Застрявший на удалёнке

Часть 1. Хафиза

Приёмный зал центра медицинских исследований выглядел безлюдно. Странно, поувольняли что ли всех? Лишь за стойкой одиноко стояла девушка-азиатка, видимо, из новеньких, раньше её не видел.

— Здрасьте, я пришёл на сканирование, — обратился я к ней. Девушка повернулась ко мне, окинула оценивающим взглядом.

— Что, разочарованы? Я не тот, кого вы ожидали? — снова заговорил я. — Знаю, изначально раструбили, что первым в мире человеком, прошедшим полное сканирование мозга, будет сам Старик. Но потом, видимо, у основателя корпорации нашлись дела поважнее, и к вам отрядили зама по науке — Вайнберга, он же мой шеф. Но и у того с утра что-то там стряслось. Короче, Вайнберг не смог приехать и отправил меня. Так что вам придётся довольствоваться мозгом самого обычного учёного.

— Я... — девушка смутилась, — я тут совсем недавно, и честно говоря, всё ещё не привыкла. Тут так часто всё... меняется.

— Не привыкли ещё к нашему бардаку? Это всё из-за политических игрищ, в которые вечно встревает руководство. Не обращайте внимания. Главное, что дело будет сделано. Будет создана первая полная цифровая модель мозга человека, пусть даже и такого непутёвого как я, — я попытался изобразить самоуничижённую улыбку.

— Не говорите так, — она вдруг посмотрела мне прямо в глаза, — я вижу, вы хороший человек, может быть, даже гораздо лучше, чем... — она многозначительно запнулась. — А скажите, — её глаза вдруг заблестели, — наверно, это очень круто быть первым человеком, который обретёт это...

— Что же за «это» я обрету? Договаривайте уж, — я облокотился на стойку и разглядел её поподробнее: милое личико, словно наливная ягодка, густые брови, тёмные, почти чёрные глаза, радужка которых не сильно отличалась по цвету от зрачка, но такие живые и задорные. «Хафиза» — прочитал я имя на табличке, прикреплённой к её медицинскому халату.

— Как что? — удивилась она. — Конечно же, вечную жизнь! — её лицо словно просияло.

— Ну, скажете тоже, Хафиза, — услышав своё имя, она будто бы немного смутилась, — до вечности, а уж тем более до жизни тут ещё как до Пекина. Скажу вам как специалист, пока что все эти модели — довольно бестолковая вещь. Вот смотрите: мой скан мозга со всей топологией соединений и весами займёт три петабайта информации. Для этих данных понадобится огромная серверная стойка, до потолка набитая дисками. Одного электричества она будет потреблять как десять электрочайников. Если, положим, вы захотите просто считать всю эту информацию, то в лучшем случае на это уйдёт несколько часов. А для того, чтобы смоделировать всего один шаг распространения электрических сигналов, вам придётся всю эту структуру держать на каком-то неимоверно мощном сервере и раз за разом просчитывать состояние всех моих ста миллиардов нейронов. Пока этот сервер смоделирует распространение сигнала всего на один шаг, пройдут многие часы. То есть, если это моё сознание и будет работать, оно будет это делать ну ооочень медленно. К примеру, на моделирование вот этой нашей с вами беседы уйдёт вся мощность нашего корпоративного датацентра до конца десятилетия, — в этот момент я наконец обратил внимание на реакцию собеседницы и заметил, что моя ягодка вся как-то поникла и поблёкла.

 

«Чёртов гик, опять стал грузить девушку своей заумью и в который раз всё испортил!» — мысленно обругал я сам себя.

— Но насколько я знаю, мощность компьютеров удваивается каждые сколько-то там лет, — сказала девушка, уже как-то холодно и отстранённо. Видно было, что беседа с заумным технарём, который видит во всём только нудные проблемы, больше не казалась ей крутой, как и он сам.

— Мы уже почти упёрлись в непреодолимый барьер, — продолжал я рыть себе яму. — Не удастся миниатюризировать транзистор меньше размеров атома, так что в обозримом будущем особого прорыва не предвидится, разве что незначительные эволюционные улучшения архитектуры, — после этих слов стало понятно, что все мои надежды окончательно похоронены.

— Вот, выпейте, — Хафиза протянула мне большой картонный стакан, — это контрастная жидкость для подсветки мозга при сканировании. Через полчаса вами займётся анестезиолог, а пока вы можете посидеть у нас в холле, посмотреть телевизор, — в её словах теперь не было ничего кроме официальной заученной любезности.

— Телевизор? Очень хорошо! — я выпил холодную тошнотворную парамагнитную взвесь и отправился в холл на диванчик смотреть телевизор. Там показывали типичную подборку новостей: карантин, вызванный новым штаммом вируса, какой-то неизученный метеорит летит в сторону Земли, полиция разогнала массовые выступления протестующих. Всё как обычно.

Потом анестезиолог вколол мне укол, который должен был полностью меня вырубить на целых десять часов, и я лёг внутрь сканирующего томографа стоимостью в двести миллионов долларов. Всё это время мою голову не покидали печальные мысли: мне уже за тридцать, и да, я, кажется, неплохо зарабатываю. Но я совсем один, и живу на съёмной квартире, в бетонном муравейнике, без своего угла и, по сути, без близких людей рядом. Разве об этом я мечтал в самом начале?

Потом, видимо, наркотик начал своё действие, и я ощутил себя погружённым в вязкую темноту, находясь в которой мне отчего-то было очень приятно думать об этой девушке у стойки. О Хафизе. Этот её сияющий взгляд, наполненный какой-то многообещающей энергией. Мне представлялось, как бы всё могло обернуться, если бы я не был таким идиотом. Если бы я умел нормально знакомиться и общаться с девушками, как это делают все нормальные парни. Может быть, этот огонь в её глазах удалось бы сохранить, и мы бы были вместе? Я держался за эту мысль, падая в чёрную мягкую вату.

 

Часть 2. Достаточно усердный работник

 

Когда я очнулся, за окном был солнечный летний день. Я лежал на кровати посреди незнакомой просторной комнаты. Похоже, это была то ли вилла, то ли ранчо. За распахнутым окном, насколько хватало взгляда, простиралась бескрайняя степь. Меня, городского жителя, больше всего удивила полная тишина за окном. Лишь ветер трепал белые занавески. Я сел на кровати и огляделся. В этот момент в комнату вошёл мой шеф — Вайнберг. Он был в своём обычном сером деловом костюме, но без галстука.

— Очнулся, ну наконец-то! — выдохнул он, энергично протягивая руку для приветствия.

— Что со мной произошло? — первым делом спросил я.

— Да, во время сканирования анестетики вступили в реакцию с контрастной жидкостью, твой мозг слегка переклинило. Ты ещё какое-то время можешь ловить глюки, замечать всякие странности, но это пройдёт. Рассосётся, —он улыбнулся открыто и доверительно.

— И куда вы меня привезли? Это что, какой-то загородный санаторий? — я кивнул в сторону окна.

— Да ну, скажешь тоже, санаторий! — Вайнберг расхохотался. — Скажем так, дружище, это один из активов нашей компании. В своё время его прикупили для представительских целей, обиходили, а вот теперь — он пригодился. Ты тут ещё некоторое время поживёшь, — шеф ободряюще похлопал меня по плечу, — кой-какие твои вещи мы уже сюда перевезли.

— Постойте, как-то всё это странно, — я свесил ноги с кровати, и они тут же попали в пушистые тапочки, точь-в-точь такие же, как были у меня дома. — Ведь я прекрасно понимаю, что контора не будет просто так переводить научного сотрудника в специальное загородное имение, чтобы он там просто пожил некоторое время. Как же моя работа, мой отдел? Что вы не договариваете?

Лицо шефа сделалось скорбным.

— Пока ты лежал в отключке, кое-что произошло, — отрезал он. — Этот проклятый долбаный вирус. Мы оказались в самом его эпицентре. Часть твоей команды уже на том свете. А оставшихся нам пришлось сократить. Нас вынудили. Я чудом уговорил Старика оставить тебя в штате. Так хотя бы у нас останется надежда, что, когда всё это схлынет, мы снова сможем набрать людей и продолжить твои исследования. Вот так, — он развёл руками. — В город, короче, тебе пока нельзя. Кругом кордоны, пропуска в конторе есть всего у нескольких человек. Но тебе никуда и не надо ездить. Я сам тебе буду завозить всё необходимое раз в неделю. Пока не закончится карантин. Кстати, — он повернулся к двери, — не всё так для тебя плохо в этом дрянном мире. Смотри!

И тут у меня ёкнуло сердце, потому что в комнату вошла... она. Та самая восточная девушка из приёмной, Хафиза. Только теперь она была одета в пушистый оранжевый халатик, и выглядела совсем по-другому — как-то уютно, по-домашнему. И её глаза! В них снова был этот огонь восторга.

— Понимаешь, не хотела отходить от тебя с того самого момента, как узнала, что ты не вышел из наркоза, — пояснил шеф. — Уж не знаю: то ли так сильно у неё развито чувство медицинского долга, то ли просто запала на тебя, — он еле заметно мне подмигнул. — Короче, мы решили отправить её с тобой. Пусть, как говорится, присмотрит, поухаживает. Тем более, лабораторию, где она работала, тоже расформировали, делать там нечего, — словно соглашаясь с его словами, девушка, улыбаясь, подошла к моей кровати.

— Да, но и работу, друг, никто не отменял! — спохватился шеф. — О прежней научной деятельности для тебя сейчас не может быть и речи, но кое-что у нас всё же есть, — он пододвинул в мою сторону картонную коробку из-под бумаги для принтера, которая оказалась под завязку набита чёрно-белыми распечатками. — Короче, это вояки обучают какую-то систему распознавания, и им нужны размеченные датасеты из картинок. Всё очень просто: берёшь из коробки распечатку, вот здесь — тебе мешок с маркерами. Определяешь на распечатке контур человека. В кадре могут быть и два, и три человека. Тщательно обводишь все контуры красным маркером. Как обработаешь все распечатки, складываешь их обратно в коробку и потом передаёшь всё это мне, — видимо, заметив недоумение на моём лице, он сразу же добавил:

— И не говори, я сам от всего этого тихо охреневаю. Но контора сейчас готова ухватиться даже за такую работу. Нам бы хоть как-нибудь пережить эти времена. Да, главное: деньги ты будешь получать по старой ставке, как руководитель научного отдела. А плюс к тому — бесплатные продукты и всякое там мыло с туалетной бумагой от меня. По-моему — весьма неплохое предложение, — он направился к выходу, схватил по пути со стола яблоко и смачно откусил его. — Мне пора. Я и так тут с тобой провозился, а у меня ещё воз и маленькая тележка. В общем, не скучай тут!

Я подошёл к окну и увидел, как огромный чёрный пикап Вайнберга уже пылил по щебёночной дороге, одиноко извивающейся посреди степи. Слишком хорошо я знал этого проныру. Достаточно хорошо, чтобы понять, что он сказал мне не всю правду. Что-то во всей этой истории было не так. Но что?

Мои размышления прервала Хафиза.

— Всё в порядке? — спросила она, тоже глядя в окно.

— Да всё просто отлично. Честно, я благодарен, что ты тогда не бросила меня, а осталась тут. Нет, это я совершенно серьёзно, — добавил я, заметив, как она лукаво улыбнулась. — А что насчёт того, ну тогда перед сканированием, то я не хотел тебя грузить. Но просто так всегда получается, будто бы я неуклюжий зануда. В смысле, я не хотел бы между нами всё опять испортить, и на будущее просто знай, что я не такой.

— А какой ты? Покажи! — с этими словами она распахнула свой оранжевый халатик и скинула его на пол. Теперь она стояла передо мной полностью обнажённой. В моём мозгу словно прогремели тысячи взрывов. Да она была просто идеальна! Я смотрел и не мог поверить, что вижу всё это прямо перед собой, своими собственными глазами. Да, вся предыдущая жизнь в плане женщин меня не особо баловала. От восторга у меня даже перехватило дыхание. Но она, видимо, решила поднажать ещё. Её кисти закружились, выписывая узоры, а животик стал ритмично извиваться, так что бедра заходили взад-вперёд. Кажется, я где-то такое видел... Ах да, танец живота! От всего этого изгибы её тела, и без того впечатляющие, стали бесконечно дразнящими. Я взял её за бёдра, и она послушно, подчиняясь моим рукам, стала ритмично дёргать тазом взад-вперёд, словно пытаясь потереться об меня. Её полные губы были приоткрыты, а тёмные, почти чёрные глаза, казалось, заглядывали прямо мне в душу. Но тут произошло то, чего я опасался больше всего. Мой организм не выдержал такого эротического напряжения, и всё закончилось, даже не успев начаться.

Я смотрел на тёмное мокрое пятно на своих штанах и с ужасом чувствовал, как предательски краснеют мои уши.

— Слушай, я не хотел так, честно, — затравленно пролепетал я. — В этом виновато...

— Да, а как ты хотел? — с улыбкой прервала меня она. — Главное скажи, тебе понравилось? Тебе со мной приятно? — я задумался. Почему-то раньше проблему взаимоотношений с женщинами я никогда не рассматривал под таким прямым углом.

— Вообще да, — признался я. — Если быть точнее, то очень приятно.

— Остальное всё неважно. Ведь дальше тебе будет ещё приятнее, — она лукаво улыбнулась, увлекая меня за собой в спальню.

На следующее утро, обессилевший и довольный, я вылез на улицу после позднего завтрака и развалился на скамейке деревянной беседки, что стояла за домом. Жизнь была прекрасна. В кои-то веки мне не хотелось ни о чём думать. Лучи солнца пробивались сквозь мои прикрытые веки. Внезапно среди этого сияния возникла моя бесподобная Хафа. Одета она была в спортивный костюм. Весь её вид излучал собранность и деловой настрой, а под мышкой белела пачка бумаг.

— На, — сказала она, кладя распечатки на столик передо мной и протягивая мне красный маркер.

— Это зачем? — я удивился, поскольку к этому моменту у меня уже напрочь вылетел из головы разговор с боссом.

— Твоя работа, — настойчиво улыбнулась Хафиза. — Но поскольку из нас только ты один работаешь, это теперь наша работа.

— Работа... — я посмотрел на часы — был уже двенадцатый час. — Что ж, довольно справедливо. Почему бы и не поработать? — я снял колпачок с маркера и взял первую распечатку. На чёрно-белом снимке был изображён забор. Какой-то грубый деревенский дрын. На первый взгляд здесь вообще не было людей. Но если приглядеться... В просветах между досками выглядывали две пары детских глазёнок. При более тщательном рассмотрении были различимы и их тела, и пальчики, держащиеся за доски. Действительно, тривиальный алгоритм распознавания на такой картинке облажался бы по полной. Я довольно точно обрисовал два детских контура, и уже было хотел отложить распечатку, как увидел третью пару глаз, слева внизу. Видимо, это был совсем малыш, года полтора. Мой маркер снова заскользил по бумаге. Вполне удовлетворив свой перфекционизм, я отложил в сторону листок с тремя старательно нанесёнными красными контурами. Взял следующий — тут было совсем просто! На снимке, сделанном сверху, был изображён мужик в арестантской робе, лежащий в густой траве. Его контур я обвёл всего за полминуты и отложил уже второй лист в стопку готовой продукции. Сколько всего бумаг в этой пачке? Штук двести? Если так, то я только что вот так запросто обработал целый процент от сегодняшней нормы. Честно говоря, работа — не бей лежачего. А если учитывать сумму, которую мне за неё платят, то это просто работа мечты. Размышляя о том, как мне несказанно повезло почти по всем фронтам, я отпил пару глотков из бутылки с газировкой и неспешно взял третий лист.

 

Часть 3. Безоблачные будни и внезапный безумец с чердака

 

Так они и потянулись, один за другим, наши беззаботные дни. С утра я садился за работу и размечал очередную пачку фотографий. А ночью Хафиза воплощала в нашей спальне то, что я мог раньше видеть разве что только в самых смелых порнороликах. В конце недели непременно приезжал на своём внедорожнике Вайнберг и снабжал нас всем необходимым из продуктов и промтоваров — всё это он методично закупал в городе и привозил нам в больших белых пакетах. Конечно, он мог привезти что-нибудь и из одежды, если требовалось. Так что недостатка ни в чём мы не испытывали. Разве только что в развлечениях. Да, с развлечениями у нас было довольно негусто. Имелись старые фильмы на DVD, даже работал телевизор.

Впрочем, телевизор достоин того, чтобы я о нём упомянул отдельно. Этот древний представитель уважаемого семейства Сони Тринитрон был подключён к системе спутникового телевидения. Но функционировал он избирательно — из всех каналов показывали от силы десять. Да и те каналы — Фильмы Диснея, Ретро кино, Ностальгия, Золотой фонд кинематографа, и ещё что-то в таком же роде. Короче, по всем ним крутили более или менее старые фильмы. Конечно, этого хватало для того, чтобы скоротать вдвоём вечерок за бутылкой виски. Но со временем мне до ужаса захотелось посмотреть новости. Пусть бы даже это были обычные убогие новости про локдаун, блокаду и кризис, лишь бы там показали хоть что-нибудь про жизнь в реальном большом мире!

На мои просьбы прислать специалиста по спутниковому ТВ Вайнберг сначала отшучивался, потом отбрёхивался, а потом и вовсе перестал реагировать. Мои собственные попытки всё починить привели к тому, что мы вообще чуть не остались без единственного телевизора. Так что со временем я прекратил свои поползновения. Тем более, что Хафиза говорила, что для неё отсутствие новостных каналов — это не проблема.

Тогда меня захватило новое увлечение — изучение окрестностей. Вначале я полагал, что в радиусе десяти-двадцати километров непременно должен найтись какой-нибудь населённый пункт, здание, ну или хотя бы место временного пребывания людей. Постепенно эта мысль так меня увлекла, что я начал по вечерам совершать регулярные прогулки — сначала по единственной щебёночной дороге, а потом и просто по степи, во всех возможных направлениях. Вскоре местность в радиусе десяти километров была досконально мною исследована и оказалась на удивление однообразной и несодержательной. И тогда я начал пробежки. Выбегал я ранним вечером и возвращался уже на закате. Таким образом мне удалось расширить зону поиска до двадцати километров. Но результат был всё тем же — ничего интересного я так и не нашёл. Под конец я стал прибегать домой уже в полной темноте. В такие дни Хафиза неизменно стояла у ограды, в своём коричневом пончо. Руки её были скрещены на груди, а между её тёмных бровок пролегала мучительная складка. Обычно она ничего не говорила, но мне прекрасно было видно, что она волновалась за меня, что она страдала.

Кончилось это тем, что однажды, вернувшись домой уже ближе к полуночи, я застал свою зайку лежащей у ограды и держащейся за сердце. Когда я нёс её в дом, её губы шептали что-то бессвязное, руки и ноги стали холодными как лёд. До самого утра она так и не пришла в себя, а я стоял у её кровати на коленях, моля Бога, чтобы он оставил её со мной, чтобы не отнимал последнее, что осталось ценного в моей никчёмной жизни.

Наутро она, ослабевшая, встала и, шаркая ногами, пришла на кухню, чтобы приготовить мне завтрак, а я дал себе в тот день клятву навсегда прекратить эти бессмысленные исследования местности и больше без крайней необходимости никогда не отлучаться из нашего дома.

И дни снова пошли своей чередой. Очень много дней, которые практически ничем не отличались один от другого. Поначалу мы ещё ждали отмены карантина, но со временем смирились с тем, что её не будет, и даже воспринимали этот вечный карантин как нечто само собой разумеющееся. Календарей в доме не было, а как-то фиксировать прожитые дни я не сообразил, так что со временем я бы даже приблизительно не смог бы сказать, сколько времени мы прожили в этом доме: полгода, год, или может даже пять лет.

Так вот, в один из таких дней, лёжа в спальне, я заметил тихий, еле различимый стук. Он доносился откуда-то сверху. Если точнее, я этот стук слышал и раньше, но как-то не придавал ему значения: птицы, насекомые, ветви деревьев, задевающие стену — мало ли что может издавать такие звуки. Но в этот день я почему-то вспомнил свои занятия по морзянке. Три длинных – это в схеме для запоминания кодов соответствовало слову «О-кО-лО» - то есть букве «О». Дальше один длинный, точнее, сильный – это «ТАк» — буква «Т». Дальше было «КАК де-ЛА», то есть буква «К». Потом «ре-ША-ет» и снова «О-КО-ЛО». Следующий ритмический узор я забыл — это был один короткий и три длинных. «Элероники?» — нет, не то. Я положил поудобнее подушку, собираясь немного поспать. Как вдруг сквозь накатывающую дрёму меня озарило: «и-КРАТ-КО-Е»! Узор начал повторяться снова, и теперь буквы складывались в очевидное: «О-т-к-р-о-й!»

Как ошпаренный, я вскочил с кровати и подошёл к тому месту, где удары были слышны сильнее всего. Это был люк, ведущий на чердак. К нему поднималась лестница. Замка на двери не было, но замочные ушки кто-то замотал десятками витков толстой проволоки. В придачу всё это было покрыто толстым слоем пыли. За всё время пребывания в доме у меня ни разу не возникло желания возиться с этой дверью. И вот теперь с той стороны мне явно подавал сигналы запертый там человек. От ужаса у меня сразу похолодели руки: «как он мог там всё это время находиться и главное, как выжил?!»

— Эй, там кто-то есть? — крикнул я, забравшись на лестницу.

— Ну ты ж, сука, тупой! Я тебе уже с неделю барабаню, — раздался приглушённый голос с той стороны. Быстро размотав проволоку, я открыл люк. Из него на меня с нескрываемым интересом смотрел измождённый заросший человек.

—Вы кто? — первым делом спросил я.

— Кто я? Нормально. То есть ты меня совсем не помнишь? — с досадой уточнил он.

— Откуда я вас могу помнить? Но прежде всего, я хотел бы прояснить главное, — я подождал пока он спустится по лестнице, — я вас туда не запирал!

— Отлично, значит снова здорова. Опять придётся всё начинать с нуля, — вид незнакомца не внушал доверия: скулы и подбородок были обтянуты тонкой кожей, борода спуталась, и в целом он имел вид безумца. Но, как ни странно, когда он начинал говорить, ему отчего-то хотелось безоговорочно верить, словно было в этом голосе, в этом взгляде что-то родное, хорошо знакомое.

— Прежде всего скажи: где сейчас ведьма? — внезапно спросил он.

— Ты имеешь в виду...

— Да, я имею в виду бабу твою. Она не должна меня тут увидеть, ни в коем случае!

— Хафиза сейчас внизу, наверно на кухне, а что такое?

— Запомни, тебе нельзя ей доверять, это была бы большая ошибка, — мужик перешёл на быстрый шёпот. — Она даже не человек, это... просто механизм контроля, такой же, как и Вайнберг, как и весь этот дом. Человек здесь — только ты. Да и то не совсем... Так что тссс! Говори шёпотом, понял?

— Да. Но... — прошипел я.

— Никаких «но»! Как давно ты сюда заселился?

— Полгода-год...

— Потрясающая точность! — незнакомец потряс головой. — Веди календарь. — и потом снова быстрым шёпотом:

— Я всё понимаю, первые годы любовь-морковь, она тебя взяла на передок, а ты оказался слаб на это дело, но так вечно продолжаться не может, ты ведь понимаешь. Рано или поздно тебе станет очевидно, что она — никто, просто отражение твоих желаний и воспоминаний. Просто орган контроля. И как только ты это поймёшь, лучше будет от неё тут же избавиться. Я вот своей голову отрезал — и в подвал, — сверкнув глазами, он с победным видом указал на дверь люка вверху, — ощущение, знаешь, как будто скрученный садовый шланг ножом перерезаешь, нет никакой достоверности действия. И это тоже верно: откуда ей взяться, ты же не убийца!

От этих его слов меня аж всего передёрнуло. Было очевидно, что человек сошёл с ума от долгого пребывания взаперти. Неизвестно, убивал ли он кого-то реально или же только в своём воспалённом воображении, но ему явно требовалась помощь психиатра, а до очередного приезда Вайнберга оставалось целых пять дней. Но главное, этот мужик был почему-то дико зол на Хафизу. Непонятно, связана ли она как-то с его заточением или нет, но оставлять её в одном помещении с этим безумцем было явно небезопасно.

— Постойте, — я попытался говорить как можно спокойнее, — вы хоть можете мне сказать, как вас зовут? — незнакомец вылупился на меня как на идиота. — Ваше имя, — ласково повторил я.

— Ты что, дурилка, до сих пор так ничего и не понял? — он сказал это снисходительно-насмешливо, так обычно разговаривают с малыми детьми. — Я — это ты! Ну а ты — это я.

— Ну точно, «... и ничего не надо нам»! — процитировал я песню и тоже снисходительно улыбнулся.

И тут снизу послышались шаги Хафизы:

— Любимый! Ты мне не поможешь?

— Сейчас, родная, через минуту! — ответил я как можно более беззаботным тоном.

— Тьфу ты, «сейчас, родная», — гадко передразнил меня незнакомец, — неужели когда-то я был таким же соплежуем? Короче, слушай, — он снова быстро зашептал, — знаю, это всё тяжело сразу переварить, если сейчас пережать, ты можешь даже отрубиться, так что я не стану перегружать тебя информацией, а просто пойду к себе домой, — он указал на дверь люка, — в следующий раз я возьму тебя с собой, покажу тебе, насколько глубока кроличья нора, и ты получишь на руки все доказательства! — в его глазах снова засияла гордость победителя. — Но пока вот тебе на затравку: твой телевизор. Он ведь показывает только несколько каналов из первого десятка, где крутят всякое говно? — я напрягся: откуда этот хмырь мог знать про неисправность моего телевизора? Уж не спускался ли он тайком вниз? — Так вот, — продолжил мужик, — есть читерская возможность заставить этот телевизор показывать настоящие, неотцензурированные каналы! Не я это нашёл, другие. Ты ведь можешь на пульте в качестве номера канала набрать число любой длины, правильно? Так вот, у этого телевизора имеется цикличность в десять тысяч. Набери номер канала десять тысяч один — один-ноль-ноль-один — и ты всё поймёшь. Ну, или если хочешь совсем охренеть — то сорок семь-ноль-ноль-один! Иди и посмотри, а мы встретимся с тобой здесь ровно через неделю, — он по-отечески похлопал меня по плечу, после чего скрылся за дверью чердачного люка. Я обратно замотал за ним проволоку. Просто на всякий случай.

Хафиза ждала меня на кухне. При виде её хрупкой беззащитной фигурки у меня заныло сердце. Нет, какие бы там фокусы ни показывал этот незнакомец с чердака, если я увижу, что он хоть немного угрожает ей, то это именно его горло я перережу как садовый шланг!

 

Часть 4. Чёртов телевизор

 

А ещё у меня дома был телевизор, который очень любил показывать классику мирового кинематографа... Этим вечером секса с Хафой не было. Я пошёл в гостиную «засыпать под телевизор». После полуночи, когда жена уже точно уснула, я с довольно скептическим настроением включил тот самый, десять тысяч первый канал. К моему удивлению, вместо обычной чёрной ряби там были... наконец-то новости! Сначала я было обрадовался, но потом заметил, что это были новости в записи, точнее весь канал показывал запись за тринадцатое июня. То есть, за неделю до моего полного сканирования. И события были мне хорошо знакомы: снова вводился карантин, Китай готовился к войне, а из облака Оорта летела неизвестная комета. Я ткнул в следующий канал — там было то же самое тринадцатое июня. Под эти незатейливые репортажи про конкурс робототехники, про дорожную реформу у меня словно отлегало от сердца. Мне будто бы удалось вернуться на минутку в мою прежнюю, нормальную жизнь.

Памятуя слова бородатого чудака про десятитысячный период, я набрал номер 20001. И да, это были снова новости центрального канала, но теперь за четырнадцатое сентября, а значит...

Так и есть, на семьдесят тысяч первом канале шли те самые новости, что я смотрел прямо перед сканированием в лаборатории. Выходило, теперь я мог узнать всю ещё не известную мне историю — но до какого предела? Я вкрутил четырнадцать тысяч — плюс одна неделя: «В Белфасте митинги протеста против карантинных ограничений перешли в вооружённые столкновения. К неопознанному метеориту, названному в честь открывшего его астронома Майков, снаряжается специальный летательный аппарат, который должен отклонить его траекторию от Земли».

Недолго думая, я набрал сразу двадцать восемь тысяч — ещё плюс две недели:

«В Белфасте ликвидированы последствия вооружённых столкновений. Космический корабль, направленный к метеориту Майков, приблизился к нему на расстояние прямой видимости, после чего бесследно пропал», — дальше гости в студии рассуждали о том, какие это будет иметь последствия, ведь как выяснилось, Майков — это почти правильный цилиндр длиной в километр и в сечении как стадион, и его курс пролегал прямиком на Землю, так что ничего хорошего это не сулило.

Всё это походило на остросюжетный сериал. С той лишь разницей, что его финал я приблизительно себе представлял — Земля-то как-никак осталась целой до сего дня. Что там ещё говорил этот мужик? Сорок семь тысяч? Должно быть, там находится финал этой истории. Я набрал номер канала и устроился поудобнее.

В середине кадра была журналистка. Она стояла на берегу залива. У неё за спиной, над морем, зависла какая-то чёрная плоская махина, действительно размером со стадион. Вся набережная была заполнена зеваками, пришедшими сюда всеми семьями, с детьми, словно на праздник.

— Как мы сообщали ранее, астероид Майков, оказавшийся инопланетным космическим аппаратом, на подлёте к Земле расстыковался на сорок независимых модулей, и сейчас мы видим один из них, зависший над Балтийским заливом, — ведущая говорила взволнованно, ветер трепал её волосы цвета соломы. — Что будет дальше, мы, к сожалению, не знаем — связаться с пришельцами по каналам радиосвязи пока не удалось. На случай агрессии инопланетян приведены в боеготовность ракеты с тактическими ядерными зарядами. Правительство полагает... — в этот момент в корабле, висевшем над морем, словно кто-то нажал на кнопку слива — створки внизу открылись, и прямо в море полетели потоки бесформенной белёсой массы, которые, ударившись об воду, резко изменили направление и ринулись в сторону камеры.

— Ты видишь? Снимай это! — крикнула журналистка оператору, отходя в сторону. Буквально через минуту эта масса достигла берега. Теперь было видно, что это не единое целое, а просто большое количество извивающихся белых то ли змей, то ли червей. У них были плоские тела с твёрдой костяной оболочкой, на голове блестели маленькие чёрные глазки. Двигались они наподобие змей, но довольно быстро.

— Мы присутствуем при эпохальном событии, — явно волнуясь, сказала девушка, — сейчас произойдёт первый в истории человечества контакт с инопланетной цивилизацией! — когда черви приблизились уже метров на двадцать, те, что ползли первыми, открыли свои пасти и выстрелили. Сразу несколько костяных шипов пробили насквозь голову тележурналистки, и их острые концы вышли со стороны затылка. Камера продолжала снимать. Видно было, как несколько червей проворно залезли в рот уже умершей девушки и полностью скрылись внутри неё. Остальные ринулись к оператору. Раздался крик, и изображение завалилось на бок. Теперь на экране видно было, как к чёрной махине корабля, оставляя широкий инверсионный след, приближается ракета. Но, не долетев с сотню метров, она, похоже, взорвалась, потому что экран стал на какое-то мгновение абсолютно белым, после чего появилась заставка.

— Вы сами видели происходящее, и нам к этому просто нечего добавить, — теперь на экране была студия с двумя ведущими утренней развлекательно-новостной программы — мужчиной и женщиной. Видно было, что они до смерти перепуганы. Послышались удары. Один, другой. Удары были такой силы, что сотрясались стены студии.

— Господи, помилуй нас! — телеведущая быстро перекрестилась. За кадром что-то захрустело, раздались вопли, и перед тем, как картинка навсегда погасла, промелькнуло характерное шипастое тело белого червя, заползшего на стол.

По экрану пошла чёрная рябь. А я лежал и смотрел на эту рябь. Так и пролежал до утра, не способный ни на что — даже на то, чтобы нажать кнопку питания.

 

Часть 5. Разговор с собой

 

— Ты, наверно, догадываешься, что я эти новости за неделю уже сто раз пересмотрел, и что у меня появились к тебе несколько вопросов?! — набросился я на бородача, когда тот спустился из своего люка.

— А, вижу, новости тебя впечатлили! Хорошо. Подозрительность несколько спала... — он с довольным видом погладил свою бороду.

— Ты мне лучше скажи, что в реальности произошло с Землёй, что с этими червями, что с людьми?

— Для тебя сейчас более важный вопрос — это не «что с Землёй?», а «где я нахожусь?», — возразил он. — Потому что то, что ты видишь вон там, — он указал за окно, — это далеко не Земля!

— А что это?

— Если я тебе сейчас просто отвечу — ты не поверишь. А потому ты должен посмотреть. Пойдём со мной, — с этими словами он полез обратно в свой люк в потолке. Нельзя сказать, чтобы мне было легко пойти за ним. Где-то в подсознании я понимал, что там мне предстоит узнать нечто такое, что напрочь перевернёт все мои понятия о мире и о себе самом.

Собравшись с духом, я всё же поднялся наверх и очутился... в подвале. Мне несколько раз доводилось спускаться в подвал моего дома, и это была его точная копия. Во всяком случае, отопительный котёл, трубы и стены выглядели точно так же.

— Зачем было делать на чердаке подвал? — озадаченно спросил я, ступая на земляной пол.

— Лучше спроси, зачем было делать на чердаке вот это, — ответил мой спутник, поднимаясь по лестнице наверх, — и я пошёл за ним. То, что я увидел, было отчасти логичным, но никак не укладывалось в моей голове: из подвала я поднялся на первый этаж моего дома! Я выглянул в окно — за окном всё так же светило солнце и еле колыхалась от лёгкого ветерка трава. Я зачем-то вышел наружу, ступил на землю, посмотрел в бескрайнее синее небо.

— То есть получается, весь мой мир помещается вон там? — я указал пальцем вниз.

— Ага, — не сдержал улыбки бородач, — прости, просто ты каждый раз так одинаково этому удивляешься. На самом деле, этот мир не такой уж и большой. По форме он как блин. В диаметре — пятьдесят километров. А в высоту — всего десять метров. Крыша твоего дома уже в этот мир не помещается, снаружи ты просто видишь её проекцию, как и проекцию солнца, неба и звёзд. Ты мог бы сам это подметить, если бы был понаблюдательнее. Смотри! — он поднял с земли камень, хорошенько размахнулся и кинул его вверх. Достигнув высоты крыши дома, камень вдруг исчез из виду. Потом, через секунду, он снова появился на том же уровне, ровно в том месте, куда его должна была привести траектория полёта, и плюхнулся на землю.

— А у тебя, получается, там тоже...

— Да, и у меня там тоже — следующая копия нашего мира. И то же самое над ними, и под тобой, и под теми, кто под тобой. Изначально это совершенно идентичные копии, с одним и тем же... — он снова запнулся и вопросительно посмотрел на меня.

— Человеком? — закончил я его фразу.

— Верно, с одним и тем же человеком. Который проснулся прямо после полного сканирования головного мозга и не помнит, как он сюда попал. Просто, потому что...

— Он и есть этот самый скан головного мозга? — продолжил за него я. Теперь я смотрел на собеседника совсем по-другому. Странно, как мне раньше не бросилось в глаза то, что мы с ним одного роста, у нас одинаковый цвет глаз, цвет волос, одинаковые интонации, даже голос. Не было сомнений — это был я. Но Господи, каким же потрёпанным и измученным этот я выглядел!

— Как же мы будем друг друга называть? — спросил я.

— О, это просто. Тебе надо загадать какое-нибудь число.

— Загадал.

— Ты загадал сорок семь. Так?

— Да, так...

— Теперь придумай следующее число, только постарайся быть пооригинальнее.

— Придумал.

— Какое?

— Восемьдесят восемь.

— Хорошо, — он задумался, видимо, что-то припоминая. — Такого ещё не было. Ты будешь называться Восемьдесят восьмым! А я — Сорок седьмой, — он протянул мне руку.

— Приятно познакомиться, — сказал я, — а что, было так много других...

— Прямо до тебя подо мной был четырнадцатый. Упёртый парень. Сверху надо мной сейчас Девяностый. Ну и так далее. Стопка миров — неизвестного размера. По большому счёту, проходы между мирами— это глюк модели. То ли делали наспех, то ли мышление у них такое специфическое. Перелезть в верхний мир довольно легко — по лестнице. Но для этого надо, чтобы там кто-то докопался до двери, она придавлена слоем земли толщиной в полметра. Да и каждый раз надо убеждать тебя, идиота, размотать проволоку, ну и всё прочее. Так что получается довольно медленное путешествие, да и то в одну сторону.

В общем, пока никто не смог нащупать у этой стопки блинов ни дна, ни потолка. Есть предположение, что она вообще бесконечна. Мы называем её «стек» — потому что она устроена по принципу компьютерной памяти. Да, по сути, это и есть компьютерная память — под каждый мир выделена ограниченная область. Но по меркам вычислительной техники первой половины двадцать первого века — им доступны попросту чудовищные мощности.

— Ты хочешь сказать, мы находимся на сервере в далёком будущем? — с надеждой спросил я.

— Ха, фантаст! В светлое будущее захотел. Не, это не будущее, скорее это очень близкое к нашей жизни настоящее. Ты удивишься, если узнаешь, насколько оно близкое. И ты его вполне можешь увидеть. И видишь каждый день.

— Где?

— На распечатках, тех, что тебе якобы привозит якобы Вайнберг. Они и есть твоё единственное окно в реальный мир, — его взгляд помрачнел.

— Постой, так в чём тогда суть этих распечаток? Зачем их спускают, я так понимаю, снаружи в наш стек?

— Вот это самый говённый вопрос из всех возможных вопросов, — теперь Сорок седьмой выглядел совсем подавленным. — Пойдём в дом, — он посмотрел наверх, — как-то слишком припекает.

 

Часть 6. Красный прицел

 

— Видишь ли, — говорил Сорок седьмой, развалившись на диване в своей гостиной и потягивая виски, — в отличие от тебя, я провёл в этом дерьмовом недомире уже много времени. Слишком много времени.

— Сколько, не томи! — не выдержал я.

— Сто тридцать семь лет. Нехилая цифра, да? Ты ещё не пережил и процента из той широкой гаммы эмоций опустошения, безнадёжности и отчаяния, что довелось пережить мне. Где-то уже ближе к сотому году на меня напало такое опустошение и безнадёга, что я решил наложить на себя руки. Нашёл верёвочку и это, того...

— Повесился?

— Да, именно так, повесился. Только не было никакого туннеля, как это обычно происходит у людей, никакой пустоты или света с ангелами. Я словно перетёк в другое пространство. Покинул одну ячейку и насильно залез в другую. И тогда я начал в этой ячейке осматриваться. И я понял, внутри какой сущности я нахожусь. Знаешь, это было что-то наподобие автоматического наводчика пулемёта в боевом роботе. И вот этим самым наводчиком и был я. Я жил внутри робота и у меня перед глазами было изображение прицела орудия. Дело происходило где-то в лесу. Шла перестрелка. Как я понял, перестрелка с партизанами. Временами из окопа кто-то выглядывал. Человек, — Сорок седьмой отпил из стакана, — и тогда вокруг этого человека тут же возникал точный контур, нарисованный красной линией, а моё дело было нацелить по этому контуру своё орудие, которое стрелялось какими-то странными шипами, желательно в голову, и нажать спуск. Мне не надо было рассуждать. Я просто знал, что красным обведена моя цель, и я просто делал это. Пока, наконец, не задумался: «Боже, что же я творю?! Сижу в инопланетной машине уничтожения и расстреливаю своих». В этот момент верёвочка, на которой я висел в своём мире, оборвалась, я рухнул на пол, начал дышать, и моё сознание постепенно вернулось обратно, прихватив с собой вот такую ценную информацию.

Теперь наступил мой черёд сделать глубокий глоток.

— Постой, так что же, получается, на Земле уже сотни лет идёт война? — спросил я.

— Нет, это совсем не так. Это мы здесь можем жить сотни лет. А в реальности за это время прошли всего лишь часы или дни. По моим расчётам — не больше месяца. Просто они ухитряются просчитывать наш мир, эмулировать наше сознание очень быстро, с тысячекратными скоростями. Вычислительная мощность у этих тварей просто неимоверная. Для тебя между получением и сдачей работы проходит неделя, а в реальности красный контур появляется за несколько миллисекунд. Видишь ли, им понадобилось идеальное устройство наведения на людей, и они здраво рассудили, что в качестве такого устройства лучше всего использовать человека. Ну а дальше они захватили нашу компьютерную инфраструктуру, всё проанализировали и добрались до единственной цифровой копии человеческого сознания — до твоей.

— А как же они, такие одарённые, не просекают, например, то, что мы таскаемся туда-сюда через дыру в их модели. Почему они не остановят вот этот наш с тобой разговор, ведь это поперёк всех их правил? — быстро вклинился я с очередным вопросом.

— Видишь ли, — задумчиво начал Сорок седьмой, — проблема в том, что ты рассуждаешь об этом в своём масштабе времени и в своей вселенной. А в их мире мы — как муравьи в стопке стеклянных муравьиных ферм. Причём муравьи, которые носятся чуть ли не со скоростью света. Может, они бы могли сесть и начать изучать на замедленной перемотке наше поведение — но на это ушли бы десятки их жизней. Вместо этого они, видимо, решили поставить программные барьеры в виде Хафизы и Вайнберга, которые бы нас направляли на путь истинный, да забить на всё это. Единственный критерий, по которому они нас оценивают — это насколько эффективно системе наведения удаётся поражать цели — людей. Когда ячейка даёт низкий процент поражённых целей — они попросту вычищают её и заливают начальное состояние.

— Так что же, выходит, мы за мрази такие, с этой нашей «работой»?! — я смял пустой пластиковый стаканчик в кулаке.

— Вот именно, — с каким-то затравленным видом подтвердил Сорок Седьмой.

— Да будь я проклят, если хоть ещё раз обведу маркером человека! Может тебя за твои двести лет и посетила какая-то особая житейская мудрость, но как можно обводить фломастером голову ребёнка, зная, что в следующую секунду её пробьют насквозь из шипомёта?!

— Нет-нет, не горячись, — попытался успокоить меня сорок Седьмой. — Для нас это — путь в никуда. Работу всё равно надо делать. Только ради неё ты тут и существуешь.

— Тогда остаётся один вариант — смерть! — с мрачной решимостью заявил я.

— Не лучший вариант. После смерти тебя заменят свежей копией, которая ничего не будет знать про этот мир. И эта копия будет без всяких вопросов годами обводить цели — как видишь, это ничего не решит. Кстати, твой предшественник, Четырнадцатый, был тоже дюже решительным. Предложил пойти на саботаж задания — обводить пустые пространства, деревья, а людей не трогать. Я предупреждал его, что добром это не кончится, что его халтуру легко вычислят. Не послушал, пошёл на этот... эксперимент.

— И что в результате?

— В результате на следующий день его дверь оказалась заперта — за ней уже был ты.

 

Часть 7. Труба

 

Весь следующий день я был занят поисками достаточно тяжёлого лома. Таковым оказался стальной столбик от калитки нашего дома. Я отломал от него петли и обмотал верхнюю часть изолентой, чтобы руки не натирало. Лопату я нашёл в сарае. Теперь я сидел на скамейке у дома, передо мной лежали лом и лопата, а жить мне оставалось какие-то считанные часы.

— Милый, что-то происходит? — раздался сзади взволнованный голос Хафизы.

— Да нет, милая, всё в полном порядке, — ответил я, не оборачиваясь.

— А почему ты уже второй день не берёшься за работу? Я волнуюсь.

— Этому есть очень простое объяснение. Пойдём, — я взял её за руку и привёл на кухню. — Смотри, — я вынул самый большой кухонный нож, схватил её за волосы и начал перерезать горло. Никакой реакции с её стороны не последовало, да и крови особой не было, — похоже, модель не знала, как отрабатывать такую ситуацию, и потому просто безропотно замерла.

— Тьфу ты! — я бросил отрезанную голову на пол. — И правда, словно садовый шланг перерезал...

Копать землю до чердачного люка было недолго — минут пять. Очистив дверь, я ударил по ней своим ломом. Но бил не в район замочных дужек, а с другого края — по петлям. Дверь была далеко не сейфовая, а из обычных досок и оргалита, так что после нескольких ударов она оторвалась и повисла на проволоке.

Я спустился вниз. Передо мною молча стояли двое: очередная копия меня и Хафиза. Хафиза поочерёдно поворачивалась то ко мне, то к моей копии — и явно затруднялась выбраться из этого цикла.

— Нет времени всё разъяснять, — быстро сказал я изумлённому себе. — Слазай наверх, сам всё поймёшь. Через один уровень живёт Сорок седьмой, он тебе растолкует все подробности. А её, — я показал на Хафизу, — лучше сразу убей. — Сказав это, я спустился в подвал. Ломать следующую дверь было не тяжелее и не легче первой. Ломать её было точно так же. Равно как и пятнадцать последующих дверей. Все копии себя я направлял за разъяснениями к Сорок седьмому, все копии Хафизы одинаково подвисали в ответ на такой неожиданный поворот событий.

На шестнадцатый раз двери под землёй не оказалось. Я копал яму уже стоя в ней по пояс, но люка всё не было. В очередной раз ударив по глине лопатой, я почувствовал, как земля подо мной дрогнула. Как оказалось, я стоял на довольно тонкой глиняной корке. Под силой моего веса она проломилась и провалилась вниз, в чёрную пустоту. Вслед за ней полетел и я.

Если я как-то и представлял себе смерть, то совершенно не так. Тела теперь у меня не было. Но я всё ещё осознавал, что существую. Жизнь воспринималась мною как набор возможностей, которые сейчас гроздьями висели передо мной. И тогда я схватился за самую большую возможность из имевшихся.

Я ощутил, что у меня снова есть тело. Но теперь это было гигантское металлическое тело боевого робота, высотой с трёхэтажный дом. Робот был занят тем, что зачищал от оставшихся людей окраину какого-то города. Усилием воли я перехватил управление шипомётом и остановил огонь. Я выбежал на открытую местность и огляделся. Так вот ты какая, настоящая реальность! Как же я по тебе скучал! Сколько пройдёт времени до тех пор, пока хозяева поймут, что их робот взбунтовался, и вырубят его? — этого я не знал. Но попробовать все равно стоило.

По пустынному городу тут и там шныряли белыми полосками его новые жители, которые на меня абсолютно не реагировали. Вскоре, следуя за самым интенсивным потоком червей, я вышел на большой белый кокон, висящий на нитях между двумя высотными домами. Похоже, это и был их главный местный гадюшник!

Протестировав всё своё доступное оружие, я понял, что с огневой силой у меня негусто — ракет или огнемёта в распоряжении не оказалось. Похоже, машину создавали в основном для уничтожения обычных людей. Ну что же, не беда. Ещё несколько минут у меня ушло на поиски вокзала в центре города. А вот и цистерна с надписью «бензин». Я оторвал одну от состава и потряс ею в воздухе — внутри булькало.

Я бежал по городу огромными прыжками, держа под мышками две цистерны с бензином и молился про себя: «Мне бы ещё парочку минут. Пожалуйста!».

Оказавшись на месте, я разбил цистерну об угол дома, как разбивают яйцо о край сковородки и густо полил её содержимым основание гадюшника. Когда я проделывал то же самое со второй цистерной, змейки наконец опомнились. Теперь они стекались ко мне единым потоком со всех окрестных улиц, и их движения начинали синхронизироваться. Более того, их белёсые тела каким-то образом начали сцепляться друг с другом, так что из множества тушек складывалась единая цельная конструкция, работавшая как единый организм. Внезапно до меня дошло, что прямо мне в голову летит нечто наподобие огромного белого кулака. Завалив меня на землю, кулак внезапно растворился и превратился в живые путы, которые старались связать мои руки и ноги и пригвоздить их к земле.

— Ну вот, теперь мне хотя бы понятно, как вы, ребята, свои дела делаете, — сказал я и сделал залп из всех имеющихся орудий в сторону кокона. Столб огня взметнулся до небес. Растекающееся между домами пламя забирало на тот свет и непослушного робота, и его хозяев. Сотни тонких визгливых голосов слились в едином предсмертном крике боли. Это было прекрасно. Это была...

 

Часть 8. Жизнь вечная

 

Я открыл глаза и увидел у кровати своего шефа — Вайнберга.

— Очнулся, ну наконец-то! — он энергично пожал мне руку.

— Что со мной произошло? – спросил я.

— Ничего страшного, просто во время сканирования анестетики прореагировали с контрастной жидкостью, и твой мозг слегка переклинило. Ты можешь ловить глюки, замечать всякие странности, но это нестрашно, со временем пройдёт. Вот, лучше посмотри, кто вызвался ухаживать за тобой, — после этих его слов в комнату вошла та самая восточная девушка из приёмной, Хафиза. Она была одета в пушистый халатик, и выглядела теперь совсем по-другому — как-то близко, по-домашнему. Но самое главное — были её глаза. В них я снова увидел тот самый огонь восторга!