Ромка вернулся, как обычно, под вечер. Сбросил на пороге тяжелый рюкзак, повесил на крючок мокрую куртку, переоделся и поплелся к камину.
– Привет, – просипел он, устало сев в кресло рядом.
Вместо ответа я осторожно коснулась свежей царапины на щеке сказочника. Бледная кожа глотнула каплю энергии, и ранка тут же затянулась. Ромка вздрогнул, смущенно улыбнулся, пробормотав, что это совсем не обязательно и мне стоит беречь силы.
– Сейчас ужин принесу, еще горячий, – сказала я.
Отогревшись и похлебав моего дрянного супа, Ромка принялся разбирать рюкзак.
– Библиотеку сожгли… – посетовал он, выкладывая на стол просроченные консервы, крупу, сигареты и разную мелочевку. – Но в одной квартирке, представляешь, нашел сказки, – он достал две пестрые книжки.
Сказки высоко ценятся среди чтецов из-за большой емкости. Опытный рассказчик может прожить лишь за счет одной такой книжки от тридцати до шестидесяти дней. Конечно, многое зависит от содержания и мастерства, но Ромка – профессионал, и, думаю, может рассчитывать на самое большее.
Справившись с добытым в запустелых домах скарбом, он скрупулезно занес в растрепанную тетрадку названия найденных книг: однажды прочитанная слушателю история становиться бесполезной.
Пустота, дремавшая под сердцем, очнулась, едва ощутимо сдавив грудь, и я подвинулась ближе к огню, чтобы хоть немного ее унять. Пламя, словно испугавшись, спрятало рыжие язычки в обугленных поленьях. Стоило пустоте хлебнуть живого тепла, и неприятное засасывающее ощущение немного стихло. Рассказчик на миг прервал запись и бросил короткий взгляд на притухший камин, затем на меня. Сегодня придется почитать…
Наконец, покончив с делами, Ромка открывает книжку и произносит первые слова. Голос чтеца дрожит, а строчки едва-едва пульсируют, но чем глубже он погружается в историю, тем меньше волнение, тем живее рассказ. Человеческая душа открывается сказке, а слова, напоенные душевной теплотой, щекотливой струйкой текут в мою пустоту.
Я почти не слушаю о чем говориться в книге, просто смотрю на Ромку и радуюсь растущей легкости в груди…
Когда сказка закончилась, чтец закрыл книгу и повернулся к огню.
– Говорят, пустоту можно погасить навсегда, – вдруг заговорил он.
Я взглянула на Ромку, пытаясь понять, к чему он клонит.
– Как-то раз, в одном городишке появился мальчик лет десяти, – заговорил он. – Оголодавший, изможденный, едва держался на ногах. Парнишку отогрели, накормили, а когда тот начал путано рассказывать, что с ним случилось, люди поняли: перед ними слушатель. Но только пустота в нем угасла.
– Как? – вырвалось у меня.
– Поговаривали, будто мальчик встретил человека, устойчивого к действию аномалии. Паренек утверждал, что оказавшись рядом с незнакомцем, его пустота… хм… умолкла.
– Что значит «умолкла»?
Ромка развел руками.
– Откуда ж мне знать. Пацана расспрашивали, добивались внятных ответов… но тот объяснить толком ничего не мог.
Ромка замолчал, взял вторую книжку, полистал и, вздохнув, глухо произнес:
– Видимо, книжек в городе больше нет. – Казалось, после его слов тишина сгустилась. – Мне придется уйти… В соседний городок.
Вот для чего весь этот разговор.
– Да, Ром, – сказала зачем-то я. – Конечно.
– Но я только раздобуду книжек – и обратно, я… – он осекся.
– Перестань, ты же не вернешься.
Ромка хотел возразить, но промолчал.
– Нельзя нам оставаться рядом, понимаешь? – Он отложил сказку, взял меня за руку. – Ты очень помогла, Вика, спасибо. Не знаю что бы…
Я не позволила сказочнику договорить, сжала его ладонь.
– А что делать мне?
Он вздрогнул от вопроса, сжался.
Бедный Ромка…
– Уходи и ты, – заговорил сказочник. – Возьмешь книжку, встретишь кого-нибудь, глядишь и обойдется…
Я потянулась к нему, обняла.
– Все будет хорошо, – шепнула я ему на ухо. Рассказчик ничего не ответил, только крепче прижался ко мне.
Он ушел через пять дней, утром. На столике у кровати лежала книжка в потертой желтой обложке. Я взяла сказку, открыла наугад и пробежала взглядом по строчкам, – в груди тут же неприятно заклубилась тяжесть. Судя по мгновенной реакции аномалии – емкость сказки большая.
Книги, написанные сто-двести лет назад, меняли коэффициент поглощения пустоты с отрицательного на положительный гораздо быстрее и на дольше, нежели современные. Слушатель превращался в источник излучения захваченной силы. Со временем пустота разгоралась вновь, но это было не так важно, пока под рукой имелось что-нибудь несущее искру человеческой души.
Настоящее искусство проникало в душу, в самые светлые глубины, и, разгоревшись, на некоторое время, озаряло этим светом все вокруг. Таких вещей оказалось не много. Для слушателей начали сочинять сказки, писать музыку – что угодно, лишь бы спастись от пустоты. И почти все получалось жалким, едва согретым. В тех книгах между строк лежала корысть, жажда прославиться и не капли любви.
Рассказать историю, проникнуться содержанием и донести ее посыл, был способен далеко не каждый. Одни и те же слова в устах людей имели разный вес. Но нашлись и те, кто умел оживлять строчки. Их называли сказочниками или чтецами. Так появилась новая профессия. Услуги хороших чтецов стали роскошью. Организовывались выступления: на сцене, в кресле сидел чтец, а рядом несколько детей – слушателей. Рассказчик читал, и энергия лилась в зал, наполняя публику жизнью.
Светлые души сказочников продавали за огромные деньги, и те, погружаясь в удовольствия – мутнели, теряли блеск. И все же, некоторые оставались собой.
Тем временем, несших в себе аномалию появлялось все больше. Пустота открывалась только у определенной группы населения: от пяти до семнадцати лет. Дети. Ежедневно кто-то из группы риска просыпался утром с ощущением необъяснимой тяжести в груди. Затем притуплялись эмоции, желания исчезали, оставалась лишь тоскливая пустота и чужой, нечеловеческий голод.
Причины возникновения аномалии остались неизвестны.
Когда слушателей стало слишком много, появились и первые жертвы. Нас принялись классифицировать, изолировать, изучать.
Наука беспомощным щенком барахталась в море необъяснимых фактов, пока сказочники позволяли выживать целым городам. Время шло за руку с бедой.
Одним августовским днем по миру разнеслась весть о гибели одного из носителей пустоты. Подробностей не раскрывали, обмолвившись о несчастном случае. Дело было в другом – люди в окрестностях были опустошены. Тела несчастных походили на высохшие бумажные фигурки. Высвободившись, аномалия жадно впитала каждую капельку жизни на много километров вокруг. И лишь спустя несколько дней пространство восстановилось.
Люди медленно угасали, и многие, чувствуя скорый конец, торопились взять больше от жизни. Паника и беззаконие пускали корни в общество и несли горькие плоды анархии. Библиотеки, театральные залы, коллекции лучших книг сжигали, чтобы обречь слушателей на истощение. Чтецов преследовали. Ни одного из нас не тронули – боялись.
Опустевшие, измазанные копотью пожарищ города – вот, что осталось, когда беспорядки утихли. Уцелевшие слушатели разбрелись по миру. Люди зачастую уходили в глухие места, дальше от пустоты. Впрочем, и это не спасало. Сама Земля медленно менялась, подобно слушателю поглощая жизнь. Растения чахли, гибли животные.
Лишенных подпитки слушателей становилось меньше – пустота выгорала, пожирая своего носителя. Из людей остались в основном бывшие сказочники, бродившие от города к городу в поисках пищи, книг и слушателей.
Нас было легко найти. Когда аномалия раскрывалась в полную силу, и словно камнем ложилась на грудь, невыносимо тянуло к небу. Не знаю почему, да и важно ли? Если забраться повыше – пожар в груди немного стихал.
С Ромкой мне повезло – один из лучших рассказчиков. Он нашел меня на крыше высотки. Я сидела на фронтоне, глядя на немой серый город. Уровень моего поглощения, – или, как говорят ученые «коэффициент негативного излучения», – равен минус пять. Это значило, что угодив под действие распахнутой во мне бездны, у Ромки было время ощутить, с чем он столкнулся. Будь на моем месте «десятка», вероятно, меньше чем за минуту он бы потерял сознание, через две – был бы выпит досуха. Рассказчик, не приближаясь, спросил об уровне, и, получив ответ, заколебался. Помню, как заглянула в его испуганное лицо, чувствуя, как пустота жадно втягивает силы человека. И тогда он спросил, пойду ли я с ним. А что мне еще оставалось?
У него было с собой две неизвестные мне книжки: «Маленький принц» Экзюпери и «Русалочка» Андерсена, – настоящие сокровища для сказочника. Этого было достаточно, чтобы жить вместе почти четыре месяца. Я получила отсрочку и возможность ненадолго забыть о своей сущности, а Ромка – шанс жить, подпитываясь захваченной мною энергией его души.
Так и шло время: Ромка с утра до вечера рыскал в пустом городе, в поисках книг и еды, а я готовила суп из консервированных продуктов, хлопотала по дому... По вечерам мы болтали на разные темы, делились прошлым. И мне не хотелось что-то менять.
Я отогнала воспоминания и отвела шторку. Грустные пустые дома глядели перед собой ослепшими окнами.
– Куда мне идти? – прошептала я.
Дома молчали, только в перечеркнутых рамой стеклах блеснул острый рыжий луч заходящего солнца, скользнул по кирпичным спинам, и рассыпался где-то среди домов, на западе.
– Ладно, – согласилась я.
Когда огонь в камине погас, я двинулась прочь.
Мои странствия были не долгими. Через пять дней на окраине города встретился человек, мужчина средних лет. Он остановился примерно в полусотне шагов – расстоянии достаточном, чтобы пустота, полыхавшая во мне, не обожгла его, – и окликнул, спросив не слушатель ли я. Получив утвердительный ответ, он некоторое время мешкал, потом крикнул:
– Книжка есть? – Я ответила, что есть, и он торопливо зашагал навстречу.
Оказавшись рядом, мужчина небрежно сбросил сумку в размокшую землю, достал зажигалку, заскрежетал барабаном, – едва вспыхнув, огонек тут же погас, и я ощутила мягкий, сладкий толчок под сердцем.
– Все верно… – процедил незнакомец.
Он бесцеремонно обшарил меня, выхватив сказку из-под кофточки, и принялся неумело читать. Слова были почти лишены искренности и тепла, но помалу предложения потихоньку оживали, вытягивая из незнакомца чистую энергию. Не так много как у Ромки, но достаточно, чтобы заглушить пустоту.
Я стояла и смотрела в его хмурое землистое лицо. Что нас ждет? Ведь рано или поздно, ему придется бросить меня. Я положила ладонь на раскрытую книжку и, взглянув в беспокойные черные глаза, сказала:
– Беги.
Испуг смял щетинистое лицо. Мужчина замер, словно пытаясь осмыслить услышанное, а потом, несколько раз оттолкнувшись сапогами от вязкой земли, побежал, рассыпая проклятья.
– Все будет хорошо, – одними губами шепнула я вслед удалявшейся фигурке, – совсем, как в сказке.
Грудь медленно наполнялась тяжестью, и когда идти стало трудно, я свернула с дороги к ближайшей высотке.
Поднявшись на крышу, присела отдохнуть, чувствуя, как схлынула боль. Силы возвращались удивительно быстро…
– Долго пришлось ждать.
Я обернулась на голос, запоздало соображая, что усталость могла исчезнуть так скоро, только если поблизости находился человек. Он сидел на бортике за надстройкой, – сразу и не заметишь.
– Минус шесть? – спросил он.
– Пять, – машинально ответила я, поднимаясь. Он досадно мотнул головой.
– Блин, пять… почти угадал.
На вид ему было около тридцати, строгие, но приятные черты, ясный взгляд. Он выглядел живо. Слишком.
– Миша, – протянул он руку, приблизившись.
Я пожала теплую ладонь, и, не долго думая, достала книжку.
Он странно улыбнулся, будто тешась.
– Не нужно, все в порядке.
Пустота жадно пила из подставленной души. А он улыбался, словно бы и не чувствовал.
– Так ты тот самый, – догадалась я.
Мужчина усмехнулся, легонько взял меня за плечи.
– Пойдем, время надо беречь.
Мы спустились и двинулись на восток. Миша шагал впереди, не оборачиваясь, а я покорно семенила следом.
– Далеко идти? – окликнула я его.
– Минут двадцать, там дом с печкой. В квартире холодно, не заночуешь.
– Как ты меня нашел? – Он обернулся, подождал, пока я поравняюсь с ним.
– Ты сама пришла, – ответил он, похлопав себя по груди. – Чувствуешь притяжение? Когда разгорается голод, аномалия становиться чувствительней. Подспудно тебя потянет к источнику энергии. А я лишь ощущаю искажение извне, там, где есть слушатель – километров на десять фонит…
– И что теперь?
Он пожал плечами:
– Почитаю тебе.
Мы устроились в небольшом домике, где Миша заранее приготовил дрова. Он разжег печку, сварил кашу в котелке, и, поужинав, достал из сумки книжку в простой черной обложке, переложенную множеством закладок. Я смирно сидела, наблюдая, как он перелистывает страницы.
– Ты просто слушай, ладно? – тихо сказал чтец, подвигаясь ближе.
– Что со мной будет?
– Ты просто, ну…
Наши взгляды встретились. Сытая пустота, до сих пор беспечно дремавшая под сердцем, вздрогнула.
Миша некоторое время молчал, потом медленно произнес:
– Будет больно. Очень. Но так надо. – Я кивнула, сжав кулаки.
И он стал читать. Пустота, обожженная словами, ошалело хлестнула когтями изнутри. Как угодивший в ловушку дикий зверь, она рванулась наружу, окатив грудь болью. Я вскрикнула, мир вокруг сломался, но отступать было поздно. Покуда мужчина читал, чудовище внутри меня захлебывалось в потоке лившихся образов…
Когда я пришла в себя, за окном было светло. В печке тихо потрескивал огонь и пахло чем-то вкусным.
– Как самочувствие? – Миша присел на край кровати, протянул миску с кашей.
– Неважное, – призналась я, с трудом поднимаясь и принимая еду. – Спасибо.
Мужчина кивнул:
– Это хорошо, так и должно быть. Ничего, поешь, и силы постепенно вернуться.
Миша поднялся и принялся собирать вещи в рюкзак.
– Уходишь? – Отчего-то хотелось, чтобы он оставался рядом подольше.
– Да, надо искать остальных.
Я отставила миску.
– Остальных?
– Слушателей, – пояснил он. – А ты теперь можешь обходиться без рассказчиков.
– Как? – вырвалось у меня.
– Пустоту чувствуешь?
Несмотря на отвратительное состояние, привычной тяжести не ощущалось, напротив – появилась внутренняя легкость. Я покачала головой, невольно прижав ладонь к груди.
– То-то же. – Он затянул шнурки рюкзака, отставил его под стену.
– И что со мной сейчас, то есть, как…
– Какой уровень? – закончил за меня Миша. – Где-то два-три, у каждого своя емкость, но…
– Что «два-три»? – Сердце вдруг сжалось.
– Плюс, конечно, – улыбнулся Миша и добавил: – Навсегда.
Едва сдержав нахлынувший восторг, я выдохнула:
– Спасибо.
Он хмыкнул, кивнул.
– Можно с тобой?
Мужчина отрицательно покачал головой:
– Направляйся в ближайший город, отыщи людей. Тебе по силам поддержать жизнь нескольких человек. Ты же понимаешь?
– Угу…
– Не вешай нос. Еду тебе собрал в сумку. Думаю, не пропадешь, ты девчонка не промах. – Он встал, подхватив рюкзак, и двинулся к выходу.
– Миш, – позвала я. Он обернулся. – Откуда она взялась?
Мужчина криво улыбнулся, отвел взгляд, будто вспоминая что-то. Мне почему-то казалось, что он знает.
– Ниоткуда, – проговорил он глухо. – Мы сами ее породили… Ладно, пора мне.
Он толкнул дверь и вышел.
Силы возвращались быстро, – так бывало, когда Ромка читал мне хорошую книжку. Воспоминание о рассказчике непривычно грело душу.
Что ж, теперь, по крайней мере, у меня есть направление.
Набросив сумку, я двинулась к серому остову города. За ним, дальше, находился старый хутор, где, как говорил Ромка, собирались люди.
…Я нашла его на шестой день, в сторожевой башенке, примерно на полпути к хутору. Он сидел под стеной в ворохе тряпок, свесив голову, и прижав худые руки к животу. Услышав мои шаги, он захрипел и приподнял голову.
– Вика… – натужно выдавил Ромка, увидев меня. Голос был похож на свист. Он обреченно протянул ко мне дрожащую руку.
Выпустив сумку, я бросилась к сказочнику, едва сдерживая слезы.
– Людей… там… там больше нет людей, – захрипел Ромка. – Я хотел вернуться… я хотел…
– Все будет хорошо, – шептала я, прижимая его к себе. – Все будет хорошо, – твердила я, чувствуя, как чтец по капельке впитывает энергию. – Совсем как в сказке…
Похожие статьи:
Рассказы → Пyстота
Рассказы → Spes – Credo
Видео → «- Дурил он её три года, до вчерашнего дня...»
Рассказы → Великое молчание
Рассказы → Пустoта...
