– Здравствуйте! Как я рад, что сегодня снова Вы! – парень, наклонившись, старался заглянуть в полукруглое окошко, выпиленное в фанерной перегородке. На нем был ярко-зелёный шарф, забавная шляпа-котелок, под носом красовались маленькие щегольские усики.
– Я уже боялась, что Вы сегодня вообще не придёте, что с Вами что-нибудь случилось нехорошее – быстро прощебетала в ответ девушка: у неё был вздёрнутый носик и шикарные пряди кучерявых тёмных волос, спускавшиеся по обеим сторонам лица, которые она частенько поправляла быстрым движением маленькой тонкой ручки. – Она положила карандаш на стол и посмотрела на парня в окошке долгим изучающим взглядом. Её огромные карие глаза остановились на его глазах, и были теперь похожи на угли недогоревшего костра, излучающие трепетное беспокойное сияние.
– Вот уж кому впору было бояться, так это мне! – ухмыльнулся парень. – Мыслимое ли дело: Вас не было целых две смены! Я, признаюсь, уж собирался отправиться к Вам домой, в женский поселок. Да. – Он нарочито беспечно сдвинул набок свой смешной котелок. – Хотя, не знаю, пустили бы меня туда? Да и адреса Вашего я не знаю. Но честное слово, если бы Вы сегодня не появились, я ей-богу, отправился бы на поиски.
– Вот уж, происшествие, - ухмыльнулась девушка, – я всего лишь заболела ангиной! Мне дали больничный на десять дней. А адрес… – она слегка покраснела, – не такой уж это и секрет. Улица Бескрайней зари, последний барак у обрыва. Спросите Берту. Меня там все знают. – Девушка стыдливо осеклась, словно сболтнула что-то лишнее.
– А что, если я приеду прямо сегодня? – он выпалил это быстро, совсем не раздумывая.
– Сегодня у меня смена до самой ночи. А вот завтра… Завтра как раз выходной!
– Отлично! Тогда я буду завтра, после шести. Кстати, я забыл представиться: меня зовут Лугр. Механист второй категории Лугр, личный номер 38495. Я тут работаю на четвёртом ковше. Ну, значит, пока, до встречи!
Последние лучи заходящего солнца причудливо осветили будку нормировщицы на краю карьера, так что на какое-то мгновение показалось, будто это не кургузое сооружение из проржавевших насквозь листов железа, обитое наспех покрашенными в казённый зелёный цвет досками. Чудилось, что это сказочная золотая беседка, увитая развесистыми лианами и плющом. И что повсюду вокруг двух влюбленных цвели волшебные цветы. И в золотистом сиянии заката парил вечный величественный покой.
Но вот последний луч солнца скрылся за холмом из шлаковой породы, и это волшебное видение стремительно растаяло.
Вся окружающая панорама, насколько её видел глаз, представляла собой безжизненную холмистую пустыню, сплошь покрытую сероватым снегом и льдом. Сильный ветер закручивал снег в воронки, перекатывал его с места на место, словно пытаясь замаскировать разбросанные тут и там следы деятельности индустриального общества: разбросанные ящики от топлива и консервов, проржавевшие остовы брошенных машин, бытовой мусор и лужи отработанного масла.
Возле будки нормировщицы стояла мрачная очередь изможденных, измотанных тяжкой работой забойщиков. Те, что только что вышли из шахты, щурились от блёклого вечернего света, закрывали руками глаза, словно попали под яркое летнее солнце.
Те, что были ближе к кабинке уже пообвыклись с освещением. Всем своим видом они выражали нетерпение: их бледно-синие лица застыли в свирепой гримасе, изо рта вырывался тихий клокочущий рык. Существа с ненавистью смотрели в сторону окошка, и иногда слова, громкие и отрывистые, как собачий лай, вырывались из их чёрных, усеянных гнилыми зубами ртов: «Да сколько же можно!», «Опять этот сопливый ублюдок застрял там!», «Пора уже с этим кончать!» - то и дело слышалось из очереди.
Да, они – простой трудовой народ! И они стояли в этой проклятой очереди каждый день, и вовсе не ради удовольствия. После смены у каждого в личной карточке должна быть отмечена его выработку и выписан наряд на следующий день. В этом и была функция нормировщицы.
Только получив нужную отметку, рабочий мог покинуть огражденную ключей проволокой промышленную зону, и попасть в поселок, в палатку, где ему за выработанные условные единицы полагался мын – мутная опьяняющая сероватая жидкость со слабыми галлюциногенными свойствами. Только мын позволял им забыться от тягот трудового дня, давал иллюзию, что всё у них в принципе хорошо и жизнь – более-менее сносная штука… Как назло, эта палатка была лишь одна, и работала она всего до шестого часа. Так что любой замешкавшийся труженик из конца очереди попросту рисковал остаться на вечер и на всю ночь без вожделенной жидкости – один на одни с кошмаром беспроглядной морозной ночи, с осознанием беспросветности своей жизни и пугающего, давящего со всех сторон небытия. Никто, даже врагу не пожелал бы такой ночки. Только этому щёголю в уродском котелке, что одним из первых сегодня протиснулся к окошку, было на всё наплевать. Вон он, как беззаботно треплется с этой молодой сучкой, со смазливой нормировщицей, которую прислали сюда пару месяцев назад из Большого Котла! Мразь, неужели его и на этот раз никто не проучит? Неужели сегодня опять кто-то будет вот так, за здорово живешь, куковать всю ночь без мына?
От хвоста очереди отделились несколько сгорбленных, угрюмых теней. Они поравнялись с Лугром как раз в тот момент, когда тот со счастливым видом отходил от заветного окошка, прятал личную карточку во внутренний карман пальто. «Пошёл! Пошёл с нами!» - зарычали сразу несколько злобных, хрипящих голосов. Чьи-то костлявые руки схватили его за запястья, за шею. Они завели его за ближайший холм, состоявший из выработанной породы. Кто-то зарычал ему в лицо: «мы не дадим тебе…», но фраза не была окончена, поскольку в этот же момент откуда-то сзади на голову Лугру опустился огромный серый камень, раздался хруст, и он упал, как подкошенный, на землю.
Слегка обглодав труп – по сути, съев только самые мягкие мясистые части, рабочие наспех привалили его пустой породой и поспешили обратно в свою очередь. «Так ему и надо!», «Должны же быть понятия! Есть ведь общий для всех порядок…» - ещё долго слышалось из толпы уже умиротворенное урчание.
Берта прождала у окна весь следующий день, но никто к ней в эти дни не пришёл. Не пришёл и после. Напрасно она выглядывала в окошко, надеясь разглядеть среди толпы знакомый зелёный шарф, или забавный круглый котелок. Напрасно старалась она вечером попозже закрывать свою конторку, надеясь, что он вот-вот выбежит, появится в самый последний момент. Лугр словно сквозь землю провалился! И что самое ужасное - никто ничего не мог о нем сказать: даже начальник четвёртого ковша вместо ответа мычал что-то неразборчивое и демонстративно начинал якобы рассматривать какие-то бумаги.
Шли годы, а они, как известно, никого не спрашивают, берут своё. И Берта менялась с годами, хорошела, она стала настоящей тангрийской женщиной в расцвете лет: её кожа приобрела благородный синевато-зеленый оттенок, нелепые подростковые кудряшки постепенно выпали, а на животе и груди сформировались приличные объёмистые утолщения из мозолисто-жировой ткани. Она стала завидной невестой! И жених не заставил себя ждать. Это был прекрасный, крайне выгодный жених – старший учётчик Лакшр. Он заведовал учётом и выдачей ценных материалов, а потому в их доме всегда рекой лился мын, и даже жареные яйца камьяра, и многие другие деликатесы, о которых большинство трудяг даже слыхом не слыхивало. И вскоре у них родились, один за другим, четверо мальчиков: упитанные, с угловатыми тугими головами – все пошли в папу!
Мудрецы говорят: «мы живы на Тангре лишь до тех пор, пока о нас хоть кто-нибудь помнит». - А как же забытый всеми Лугр? – Спросите Вы. – Долго ли помнила его Берта?
Всё закончилось на праздник Новой телеги. Берта проснулась в их роскошном семейном пищевом отсеке, который они, как представители обеспеченного слоя общества, могли себе позволить в праздничный день наполнить почти до краёв. С трудом приподняв свое обширное тело, она, скорее рефлекторно, перевернула спящих детей лицами вверх, чтобы они не захлебнулись остатками еды во сне. В углу, уткнувшись лицом в угол отсека и пуская в кормовой жиже пузыри, дико храпел совершенно голый муж. За него можно было не беспокоиться – эта огромная туша хрен утонет!
- Похоже, мы сегодня перебрали с мыном, - уже привычно подумала Берта. Голова дико гудела, позвоночник ломило, перед глазами носились бесформенные цветные пятна. Вдруг, одно цветное пятно привлекло её внимание, показалось ей чем-то до боли знакомым. Приглядевшись, она узнала его: это был зелёный шарф, вслед за которым всплыли и усики, и котелок, и худенькая фигурка Лугра. Да, это был он. Лугр стоял прямо перед ней, и как-то по-детски, беззащитно улыбался.
- Ну уж нет! – возмущенно воскликнула Берта, почувствовав, что начинает трезветь, и далекие воспоминания, цепляясь одно за другое, выстраиваются в её голове в строгую, осязаемую умом цепочку. – Нет! Это было всего лишь нелепое увлечение юности, – твёрдо решила она, - там ему и место. У меня теперь, наконец, совсем другая – настоящая серьёзная жизнь. И я не должна позволять себе даже мысли, способной поколебать её размеренный ход. Вот, – она посмотрела на своё украшенное кусками разноцветной глиной жилище: очень большое и статусное даже по меркам видных тангрийских чиновников, – вот моя реальность, моя судьба, и нечего сюда тащить всякий бессмысленный вздор из прошлого. – С этими мыслями Берта перевернулась на другой бок, и вскоре она раскатисто захрапела на пару со своим мужем.
И это была вторая, окончательная смерть Лугра, механиста под номером 38495.
