый кофе, она, наконец, спросила:

— Рик, ты из интерната?

— Да, из второго.

В её взгляде мелькнуло понимание.

— Вот как, — произнесла Тереза. — Тогда всё понятно. Я и не думала. Слишком уж ты умный для детдомовца.

Рик криво улыбнулся. Получать комплименты для него было в новинку.

— Но разве вам не выдают одежду? — спросила Тереза.

На этот раз он не устоял перед её взглядом и выложил всё как есть:

— Да, выдают. Но почти всю мою одежду сжёг Боб.

— Кто? — удивилась Тереза.

— Один отморозок, — Рик отмахнулся. – Неважно.

— Я не помню никакого Боба, — Тереза нахмурилась. — Он в вашем потоке?

— Он не ходит в школу, — Рик вдруг злорадно улыбнулся. — Он вообще не ходит. Боб сейчас в больнице.

Он, конечно, не упомянул, что Боб оказался в больнице после того, как некий субъект в маске напал на него ночью и до полусмерти избил цепью. Того, что этим субъектом был Рик, знать никому не полагалось.

Тереза подняла бровь:

— И он сжёг твою одежду?

— Идиотов трудно понять, ведь так? — Рик пожал плечами.

— И за что же он тебя так сильно не любит?

— За то, что я с ним не считаюсь. За то, что я другой. За то, что я его не боюсь, — повинуясь внезапному порыву, Рик добавил:

— И ещё он знает, как я его ненавижу.

— Что он тебе сделал? — спросила Тереза.

— Когда умерла мама, меня отправили в интернат №1, — начал рассказывать Рик. Всё накопившееся рвалось наружу, и он не мог остановиться. — А потом в интернате появился Боб. Он тут же начал всех бить. Даже девочек. И меня он любил колошматить особенно — я его обзывал так, как никто не умел.

Он ухмыльнулся. Тереза тоже улыбнулась.

— Так вот, однажды он снова полез ко мне, — продолжил Рик. — А вы не знаете, как он умеет издеваться – подолгу, мучительно. И от него нельзя отбиться – уже тогда он был самый здоровый.

Тереза внимательно слушала, подперев щёку кулаком.

— Я был не в духе. И, как только он начал приставать, я схватил обломок кирпича и… ушатал ему прямо по морде, со всей силы.

Тереза засмеялась. Рик удивлённо посмотрел на неё. Такой реакции от учителя он не ожидал.

— Верю, — сказала Тереза сквозь смех. — Ты парень решительный.

Она справилась с собой и снова обратила на него взгляд из-под очков:

— И что стало с этим… Бобом?

— А ничего с ним не стало, — он досадливо отмахнулся. -  У него же не башка, а шлакоблок. Ну, лицо всмятку, кровищи море… И все на это смотрят.

Принесли заказанные напитки. Тереза поглядела, как Рик цедит свой «три-в-одном», затем подвинула к нему свою кружку:

— Давай поменяемся.

Рик уставился на неё недоумевающим взглядом.

— Что смотришь? У меня сердце кровью обливается, когда дети пьют всякую гадость, — Тереза вырвала чашку с кофе у Рика из рук.

Он продолжал сидеть, замерев, и переводил взгляд со стола на собеседницу. Он хотел что-то сказать, но Тереза вдруг перегнулась через стол и прижала ладони к его голове.

— Уши у тебя ледяные. Ты совсем замёрз. Пока не отогреешься, никуда не уйдём. Ну, пей! Считай, что это награда за отличные оценки.

Рик, совершенно раздавленный, взял кружку. Впервые его смогла смутить женщина. Всё шло не так, как он привык. Тереза должна была смотреть на него насмешливо-удивлённым взглядом, как другие. Она должна была либо насмехаться над ним, либо выказывать отвращение. Она могла быть холодно-вежливой или вообще сторониться его. Но уж точно не проявлять заботу и тепло. Так не бывает. Не в его жизни.

Он вдохнул сладкий аромат какао. Даже прежде, чем он сделал глоток, тепло разлилось по всему телу и расслабило пружины недоверия. Но он всё равно думал: «Так не бывает». Зачем этой женщине вообще заботиться о каком-то беспризорнике, который только и знает, что впутываться в неприятности?

Тереза пригубила кофе. Она даже не поморщилась, словно всю жизнь только и пила эту растворимую бурду. Рик заметил, что она смотрит на него поверх чашки.

— Тебя из-за этого перевели во второй интернат? – спросила Тереза. – Из-за драки с Бобом?

Рик вздохнул.

— Да, — подтвердил он. – Я проявил, так сказать, признаки «социальной опасности». Стоило бы перетерпеть, наверное, а не лезть в драку. Боба перевели бы в любом случае.

— Почему же ты не перетерпел?

— Просто не люблю, когда надо мной издеваются. Следовало подумать, прежде чем лезть в драку, но я...

— Не надо терзаться, — ответила Тереза. – Знаешь, как говорят? «Потерянного не вернёшь».

Рик кивнул.

— Возможно, вчера вы были правы, — произнёс он. – Жестокость ничего не решает, только создаёт проблемы.

В ответ Тереза слегка покачала головой:

— Нет, я имела в виду немножко другое. Численное превосходство ничего не решает, Рик. Я не раз слыхала о таком заблуждении, но… – она легонько коснулась его лба. – Вот где настоящая сила. Приложи свой ум. Вот тогда и завоюешь себе численный перевес.

Тереза немного помолчала, наблюдая, как Рик пьёт какао.

— Правда такова, Рик, — сказала она. – Что не надо бросаться на всех, как бешеная собака. Но и мягким быть тоже не надо. Пускай силой всё не решишь, но всё равно она –лучший щит.

— То есть я должен защищаться, а не нападать? – спросил он.

— Нет, — Тереза покачала головой. – Просто как следует думай перед тем, как бить. Вот и всё.

Рик помолчал, переваривая информацию. Затем он решился высказать всё начистоту:

— Это самый необычный совет, что мне давали.

Тереза улыбнулась ему:

— Я просто хочу помочь. В банальностях смысла нет – пусть другие их говорят.

— Вы необычный человек, — произнёс Рик.

— Правда?

— Помогать такому, как я… — Рик замялся. Он помолчал, и, решившись, выпалил:

— Зачем?

Тереза, подперев кулаком щёку, водила пальцем по ободку кружки.

— Разве для доброты сердечной нужны причины? — спросила она.

Рик признался:

— До встречи с вами я вообще не верил в людскую доброту.

— Ты тоже необычный мальчик, Рик, — задумчиво произнесла Тереза. — Мне всё больше кажется, что в этот интернат ты попал по ошибке.

Рик промолчал, не зная, что сказать.

— Рик, — очки Терезы блеснули. — Ты читал Пабло Груоса?

Он напряг память. Всплыло несколько смутных воспоминаний.

— Поэт? Я только слышал о нём.

— У него есть поэма «Туманные глаза», — сказала Тереза. — Главный герой — точь-в-точь ты. Когда я тебя увидела, то сразу вспомнила об этих стихах.

Рик усмехнулся.

— Там есть такие строчки, — Тереза зажмурилась и продекламировала:

— «Пусть дальше жалит вражий рой, но будь силён и насмерть стой. Я знаю, что ты сможешь. В твоих силах победить».

Тронутый, Рик признал:

— Красиво. Но это всего лишь стихи

— В них вся правда, — Тереза пожала плечами.

Они вышли на улицу. Волосы Рика сразу же взъерошил холодный ветер. Тереза поёжилась.

— И далеко тебе идти? – спросила она, пряча руки в карманы.

Рик помедлил с ответом. Он просто не мог соврать, как бы ни хотел. Терезе хотелось доверять.

— До автомастерской на Волюнтад, — сказал он.

— Волюнтад? – Тереза посмотрела на него. – Это же семь остановок отсюда! Ты же на автобусе?

— Да, — сказал он.

Но было уже поздно: Тереза заметила микроскопическую задержку в его ответе. И она тут же спросила напрямик, не оставляя путей к отступлению:

— Почему ты не сядешь на автобус?

Рик промолчал. Ну зачем, зачем спрашивать такое? Что он ей ответит? В карманах уже неделю гуляет ветер, и чёртовых пятнадцати кредитов только и хватило, что на растворимый кофе. Какие автобусы, сеньора?

Тереза улыбнулась ему с неким весёлым состраданием.

— Воистину дитя рок-н-ролла, — она взъерошила ему волосы.

Рик слабо улыбнулся в ответ. Тереза начала размышлять вслух:

— Что же с тобой делать? Денег ты не возьмёшь, я знаю…

Вдруг она стянула с головы шапку. Золотые локоны рассыпались по плечам.

— Вот! — в следующий момент шапка очутилась у Рика на голове.

Тереза натянула её основательно, до самых глаз. Рик поднял руки, чтобы снять головной убор, но его попытки были тут же пресечены.

— Ага, — радостно сказала Тереза, удерживая шапку у него на голове. – Теперь проблема решена!

Она залилась смехом, а Рик – румянцем. Он сделал новую попытку высвободиться.

— Ну, прекрати, — она обхватила его, не давая поднять рук.

— А вы? — спросил он откуда-то из плена душистых светлых волос.

— Я просто сяду на автобус, — ответила Тереза. — Мне-то не придётся идти.

Рик сдался. Перечить не было смысла. Тереза специально сделала всё так, чтобы он не смог отказаться.

— Я верну её вам в понедельник, — пообещал он.

— Вот и умница.

Тереза разжала объятия. Он снова почувствовал холод.

— Послушай, Рик, — сказала Тереза, посерьёзнев. – Я знаю, что тебе тяжело. Знаю. И ещё я знаю, что выхода нет. Пока нет.

Она сняла запотевшие очки и стала тереть их о рукав куртки.

— Но ты сильный, — сказала она. – Стой насмерть, ты справишься. Я в тебя верю.

Тереза взглянула на него. Рик заметил, что у неё серые глаза. Туманно-серые.

— Это не пустые слова, Рик, — продолжила Тереза. – Я правда верю.

Он сглотнул и сипло ответил:

— Спасибо.

Тереза ласково улыбнулась ему:

— Удачи, Рик, — она помахала рукой и зашагала прочь.

Она быстро растворилась в людском потоке. Рик несколько секунд смотрел ей вслед, затем коснулся головы. Пальцы дотронулись до тёплой ткани шапки.

Тереза Логос была странной женщиной.

Время летело слишком быстро. Зима, обычно такая долгая и тоскливая, слилась в один неясный образ – ночные улицы, свет фонарей и голос Терезы, доносящийся сквозь летящий снег. Рик уже не мог вспомнить, о чём они разговаривали.

Наступила весна, но её приход не радовал. Чем меньше оставалось снега на улицах, тем сильнее мрачнел Рик. Приближалась пора прощания. Тереза устроилась в эту школу только на год, чтобы набить опыт работы для более престижной должности. Она собиралась уволиться, когда закончится семестр. Сначала Рику казалось, что он сможет с этим смириться. Но чем меньше оставалось времени, тем сильнее становилась тревога в груди. А время летело и летело, даже не думая замедляться.

Этот день, в конце концов, наступил. Майское солнце уже начинало приобретать привычный летний жар, озеленившиеся деревья бросали на тротуар причудливые тени. Рик сидел на трубе теплотрассы. Сегодня он чувствовал себе особенно паршиво: не хотелось ни есть, ни пить, ни разговаривать, даже с кровати вставать не хотелось. И только одно заставило его сегодня показаться на свет Божий: осознание того, что он увидит Терезу Логос в последний раз.

Наверху деревья шелестели молодыми листьями. Под ногами на асфальте плясали солнечные пятна. Рик в молчании ждал среди теней. Повседневный городской шум доносился до него как издалека, с трудом пробиваясь сквозь пелену пустых мыслей.

Раздался знакомый стук каблуков. Рик повернул голову и увидел женщину в чёрном, неторопливо идущую по тротуару со стороны автобусной остановки.

— Привет, Рик, — сказала Тереза. – Почему ты здесь? Разве каникулы уже не начались? Или у тебя какие-то долги?

Рик попытался усмехнуться, но не вышло. Он поднялся с трубы.

— Я пришёл попрощаться, — сказал он.

Тереза улыбнулась, но вышло как-то натянуто.

— Правда? – спросила она.

— Правда, — Рик кивнул.

— Вот как… — произнесла Тереза слегка задумчиво.

Она села на теплотрассу, где только что сидел он.

— По правде говоря, я рада, что ты пришёл, — призналась она. – Не хотелось уходить, не попрощавшись.

Рик снова кивнул, глядя в пространство.

— Мы ведь больше не увидимся? – спросил он.

Тереза ответила паузой – непривычно долгой для неё.

— Я буду скучать, — сказала она.

Рик поднял голову, взглянул в серые глаза за стёклами очков. Тереза не врала.

— Я тоже, — признался он.

— Ну же, — Тереза похлопала по трубе рядом с собой. – Сядь.

Он послушно уселся рядом с ней.

— Когда я устроилась в эту школу, то знала, что это всего лишь на год, — сказала Тереза. – Но это не значило, что можно было работать спустя рукава. Я хотела помочь всем, кто в этом нуждался.

Рик сказал:

— Вы помогли мне больше, чем кто-либо.

Повисла тишина, каждый думал о своём. Тереза первой нарушила молчание. Она вздохнула и поднялась, расправляя складки на одежде.

— Помнишь стихи? – спросила она. – «Будь силён и насмерть стой». Ты ведь будешь стоять насмерть, Рик?

— Я всегда так делал.

Он улыбнулась, затем склонилась над ним. Тёплые губы прижались к его лбу. В этот миг время остановилось, мир вокруг перестал существовать. Это была самая долгая секунда в его жизни. В этот миг он познал тепло. И в этот же миг он испытал такую боль, какую никогда не смог забыть.

Отстранившись, Тереза взъерошила ему волосы:

— Прощай.

И ушла. Она шагала, удаляясь, по тротуару – тёмная фигурка среди весенней зелени. И Рик смотрел ей вслед, пока чёрная куртка не исчезла за кронами деревьев. В голове крутилась, как заведённая, однотонная мелодия. Он по-прежнему различал цвета и слышал звуки, но всё это как будто проходило мимо, никак его не касаясь.

Остаток этого дня он уже не помнил.

четыре года спустя

Никто не мог представить, что там, где рвутся артиллерийские снаряды и свистят пули, может таиться нечто более страшное, чем созданное человеком оружие.

Южный ветер принёс с нетерраформированных материков чёрные семена и раскидал их по степи. В 00:42, когда на равнину под городом Перрада ступили примаверские пехотинцы, вся местность была усыпана гигантскими чёрными клубнями. Что это было — никто не знал, но наступление откладывать не собирались. Две армии столкнулись на странном поле битвы, и на следующие три часа всё утонуло в адском огне.

В 02:12 в продолжающиеся бои за перрадский плацдарм была отправлена третья волна десанта. Командование с обеих враждующих сторон в совершенстве овладело искусством отправлять войска в мясорубку. Военная машина работала отлажено, без перерывов; бой не утихал ни на минуту. В последнем отчаянном рывке примаверские солдаты пробились к вражеским зенитным батареям.

В 02:37, на позициях, где стояли анлитанские орудия ПВО, раздались первые автоматные очереди. У подступов к батареям вспыхнули яростные бои, растянувшиеся на целых полчаса. В 03:02 первая линия защиты была прорвана. Примаверские солдаты устремились внутрь вражеских позиций.

В 03:06 странные чёрные клубни, растущие по всей равнине, начали пульсировать. В 03:10 они взорвались – бесшумно, с пугающей синхронностью. По воздуху разнеслись мириады чёрных спор. Они проникали даже через фильтры противогазов. Тот, кто вдыхал их, испытывал тошноту и головную боль, его ноги подкашивались. Вскоре после этого человек начинал видеть галлюцинации.

В 03:13 бой утих – везде. Вместо выстрелов теперь раздавались кашель и стоны. Роняя винтовки, солдаты падали на землю, к мертвецам. Их рвало. Мучимые кошмарной мигренью, они кричали. Многим привиделась одна и та же галлюцинация: падающий с неба оранжевый снег. Это видение не покидало их ещё три дня.

Из тех, кто в ту ночь отравился спорами, 13% умерло прямо там, на поле боя. Ещё 15% скончались в госпитале. 39% сошли с ума. 33% потеряли память. Рику Хэмсону повезло – он оказался среди последних.

На укреплённых позициях, защищавших подступы к батареям ПВО, стояла мёртвая тишина, изредка нарушаемая чьим-нибудь стоном. Те, кто были живы, мало чем отличались от трупов. Не слышалось ни единого выстрела. Зенитки молчали. На весь ближайший час, пока споры в воздухе не погибли, равнина под Перрадой вымерла.

Затем на поле битвы слетелись стервятники. Не птицы — люди. Двое анлитанских солдат. Все лежали, как мертвецы, а они были живы и полны сил. Откуда они пришли, Рик не знал. Его это вообще не волновало. Он лежал, раскинув руки; каждый вдох давался с трудом. Перед глазами плясала оранжевая рябь.

Анлитанцы шагали по усыпанной телами земле, переговаривались между собой; их голоса гудели из-под противогазов. Они шли, осматривая поле битвы, и добивали выживших примаверских солдат. Они стреляли и смеялись.

Смеялись. Выстрел, а за ним — короткий смешок. Будто мальчишки стреляют из рогатки. После пройдут чуть дальше, и опять: выстрел, короткий смешок.

Правой рукой Рик нашарил винтовку.

«Вам весело? Убиваете и смеётесь?»

Тело отказывалось подчиняться. Но когда он его слушал? Беспощадно, резко он поднял себя с земли — словно кукловод дёрнул за нити. Неловким, даже беспомощным движением Рик сорвал с потного лица противогаз. Всё равно не помог. Зато дышать стало чуть легче.

В висках шумела кровь, оранжевый снегопад в глазах превратился в настоящую метель. Но он всё равно видел их – пусть всего лишь силуэты, смазанные пятна – но только это ему и нужно было. Вот они. Стреляют и смеются.

Тело работало, как старый мотоцикл. Ярость – движок. Ненависть – бензин. Он выдыхал её чёрный дым, как выхлопной газ. Внутри щёлкнуло, словно включилась следующая передача, и вот тело двинулось вперёд – медленно, неумолимо. Возможно, в ту ночь он видел каким-то иным зрением, потому что ни галлюцинации, но головокружение не мешали ему. Оранжевая рябь застилала глаза, а он даже не целился особенно – просто спустил курок, и пуля как будто сама нашла цель.

 Сквозь гул в ушах прорезался вопль боли. Анлитанец упал на землю и скрючился, держась за живот. Его товарищ вздрогнул и заозирался по сторонам, нелепо размахивая винтовкой. Вся стать и храбрость улетучились в один миг, стоило ему столкнуться с реальным противником.

При новом выстреле винтовка Рика дала осечку. Но его это не волновало. Не страх – одна лишь ненависть, и ничего более. Он не чувствовал ног, тело словно ехало по рельсам. Ни звуков, ни цветов – только этот анлитанец в своём мерзком белом противогазе. Тот выстрелил раз или два, промахнулся, а затем, отступая, споткнулся о труп и неловко упал на землю.

Снова щелчок внутри. Следующая передача. Невидимая рука жмёт на газ, движок рычит – и вот тело наливается силой. Бензин ненависти струится по трубкам артерий, изо рта клубом чёрного дыма вырывается яростный крик. Пинок – и винтовка анлитанца, кувыркаясь, летит прочь. Рик наваливается на противника сверху, с сильным замахом бьёт прикладом. Противогаз слетает с анлитанца, открывая искажённое ужасом лицо. Молодое лицо, совсем мальчишеское. Но Рик неумолим; мотор ярости ревёт внутри него, он бьёт вновь и вновь – со всей ненавистью, прямо между глаз.

Анлитанец затих после третьего удара. Рик поднялся с него, хрипло дыша, и плюнул в кровавое месиво, некогда бывшее лицом. Он с ненавистью пнул распростёртое тело. Ему много раз говорили о том, как трудно убить в первый раз, о том, как лицо противника впечатывается в память. Но всё это оказалось ложью, слезливой выдумкой любителей брататься. Рик убил, потому что ненавидел, и ни разу в этом не раскаялся. Он превратился в одного из тех зверей, которых так презирала Тереза Логос.

Впрочем, Рик уже не вспомнит Терезу Логос. Он вообще никого не вспомнит. Всё, что останется в его голове, когда он придёт в себя в госпитале святой Мерседес – это собственное имя. И больше ничего.