Мерзость (Часть 2)

-4-

            Я смог полюбоваться на 3C77 из иллюминатора, когда «Пурпур» сошёл со скоростной космической магистрали и потихоньку снизил остаточную скорость. Звёздная система не представляла собой ничего особенного – из иллюминатора много не рассмотришь, да и планеты невооружённому глазу кажутся цветными пятнышками на фоне вселенской пустоты. Но одно пятнышко было нашим.

«Пурпур» двигался достаточно быстро, чтобы, не соскучившись, можно было наблюдать за приближением. 3C77 была чуть приплюснутой и ярко-красной, близко к оранжевому. Прямо Марс в свои старые деньки, пока его не озеленили. Вообще планета была симпатичной, как и всякое небесное тело при близком рассмотрении. Белые завихрения облаков, красивый узор рельефа, чуть светящийся ореол атмосферы… Словом, там самая красота неизведанного, которая пробуждает в каждом из нас космонавта. Ровно до той поры, пока не узнаешь, что творится там на поверхности.

Посадка прошла гладко. «Пурпур» и его экипаж оставались с нами; корабль превращался в передвижной лагерь, что экономило много усилий. Да и спалось в каюте мягче, нежели в палатке. Хотя, помнится, кто-то из ребят даже посокрушался о том, что не получится отдохнуть на природе.

Правда, потом он изменил своё мнение. Да что там, я и сам чуть не начал заикаться, когда из зарослей повылазили эти твари. И вроде бы душой-то ты подготовлен, и оружие есть под рукой… Но как-то неприятно смотреть на эти истекающие ядом клыки. Скажем, неядовитые твари даже милы – особенно когда пинком выбьешь им зубы. А вот здесь от интимных контактов лучше воздержаться.

Нынче, конечно, такие по равнинам не бегают. Ими давно уже удобрили землю, и лишь несколько особей пасутся в зоопарках – чтоб было чем пугать непослушных детей. А вот в моё время надо было стрелять пометче и бить посильнее, чтобы случайный укус не лишил тебя потенциального потомства.

Сии чудные создания числятся в базе данных под длинным номером, где каждая цифра представляет пункт биологической систематики: жизнь, домен, царство, тип, класс и прочее. Безусловно, есть у этих тварей и научное название на латыни, но здесь ваш покорный слуга проявил лень и не стал искать. Всё равно в контексте повествования легче называть их туземными словами. В основном, это были сильно искажённые немецкие слова. Мне по душе пришлось название «рофф», произошедшее, скорее всего, от слова «раффер» – «хищник». Хотя должен признать, что «штоссцан», бытующее у жрецов, звучало недурно.

Главной отличительной чертой роффов являлась их непомерная наглость. Они уже настолько привыкли безнаказанно жрать людей, что даже не пытались нападать из засады. Их не насторожил ни запах металла, ни едкий аромат от двигателей корабля – тупые мозги волновал лишь запах человеческой плоти. Издавая гортанные звуки, они забрались по склону – небольшая стая, десять-пятнадцать голов. Я выстрелил в того, что бежал впереди всех. Зверь даже смог издать тявкающий звук, когда ему снесло половину головы и вырвало шмат мяса из бока. Он закувыркался вниз по склону, брызгая ярко-алой кровью. Остальные продолжили бежать, перепрыгивая через него.

Мы убили ещё пару штук, но звери не останавливались. Позже у меня появилось теория, что всё это оттого, что они никогда не видели стрелкового оружия у людей. Поэтому, возможно, роффы даже не смогли связать внезапную смерть соплеменников с делом рук своих жертв. В любом случае, они вошли в кровавый раж и не собирались отступать. Мы укрылись от них на корабле.

Я наблюдал за ними, сидя у иллюминатора. Роффы и не думали уходить. Они с голодным видом кружили вокруг «Пурпура», обнюхивали корпус корабля, рыли землю там, где недавно были мы. И ещё у них появилась закуска: пара убитых товарищей помогала скоротать ожидание. Каннибализмом на этой планете, к слову, не брезговал никто.

Те, что голодней, сгрудились у трупов соплеменников. Мощными рывками они отдирали мясо от туш и быстро пережёвывали его. Видели бы вы эти пасти… Роффы не заглатывают куски целиком; они перемалывают их второй парой челюстей, за мандибулами. А мясо у них, между прочим, жёстче резины.

Один из подстреленных нами роффов был ещё жив. Ему попали в живот, и разрывная пуля разворотила тварь напополам, начисто оторвав заднюю часть. Но хищник не сдох, у него оставались силы. Он полз – неведомо куда, но полз, медленно и с усилием перебирая передними лапами. Из разорванного брюха вывалились оборванные кишки; шматы мяса, сочащиеся кровью, волоклись по земле. А его товарищи неторопливо шли следом и деловито поедали его: мотая головой, вынимали потроха и тут же принимались жевать их, даже не откусывая. Никто и не пытался перегрызть несчастному глотку, убить его. На короткий, но страшный миг мне показалось, будто роффы наслаждаются этим. Изувеченный хищник издавал хриплое, похожее на стон рычание. Будь у него силы, он бы кричал, кусался и бился. Но вся его последняя энергия, высвобожденная адреналином, уходила на то, чтобы ползти в отчаянных попытках спастись от товарищей-каннибалов. Ох, Господи, если ты и правда есть, то не дай мне пережить подобное… Среди кошмарных сцен, которые я запомню на всю жизнь, есть и эта: терзаемый собратьями зверь, которого съедают живьём.

Мерзкое зрелище, тем не менее, гипнотизировало. Акт каннибализма я досмотрел до конца и очнулся лишь тогда, когда от несчастного осталась лишь шкура. Твари даже кости разгрызли, чтобы выесть из них мозг. А когда не осталось ничего съедобного, то они вновь начали шляться вокруг корабля.

— Уроды, тьфу, — я сплюнул.

— В дикой природе такое в порядке вещей, — отозвался механический голос.

Только сейчас я обнаружил, что рядом со мной стоит Болин и тоже наблюдает за каннибальской оргией.

— Они ведь так и будут здесь бродить, — я кивнул в сторону иллюминатора.

— Пожалуй, — согласился Болин. – Я отдам приказ капитану корабля, чтобы он продул двигатели. Думаю, это отпугнёт зверей.

— А потом они вернутся, — я покачал головой. – Не думаю, что это поможет, полковник.

— Поясните, — искусственные глаза посмотрели в мою сторону.

— Это же… – я скорчил мину, не находя слов. – Это же твари. Они только язык крови и поймут.

Болин продолжал пытливо смотреть на меня, ожидая развития мысли.

— Я бы хотел их припугнуть как следует, — сказал я. – Кровью и болью. И не раз. Только тогда они начнут бояться. Или нам нельзя устраивать шум?

— Напротив, — ответил Болин. – Мы прибыли сюда заявить о себе, и громко. Думаю, это будет хороший почин.

— Я выведу против них мобильных пехотинцев в броне, — предложил я. – Не нравятся мне их клыки.

— И правильно, что не нравятся, — подтвердил Болин. – Распугайте зверей как следует, Груос. Нападения диких животных нужны нам меньше всего.

Мобильных пехотинцев среди наших двадцати человек набралось всего пять штук. Но разве нужно больше, когда есть боевые скафандры? Мы взяли оружие, открыли шлюз и спустили трап. Тварьё с жадным интересом смотрело в открывшийся проём, роняя слюну из пастей. Они до последнего не понимали, что именно к ним пришло.

Одной из наших ошибок на первых порах было использование «тихого» оружия. Винтовки стреляли мощно, но недостаточно громко. Как и раньше, твари рванули к нам с места, поднимая лапами пыль. Смерть собратьев от разрывных пуль их не останавливала. Они окружили нас и набросились всей гурьбой, готовясь разорвать.

Твари были похожи на наркоманов, изголодавшихся по дозе. Несколько штук повисло на мне, как собаки на медведе. Я пытался отбросить их; стрелять в таких условиях было практически невозможно. Один рофф яростно вцепился мне в правую руку чуть выше запястья и яростно, с глазами навыкате, сжимал челюсти. И правда – наркоман в ломке. Жилы на его лиловой шее напряглись до предела, готовые порваться. А затем – клац! – и его клыки сломались. Прямо как зубы выродка Тёмной Матери.

Короткая вспышка воспоминаний, всего одна небольшая ассоциация – но вдруг щёлкает в голове, и генератор ненависти, словно только этого и ждал, с рёвом выпускает клуб чёрного дыма. Всего на один краткий миг, но я снова оказываюсь под куполом – усталый, грязный, однорукий, в бронированной железом куртке. И как же эти твари – тогдашние и нынешние – похожи между собой...

Большего мне и не надо. Освободившейся рукой я бью другого зверя, вцепившегося мне в колено. Бью с размаху, крепко сжимая кулак. Усиленный экзоскелетом удар проламывает роффу голову, вдавливает осколки кости в черепную коробку. Твари конец – она уже мертва, но её тело всё ещё конвульсивно дёргается, сжимая в последней судороге челюсти. Я хватаю другого роффа за горло...

Мой пример оказался заразительным. Я просто поддался ярости, но остальные поняли, что махать кулаками куда удобнее, чем стрелять. Нашей броне не были страшны никакие укусы. Мы рвали врагов, били и крушили их. И роффы поняли этот язык ненависти и злобы куда лучше, чем выстрелы.

В конце концов они обратились в бегство. Вся их наглость, выпестованная веками безнаказанности, схлынула и оставила место чувству, которого они доселе не знали – страху перед сильнейшим. Безраздельное владычество над пустошами закончилось.

Когда стая убежала с холма и без оглядки бросилась вдаль, на поле битвы остались только трупы и те, кто не смог унести ноги. Беззубый рофф, которому изрядно намяли бока в потасовке, скулил и полз куда-то по истоптанной земле. Не раздумывая, я размозжил ему голову каблуком.

И тишина. Некоторое время ребята молчали, как будто не могли придти в себя. Когда же оцепенение спало, они подняли винтовки с земли и принялись добивать раненых роффов. Я заметил что у всех скафандры почти полностью залиты кровью. К слову, здесь всё было в багровых оттенках: земля, небо, растения, животные… Даже гигантский гриб на горизонте отливал красным. Красный цвет был своего рода намёком. Планета крестила нас, окрасила в свой цвет. Она познакомила нас со своими порядками и намекнула: здесь выживут только хищники и каннибалы. И если ты не каннибал, то неминуемо им станешь.

-5-

Я не знаю, как звери разносят новости, но «молва» о нас, похоже, разлетелась по всей округе. В окрестностях появилось ещё несколько стай роффов. Теперь они следили за нами издалека. Кое-кто рискнул подойти, но ребята пристрелили их. Больше попыток «сближения» никто из зверей не предпринимал.

Вскоре Болин собрал нас на инструктаж.

— Одним из подводных камней, – говорил Болин, показывая снимки из космоса. – Является разумность объекта «Сатурн». Пока ещё недостаточно доказательств, говорящих о наличии у него интеллекта. И всё же основания для подозрений есть.

«Сатурном» в то время мы называли этот гигантский гриб. Названия из научных документов типа «Fungus-3C77» не очень-то ложатся на язык и не отпечатываются в уме. «Сатурн» был поинтереснее – гриб, чтобы стать больше и сильнее, пожирал буквально всё, даже собственное потомство. Прямо как на фреске Франсиско Гойи.

— До появления более конкретных данных перед нами ставится только одна цель, — рассказывал Болин. – Захват контроля над социальными группами. Это позволит нам выявить влияние «Сатурна» и сделать дальнейшие выводы.

Захват контроля над «одичавшими» колонистами – дело не простое. Любой боец Пустынного спецназа скажет вам, что первым действием при работе с населением станет изучение языка. И, доложу вам, адское это дело, особенно в дремучих местах. За одно лишь спасибо: мне не пришлось заниматься этим лично; я уже пожинал плоды трудов Ральфа и его друзей.

А вот тут придётся вновь сделать паузу и немного рассказать о том, как работает Пустынный спецназ. Несмотря на то, что на каждой планете обстановка отличается, существует универсальный принцип восстановления контроля: «МВР» – «Манифест, Воздействие, Реформы». Это очень грубое обобщение, этакая верхушка пирамиды. Однако оно устанавливает порядок действий и  помогает так называемому «социальному инженеру» разработать тактику, основываясь на обстановке.

Манифест, как следует из названия, предполагает объявление своей власти. Делается это по-разному. Если, скажем, изолированные колонисты вели себя разумно (так, в принципе, происходит в большинстве случаев) и создали некое государство, близкое к стандартам Доминиона, то найти контакт гораздо проще. Возможны два варианта: либо правительство помнит о корнях и остаётся лояльным Доминиону, либо считает себя независимым и отказывается подчиняться. Во втором случае начинается Воздействие. Как правило, верхушку аккуратненько устраняют (физически или политически), а на его место сажают либо марионеточное, либо лояльное правительство. Если демос не против, то в правящие органы могут открыто назначить людей Доминиона. Воздействие так же предполагает силовые меры (в пределах необходимости), призванные ликвидировать центробежные тенденции и заставить население подчиняться новым законам. И уже после всего этого начинаются Реформы – социальные и политические изменения, которые с учётом обстановки перестраивают общество на нужный Доминиону лад.

Вернёмся к Манифесту. Что мы имели в нашем случае? Три фракции, из которых только одна имела централизованную власть – в виде поклонения «Сатурну». Исковерканный и деградировавший язык с несколькими диалектами. Нижайший уровень технологии и социального развития.

Таким образом, с прямым заявлением власти следовало повременить до поры. Какой смысл врываться в селение на ревущих машинах, палить в воздух и бить кого попало, если аборигены всё равно ни черта не поймут, что вы там орёте? Они решат, что наступил Конец Света и устроят массовое самоубийство.

Вот тут-то и принимаются за работу Ральф и двое его помощников. Наступает время лингвистического анализа. Что для этого требуется? Наблюдение и изучение? Разумеется, но это до поры. Ведь, в конечном итоге, «дети цветов» не зря утверждают, что  человеческое счастье в общении. А раз так, то спецназовцы налаживают контакт с местным населением. Своими особыми методами.

В вылазку за «языком» Ральф взял и меня. «Пустынные спецназовцы» намеревались встать временным лагерем на краю западной равнины. В то время там кочевало одно из племён, из которого и планировалось добыть «языковой материал». План заключался в том, чтобы понаблюдать несколько дней, а затем улучить момент и сцапать какого-нибудь «среднего обывателя».

Я должен был обеспечить скрытность и безопасность лагеря, однако участие в наблюдении не возбранялось. Чем я и пользовался, поскольку скучать не любил, а книгу оставил на корабле. У меня не возникало больших хлопот – бо́льшая часть маскировки приходилась на день, а с хищниками было достаточно легко сладить при должной сноровке. Когда появлялось время, я приходил на пункт наблюдения и часами пялился в предоставленный Ральфом бинокль.

Племя, за которой мы следили, откололось от северо-западной, «свободной» фракции и скиталось по равнинам в поисках более сытой жизни. Быт их был скуден, убог и уныл, жили они впроголодь и отчаянно искали любую еду. На этих равнинах людей поджидало подобие удачи: многочисленные гейзеры из горячей воды создавали что-то вроде оазисов, где росли хищные растения – весьма зубастые и всеядные. Они бесстыдно пользовались тем, что являлись единственным источником растительной пищи в округе. И у травоядных (по повадкам больше напоминающих хищников) не оставалось иного выбора, кроме как вступать в настоящую схватку за пропитание. Сожри или будь сожранным. Довольно часто случалось так, что зверь сам попадал своей пище на обед. Растения жрут травоядных… Поменьше слушайте вегетарианцев – растительная пища тоже опасна и аморальна.

Человек не может питаться представителями местной фауны. Мясо животных с трудом поддаётся готовке и содержит слишком много вредных веществ. Потому-то здешние звери и полюбили человечину – по сравнению с другим мясом она чиста и легко переваривается.

И всё же у homo sapiens имелся небольшой шанс отыграться за низкую позицию в пищевой цепочке. В пищеварительном тракте растений проглоченная добыча подвергается воздействию микрофлоры организма. В ходе переваривания происходит частичная денатурация белка и естественное обеззараживание. Так что, если рискнуть руками и разодрать растению пасть, то можно добыть кусок мяса – склизкий, воняющий тухлятиной, но безопасный для желудка. А коли ты оказался медлителен, и тебе что-нибудь оттяпали, то следующий храбрец сможет пообедать твоими откушенными фрагментами.

Каждый день в тех местах выдавался богатым на события. С рассветом травоядные твари приходили к оазисам, и уже с утра пораньше начиналась схватка не на жизнь, а насмерть. Животные умели работать в команде; один отвлекал растение, а второй откусывал добыче «голову». Но беда, как известно, не приходит одна – оазис на то и оазис, что таких растений там много, и растут они близко друг к другу. И не раз случалось так, что незадачливое травоядное разрывали на несколько частей соседние кусты.

Бои за еду продолжались несколько часов, пока звери, устав или насытившись, не убирались восвояси. Наступало недолгое затишье, в ходе которого наевшиеся растения погружались в благостную дрёму, переваривая еду. Затем на равнинах появлялись люди. Это был особый класс «добытчиков» – за неимением в племени касты охотников самая распространённая среди мужчин профессия.

В своём занятии им приходилось полагаться на удачу. Как добыть мясо из недр зубастого куста? Ведь он, того гляди, сам тобой закусит – любят здесь человечину, ничего не поделаешь. Вот и приходилось им изгаляться, делая ставку на ловкость и везение. В целом, их тактика была схожа с действиями травоядных – отвлечь, завалить и выдрать добычу. Сначала я, наблюдая за этими плясками, недоумевал: почему бы просто не срубить сытое растение и оттащить его в безопасное место? А потом понял, что времени на рубку попросту нет – едва ты пристроишься со своим каменным топором, как вдруг обнаружишь, что лишился рук. А то и головы. Так что двигайся быстро, хватай много и прыгай изо всех сил.

Первый добытчик отвлекает, второй придавливает растение к земле, а затем первый вместе с третьим раздирает кусту пасть и быстро достаёт полупереваренное мясо. Даже в теории это рисковое предприятие, а на практике – вообще кошмар. Ведь, придавливая растение, надо сделать это так, чтобы тебя не схватили его соседи. Помнится, перед «охотой» люди бросали жребий и выбирали, кто будет удерживать хищный куст. За те несколько дней, что мы наблюдали, было сожрано два или три человека. Не стоит думать, впрочем, что у других добытчиков была лёгкая доля. Знаете, с какой силой это растение может сжать свои челюсти? Люди пользовались импровизированными распорками – палками, камнями. Но не всегда получалось. Так, одному бородатому, рано поседевшему мужчине откусили руку, и он за несколько секунд скончался от кровопотери.

Но потом мне пришлось блевать в ведро: через несколько часов «добытчики» вернулись и, расщиперив растению пасть, вытащили наружу откушенную руку. И начали по очереди откусывать от неё куски, переговариваясь и посмеиваясь. Мало самого факта каннибализма; вы просто представьте себе их «обед», уже поварившийся в желудочном соку – отвратительный цвет, всё сочится слизью, кожа рвётся бумагой на дряблом мясе… Чёрт, да я уже чувствую тошноту. А эти… люди… ели и смеялись. Рука товарища для них ничем не отличалась от прочей еды.

Уже тогда я матерился и исторгал наружу свой обед, наблюдая за этим. А если бы узнал, что погибшего беднягу не похоронили, а тоже съели… то сказал бы: «Да пусть они передохнут, мать их! Не жалко!». Разумеется, можно вникнуть в их положение: белковой еды почти никакой, хоть дерьмо жуй. Не покапризничаешь. Но есть погибшего друга и смеяться при этом? Нет уж, сочувствовать не стану.

Время добычи мяса длилось по-разному. Всё зависело от того, насколько близко паслись хищники, и от наличия жертв, чья кровь этих хищников привлечёт. Добыча, как правило, прекращалась с появлением роффов. Тогда люди давали дёру к пещерам и пересиживали там, дожидаясь, когда жара и жажда прогонят зверей прочь.

На четвёртый или пятый день Ральф решил действовать. Был запланирован налёт и отлов одного-двух туземцев. Безусловно, мы бы напугали народ до смерти, но это уже был бы своего рода Манифест – пусть узнают о нас. Пусть начнут бояться.

Ставка делалась на появление роффов. По расчётам Ральфа, мы должны были нагрянуть, когда люди побегут от хищников, и сцапать кого-нибудь в свои загребущие лапы. Можно было бы и пораньше, но упор здесь делался на психологический аспект: мы должны были показать, что хищники нам ни по чём. Раз уж народ ушёл недалеко от родовых общин, то и явиться к ним следовало, аки богам. Эдакие избавители и поработители. Думаю, есть в людях какая-то тяга к садомазохизму, неспроста же они любят поклоняться жестоким богам.

День выдался ни холодным, ни жарким – типичный день здешнего лета. Разве что хищные кусты были в тонусе – тем утром травоядным пришлось несладко; часть стаи осталась в желудке своей «пищи». Когда звери ушли, на равнину явились люди, и начался второй акт. Поскольку растения порядком насытились и были неповоротливы, добыча мяса поначалу протекала удачно. Урожай набрался обильный, и народ пребывал в приподнятом настроении.

Вскоре один из добытчиков, расслабившись, зазевался, и – клац! – растение вцепилось ему в руку чуть ниже плеча. Несчастный завопил и забился. Его попытались освободить, но хищный куст вошёл в раж и принялся щёлкать челюстями, норовя сграбастать ещё пару-тройку человеческих тушек. Добытчики вынуждены были отступить. Их товарищ, кричащий и истекающий кровью, остался рядом со своим мучителем. Растение схватило его за ногу.

Равнина вдруг огласилась утробными воплями – это роффы явились полакомиться. Вывалив языки, зверьё неслось по бурой земле; любой, кто видел их нападение, поймёт, какой страх испытывали люди. Добытчики бросились бежать; в скорости отказать им было невозможно. А их брошенный товарищ, поедаемый заживо, бился и вопил в свои последние мгновения. Помню, тогда у меня промелькнула мысль: а ведь потом добытчики вернутся и вытащат из куста его останки. Будут есть и смеяться. Ничем не лучше зверей. Даже хуже.

Справа заревели двигатели автомобилей-перехватчиков – так громко, что заложило уши. Сбрасывая заботливо наложенный мной камуфляж, машины рванули в сторону оазиса. Меня в бросок не взяли, пришлось нервничать и наблюдать издалека. По крайней мере, Ральф пообещал, что не никто не выйдет из машины, пока угроза нападения не минует.

Услышав оглушительный рёв перехватчиков, люди припустили ещё быстрее, а роффы порскнули в разные стороны. Пулемёты на машинах заколотили короткими очередями; туши зверей разлетались в клочья. Их тела, казалось, взрывались сами собой и брызгали кровавыми ошмётками. Роффы бежали со всех ног; они неслись так, что спотыкались и падали. Несколько зверей, обезумев от паники, вцепились друг другу в глотки. Совсем как люди.

Перехватчик резко затормозил у края оазиса, где растение всё никак не могло прикончить добытчика. Ральф выпрыгнул с пассажирского кресла и в упор расстрелял хищный куст из пистолета. Пули прошили массивную голову растения насквозь, существо поникло и разжало челюсти. Ральф ухватил раненого одной рукой под мышку и невероятно мощным движением закинул его в машину. Затем запрыгнул сам, и автомобиль рванул обратно на наши позиции. Наблюдая за этим, я даже испытал зависть: захотелось вдруг снова надеть ту кожаную куртку и тоже сесть за руль.

Машины вернулись в наш временный стан. Я встречал «блудных сынов» в первых рядах и держал на низком старте санитаров. Ральф колобком выкатился из машины, а затем, не церемонясь, вытянул за волосы раненого. Тот даже не вопил, только дико вращал глазами, дрожал и цеплялся за всё подряд здоровой рукой. Но испуг явно шёл ему на пользу; по крайней мере, адреналин не давал ему загнуться от ран.

Потом – обезболивающие, повязки, швы. Наш «гость» крепко заснул под действием лекарств, и его запихали обратно на заднее сиденье машины. Лагерь был свёрнут, и мы покинули местность, оставив после себя только приборы для наблюдения. Наш путь лежал обратно на «Пурпур», где Ральф и компания должны были заняться захваченным туземцем вплотную. И, поскольку никто не собирался выходить наружу, это обещало мне выходные. Я собирался провести их, читая письма из дома (можно было получать почту, но не отправлять её) и листая сводки о 3C77.

-6-

Третий день блаженного безделья ознаменовался двумя новостями. Первая пришла из дома: Дороти радостно сообщила, что Валерио выиграл городские спортивные соревнования среди детей младшего школьного возраста. Вторая была от Ральфа: лингвистический анализ завершён, и состав экспедиции готов к изучению языка.

— Вы вызнали здешний язык за три дня? – удивился я.

— А что? – он пожал плечами. – Есть методы.

— И ты хочешь, чтобы я вот так взял и выучил новый язык? Тоже за три дня?

Ральф скривился. Я прямо-таки услышал невысказанное: «Хватит ломаться, как целка. Не треснешь». Это было его любимым аргументом. Правда, мне Ральф не мог его предъявить из соображений субординации.

— Ничего страшного, — выкрутился он, подобрав эвфемизм. – Язык примитивный, можно за день вызубрить.

Ну, «за день» – это он, конечно, приврал. Пришлось потрудиться пару суток, чтобы свободно изъясняться на этой тарабарщине, деградировавшей из немецкого языка. Речь туземцев была примитивна, но всё же смутно знакома, поэтому усваивалась достаточно быстро.

Самым интересным в обучении было общение с «носителем языка». Оклемавшийся туземец умудрялся одновременно сочетать в себе неподдельное счастье, восхищение и дремучий религиозный страх. Тем не менее, он с удовольствием с нами общался, улыбаясь при этом до ушей. Из разговоров с ним стало ясно, что Текстер, как его звали, невероятно горд тем, что попал в Божий Дом, и готов услужить божествам всем, чем только можно. Ральф не собирался его переубеждать.

— Пускай расскажет своим, когда вернётся, — говорил он. – Пора налаживать связи.

У Ральфа имелся чёткий план того, как войти в контакт с кочевыми племенами и подчинить их Пустынному спецназу. Основанный на грубой силе и демонстрации мощи – как и в большинстве случаев – этот Манифест мог сгодиться и для «подгрибного» народа, если не один подводный камень. Никто не знал, насколько разумен «Сатурн», но, судя по тому, как осторожничали Болин и его свита, имелись основания для опасений.

Тогда мне, не имеющему никаких сведений, всё это казалось глупой и бессмысленной кутерьмой. Я откровенно скучал на собраниях командиров, где обсуждались способы выявления разумности «Сатурна». Все предложенные планы подолгу обсуждались, но после неизменно отметались как неэффективные. На долгосрочное рассмотрение была принята лишь идея о внедрении. Всему прочему ещё предстояло родиться.

***

К счастью, топтание на месте в тот раз сыграло нам на руку. Приборы наблюдения доложили, что в просматриваемой области появилось ещё одно человеческое племя. Скорее даже не племя, а отряд: чуть меньше численностью, вооруженный по мере скромных ресурсов – дубины, копья, камни. Они пришли со стороны «грибного» поселения. И это были уже не добытчики. Это были охотники. И охотились они на людей.

Нападение произошло днём, когда добытчики из кочевого племени в очередной раз пришли к оазису за мясом. Охотники в тот день были особенно злы – они несколько раз подвергались нападениям роффов и потеряли нескольких человек – и не собирались никого щадить.

Они разделились на два отряда. Первый теснил добытчиков прямо в пасти хищных растений. Второй перекрыл пути к отступлению. Уже тогда я заметил, что охотники с большой неохотой вступают в ближний бой. Их тактика всегда сводилась либо к тому, чтобы убивать издалека, либо к тому, чтобы сделать всё чужими руками.

Безоружные люди – те, что похрабрей – пытались драться, но их забивали камнями. Другие добытчики, обезумев от страха, принимались метаться, и их тут же рвали зубастые кусты. Один из таких «бегунов» пихнул своего товарища в пасть плотоядного растения. Тот, не ожидавший предательства, с криком упал, и на его боку тут же сомкнулись гигантские челюсти. Короткий вопль, кровь густым потоком; куст рванул тело вверх, отдирая от добычи кусок. Всё ещё живой, несчастный плюхнулся на землю, в лужу собственной крови. Словно надкушенное яблоко – часть торса отсутствовала начисто, из красного месива наружу вывалилась путаница кишок.  Те из растений, что были близко, с алчным рвением растаскивали потроха. Двое из них схватили один фрагмент кишок и жадно тянули его между собой, как мерзкую лапшу. А тот бедняга ещё был жив – точнее, был обманут адреналином. Он сучил ногами, пытаясь отползти, даже умудрялся кричать. А его продолжали рвать – выедали внутренности, отгрызали куски от тела.

Его товарищ, толкнувший его на расправу хищным тварям, воспользовался занятостью растений и попытался сбежать. Он перепрыгнул через зубастые кусты и своего друга и, сверкая пятками устремился навстречу свободе.

Дорогу ему преградил один из охотников. Удар копьём в живот; заострённая палка до отвращения легко проткнула брюшину. Добытчик, выпучив глаза, попятился обратно. За ним потянулась цепочка из кровавых капель на земле. А охотники смеялись, наблюдая.

Раненный добытчик оступился; один из хищных кустов яростно защёлкал зубами у самого его плеча. Беглец-неудачник отпрянул, но тут же получил острием копья в бок – несильно, но ощутимо. Охотники откровенно играли с ним. Испуганный и затравленный, предатель тяжело опустился на землю и завыл. Так и завыл – громко, с отчаяньем. Сквозь его пальцы струилась кровь, раненный живот напрягался в крике и причинял ещё большую боль. А он всё выл. До сих пор гадаю: а думал ли он тогда о своём друге, чьей жизнью пытался купить себе побег?

В любом случае, он не выжил – разве что мучился дольше остальных. Надеюсь лишь, что как следует помучился. Даже спустя столько лет не нахожу сил его пожалеть. А его смерть – настоящая аллегория расплаты за предательство: всеми ненавидимый, ничего не наживший за своё малодушие, загнанный в угол. Страстно желающий выжить, даже со смертельной раной. И мерзко, бесславно погибающий в пастях тех плотоядных существ, которым недавно скормил своего товарища. Охотники не хотели, чтобы он тихо умер от раны – предателя тыкали копьями, загоняли в плен голодных глоток и зубастых ртов. Там он и был сожран – отчаянно пытающийся уползти и скребущий землю ногтями, пока растения глодали его ноги.

Всё это мы видели на мониторах, всё это транслировалось с приборов наблюдения. Так почему мы не вмешались сразу? Да потому что шок, и отнюдь не из-за самого кровопролития или зверства. Всё потому, что никто из нас не могу понять: зачем? С какой целью? Затем я вышел из ступора и встряхнул Ральфа:

— Эй! А ну давай сюда Текстера!

Ральф кивнул со слегка обалделым видом и, стряхнув оцепенение, бросился к двери. Текстер появился сразу же после громкого оклика; Ральф втянул его в комнату. Я схватил гостя за комбинезон и ткнул пальцем в монитор:

— Текстер, что за хрень?!

Секунду или две туземец ошалело пялился на расправу, а затем взвыл:

— Это же охотники!

— Что за охотники?

Голос Текстера сорвался в плаксивый фальцет:

— Помоги! Они пришли за нами! Убьют мужчин, а женщин с детьми отдадут Злу! Помоги! Отведут их в долину, и Зло их сожрёт! Помоги! Помоги! Помоги-помоги-помоги...

Я встряхнул его и, с трудом сдерживая истерику, проревел:

— Какому ещё Злу?

— Вон! – трясущимся пальцем Текстер показал на иллюминатор.

Я проследил за его жестом – на красном мареве горизонта темнел обелиск гриба. «Зло». И ведь как метко.

— Зачем Злу люди? – я снова встряхнул Текстера, обрывая поток слёзных «помоги-помоги-помоги».

— Оно их жрёт! – ответил он. – Когда Ему становится мало своих людей, то Его охотники приходят за нами! Помоги-помоги...

Я отпихнул Текстера и сказал Ральфу:

— Надо вмешиваться.

Тот, за весь наш диалог не сказавший ни слова и растерянно переводивший взгляд с туземца на экран, с запозданием кивнул:

— Да!

И мы, едва не столкнувшись, кинулись к двери. Однако та распахнулась сама собой прямо перед нами, явив могучую фигуру Болина. В этой ситуации его механический голос был возмутительно бесстрастен:

— Мне доложили о стычках между туземцами.

Текстер, потерявший всякий страх перед Самым Главным Богом, плюхнулся Болину в ноги и завопил:

— Помоги-помоги-помоги! Моих людей отдадут Злу! Их сожрут!

— Злу? – Болин задрал брови, что с его искусственными глазами выглядело чуть пугающе.

— «Сатурну», — пояснил я, опередив Ральфа на долю секунды.

— Так? – теперь Болин смотрел на нас.

Его невозмутимость просто бесила. Хотя я и на себя злился: понимал, что надо быть хладнокровным, так нет же – разбушевался в свои неполные тридцать лет, как юнец. И всё же чётко понимал: кровопролитие должно быть пресечено.

— Женщин и детей кочевого племени отдадут в жертву «Сатурну», — сказал я. – Вы ведь хотели выяснить, насколько разумен гриб, полковник?

Болин, чья проницательность даже слегка пугала, пропустил несколько промежуточных вопросов и поинтересовался напрямую:

— Предложения, Груос?

— Туземец, — я указал на Текстера. – Говорит, что людей ловят по воле «Сатурна». Если отобьём у гриба добычу, то можем пронаблюдать его реакцию.

— Ага, — отозвался Болин и замер в размышлениях.

Я решил выложить всё начистоту:

— Нельзя отдавать «Сатурну» женщин и детей. Теперь это – НАШИ люди.

— Не сомневаюсь в ваших принципах, Груос, — ответил Болин.

С отвратительной, неимоверно раздражающей медлительностью он заложил руки за спину, поразмыслил несколько секунд и, наконец, вынес вердикт:

— Одобряю ваш план, Грус. Что скажете, Голдинг?

Ральф, внезапно втянутый в диалог, слегка растерялся, но быстро нашёлся:

— Считаю этот план единственно правильным!

Болин был сама краткость:

— Ну так приступайте.

-7-

Как это часто бывает, сказать оказалось легче, чем сделать. Надо собрать боевую группу. Надо подтянуть «Пурпур» к месту заварухи. Надо разработать хоть какой-нибудь план операции, в конце концов. И всё это отнимает драгоценные секунды. Человека убить легко – хватит и мгновения. И время утекало, перемешиваясь с человеческой кровью.

Но нельзя было поступать опрометчиво. Такова суровая и подчас даже отвратительная правда о спасении человеческих жизней: планирование превыше всего, и на отдельные потери здесь никто не обращает внимания. Слишком уж часто приходится жертвовать меньшинством ради большинства. Я ненавижу это до сих пор. Но ведь правила игры не поменяются просто потому, что ты их ненавидишь, не так ли?

Вопросов стояло ровно два, а точнее – один, а второй вытекал из первого. Он касался методов: убивать агрессоров или нет? И, если не убивать, то брать в плен или отпускать? В ходе поспешного планирования, согласовавшись с Болином, мы сошлись на том, что убивать станем только наиболее «отмороженных». Остальным предстояло стать нашим источником информации в ближайшие дни.

Болин особенно не вмешивался, а всё больше наблюдал. На изувеченном имплантатами лице трудно было прочесть какое-либо выражение, но, сдаётся мне, там был… интерес. Болину и Омниусу было любопытно. Причём настолько, что они внезапно разрешили мне отправиться в бой вместе с Пустынным спецназом. Ещё раньше такого не допускалось: консультант по безопасности должен только планировать, а воюют пускай соответствующие кадры. Но вот, едва только в наших действиях появился хоть какой-то намёк на «социальную инженерию», как я вдруг оказался втянут в самую гущу событий, а за мной с интересом наблюдали две пары глаз – механических и настоящих. Болин и Омниус вызывали у меня сильную неприязнь – они планировали что-то нехорошее, а я не мог отказаться.

***

Из добытчиков спасать было уже некого – все закончили свою жизнь в пастях хищных растений. Теперь охотники, ещё не навеселившись вдоволь, отправились к стоянке кочевого племени.

Если вы хоть раз видели лежбище животных, то «стоянку» кочевников мне можно уже не описывать: голый участок земли рядом с пещерами, а на этой земле – люди, бесцельно лежащие под солнцем.

Женщины возились с детьми. Те малыши, что повзрослей, с визгом носились среди своих опекунш, играя. В этот «сытый» период, когда мужчины были способны добыть достаточно мяса, женщинам не приходилось промышлять скудным собирательством. Они откровенно бездельничали, лишь изредка (как будто со скуки) отправляясь на поиски каких-нибудь ягод и кореньев. Часто они возвращались с пустыми руками, но, похоже, не сильно переживали по этому поводу. Меня это сильно удивляло: не предпринималось никаких попыток создать запасы на голодное будущее, хотя с их образом жизни очевидно, что приходится беречь каждую кроху. Но они, как животные, о завтрашнем дне не задумывались. И этих людей мы летели спасать...

Мы ещё только выдвигались на помощь – «Пурпур», неманевренное грузовое судно, был просто неприспособлен на срочные вылеты. А на земле, между тем, уже разворачивался очередной акт действа.

Охотники нагрянули на стоянку со свистом и улюлюканьем – нападать на беззащитных женщин им было явно веселее, чем на мужчин. С копьями наперевес, они выскочили из-за деревьев и бросились в самую гущу людских тел. Стоянка в один миг стала похожа на курятник, куда вбежала лиса: крики, беспорядочное движение, пыль столбом. Более всего меня покоробило зрелище жертв: то, с какой готовностью женщины принимали свою судьбу, без каких-либо попыток сопротивляться. Словно быть избитой и изнасилованной несколько раз было вполне обыденной и правильной вещью – равно как и смерть твоих детей у тебя же на глазах. Своё потомство, к слову, они защищали так же, как и себя. То есть, никак.

«Пурпуру» требовалось время: взлёт, разгон, торможение, посадка. И чем больше утекало этого времени, тем страшнее становилось зрелище на экране. В кровожадности охотники не знали удержу. Под их копьё мог попасть кто угодно: младенец, ребёнок, старуха, молодая девушка, женщина… Они проявляли разборчивость лишь в своей похоти – ловили тех, что покрасивее. И прямо там же, свалив на землю, принимались насиловать. С неизменным хохотом, отвешивая жертвам один удар за другим. А те из женщин и девушек, кому повезло оказаться остаться нетронутыми, испуганно сжимались в комок и лежали рядом с более незадачливыми соплеменницами, словно надеясь избегнуть сей участи. Охотники, которые уже натешились со своими жертвами, принимались сгонять женщин и детей, словно в стадо, в одну кучу, изредка в кровожадном порыве разя копьями.

Когда одна девочка, получив колющий удар в грудь, замертво упала на землю, я отошёл от экрана.

— Винсент! – Ральф пошёл за мной.

Поначалу ему показалось, будто мне стало дурно. Он тогда ещё не знал о том, как работает мой генератор ненависти. Но всё же он смог разгадать ярость в судорогах, сведших мои мышцы.

— Не убивать! – жёстко сказал он, хотя его самого колотила дрожь. – Только не лютуй, когда выйдем, Винсент! Это же скоты, у них такое в порядке вещей...

— Без тебя знаю, щенок! – рявкнул я в ответ.

Это был первый раз, когда в общении с Ральфом я указал на нашу разницу в возрасте. Но он всё понял и не стал спорить. К тому же, мы оба знали, что, едва мы доберёмся до места вакханалии, Ральф будет «лютовать» не меньше меня. Можно сколько угодно твердить про доктрину о социальной жестокости, которую преподают в школах Пустынного спецназа. Но Ральф, как и я, когда-то прочувствовал это доктрину на своей шкуре и сам видел её воплощение. Милосердие к преступникам в таких условиях просто не сохраняется.

«Пурпур» наконец-то зашёл на посадку. В переходном отсеке, сидя в одной с Ральфом машине, я почувствовал, как подхватывает где-то в области диафрагмы. Неприятное чувство торможения, вибрация, сильный толчок – и корабль приземлился. Шлюз разверзся перед нами, как врата в Ад: красное марево в небе, багровая земля, лиловые растения. И наши автомобили-перехватчики с рёвом устремились к облаку пыли неподалёку.