Пролог

Одним дождливым июльским утром отец семейства, наслаждавшийся отпуском, исчерпал запасы терпения и решил поговорить по душам со своим взрослым сыном. Его чадо, никогда прежде не огорчавшее родителей, последние несколько дней сидело за столом и планомерно уничтожало домашние запасы кофе. Вид у него был такой, будто юношу огрели чем-то тяжёлым по голове, привели в вертикальное положение, да так и оставили стоять. Семья начала беспокоиться.

- Первые пару дней я не хотел тебя трогать, - произнёс отец, устраиваясь с противоположной стороны стола. – Но ты, я гляжу, хоть и не стал напиваться, решил залить тоску кофе. Это, на мой взгляд, не лучше.

Когда с ним заговорили, Валерио вышел из прострации. Он бросил взгляд на кружку с кофе –и отодвинул её.

- Ну, так что за грустные лица? – спросил отец. – Отчего молчишь? Выговорись.

Валерио пожал плечами.

- Незачем, - сказал он. – Легче от этого не станет. Зато подумают чёрт знает что.

- А ты не смешивай меня с какими-то там идиотами, - невозмутимо откликнулся отец. – Чтоб я – и не понял?

Он обладал странной способностью делать из трудного лёгкое. Мама любила поддразнивать его – мол, влюблён в себя до крайности, да ещё и высокомерен. Папаша отвечал на эти выпады сдержанным, исполненным достоинства «Отнюдь».

- Хорошо, - согласился Валерио.

***

Всё началось неполные два месяца назад. Погода ещё не испортилась, было солнечно. Чтобы не дышать пылью и маслом, Валерио выкатил машину из гаража на улицу.

Валерио любил эту модель и с детства мечтал о ней. И ему, наверное, повезло. Этот старый, подержанныйавтомобиль досталсяему почти задаром. Он уже много лет как был не на ходу:насквозь прогнил мотор, детали давно никуда не годились. Но, если всё это заменить,томашина обещала вновь стать очень быстрой.Было куплено немало деталей (на деньги самого Валерио, конечно), из старой отцовской машины вытащили рабочий двигатель – и всё это предстояло уместить под капот ржавой классики. Один день работы для умелых рук.

Валерио начал ремонт. Работа поглотила его, и он перестал замечать, что творится вокруг него. Солнце ползло с востока на запад, мимо проходили люди и проезжали машины – а Валерио, грязный от пыли и масла, практически не вылезал из-под капота.

Потому о приходе нежданной гостьи он узнал, лишь когда на разбираемый двигатель легла длинная тень. Валерио поднял голову – и встретился взглядом с девушкой, у которой было знакомое лицо.

- Привет, - сказала она. – Ты совсем не изменился.

Валерио ответил ей не сразу. Собираясь с мыслями, он взял ветошь, принялся вытирать замасленные руки. Затем спросил без обиняков:

- Что ты хочешь?

Лицо гостьи приобрело удивлённый вид.

- То есть? Я... Просто я... ...ты что, вот так со всеми друзьями разговариваешь?

Ирма тоже не изменилась. Совсем. Нет, это не она когда-то сказала ему: «Мы расходимся». Но Ирма была подругой Стеллы–апоследняя как раз и произнесла эти слова.

- Столько времени не виделись, а ты... Мы ведь столько вспоминали о тебе.

- Я должен быть тронут? – отозвался Валерио.

Ирма на миг прикрыла глаза, старательно подчёркивая своё негодование. Валерио повторил вопрос:

- Так что ты хочешь?

Ирма, сложив руки на груди, склонила голову набок и припечатала Валерио сердитым взглядом. Затем, выдержав паузу, резко бросила:

- Стелла умирает.

Валерио совсем не изменился в лице. Он посмотрел на Ирму ещё секунду-две, а затем вернулся к работе.

- Стелла умирает, - повторила Ирма. – И, пусть не говорит, но я знаю, что она хочет увидеть тебя. В последний раз.

Валерио снова не ответил ей.

- Так я услышу от тебя ответ? Неужели тебя это вообще никак не трогает?

- Ты принесла мне новость. Я услышал её, - ответил Валерио. – Спасибо.

Ирма с неверием покачала головой:

- Стелла вспоминает о тебе всё время... Говорит о тебе, как о самом лучшем, что было в её жизни. И тебе... всё равно?!

Валерио вновь промолчал. Тишину нарушало лишь звяканье гаечного ключа.

- Она слишком хорошо о тебе думала, - сказала Ирма. - Мы слишком хорошо о тебе думали.

И, сердито махнув косой, развернулась и ушла. Валерио даже не посмотрел ей вслед.

***

Спустя несколько часов, когда машина обрела ход, Валерио вывел её на дорогу и отправился по давно, казалось бы, забытому маршруту.

Ему открыли дверь знакомые люди – те, с кем он давно уже не виделся, и которых почти забыл. Его встретили печаль и пустота. Дом, куда он часто заходил в былые времена, теперь был пронизан тихим отчаянием, тихим трауром людей, готовящихся потерять близкого человека. А затем Валерио вошёл в комнату Стеллы.

Она всегда была малого роста, худенькой, походила на подростка издалека. Но сейчас Стелла так усохла, что стала похожа на скелет. Её волосы, раньше доходившие до пояса и переливающиеся густым блеском, сильно поредели теперь и оказались коротко подрезаны — кто-то, должно быть, мать, неуклюже постриг их. Сильно осунулось лицо. Одни лишь глаза – огромные карие глаза — остались неизменными. И они смотрели с восторгом:

- Ты пришёл!

Валерио сел у кровати. Тонкие, почти прозрачные пальцы Стеллы стиснули его ладонь.

- Как ты? – защебетала Стелла. – Мы все очень скучали. Каждый день о тебе вспоминали...

Он продолжал молча осматривать её.

- ... как ни погляжу в окно – думаю: а как там ты?..

Валерио прервал её жёстким вопросом:

- Почему ты запустила болезнь? Как так вышло?

Стелла замерла на миг, слегка ошеломлённая. Затем надула губки.

- Потому что мне ничего не хотелось. Ни есть, ни спать. Даже жить не хотелось.

- Почему?

- Потому что ты ушёл, - и бездонные карие глаза в упор посмотрели на него.

Валерио ничего на это не ответил. Но Стелла всё равно заметила едва видную перемену в его лице — словно опустил забрало, огородился сплошной стеной.

- Ну же, - сказал она примиряющим тоном и чуть потрясла его за руку. - Расскажи мне, как у тебя дела. Ты окончил университет?

- Нет.

- Почему так? - Стелла подалась к нему, всем видом выражая готовность слушать.

- Обстоятельства.

- Какие обстоятельства?

- Трудные.

Стелла снова надулась.

- Опять односложные ответы, - обиженно сказала она. - Прямо как тогда. Ты всё ещё обижен?

- Нет.

- Так почему ты так со мной разговариваешь?

- Потому что мне нечего тебе рассказать.

Стелла с бессилием откинулась на подушки.

- Ясно. Опять ты кому-то что-то доказываешь... Для тебя это так важно?

- Мне нечего тебе доказывать.

- Конечно, - ехидно откликнулась Стелла. - Сейчас ты делаешь это только для себя, да? Для своей гордости, да? Это на тебя похоже. Неважно, что другим из-за этого больно — главное, что тебе хорошо. Только о себе и думаешь. Захотел — и бросил всех. Бросил меня. Да?

Валерио вытащил из кармана коммуникатор и показал Стелле историю их переписки.

«... Я ничего уже к тебе не чувствую...».

«... понимаю, что ты цепляешься за отношения, но это уже глупо...».

«... это не подростковая любовь, я уже не ребёнок, я не могу теперь так любить...».

«Мы расходимся».

Все эти слова принадлежали не ему.

Стелла заплакала.

- Ну почему, почему с тобой всегда так? – спросила она, всхлипывая. – Почему ты всегда оказываешься прав? Тебе так нравится быть непогрешимым? И вечно рядом с тобой я всегда какая-то грязная, подлая... Неужели трудно хотя бы раз поддаться?

Стелла закрыла лицо руками. Её плечи, похожие на два острых уголка, затряслись.

- Тебе легко: ушёл – и совесть чиста, - донёсся из-под ладоней её приглушённый голос. – А я остаюсь, как какая-то злодейка. С каких это пор я плохая?

- Я пришёл не за тем, чтобы выяснять отношения, - ответил Валерио.

В ответ – всё тот же приглушённый плаксивый голос:

- А почему тогда?

- Чтобы увидеть тебя.

- Зачем?

- Потому что ты попросила.

- Ничего я не просила.

- Мне сказали, что тебе это было нужно. Поэтому я здесь.

Истерика Стеллы внезапно прекратилась. Она отняла руки от заплаканных глаз и посмотрела на него:

- Ты узнал, что нужен мне? И поэтому пришёл?

- Именно поэтому.

Стелла с неожиданной энергией бросилась ему на шею. Валерио ощутил, как её новые слёзы обжигают его через рубашку.

- Это правда?

- Правда, - подтвердил он.

- А ты... – Стелла с мольбой заглянула ему в глаза. – Ты скучал? Ты хотел меня увидеть?

Валерио посмотрел на неё – на осунувшееся лицо, на слабые, усохшие руки. Вспомнил, как, когда пришёл, мать Стеллы сказала ему: «Врачи говорят, ей осталось две недели».

И он солгал.

- Да.

С этого момента Валерио начал ненавидеть себя.

***

Каждый день Валерио навещал Стеллу. Он приходил утром и оставался до наступления темноты. И всё это время лгал.

Стоило сказать, что он хотел увидеть Стеллу, как точка невозврата оказалась пройдена, и с каждым разом требовалась всё большая и большая ложь.

«Ты хотел меня увидеть?», «Ты думал обо мне?», «Ты скучал?». Валерио отвечал «Да». И Стелла крепко стискивала его руку, заискивающе смотрела ему в глаза.

- Расскажи, как ты жил всё это время, - попросила она, когда он пришёл в очередной раз.

Валерио покачал головой.

- Просто жил.

- Ты не хочешь рассказывать? – Стелла подалась вперёд, заглядывая ему в лицо.

- Не хочу.

- Это из-за меня?

- Нет, не из-за тебя. Просто не хочу. Я давно уже ничего не рассказываю.

Больше он ничего не сказал. Но Стелла разгадала историю его молчания. Оттого она ещё теснее прильнула к нему – словно утверждая своё безраздельное право на его внимание. И потребовала:

- Поцелуй меня.

Она уже поняла, что он не откажет ей. Не теперь.

***

Минули две последние недели, обещанные врачами, но Стелла продолжала жить. Всякий раз, когда Валерио появлялся рядом, она веселела, и буквально с каждым днём ей становилось лучше. Родители Стеллы, заметив такую закономерность, вцепились в Валерио мёртвой хваткой. Будь их воля, то они, наверное, и вовсе приковали бы его наручниками.

Но он и сам никуда не уходил. Ненавидя себя за обман, продолжать держать Стеллу за руку. Выполнял любые просьбы, любые капризы. Держал в объятиях, целовал, когда от него этого требовали. Говорил лживые слова нежности и ненавидел себя за это. Но всё равно оставался рядом.

Так прошло полтора месяца. А затем Валерио в очередной раз пришёл к Стелле и застал её родителей плачущими.

Стелла умерла ночью, во сне.

***

Он нёс гроб на похоронах. Не пролил ни слезы, не произнёс ни слова. С каменным лицом выслушал молитву пастора. И всё это время, стоя у могилы, ощущал на себе пристальные взгляды родственников и друзей Стеллы. Особенно пристально на него смотрел молодой мужчина с заросшим щетиной лицом. Это был последний парень Стеллы — не то старый, не то новый. Когда-то она была с ним в отношениях, но бросила его ради Валерио. К нему же и вернулась, когда порвала с Валерио... и снова бросила его незадолго до болезни. И, лёжа на смертном одре, не пожелала его видеть.

Когда Валерио бросил в могилу горсть земли и развернулся, чтобы уйти, мать Стеллы преградила ему путь.

- Ты не скажешь прощального слова?

- Нет, - коротко ответил он.

Женщина в чёрной вуали дала ему пощёчину. Люди, смотрящие на них, замерли.

- Мерзавец, - произнесла мать Стеллы. – Она тебя так любила.

Валерио устало посмотрел на неё.

- Прощайте, - сказал он.

И ушёл, не оглядываясь.

***

Отец заговорил не сразу. Какое-то время он думал, затем пошевелился и вздохнул.

- Чем больше тебя слушал, тем больше умилялся, - сказал он. – Какие чудесные люди.

- Мне противно за себя , - отозвался Валерио.

- За себя? С какой это радости? – отец посмотрел на него.

Валерио сделал неопределённый жест.

- Я врал ей. Обманывал.

- Надо же, - протянул отец. – Девка бросила тебя, чтоб вернуться к бывшему, а затем слегла и захотела, чтоб ты ещё разок полюбил её перед смертью. А ты согласился, сделал всё, чтобы она ушла счастливой. Каков мерзавец!

Валерио грустно улыбнулся.

- Для неё ты сделал всё, что мог. А тешить родственничков, рыдать и обниматься с гробом — это для них слишком жирно, - подытожил папаша. - Перебьются.

Он начал раскачиваться на стуле. Затем заговорил без всякого сарказма:

- Ты разве не понял? Они просто захотели побыть хорошими. За твой счёт. Чтобы ты был плохим, а они – страдальцами. Ты дал им, что они хотели. Более того, был рядом с умирающей девушкой, не отвернулся – и молодец, правильно поступил. А дальше пусть сами как-нибудь разбираются.

Валерио кивнул. Отец поскрёб небритую щёку.

- Позволь спросить, - сказал он. – А все эти люди хоть что-нибудь знают о твоих трагедиях?

- Нет, - Валерио покачал головой. – Я не рассказывал им.

- И правильно, - произнёс отец задумчиво. – Они всё равно тут же забыли бы.

***

Тук. Тук. Тук.

Звук дождевых капель, со звоном падающих на металлический подоконник, стал привычным, как тиканье часов.

Валерио покинул дом с непокрытой головой, даже не взяв машину. Он зашёл в цветочный магазин, взял несколько роз. И, прикрыв цветы от дождя, пошёл к далёкому повороту, уходящему влево. На обочине там начинались высокие деревья.

На кладбище никого не было. Валерио миновал ворота, прошёл вглубь. Он остановился у двух могильных плит:

«Вероника Наварро».

«ВалериоНаварро».

Его девушка и их общий сын, проживший всего несколько месяцев.

Валерио положил цветы на могилу Вероники. Долго смотрел на фотографию сына, белеющую на памятнике.

Деревья зашелестели листвой, возвещая о порыве ветра – и вот он, миновав кусты и ограду, налетел на ряды недвижимых каменных плит. Тонкая книжечка, лежавшая на одной из могил, затрепетала страницами, сорвалась с места. Пролетев недолгий путь, она плюхнулась в лужу подле могилы Вероники. Секунду или две Валерио безучастно смотрел, как книжка размокает в воде, а затем встал, подошёл и поднял её.

«Эмиль Верхарн. Вечера». Тоненькая, без изысков, книжка с пустой обложкой, уже основательно намокшая с одного угла. Валерио открыл обветшалые сырые страницы.

Мокрое пятно, ползущее от угла, разъело буквы и проглотило первые строки. Остались только огрызки.

...мне некто предсказал, державший меч в руке:

Ничтожество с душой пустою и холодной,

Ты будешь прошлое оплакивать в тоске.

Валерио сел на оградку, вгляделся в строки, на которых расползались всё новые и новые пятна от дождевых капель.

В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов,

Стать сильным, как они, тебе не суждено;

На жизнь, ее скорбей и счастья не изведав,

Ты будешь, как больной, смотреть через окно.

Он ещё долго сидел над мокрыми страницами, пока, наконец, его не пробрал холод – но не от дождя. Валерио поднялся, машинально сунул книжку в карман. Бросил последний взгляд на могилы Вероники и сына.

И скука въестся в плоть, желания губя...

Такие же розы он подарил Веронике на день рожденья. Её тогда мучил очередной приступ истерики, она не сказала даже «спасибо». Зато на следующий день, когда ей полегчало, Вероника была счастлива.

И в черепе твоём мечты окостенеют,

И ужас из зеркал посмотрит на тебя.

Валерио покинул кладбище, по-прежнему сопровождаемый молчанием.

... стариком ты станешь с юных лет...

В небе сверкнуло. С запозданием загремел гром.

Чужое и своё, двойное утомленье

Нальёт свинцом твой мозг и размягчит скелет.

Одинокая машина проехала мимо по дороге, разгоняя фарами сумрак.

Ты будешь одинок! - в оцепененье дрёмы

Прикован будет твой потусторонний взгляд

К минувшей юности, - и радостные громы

Далёко в стороне победно прогремят...

Валерио остановился, откинул капюшон с головы. Он поглядел наверх, в сумеречное, заволочённое тёмными тучами небо. Так прошло несколько секунд. Затем Валерио, столь же резко, как и остановился, продолжил свой путь, более не укрывая голову от дождя.

***

- Вы – два идиота, - безапелляционно заявила мать.

Сейчас она как никогда походила на карикатурную матрону, мать семейства. Настоящий стереотип: раскрасневшаяся, в фартуке и чепчике, стоящая у плиты с дымящейся кастрюлей. В руке – половник, будто меч правосудия. Для полноты картины не хватало разе что лишних пятидесяти килограмм веса. Но мама всегда была стройной.

- Валерио? Этот – да, идиот, - бесстыже отозвался отец. – А япричём?

- Это ты его надоумил, - отрезала мама. – В твоём духе идейка.

- Нет, я сам так решил, - сказал Валерио. - Что в этом плохого?

- А то, что я за твоего отца боялась больше десяти лет, - ответила мать. – А теперь ещё из-за тебя седеть?

- Пусть станет модельером, - тихо подсказал отец.

- Сам им стань, - огрызнулась мать.

Тем же вечером Валерио застал родителей в гостиной; они смотрели что-то по телевизору. Мама лежала на диване, пристроив голову у отца на коленях.

- Чего? – спросил папаша. – Место занято.

- Нет-нет, давай к нам, - мать поднялась и села рядом с отцом. Но так, чтоб тот мог обнимать её за плечи.

На узеньком диванчике, тем не менее, места особо не прибавилось. Валерио уселся на ковёр по-турецки .

- Почему ты решил стать именно перехватчиком? – спросила мама.

Валерио пожал плечами.

- Я всегда этого хотел. Но не мог решиться. Это всё равно было неизбежно. Я люблю машины, люблю кожу...

- ... и парней, - подсказал отец.

- Вообще-то ты сам был перехватчиком, - напомнила мать.

- Но парней я не любил, - последовал невозмутимый ответ. – Запал, понимаешь, на одну блондинку-фельдшерицу... Не помнишь, как её звали?..

Мама прыснула и ткнула его в бок.

- ... в общем, ты сказал: «Возьмись за свою мечту», - продолжил Валерио, обращаясь к отцу. – Потому что есть только одно лекарство от грусти. Вот я и взялся.

- Если ты считаешь, что так тебе будет лучше, то записывайся, - согласилась мама. – Надеюсь только, ты осознаёшь, какой это риск.

- Осознаёт, - уверил её отец. – Я не гений, так что на моих детях природа не отдыхает.

***

Новое письмо упорхнуло по длинной коммуникационной линии – к вышке и в космос, к почтовому кораблю. Новое письмо – и последнее. На этой планете.

«... да, в лагереприходится трудно. Но другого я и не ждал.

По всем экзаменам у меня высокие баллы. Кроме рукопашного боя. Но меня всё равно определяют в силовую группу. Похоже, придётся подтягиваться. Скоро мы улетаем...».

***

- Э-э-э-э-эй! – с достоверным воспроизведением эффекта Доплера сзади налетает неприятность и, как клещами, впивается пальцами в ухо.

Валерио наподдал локтем в навалившийся кусок мяса весом в добрые восемьдесят килограмм. За ударом последовал характерный «вшурх» от кожаной куртки. Неприятность хрюкнула, а затем заорала ещё громче:

- Куртка не чищена! На ночь в раздевалку, будешь форму чистить всему взводу!

Валерио врезал ещё раз, и посильнее. А затем понял, что лупит под дых своего инструктора по вождению. РутгерДумм, впрочем, не обижался. Он был всего на два года старше.

- Но бьёшь всё равно как девка, - резюмировал Думм, выпрямляясь и пытаясь выровнять дыхание в отбитой диафрагме. Его лицо покраснело, как помидор.

Валерио промолчал.

- Пошли-пошли-пошыли, - Думм потянул его за рукав и попёр вперёд с настойчивостью бульдозера. – Сейчас я тебе кое-что покажу.

Они дошли до комплекса гаражей, что располагались на самом краю ангарного массива. Думм сунул в нос охраннику пропуск, ткнул пальцем в Валерио: «Этот со мной», и поволок ученика дальше, к самому последнему гаражу.

Внутри горел свет. Среди рядов машин, с которых почему-то сняли чехлы, расхаживали люди в кожаных куртках. Валерио узнал их практически сразу – все они были солдатами из его призыва.

- И что? – спросил он у Думма.

- Погляди-погляди, - тот подтолкнул его к одной из машин и призывно похлопал по капоту.

Валерио наклонился поближе, пытаясь разглядеть в обычном «перехватчике» нечто неординарное. Ничего нового в очертаниях или структуре обшивки он не увидел. Затем скользнул взглядом по эмблеме - и понял.

Колесо с шипами, из-под него вырывается синее пламя. Этой эмблемой пестрели все автомобильные и военные журналы. "Перехватчик Р-5", новая модификация.

- Ага, - протянул Думм, заметив его ступор. – И все новенькие. Посмотри, как ребята их мацают. Девчонки теперь останутся совсем без внимания.

Он хрюкнул:

- Мне больше достанется.

Валерио, уже не слушая его, обошёл машину, попробовал переднюю дверцу. Оказалось не заперто. Он сунулся в салон, замер на миг, вдыхая запах свежей обивки, и надавил на нужную кнопку. Капот чуть подпрыгнул, издав щелчок. Валерио поднял его и заглянул внутрь.

- Она самая, не сомневайся, - подмигнул Думм.

Да, внутри переливался хромом двигатель, здоровенный и хищно изогнутый – тот самый, о котором Валерио только читал. Их таких не было больше  нигде.

Уверившись в истинности увиденного, Валерио перевёл взгляд на Думма.

- Привезли эту партию, - тот кивнул на ряды автомобилей. – Скоро будут комплектовать экипажи для них. Я решил показать, вдруг заинтересуешься.

- В чём подвох?

Думм издал смешок, похожий на кашель туберкулёзника.

- Служба – это и так подвох, - сказал он. – Это же обновлённые модели – более тяжёлая броня, калибр у пулемётов больше, боезапас тоже. Не зря же им поставили усиленные двигатели. Вот и думай, куда пошлют такие машины.

Валерио опустил капот, надавил ладонью до щелчка.

- Серьёзная будет заваруха?

- Одичавшая колония, - Думм сунул руку в задний карман. С его мимикой это выглядело так, будто он ковыряется между ягодиц. – Их же в космосе как грязи. Ты поверь, всю жизнь с ними будешь возиться.

- Я думал, в такие места посылают Пустынный спецназ.

- Как будто между нами и Спецназом есть разница, – Думм вытащил из кармана раздавленную жвачку, освободил её от обёртки и закинул в рот. – Там давно уже наши, перехватчики. Просто они напортачили, опять дали бандам расплодиться.

- И вы посылаете подкрепление.

- Лично я всех посылаю на ...- уточнил Думм, чавкая. – Но сейчас послали меня. Набирают экипажи, ищут самых-самых. Матёрых, чтоб не покрошили. Пока добровольно.

- Я матёрый?

- Ну просто я вижу, что тебя вся эта боевая дребедень интересует, - ответил Думм. – Любишь пострелять и подраться. Так что я бы предпочёл, чтобы рядом были те, что посильней.

Он хлопнул по машине, издав глухое «бум»:

- Их нескоро ещё пустят в серию. Подумай, когда ещё ты на таких покатаешься? Только через пять лет.

Часть первая:
Человек без страха

-1-

Под открытым небом был устроен загон для собак. К какой породе принадлежали животные – сказать было трудно. Наверное, в старое время это были немецкие овчарки. Но чистопородные собаки здесь давно перевелись, да и не ради породы их держали местные.

Собаки скучали. Они были голодны, их давно не выпускали из загона. Одна, высокая, с короткой бурой шерстью, грызла сетку ограждения. Вторая лежала позади, положив голову на лапы, и тоскливыми глазами наблюдала за товаркой.

Бурая собака прекратила грызть сетку. Она замерла, поставила уши торчком. Все остальные собаки в загоне тоже застыли. Их чуткий слух уловил доносящийся издалека знакомый и страшный звук. Рёв моторов - только не здешних моторов.

Словно по команде, собаки завыли, залаяли, заметались по загону.

- Чего это они? - человек в серой футболке выглянул в окно.

Его друг, сидящий в той же комнате, был опытнее. Он вскочил со стула.

- Кожанщики, - произнёс он побледневшими губами.

И буквально через минуту по всему маленькому аванпосту разнеслись крики: "Кожанщики едут! Кожанщики едут!".

На самом деле аванпостом это место было раньше; его давно оставили, и теперь тут поселилась банда – непонятной принадлежности, но со зверскими методами. Правда, они не думали, что перехватчики – или "кожанщики", как они их называли – так быстро явятся по их душу.

Из ящиков расхватывались обрезы – так называемые "лупара", их сразу производили в укороченном виде – растаскивались патроны, люди толкались и ругались, бегали по зданию. Кто-то выбежал во двор и выпустил собак из загона, надеясь, что те помогут в обороне. Но злобные псы, натасканные на человечину, только скулили и пытались дать дёру. Они уже видели перехватчиков в деле.

Люди, правда, не собирались сдаваться. Кто-то пустил слух, что кожанщики давно всех опросили и всё записали, и что они давно уже знают каждого бандита в лицо, и что любой попавшийся будет расстрелян. Нельзя было откупиться. Нельзя было сдать друзей и получить помилование. Можно было только получить приговор и пулю.

- Едут! - выкрикнул дозорный.

Бандиты засели у окон и дверей. Защёлкали взводимые курки.

- Тварьё! - выругался один, увидев, как собаки удирают прочь с аванпоста. - Суки трусливые!

- Им-то что, - угрюмо сказал другой. - Кожанщики собак не стреляют.

Моторы рычали - рёв усиливался и становился всё ближе, ближе... В какой-то момент он стал оглушительным, поглотил все прочие звуки. А потом первая чёрная машина сшибла ограду и юзом влетела во двор. Следом за ней, так же круто разворачиваясь на тормозах, ворвались остальные.

Люди у окон часто задышали. Из одной машины донеслось шуршание, и усиленный мегафоном голос заговорил:

- Говорит капитан силовой группы, ФилиппСиммонс. Внимание, Гай Раумман и его банда! Пути к отходу отрезаны. Вам не уйти. Два варианта: либо вы сдаётесь, либо мы штурмуем здание. Живьём брать вас необязательно. Даю десять секунд на ответ. Потом начинаем штурм.

Гай Раумман, главарь, был в бешенстве. У него был брат, такой же бандит, и он сдался кожанщикам. И... его судили, а затем расстреляли. Такой милости Гай Раумман не хотел.

- Пошёл в задницу! - крикнул он в окно и кинул подожжённый взрывпакет, который сделал сам.

Пакет тяжело плюхнулся в нескольких метрах от машины, немного пошипел. Затем он взорвался с громким хлопком и клубами дыма. Стёкла задрожали... и на этом всё кончилось. Машины стояли целые, даже не запачканные.

- Это твой ответ, что ли? - саркастически спросил голос из мегафона. - Ладно, я понял. НА ШТУРМ!

И машины дали залп из пулемётов. Трассирующие пули летели прямо в окна, крошили рамы и выбивали куски из стен. Бандиты в ужасе попадали на пол. Один, которому осколком порезало лицо, решил, что в него попали, и громко вопил.

Гай Раумман бежал по коридору, к спуску на первый этаж, и кричал:

- Чёрт с окнами! К дверям! Эти суки сейчас туда полезут!

Его послушались немногие. Из комнат выползло всего несколько человек. Все они растерянно, со страхом смотрели то на вожака, то на лестницу.

- В первого не стрелять, - сказал Раумман. - Стрелять в третьего, а потом уже в передних.

Считалось, что ему нет равных в перестрелках.

Внизу загремели шаги. Команда: "Левее, левее!", шумное дыхание, частый топот.

- В первого не стрелять, - напомнил Раумман.

На лестнице показался человек- чёрная куртка, чёрные сапоги, блеск новой кожи.

Загрохотало, в ушах появился звон; выстрелы загуляли по стенам коридора.

- Я же сказал!.. - заорал в ярости Рауманн, но затем увидел, как бандиту рядом с ним пуля отрывает нижнюю челюсть. Рауманну в лицо брызнула горячая кровь.

Поднялся крик, выстрелы стали ещё гуще: то хлопки обрезов, то автоматные очереди. Первый человек в коже уже ступил на второй этаж. Рауманн, с одним открытым, не залитым кровью глазом, выставил вперёд обрез и выстрелил. Толчок, серый вонючий дым – и кожанщик падает вниз, как беспомощная кукла.

Рауманн успел даже вскрикнуть от радости. Но перед ним появился второй кожанщик– выше и крупнее – и он не дал выстрелить. У Рауманна вырвали из рук обрез, а затем он ощутил, как в лоб ему упёрлось дуло автомата.

"Ой", - подумалось ему.

Он успел даже встретиться взглядом с кожанщиком. Молодое, гладкое лицо, аккуратная стрижка. И взгляд – не злой, не озверелый. Просто хмурый. Сосредоточенный.

Автоматная очередь снесла Рауманну череп.

***

- Успешно?! Вы это называете «успешно»?

Полковник Кастро носил прозвище «Гром и Молния» – даже два прозвища, просто объединённые в одно. Кому-то могло показаться, что два прозвища для одного человека – это много. Однако он оказался бы неправ, поскольку полковник Кастро был настоящим человеком-оркестром, и только одного хлёсткого имечка ему вряд ли хватило бы. Кастро спал по пять часов в сутки, работал за двоих, своим громким голосом мог перекричать троих,  а ел так и вовсе за четверых, о чём лишний раз свидетельствовал его внушительный живот, выпирающий из-под отказывающейся застёгиваться куртки.

Сейчас Гром и Молния рвал и метал, поскольку был крайне недоволен операцией, которую провели без его ведома.

- Как можно называть успешной стычку, в которой вы понесли потери? – возмущался он, сложив руки за спиной и грузно шагая туда-сюда вдоль строя.

Симмонс, командир отряда, позволил себе дерзость:

- Нет у нас никаких потерь. Только один легкораненый, а убитых – ни одного.

- Ещё бы у вас были убитые! – припечатал его Гром и Молния. – Мне что, напомнить вам об обстановке, в которой мы работаем? Или вы совсем уже отупели? Такие стычки случаются у нас каждый день, а то и по две-три в сутки! Вы хоть представляете, что будет, если мы в каждой будем терять хоть одного раненым? Про убитых вообще промолчу.

Гром и Молния покачал лысой головой, ясно выражая невысказанные вслух эпитеты.

- Ну как, как так можно было? – спросил он с вселенской печалью. – Без бронежилетов, голой грудью на пули... Без газа, без снайперов...Вот вы!

Толстый палец указал на Валерио.

- Вот, например, вы сами идёте под выстрелы. Что, даже мысли про бронежилет не возникло? Может, про гранаты подумали?..

- У нас этого не было, - ответил Валерио.

- "Не было"! - передразнил Кастро. - Боже ты мой, неужто у нас в арсеналах теперь выдают запасные гениталии? Чем заменять будете, когда отстрелят?

- Я выполнял приказ, - сказал Валерио.

- Приказ он выполнял... - пробурчал Гром и Молния. - Рядовой, вы – тормоз. Ни мозгов, ни страха. Так и буду называть вас: рядовой Тормоз. Да вы все тут такие же...

Он посмотрел на строй, словно пытаясь найти в лицах хоть какое-то раскаяние, хоть какое-то понимание.

- Вас ждут большие перемены. Для вашей же сохранности.

***

Поздней весной деревья оделись в пышные кроны, и сочная зелень заиграла на улицах – лишь зной пока что задерживался, ограничиваясь мягким теплом. Город Самри, казалось, замер в ожидании лета.

Кажется, это был четверг. Терра, младшая сестра, уехала на каникулы к родственникам матери, и забота о её декоративном кролике, само собой, легла на плечи остального семейства. Теоретически – на мать с отцом. На практике же, ловко воспользовавшись вертикалью власти, родители переложили ответственность за животину на Валерио. И отныне последний, имея лишь три свободных часа в день (остальное время съедали работа, учёба и здоровый восьмичасовой сон), должен был бдительно следить за тем, чтобы кролик не испытывал недостатка в воде, сене, сухом корме и свежих овощах, а также регулярно гулял и получал порцию общения. Ну и, само собой, кто-то должен был трижды в неделю чистить клетку.

В этот четверг один из трёх свободных часов Валерио предстояло потратить на поход в зоомагазин – днём ранее он обнаружил, что заканчивается сухой корм. Как назло, зоомагазин, торговавший через дорогу, по неведомым причинам временно закрылся, и теперь нужно было тащиться за целых пять кварталов, чтобы купить один-единственный пакет с кормовой смесью.

Пустяковое, но неоправданно затратное по времени дело обещало испортить весь небогатый запас свободного времени. Тем не менее, Валерио выкрутился – попросту «угнал» машину из родительского гаража. Между ним и отцом существовало негласное соглашение о том, что отпрыску будут позволять пользоваться транспортом до первого дорожно-транспортного происшествия. К слову, Валерио так и не попал ни в одну аварию.

Зоомагазин, найденный по запросу на электронной карте, оказался достаточно большим заведением – и тем было страннее, что обслуживающий персонал в нём состоял из одной-единственной девушки. Когда Валерио вошёл, она стояла у клетки с шиншиллами и насыпала в кормушку зерно.

Колокольчики на двери звякнули. Девушка обернулась, увидела посетителя.

- Да-да, я сейчас подойду, - сказала она.

Шиншилла, огромная серая мышь, в  нетерпении носилась вокруг пакета, из которого сыпался корм. Не в силах более выносить ожидание, она решила поторопить хозяйку и укусила её за палец. От неожиданности девушка взвизгнула, отшатнулась, рассыпала по полу корм и опрокинула стоящие стопкой клетки для грызунов. Шиншилла, которую якобы пугают громкие звуки, не обратила на суматоху ни малейшего внимания и полностью погрузилась в трапезу.

Девушка неловко распласталась на полу. Разметавшаяся длинная юбка придавала ей сходство с сорванным цветком.   Валерио поспешил на помощь.

- Извините, я сейчас... – защебетала девушка.

Увидев протянутую руку, она застыла с некоторым удивлением. Затем, не отнекиваясь, просто приняла помощь. Валерио помог ей подняться на ноги. Руки у девушки были мягкими и чуть прохладными.

- Спасибо, - сказала она и шутливо шлёпнула по клетке с шиншиллой:

- Ух ты мерзавка!

Жирная мышь даже не покосилась в её сторону.

- Вы не ушиблись? – спросил Валерио.

Девушка посмотрела на него, поправляя прядь волос.

- Всё хорошо, - заверила она. – Подождёте минутку? Я приберусь и помогу вам.

- Конечно, - отозвался Валерио.

Пока девушка подметала рассыпанный корм, Валерио поднял упавшие клетки.

- Нет-нет, вам не нужно... – возразила было девушка, увидев, как он вновь складывает клетки в стопку.

Валерио хотел что-то сказать, но не нашёл остроумного ответа. Он просто закончил работу и ободряюще улыбнулся девушке. А она улыбнулась ему в ответ.

- Так что вы хотели? – спросила девушка, закончив подметать.

- Сухой корм, - ответил Валерио. – Для кроликов.

Он получил от неё новую улыбку.

- У вас есть кролик?

- Не у меня, - отозвался он. – У сестры.

- А какая порода? – поинтересовалась девушка, шагая к стенду с кормами.

- Не знаю, - честно ответил Валерио. – Он маленький. С вот такими ушами.

Он изобразил руками вислые кроличьи уши. Девушка, глядя на него, залилась смехом.

- Их так и называют – «вислоухие», - сказала она. – Или «бараны».

- Вряд ли, - ответил Валерио. – Он не блеет.

Он специально сказал эту глупость, чтобы снова рассмешить девушку. И она действительно засмеялась ещё звонче.

Девушка отыскала ему нужную коробку на стенде, пробила на кассе. Валерио расплатился.

- Спасибо, - сказал он. – Всего хорошего.

- И вам всего доброго, - ответила девушка.

Валерио подался было к выходу, но остановился. Девушка смотрела на него. Смотрела взглядом, какого он прежде никогда не знал, но распознал безошибочно. Девушка глядела на него прямо, но не въедливо, открыто и... с неким восхищением. Даже Стелла не смотрела на него так. Он дрогнул.

- Меня зовут Валерио, - представился он.

Во взгляде девушки промелькнуло удивление, затем радость.

- Вероника, - ответила она. – Очень приятно с вами познакомиться.

Несколько секунд они неловко молчали, не зная, что сказать дальше. Затем Валерио спросил:

- Давайте на «ты»?

***

Смена закончилась. Думм и Валерио вышли из дверей штаб-квартиры, остановились на крыльце. Ветер, дующий уже третий день, в вечерние часы стал заметно холоднее. Валерио застегнул косуху.

- Ты домой? - спросилДумм.

- Да.

-Пошли, подвезу, - Думм сделал приглашающий жест.

Они обошли здание, спустились в подземный гараж. Машина Думма, не то военная, не то гражданская – типичный образчик местного автомобилестроения – стояла в самом дальнем углу. Думм даже не запирал её; на такую развалюху, которую он отобрал в качестве трофея у бандита, никто не зарился.

Они сели в машину. Валерио пристегнул ремень; Думм, как всегда, пристёгиваться не стал.

- Завтра у тебя будет ночная смена? – спросил он.

- Нет.

- Везучая скотина, - резюмировал Думм.

Он лихо вырулил с парковки, дав двигателю как следует порычать. С асфальта моментально поднялась пыль. Думм выругался:

- Вот же зараза! Как вообще здесь можно ездить?

Не отрывая взгляда с дороги, он начал суматошно шарить одной рукой по близлежащему пространству. Картриджи для магнитолы валялись по всему салону; Думм даже не пытался навести тут порядок. Валерио, понаблюдав несколько минут за потугами товарища, подобрал первый попавшийся ему картридж – «Ангел смерти: Ультра-насилие» - и сунул Думму в пальцы. Тот сразу же вставил картридж в магнитолу.

- Ты же не против? – спросил Думм, уже включая систему.

- Нет,  - ответил Валерио.

По машине раскатился рёв гитар. И, едва лишь начали колотить барабаны, Думм забился в кресле, как эпилептик. Рекордом его беснования было сорок пять минут без  перерыва – столько длился средний альбом.

Валерио размяк в кресле, безучастно глядя на дорогу. Уже темнело, окна домов одно за другим загорались светом. Машин на дороге было мало; практически все, что попадались на встречной полосе, были патрульными. За последние две недели количество экипажей на дорогах выросло в три раза.

В салоне гремела музыка, и было неясно, что больше раскачивает автомобиль: раскаты тяжёлого металла или сам Думм, с азартом дрыгающийся в такт. Валерио не обращал на него внимания. Перед его глазами ползла серая дорога.

«Человек без боли,

Человек без страха...»

Думм вырубил музыку столь же резко, как и включил.

- Ну и как тебе? - спросил он.

- Что?

- Ну, - Думм замахал одной рукой, словно пытался объять мир за лобовым стеклом. – Всё вот это.

Валерио пожал плечами.

- Никак.

Думм неодобрительно покосился на него:

- Серьёзно,что ли? Ты сегодня в первый раз в перестрелку попал! И?.. Вообще ничего родить не способен? Тебя что, в детстве роняли?

- Нет.

- Роняли, - настоял Думм. – Просто тебе не говорят.

На горизонте появился патрульный автомобиль-перехватчик. Он стоял на обочине, разгоняя подступающие сумерки пульсирующим красным маячком. Это означало чрезвычайное положение. Но развязка уже наступила – в кювете, со стороны встречной полосы, темнела искорёженная машина. Это был скоростной электромобиль, любимчик солдат картеля – немногих, у кого до прибытия перехватчиков на этой планете был транспорт.

Машина, похоже, перевернулась несколько раз: вся измятая, без одного колеса, и торчком стоит дверь на водительском месте – настолько деформированная, что даже не может двинуться на петлях. Судя по всему, в поездку отправлялись двое пассажиров. Теперь же оба лежали неподалёку – аккуратно положенные рядом друг с другом. Кровь была видна даже издали. Никто уже не суетился рядом с ними. Патрульные,дожидаясь труповозку, стояли у своей машины и безучастно смотрели на пейзаж.

- Опять, - сказал Думм. – За вчерашний день сняли четверых. И вот этих вот сегодня. Они что, совсем ничего не понимают?

- Понимают, - ответил Валерио. – Поэтому сегодня уже только одна машина. Завтра уже не будет ни одной.

- Идиоты, - буркнул Думм. – И, главное, гоняют поодиночке. Чего они доказывают?

- Они не доказывают, - сказал Валерио. – Они убегают.

- Это от кого же? – Думм покосился на него.

- От своих же.

- К нам, что ли?

- Нет. Но надеются прорваться, чтобы уехать на север. Раствориться в толпе.

Думм ухмыльнулся:

- Не выйдет. И вообще, чего этой шпане в прериях не сидится? Они сами туда угнали от нас.

- Потому что уже знают, что против нас им не выстоять, - ответил Валерио.

Думм в ответ фыркнул.

Они доехали до спального района в пригороде – бесконечные ряды одинаковых крошечных домиков, узкие улицы с бетонными плитами вместо асфальта.

- У тебя здесь было такое, что ты по ошибке заходил в чужой дом? – спросил Думм.

- Нет.

- Тогда показывай дорогу.

Поплутав по одинаковым улицам, машина остановилась у очередного домика, ничем не отличавшегося от остальных. Одноэтажный, тесный, он, тем не менее, имел небольшой участок земли и был окружен низенькой оградой. На калитке висела маленькая табличка, на которой обычной, даже не светоотражающей краской был нарисован через трафарет номер: «13».

- Спасибо, - Валерио отстегнул ремень и открыл дверь. – Зайдёшь?

- Я местный чай пить не буду, - отрезал Думм. – Будет пиво – зайду.

Валерио вышел из автомобиля.

- Как там твоя машина мечты? –спросил Думм, кивая на укрытый брезентом силуэт, темнеющий в левом углу двора.

- Туго, - отозвался Валерио. – Запчастей и инструментов не найти.

- Ничего, - подбодрил его Думм. – Мы здесь надолго. К пенсии найдёшь.

Не прощаясь, он захлопнул дверь и дал газу. Автомобиль с визгом рванул с места; в воздух поднялось ещё больше пыли, чем было. Валерио секунду или две смотрел ему вслед, затем развернулся и перемахнул через калитку, не открывая её.

Он отпер дверь, вошёл в дом. Его встретила тишина, такая же чёрная, как и мрак неосвещённого помещения. Не разуваясь, Валерио пошёл на кухню, вытащил из почти пустого холодильника плитку армейского пайка, надкусил и только затем, жуя, сел на стул и принялся снимать ботинки.

***

Нагреватель выплюнул дымящуюся струю кипятка в подставленный чайник. Заварка моментально дала густой бурый цвет, и поднимающийся пар окрасился терпким запахом. Раньше этот чай был у местных работяг единственным удовольствием. Теперь же его производили в промышленных масштабах и раздавали бесплатно.

Валерио перелил разбавленный чай в небольшой термос, накинул тёплую куртку и вышел на улицу. Уже стемнело, на улицах зажглись фонари – тоже недавно здесь появившиеся. Ветер дул по-прежнему. Валерио поднял воротник, подошёл к укрытой машине. Сдёрнул брезент, оттащил его подальше, чтобы не мешался. Подтащил поближе два ящика – один с инструментами, другой с запчастями. Поднял капот машины.

Чтобы неработать в темноте, он подвесил рядом фонарик. Включил, направил луч света. И погрузился в разобранный двигатель. Буквально по локоть.

***

- Всё это слишком хорошо, - сказала вдруг Вероника. 

Произнесла она это тем самым печальным, тихим голосом, когда задумывалась о чём-нибудь большом и серьезном. 

- Почему? – отозвался Валерио. 

Они ехали в отцовской машине. Время перевалило за девять часов, и вот уже пятнадцать минут как закончился рабочий день в зоомагазине. Начало темнеть. 

- Я наслаждаюсь, радуюсь, - сказала Вероника всё тем же грустным голосом. – А ведь на самом деле я плохой человек. Я обманщица. 

Валерио позволил себе на секунду отвлечься от дороги и посмотрел на девушку. Вероника, подперев щёку кулаком, апатично наблюдала за яркими вывесками, плывущими за окном. 

- Почему? – снова спросил Валерио. 

Странно, но он не ощутил, как его обжигает ревность или злость, как случалось прежде с другими девушками. А ведь он уже обо всём догадался. 

Должно быть, Вероника тоже это поняла. Оттого её лицо приняло испуганное выражение – а затем сменилось мрачным, фаталистическим. Вероника заговорила: 

- Я была замужем. Рано вышла, в восемнадцать лет. Но по любви, не по залёту. 

Она вздохнула. 

- Муж мне изменил. Я от него ушла. Мы в разводе уже три года. 

В салоне наступила тишина. Валерио помолчал, ожидая продолжения рассказа, а затем подал голос: 

- И?.. 

- Что «и»? – Вероника посмотрела на него чуть удивленно. – Я рассказала тебе. Вот что. 

- Вы всё ещё в отношениях? 

Он получил в ответ по-настоящему удивлённый взгляд – слишком быстрый, чтобы быть притворным. Вероника ответила с искренним негодованием: 

- Нет! Что за мерзость! Я же с ним развелась! 

- И что же тогда тебя гложет? – спросил Валерио. 

- Ну как «что»? – возмутилась Вероника. – Это... Всё это... Я же была с другим, я... 

Встречная машина на миг ослепила их фарами. 

- ... и притворяюсь какой-то святошей, - закончила Вероника. 

Они снова молчали какое-то время – Валерио следил за дорогой, а его пассажирка ждала ответа. 

- Ты рассказала обо всём? – спросил Валерио. - Или есть что-то ещё? 

Он говорил ровно, но Вероника расценила его тон как обвиняющий. 

- Нет! – испуганно ответила она. – Как можно, я же... 

Валерио потрепал её по колену. 

- Не могу понять, - сказал он, не отрывая взгляда от дороги. – Некоторые люди творят ТАКИЕ вещи, что уже не отмыться. Но при этом считают себя чистыми. Достойными прощения. Да что прощения – они и порицания-то не заслужили, как им кажется... 

- Ты о чём? – настороженно спросила Вероника. 

- ... покрыты грязью с головы до ног, а чувствуют себя святыми. Достойными всего самого лучшего. Чистой любви. Признания. Понимания, - продолжал Валерио. – И у кого они её ищут? У действительно чистых людей, ведь кто иначе им это даст? И эту любовь, признание, понимание они принимают как должное. Берут, будто макароны в магазине. Им же можно… 

Он вновь положил руку Веронике на колено: 

- А есть такие, кто ни в чём не виноват – и всё корят, корят себя... 

Валерио прямо посмотрел на Веронику: 

- Зачем вы это делаете? 

И она вдруг всхлипнула; по её щекам сбежали первые слёзы. 

Валерио плавно свернул, остановил машину. Он вытащил из кармана платок и принялся вытирать девушке слёзы. Вероника прижалась к нему, слово испуганный зверёк. 

- И ещё вот что странно, - сказал Валерио, проводя платком. – Почему вы позволяете сломать себя?

 

***

Валерио выпрямился, бросил на двигатель последний взгляд. Затем взял флакон с растворителем, побрызгал на ладони и стал вытирать их ветошью.

Округу оглашал слабый, едва различимый гомон людских голосов – просто разговоры, беседы, без криков или музыки. Рассказывали, что раньше, ещё до появления перехватчиков, когда всем заправляли картели, здесь стояла гробовая тишина.

Валерио отвинтил от термоса крышку и плеснул в неё чая. Отпил, согреваясь. Горький вкус стал уже настолько привычным, что вкусовые рецепторы вяло реагировали на него. Стало чуть теплее.

Мимо, ненадолго разгоняя темноту фарами, тихо проехала машина. Угловатая спереди, округлая сзади – неуклюжий силуэт, выдающий автомобиль местного производства. Раньше подобное здешних краях было не увидеть. Работяги вообще не имели прав на какую-либо собственность. Жили в бараках, работали по шестнадцать часов в сутки, а единственной роскошью был этот самый горький чай, который управляющая прослойка и их солдаты даже в рот не брали. Теперь, когда сначала появился Пустынный спецназ, а после него гарнизоном встали перехватчики, всё сильно изменилось. Были построены эти маленькие одинаковые домики, когда расселяли людей; началось массовое производство пищи – пусть пока и сухих армейских пайков, зато в изобилии. Поставили на поток и автомобилестроение. Пока, правда, новые автомобили доставались только большим семьям. Если видишь на улице такую машину – значит, в ней едут родители и трое-четверо детей.

Едва лишь автомобиль скрылся за углом, как с противоположной стороны улицы показался другой. Он тоже ехал медленно – и с выключенными фарами. Валерио, до этого апатично наблюдающий за дорогой, замер с термосом в руке. Машина, между тем, неспешно приблизилась. Но вместо того, чтобы проехать мимо, она замедлила ход и остановилась практически напротив калитки.

Мотор автомобиля продолжал работать, водитель не глушил его. Корпус с заметными пятнами ржавчины чуть вибрировал; из-под капота доносилось тихое и размеренное «фыр-фыр-фыр». Затем практически одновременно распахнулись двери, и наружу выпорхнули три человеческие фигуры. Быстро, с суетливой ожесточённостью они рванули к калитке.

- Торро, ублюдок! Чёрный Гонщик передаёт привет!

Валерио запустил руку в ящик с инструментами, схватил первое, что попалось, и тут же, не пытаясь даже рассчитать траекторию, прыгнул спиной вперёд через капот своей машины. Корпус автомобиля закрыл небогатый свет фонарей, погрузил во тьму.

- Куда бежишь, гнида? Хан, бери его с той стороны!

Валерио поднялся на одно колено, прислушиваясь к суетливым шагам. Вещью, схваченной из ящика, оказалась отвёртка; он перехватил её поудобнее.

Слева, оббежав машину сзади, появился человек. Лица не разглядеть – видна только косматая шевелюра, да колыхаются полы распахнутой куртки. Валерио рванулся ему навстречу, резким, чеканным движением всадил отвёртку в незащищённый живот. Человек завопил. Валерио пихнул его навстречу пыхтению, доносящемуся справа, и вскочил, приняв стойку.

Бах! – это выстрел, необычно громкий для привычного оружия, донёсся со стороны соседнего двора. Тут же раздался новый вопль – и в свете фонаря Валерио увидел кричащего. Один из налётчиков – молодой парень с бородкой и длинными волосами – пучил глаза и, раскрыв рот, по-крабьи семенил вбок и зажимал левое ухо рукой. Меж пальцев обильно лилась кровь.

- Твою мать! Тикаем!

Вожаку не пришлось повторять. Все – и костолом с продырявленным животом, и неудачник с отстреленным ухом – с удивительной для раненых прытью кинулись к ждущей машине.

Со стороны соседнего двора шарахнул новый выстрел, такой же громкий. В этот раз ни в кого не попали, но бандитам был придан дополнительный импульс – они нырнули в машину, и та, даже не дождавшись закрытия дверей, с пробуксовкой рванула с места. На дорогу вслед за ней, смешно и неуклюже переваливаясь, торопливо вышел крайне толстый человек. Уронив несколько патронов, он всё-таки зарядил своё оружие и дал ещё два залпа вдогонку. Но это уже ничего не изменило. Налётчики скрылись за поворотом.

Толстяк оглянулся на Валерио. Фонарь осветил блестящую лысину.

- Чего встали, рядовой Тормоз? Быстро звоните в управление!

-2-

С разъярённым рыком, поднимая лишь недавно улёгшуюся пыль, по улице пронёсся автомобиль-перехватчик; на нём посверкивал маячок. Вдалеке, словно перекликаясь, ревели его собратья. Началась облава.

- Неплохо, - констатировал Кастро, когда машина скрылась за поворотом.

Он выключил секундомер.

- Всё-таки я их вышколил. Быстро реагируют, - Гром и Молния повернулся к Валерио. – Ну, как ощущения? Поджилки не дрожат?

- Нет.

- Что-то не похоже. Пойдёмте, дам вам кое-что от нервов.

Кряхтя, с натугой он нагнулся, подобрал обронённые патроны и пошёл к своему дому. Валерио последовал за ним.

Они миновали калитку, поднялись на низенькое крылечко и вошли за скрипучую дверь. Зайдя на кухню, Гром и Молния махнул в сторону стола:

- Садитесь.

Он с грохотом положил оружие на стойку у раковины и полез в холодильник.

- На вас впервые так нападают?

- Да.

- И чем же вы их обидели? – спросил Кастро. – Вы не следователь и не патрульный.

- Они ошиблись домом, - сказал Валерио. – Приходили за неким Торро. Не за мной.

- Торро, - промычал Гром и Молния, вспоминая. – Да, лейтенант Торро вполне мог их обидеть. Слишком уж хорошо копает под них.

Он вытащил какую-то белую бутылку, хлопнул дверцей холодильника.

- Ха! Как тесен мир. Дом Торро совсем рядом с вами. Теперь он вам должен.

- Тогда его надо предупредить, - отозвался Валерио.

- Он не глупее вас, - Кастро отмахнулся. – Давно уже всё знает и здесь не появляется.

Он поставил перед собой два стакана, плеснул в каждый белой жидкости. Один сунул Валерио:

- Угощайтесь. Но много не дам, потому что спиртное.

Валерио взял стакан. Кастро отсалютовал ему своим, и они оба одновременно выпили. Вопреки ожиданиям, жглось не сильно.

- Чего вы вцепились в эту отвёртку? – спросил Кастро. – Здесь безопасно.

- На ней кровь, - сказал Валерио. – Пусть сделают анализ ДНК.

Кастро взял отвёртку у него из рук и немедленно испачкался. Он издал каркающий смех:

- Всё-таки вы кого-то пырнули! Не ожидал от вас, Тормоз, не ожидал! Думал, что у вас замедленная реакция, а оно вон что...

Он аккуратно положил отвёртку на стол.

- Не такой уж вы и тормоз, оказывается. Вы прямо как змея: сидите такой тихий, а потом – р-раз! Вам доводилось видеть, как питон душит кабана?

- Нет.

- Посмотрите на досуге, весьма впечатляет.

Гром и Молния задумчиво посмотрел на бутылку. Соблазн и добродетель на миг сошлись внутри него в смертельной схватке. Затем чёртик победил, и Кастро налил в стаканы новую порцию.

- Вы впервые на другой планете? – спросил он.

- Да.

- Тогда вам ещё многое предстоит увидеть, - сказал Гром и Молния. – Я, например, веду журнал, куда записываю названия местных войн.

- Зачем? – спросил Валерио.

- О, попадаются такие экземпляры... – протянул Кастро. – Вот, например, здесь. «Гидропонические войны»  – каково? Компании, занимающиеся гидропоникой, объединились в картели и отравили почву, чтобы люди самостоятельно ничего не выращивали. Я просто диву даюсь, до чего только люди не додумаются.

Валерио покрутил в руках стакан, раздумывая – пить или нет. Он пошёл на компромисс и слегка пригубил.

- ... а потом эти картели затеяли войны между собой. За святое – за право быть единственными, кто выращивает еду, - продолжал рассуждать Гром и Молния. – Ради этого перебили даже весь скот. Капиталисты!

Он со стуком поставил стакан и откинулся на спинку стула, сложив руки на животе.

- И даже то, что на вас напали – это тоже пережиток старых порядков. Они всё ещё думают, что всесильны – могут налететь, надавить, запугать.

- У них всё ещё большие ресурсы в пустырях, - напомнил Валерио.

- Ха, - усмехнулся Кастро. Стул под ним жалобно скрипнул. – Ну, выиграли они время. А дальше? Мы-то наращиваем силы. Думаете, я зря вас журил за эти игры в лихих стрелков? Это позволяет им драться с вами на равных. Надо давить их по-другому. И мы давим. Вы и сами видите – многие уже поняли, что их дни сочтены, и удирают вон из пустырей.

Его оборвал писк коммуникатора. Гром и Молния с усилием попытался встать, чтобы подойти и ответить. Валерио, сидевший ближе, взял коммуникатор и передал его полковнику.

- Да? – сказал Кастро, нажав кнопку.

- Машину нашли, - ответили ему. – Они её взорвали. Сейчас пожарники тушат.

- Прелесть, - с сарказмом отозвался Гром и Молния. – Ваши пострадали?

- Нет, все целы.

- Ну наконец-то думать научились. Нашли хоть кого-то из этих молодчиков?

- В машине два трупа. Третий смылся ещё до того, как мы нашли машину. Ориентировки нет, не знаем, кого брать. Хватаем всех подряд.

- Хватайте, - фыркнул Кастро. – Только вряд ли его возьмёте. Если он не дурак, давно уже скрылся.

- Ну не бросать же.

- Конечно, не бросать. Работайте, дети, работайте. О новостях сразу сообщайте.

- Конечно. Отбой.

- Отбой, - Кастро выключил коммуникатор. – Ну, рядовой Питон, как вам новости?

- Плохие, - отозвался Валерио.

- Это точно, - согласился Кастро. – Видимо, тех двух раненых пристрелили – их бы опознали мигом. А третий... Вы запомнили третьего?

- Только его спину.

- М-да, - протянул Гром и Молния. – Тогда идите спать, рядовой Питон. Заодно помойте шевелюру, да и рожу побрейте – как-никак, завтра выход в свет, будете опознавать задержанных. Если вообще кого-нибудь опознаете...

- Могу я участвовать в расследовании? – спросил Валерио.

Гром и Молния посмотрел на него с насмешкой:

- А вы что, следователь? Сидите и дальше в своём силовом отряде, гоняйте, стреляйте, деритесь... Молодость прекрасна, как ни крути. А серьёзными делами пусть займутся взрослые.

Валерио кивнул ему и встал из-за стола.

- Да-да, - Кастро тоже поднялся, заставив стаканы дребезжать. – Давайте, провожу вас к выходу.

На выходе из кухни он вдруг остановился и дёрнул Валерио за рукав:

- Эй, Питон, а у вас дома есть оружие?

- Нет, - ответил Валерио. – Мы изъяли оружие из свободного оборота. А его хранение без разрешения запрещено.

- Ой-ой-ой, ну так арестуйте меня, - съехидничал Гром и Молния. – Я рад, что с буквой закона у вас порядок. Но ваша принципиальность сегодня чуть не стоила вам жизни. Вот, возьмите. Это от меня, в дар.

Он взял со стола оружие, из которого полчаса назад стрелял в налётчиков, и протянул Валерио. Это оказался обрез гладкоствольного ружья простейшей конструкции – два ствола, два курка.

- Хлам, - признал Кастро. – Но другого здесь и не делают. Однако поверьте: чтобы убить человека – хватит.

***

За тем, как по ту сторону стекла приходят и уходят группки подозреваемые, наблюдал тридцатилетний мужчина с хмурым взглядом. Изредка его взгляд переметался и на Валерио, неподвижно стоящего перед зеркалом и всматривающегося в лица проходящих людей. Впрочем, мужчина смотрел на перехватчика нечасто – уже привык, что молодой человек молчит и качает головой. Он, как и ожидалось, не опознал никого из задержанных.

- Ну? – произнёс Гром и Молния, когда последняя группа подозреваемых, по очереди покричав в микрофон, вышла вон. – Хоть одно лицо показалось знакомым, рядовой Питон? Голос?

- Нет, - Валерио покачал головой. – Лица я не видел. Даже мельком. Голоса, когда кричат, по большей части одинаковые.

- Ясно, - сказал Гром и Молния. – Вы можете быть свободны, рядовой Питон. Возвращайтесь к выполнению своих обязанностей. Если что-то вспомните или узнаете, дайте знать.

Валерио отдал честь и пошёл к выходу. На пороге, сжав дверную ручку, он обернулся и спросил:

- Тот человек, которого я ранил отвёрткой. Его нашли?

- Это один из трупов во взорванной машине, - сказал Кастро. – Сейчас это всё, что нам известно.

Валерио кивнул и вышел. Когда за ним закрылась дверь, хмурый мужчина сказал, обращаясь к Кастро:

- Это плохо, что бандиты перепутали дома. Теперь будут преследовать и мальчика.

- Они преследуют половину следственной группы, лейтенант Торро, - отозвался Гром и Молния. – Сделайте уже что-нибудь, выявите этих мерзавцев.

- Это нападение – комплимент, - сказал Торро. – Значит, мы близко. Не сегодня-завтра мы разворошим это гнездо.

- Не сегодня-завтра попытаются ещё кого-нибудь убить, - ответил Кастро. – Вот сейчас этот мальчик едет на очередную операцию. Они опять прищемят хвост картелям. Откуда нам знать, как скоро последует акт возмездия?

- Не думаю, что они посмеют. У вас здесь много патрулей.

- Это не поможет, - отмахнулся Гром и Молния. – Я могу до бесконечности наращивать военный контингент, но толку? Нельзя же вламываться в каждый дом.

- Да, - согласился с ним Торро. – Родственники покрывают этих преступников. В какой-то мере люди хоть и жаждут всеобщей справедливости, всё равно борются с нами.

- Наконец-то до вас дошло, - сказал Кастро. – Вы из тех, кто думает, будто люди – это стадо баранов, которое можно повести куда угодно. Грезите свершить революцию одним лишь мечом. Видите, что ваша прокурорская братия сотворила в конечном итоге? Не отнекивайтесь, Торро: вот эти массивы боевиков на юге, войне с которыми нет конца – плоды усилий таких, как вы.

- Разве можно было иначе? Это преступники. Они не заслуживают пощады.

- Вы жёсткий не там, где надо, - отрезал Кастро. – Думаете о принципах, а не о людях. В результате только льёте кровь, а общество справедливости не строится. Вы разве не поняли? Вы ни на что не влияете. Это народ вершит революцию.

***

Пустыри тоже встречали утро оживлённой деятельностью. Рабочие, в отличие от своих северных собратьев так и не познавшие новой, свободной жизни, начинали свой день с рутинной работы на химзаводах и в гидропонических комплексах. Солдаты картеля, ничем, по сути, от бандитов не отличающиеся, готовили к отъезду конвой. Автомобильная колонна должна была доставить припасы на передовую заставу, что удерживала перехватчиков от продвижения в пустыри. Солдаты, обычно неторопливые, сейчас бегали между машинами, навьючивали их, словно лошадей, и накрывали брезентом груз.

Всё это было хорошо видно из окна квартиры, располагавшейся на третьем этаже – апартаментах довольно шикарных по здешним меркам: что-то вроде квартиры-студии, одной сплошной просторной комнаты.

Плотная оконная рама не впускала внутрь шум, и поэтому тишину нарушало лишь едва слышное шуршание – это девушка-рабыня делала уборку. У неё не было имени – только прозвище, «Прелесть», иронично подаренное одним из владельцев много лет назад. Иронично оттого, что девушка хоть и была стройна фигурой и хороша лицом, её не ценил ни один хозяин – с тихой и совершенно молчаливой, никому не удавалось получить с ней удовольствие, отчего рабыня, даже под страхом смерти совершенно непригодная для развлечения, вечно избиваемая и моримая голодом, бесконечно ходила по рукам.

Теперь у неё был новый хозяин – странный и страшный, куда страшнее всех предыдущих. Но и обязанности теперь у Прелести были совершенно иные, совсем не похожие на прежние. Ради этого она пока что терпела – пусть и с постоянным липким страхом.

В тишине Прелесть протирала пыль на книжных полках. Совершенно пустых – только несколько толстых тетрадей да коробка с карандашами стояли в ближнем углу – собрания сочинений нового владельца.

С лестничной площадки, через неплотно закрытую дверь, донеслись шаги. Прелесть безошибочно узнала их: это он. Вот он неторопливо поднимается по ступенькам, останавливается за дверью – как всегда, прежде чем войти, прислушивается к звукам из квартиры. Затем поворачивает ручку и входит. Точнее, распахивает дверь и эффектно встаёт на пороге. Поза почти героическая: нога чуть выставлена вперёд, одной рукой держится за косяк, словно готовится рывком бросить себя внутрь.

- Как всегда, не знаешь лени, Прелесть.

Она повернулась к нему. Молодой человек с пепельными волосами. Лицо квадратное, рано постаревшее, хотя и видно, что юношеское. Со сбритыми бровями.

- Я не слышала, как ты ушёл, - сказала Прелесть. – Почему ты меня не разбудил?

Он требовал, чтобы она обращалась к нему на «ты» и называла выдуманным именем – Хью.

Хью чуть улыбнулся – благодушно, искренне, но на лице, словно вырезанном из дерева, это смотрелось странно. Он вошёл, закрыл за собой дверь и неторопливо прошествовал к окну.

- Ты и так много трудишься, с утра и до ночи, - сказал он. – Тебе надо отдыхать. Ведь я забочусь о своих людях.

Он заложил руки за спину, наклонил голову, разминая шею, а затем встряхнулся и громко произнёс:

- Прелесть, у меня родилась поэма. Запиши.

Она положила тряпку и взяла с полки коричневую тетрадь. Резких движений делать нельзя, спешить тоже – Хью не любит, когда она мечется; он неизменно требует чинности, величия и торжественности – каждое действие было ритуалом, каждый предмет оказывался святыней.

Хью, в свою очередь соблюдая церемонию, неторопливо опустился на диван, раскинул руки и отклонил голову назад. Прелесть села за письменный стол и замерла с карандашом наготове.

- Ты – последний в этом мире, - продиктовал Хью. – Мечись же в вечной вине. И отныне смотришь ты в пылающие глаза Смерти.

Прелесть послушно записывала, начиная каждое предложение с новой строки. Хью же вдруг вскочил и заходил по комнате.

- Отлично! – громко сказал он. – А теперь дальше...

Он остановился, на миг закрыл глаза и медленно, с выражением произнёс:

- Твой час настал. Так ответь мне, прежде чем уйти: какого цвета огонь в глазах у Смерти?

И, словно у него иссякли силы, упал обратно на диван. Прелесть ждала, готовясь записывать дальше. Однако Хью посмотрел на неё и произнёс:

- Всё. Покажи мне.

Она встала из-за стола и поднесла ему открытую тетрадь. Хью прочитал свежие строки, чуть шевеля губами.

- Всё-таки вдохновение – это странно, - сказал он и откинулся на спинку дивана. – Только что я ничего не хотел, но вот попробовал пару строк – и смотри, что родилось.

Он сделал жест, чтобы Прелесть положила тетрадь обратно на полку. Та безмолвно повиновалась. Хью, наблюдая за ней, шевелил губами – пробовал на вкус своё произведение.

- Без единого изъяна, - вынес он вердикт. – Пожалуй, я буду очень горд этой поэмой.

Прелесть встала рядом с ним в привычной позе – безмолвная, со сцепленными впереди руками, готовая к новым указаниям. Хью ещё несколько мгновений наслаждался своим гением, а затем встал:

- Пойдём. Скоро проповедь. Нельзя, чтоб люди ждали, это некрасиво.

- Тренировка ещё не кончилась, - осторожно напомнила Прелесть.

Хью повернулся к ней и снова улыбнулся – опять этой странной улыбкой: доброй и искренней, но пугающей.

- Я хочу посмотреть, как дела у наших людей. Пойдёшь со мной, Прелесть?

- Разумеется, - ответила она.

Они покинули квартиру. Хью спускался по лестнице первым. Перед взглядом Прелести раскачивались его серая шевелюра и широкие плечи. От Хью сильно пахло потом, к открытым участкам кожи налипла пыль. Он тренировался – вставал утром раньше всех и упражнялся с полной выкладкой, как его солдаты. И он никогда не мылся до обхода – чтобы солдаты видели, что и он тренировался до седьмого пота.

Военный лагерь, раньше бывший просто блоком казарм, знал хоть какую-то чистоту и свежесть лишь по ночам. Утром, когда солдат выгоняли из бараков, всё вокруг застилала вездесущая пыль – и ею дышали вплоть до отбоя. На бывшей футбольной площадке солдаты заканчивали утреннюю тренировку. Физические упражнения – бег, отжимания, подтягивания – уже остались позади, и напоследок инструкторы заставляли бойцов отработать основные приёмы рукопашного боя. Считалось, что это поможет телу вспомнить нужные движения перед новой муштрой, что начнётся после завтрака.

Хью и Прелесть приблизились к одной из групп тренирующихся. Солдаты, выстроившиеся перед инструктором, замерли с дубинками в ожидании команды. Тот, в свою очередь, оглядел их с каким-то недовольством, а затем выкрикнул:

- Начали!

Одновременно шестнадцать рук с дубинками сделали выпад; двигающиеся едва ли не синхронно, солдаты походили на циркачей, репетирующих коллективный трюк.

Снова хриплый голос инструктора:

- Клич!

Солдаты загалдели, пытаясь говорить и одновременно делать новые выпады:

- Красные тучи сошлись! Я – гром, я умою вас ливнем из крови!

Несколько человек запнулись, сбились с движения. На шее инструктора страшно вздулись вены; он рявкнул:

- Придурки! Стадо уродов! Ну всё, вы меня довели!

Он прыгнул в гущу тел, безошибочно вычислив виновника. Тот, словно не понимая, что у него есть оружие, затравленно съёжился и закрыл лицо. Инструктор, не щадя, шибанул его дубинкой по спине. Солдат упал, и на него посыпался новый град ударов.

- Уже не в первый раз, паршивая ты тварь! – ругался инструктор сквозь зубы. – Сбиваешь остальных! Пристрелить тебя надо! Сейчас...

Он остановился и, тяжело дыша, схватился за кобуру.

- Ну-ну-ну, - мягко вмешался Хью, взяв его за руку. – Не надо так. Он же только учится. Не стоит так пугать бойца. Солдат не должен бояться. Ведь так?

Последние слова предназначались скрючившемуся в пыли солдату. Тот поднял затравленный взгляд и с задержкой кивнул:

- Да. Да.

- Что же ты лежишь? Встань.

Солдат повиновался. Его колотила дрожь. Хью посмотрел на него с отеческим упрёком.

- Почему ты дрожишь? Из-за ударов?

Парень сглотнул сухим горлом и отрывисто кивнул. Инструктор с омерзением плюнул.

- Но ведь и в бою тебя тоже будут бить, - продолжил Хью. – Ты и тогда будешь дрожать?

- Нет, - выдавил солдат.

- Тогда прими удар от учителя с благодарностью, - сказал Хью. – Инструктор причиняет боль не затем, чтоб ты страдал. Он учит тебя. Ты для него как сын. И он хочет сделать тебя сильным. Ведь для него невыносимо, когда вы погибаете в бою. Не правда ли, Томас?

- Прям как сына потерять, - буркнул инструктор.

- Я понимаю, - сказал солдат. Проникновенный голос Хью заставил его чуть расслабиться, и он заговорил более свободно:

- Я хорошо бью дубинкой. Но я сбиваюсь на кличе. Он каждый раз новый.

- Вот как, - протянул Хью с пониманием. – Ты не понимаешь, зачем вы учите кличи. И это тебя сбивает.

Солдат насторожился. На его памяти Хью ни разу не чинил зверств, но о нём ходила молва, как о безумном и, самое страшное, непредсказуемом человеке. Глаза бойца испуганно забегали. Он буквально источал панику – словно мышь, знающая, что в засаде сидит кот, но не знающая, когда он нападёт.

- Давай проведём спарринг, воин, - сказал Хью. – Только ты и я. Я буду безоружен.

- Но я... – запнулся солдат, учуяв недоброе.

- Опять боишься, - Хью поцокал языком.

- Нет, нет, я согласен, - поспешно заверил солдат.

- Отлично, - Хью сделал приглашающий жест. – Давай же.

Они вышли на открытое место, где никто не мешал им, и замерли друг напротив друга. Солдат, обильно потеющий, встал в боевую стойку. Его рука с дубинкой чуть подрагивала. Хью же просто стоял напротив него и смотрел.

Инструктор свистнул. Солдат вздрогнул, с шумным выдохом встал в защиту. Но Хью так и не пошевелился – просто мечтательно смотрел, словно не от мира сего. Солдат же глядел в ответ, ожидая подвоха.

Прошло несколько молчаливых секунд. Затем Хью, поняв, что нападать на него не собираются, неспешно пошёл навстречу своему оппоненту. Солдат часто задышал.

- Ты – последний в этом мире, - произнёс Хью. – Мечись же в вечной вине. И отныне...

Он посмотрел на солдата, словно пронзил копьём:

- ... смотришь ты в пылающие глаза Смерти.

Солдат сжал зубы и нанёс удар – резкий, как бросок кобры, почти неуловимый. А Хью блокировал его – умело подставил локоть в нижней части дубинки, где удар был слабее всего. Боец отпрыгнул. Он часто и шумно дышал.

- Твой час настал, - произнёс Хью.

Он снова сделал шаг – и затем вдруг устремил тело вперёд в одном мощном броске. Солдат сам не понял, как оказался придавлен к земле, а его собственная дубинка упёрлась ему в горло.

- Так ответь мне, прежде чем уйти, - сказал Хью, усиливая нажим.

Лицо солдата побагровело от удушья.

- Какого цвета огонь в глазах у Смерти?

Секунда или две – бесконечно, мучительно долгие. Казалось, все наблюдающие смогли дышать лишь тогда, когда Хью отпустил свою жертву. Солдат закашлял. Хью протянул ему руку. Тот затравленно поглядел в ответ, но затем ухватился за простёртую длань; Хью помог ему встать.

- Я всё знаю, - сказал он. – Что вы считаете меня сумасшедшим. Что вы не верите в эти кличи. Считаете их глупостью. Но ты, друг, ответь...

Хью взглянул солдату прямо в глаза:

- Тебе было страшно, когда я это говорил?

Боец честно ответил:

- Да.

- Вот видишь, - Хью похлопал его по плечу и отдал дубинку. – Возьми. Это твоё оружие.

Он сложил руки за спиной и прошёл вдоль ряда солдат.

- Я с самого начала знал, дети, что будут говорить обо мне. Что, мол, я вас зомбирую. Промываю вам мозги, - он остановился и улыбнулся. – Но, дети... Представьте, когда на вас несутся люди с таким вот кличем. Не знаю, как вы, а я бы обмочил штаны.

Солдаты засмеялись. Атмосфера разрядилась – и даже появилось что-то логичное, за что можно было уцепиться в этой круговерти. Стало немного легче.

- Я знаю, что вы не верите в эти слова, - сказал Хью. – Но ведь я и не заставляю в них верить. Это просто ещё одно оружие, которое я даю вам.

Он выдержал паузу, достигая нужного эффекта, а затем обратился к инструктору:

- Я ухожу. Продолжайте. Жду всех вас на проповеди.

И, по-прежнему держа руки за спиной, Хью величественно удалился. Прелесть с почтением последовала за ним.

Закончив смотр, они вернулись в апартаменты. Далее последовал очередной ритуал – умывание. Хью никогда не мылся один. Однако он не заставлял Прелесть раздеваться – в мокрой одежде, под струями воды, она тёрла его мочалкой, а Хью отстранённо смотрел куда-то в пространство. Затем Прелести отводилось несколько минут, чтобы переодеться, и после этого начиналось Облачение.

Хью стоял перед зеркалом и с безразличием смотрел на своё отражение. Изредка он откидывал руку или ногу, чтобы Прелесть могла натянуть на него какую-либо часть одежды. Серые носки из жёсткой ткани, эластичные штаны тёмно-синего цвета. Серая футболка, плотно обтягивающая торс. И очень старые, но невероятно дорогие ботинки военного образца, которые до сих пор не износились. Хью очень их любил.

Но это было рутиной, скучной прелюдией. Настоящий ритуал начинался, когда Прелесть открывала специальную коробку и бережно вытаскивала оттуда широкую полосу грубой ткани. Это была бывшая рубаха, которую Хью носил несколько лет назад. И в которой его два раза ударили ножом. Её ни разу не стирали с тех пор. Прелесть бережно накинула ткань Хью на плечи, чтобы хорошо были видны проколы от ножа и пятна старой крови. И – Хью задержал дыхание – скрепила у горла застёжкой. Но не обычной застёжкой. Она была сделана из обломка лезвия – того самого, что когда-то извлекли из его тела.

Оставалась последняя деталь. Хью, почти перестав дышать, величественно вытянул левую руку, и Прелесть надела ему на запястье старый наручник с болтающимся обрывком цепи.

Всё. Прелесть почтительно отступила на два шага, а Хью, чуть склонив набок голову, поглядел на своё отражение, словно в первый раз.

- Хорошо, - резюмировал он после долгого молчания. – Идём, Прелесть.

И, круто развернувшись, пошёл к выходу. Теперь он изменился разительно – приобрёл лёгкую и стремительную походку, держал спину идеально прямо и говорил совершенно другим голосом. Прелесть в своём прежнем неказистом одеянии (зато закрытом) последовала за ним, на манер служанок сложив руки перед собой.

Мимо суетящихся, куда-то спешащих и о чём-то спорящих людей, они прошли по улице, по коридорам и залам, поднялись по лестнице.

Складское помещение, с истощением запасов опустевшее, теперь отвели под проповеди. Его могли бы назвать актовым залом, но с актовым залом его роднила лишь неуклюжая сцена, кое-как возведённая у стены. В остальном отличия от складского помещения были минимальны... если они вообще имелись. Ни отопления, ни вентиляции не было, зрители должны были либо стоять, либо сидеть на полу. Многие солдаты, несмотря на усталость, предпочли бы стоять – слишком уж холоден был бетон. Но нет, полагалось сидеть по-турецки и внимательно, не отвлекаясь, слушать слово проповедника.

Хью подождал, пока солдаты рассядутся, а инструкторы наведут тишину. Затем он вошёл в дверь и своей особой воздушной походкой прошествовал к сцене. Прелесть неотрывно следовала за ним – отставать не разрешалось. Хью поднялся по ступенькам и встал за небрежно сделанной кафедрой, которую сколотили специально для него. Он подождал, пока Прелесть встанет чуть позади, и затем посмотрел на людей перед собой – долгим взглядом, полным мечтательности и отеческого сострадания.

- Дети, - сказал он. – Каждый раз я рад видеть вас здесь. И каждый раз я счастлив наблюдать, как вы становитесь всё сильнее и сильнее. Ведь настало злое время, беда совсем рядом с нами.

Он сделал жест, и ему включили большой экран, крепящийся на стене. Старая техника выдала блеклые цвета, кое-как вырисовывая изображение. Разогреваясь, экран начинал показывать всё чётче, и вскоре на нём можно было разглядеть чёрные автомобили и силуэты перехватчиков в кожаных куртках.

- Люди из космоса, - произнёс Хью. – Казалось бы – такие же люди, как мы. Но они пришли не дружить и не родниться. Они пожирают себе подобных. Пожирают, словно скот. Нам, вечно живущим на дарах гидропоники, никогда не понять этого трупоедства. А между тем, дети...

Хью вдруг резко подался вперёд, словно клюющая птица:

- ... не понимать этого – опасно!

Всё. Он зажёг себя. В глазах появился огонь, мечтательность и благодушие исчезли. Резко очертились мускулы на руках, стискивающих край кафедры; взвились серые вихры на голове.

- А я объясню вам, что такое трупоедство. Это – убийство всего, что истекает кровью. Убийство и пожирание. И счастье нам, когда эти трупоеды убивают свиней и коров! Но у нас нет свиней и коров. И единственное, что здесь может кровоточить...

Его рука стиснула накидку, заскорузлую от старой крови.

- ... это мы. И они пожирают нас!

Экран начал показывать съёмки с камер наблюдения: чёрные автомобили сбивали вооружённых людей, тормозили и поднимали пыль. Стреляли из пулемётов, роняя крупные гильзы. Из их чёрных недр выпрыгивали перехватчики в такой же чёрной одежде – со злыми, перекошенными лицами. Словно дикие звери, они бросались в рукопашную, убивали своих противников одним или двумя ударами, стреляли без промаха и шли вперёд, словно нож сквозь масло. Глядя на это, солдаты испуганно зароптали.

- Они пришли сюда, чтобы съесть нас, - сказал Хью. – Принесли сладкие обещания, одарили сладкими подарками. О да, им поверили! Поверили, потому что ни о чём, кроме своего живота, и не могут думать!

Он позволил себе чуть снизить тон.

- Разумеется, откуда нам, видевшим коров и свиней лишь на картинках, знать о том, как забивают скот? Вот и верим, сами идём под топор с радостной песней. Так вот, я вам расскажу, как забивают скот! Сначала их откармливают – о, дети мои, знали бы вы, как их холят! Ухаживают, любят и ласкают, кормят самым вкусным. Вот только задайте себе вопрос, дети...

Хью обвёл зрителей долгим взглядом.

- Кто вам даст самое вкусное за «просто так»?

И он ударил кулаком, заставив всех вздрогнуть:

- У них есть любимое животное – кролик, пушистый зверёк, маленький и ласковый. Он любит сидеть у хозяев на коленях. Урчит и жмурится, когда его гладят. А затем...

Хью рубанул воздух ребром ладони:

- Его бьют палкой в затылок! Жертва принесена. И вы решили, наверное, будто это всё? Нет! Ему делают надрезы на лапах – и за эти надрезы вешают на крючья вниз головой! А затем режут шею, сливают кровь в поддон и отрезают лапы и уши...

Наглядный материал на экране отсутствовал, однако изображение кролика всё же удалось найти. Но и этого солдатам хватило, чтобы представить кровавый процесс расправы над этим пушистым и безобидным комком. Снова раздался возмущённый ропот.

- Знаю, вам это не нравится, - понимающе кивнул Хью. – И вы все думаете, будто это делается ради удовольствия. Ради истязания. Нет! Это делают затем, чтобы снять шкуру. Вы глупцы, если решили, что зверька убили ради мяса. Нет! Это – высшее зло, ему неизвестно удовольствие, у него есть только корысть! Забойщик возьмёт от убитого зверя всё! Из его крови он сделает сладости. Его мясом он утолит свой голод. Его шкурой он укроет себя от холода. А его кости он бросит собакам.

Последняя фраза угодила в цель. Собак здесь видели не только на картинках – их, злых и натасканных на человечину, знали здесь все. Пожалуй, одни лишь псы-людоеды ведали вкус настоящего мяса, а не концентратов из гидропоники. И, в особенности, присутствующие не раз становились свидетелями того, как людей травили собаками. Им не нужно было представлять, как голодные псы гложут кости.

- Вот зачем эти люди пришли, - продолжил Хью. – Они разделили нас, чтобы им было удобнее. Одних они откармливают. Других – нас – пожирают прямо здесь и сейчас.

Экран вновь замельтешил чёрными силуэтами. Снова стреляли, дрались. Солдаты, глядя на это, съёжились.

 - У них есть свой герой, свой демон, - сказал Хью. – Они все похожи на него, а он похож на них. Однорукий перехватчик – собака без лапы, которую увечье не только не ослабило, но и озлобило ещё сильнее!

На экране появилось изображение – рисунок, начертанный небрежно, но живо: тёмная фигура в легко узнаваемой куртке, неспешно, словно сама Смерть, шагающая к созерцателю. Единственная рука держит за волосы отрубленную человеческую голову. Лицо перехватчика черно, его совсем не видно. Лишь горят белые огоньки глаз, совсем неживые и безразличные. Солдаты на сей раз не ответили испуганным ропотом. Они в тяжёлом молчании глядели на тёмную фигуру, ничего не говоря.

- Однорукий перехватчик, - повторил Хью. – Это ему поклоняются те трупоеды. Это его зверства они славят, будто подвиги. И он ведёт их за собой, убивает первым и показывает пример. Он никого не щадит – так что не просите о милости. Знаете, как он потерял руку? Он отрезал её сам, чтобы добраться до своего врага! Вот и подумайте, как можно просить пощады у такого человека. И сами решайте, дадут ли её.

Хью позволил себе лёгкую улыбку.

- Вы думаете, что однорукий перехватчик – просто выдумка. Так, страшная сказка. Это не так. Он существует. И он всегда там, где его убивают.

В этот раз экран не стал размениваться на нарисованные картинки. Он показал настоящую фотографию. Показал по-своему – мутно и бледно, давая лишь контуры. Но там всё равно угадывалась знакомая чёрная куртка, различимо было лицо – юношеское и совсем не злое, ничем не запоминающееся. Но действительно – у этого человека отсутствовала одна рука. Рисунок, показанный ранее, уже сделал своё дело: на фотографию смотрели с недоверием, с опаской.

 - Помните о том, кто за вами охотится, - сказал Хью. – И не забывайте его даже во сне. На этом всё. Прощайте, дети.

Зал зашевелился, огласился тихим, но всеобъемлющим шорохом. Солдаты вставали, строились по группам и покидали помещение. Они были угнетены. Возможно, даже утратили аппетит, несмотря на предстоящий завтрак.

- Пойдём, Прелесть, - бросил Хью через плечо и спустился со сцены.

Рабыня безмолвно последовала за ним.

В фойе их дожидались два человека. Одного, полного и с брюзгливым лицом, Прелесть не знала. Зато второй был хорошо ей знаком. Прелесть побледнела. Мужчина средних лет с бритой головой, одетый в футболку и камуфляжные штаны, посмотрел на неё с недоброй усмешкой. Прелесть поспешила спрятаться за спину Хью.

- Ты мастак толкать речи, - сказал полный человек. – Только в этот раз вышла какая-то чушь.

Хью отреагировал невозмутимо:

- Правда?

- Ты ведь, если не ошибаюсь, должен заставлять солдат ненавидеть перехватчиков, - полный мужчина сощурился. – А я как послушал – так ты их только пугаешь.

- Страх и ненависть тесно связаны, - отозвался Хью со своей воздушной мечтательностью.

Такой ответ толстяку не понравился.

- Слушай, ты, - произнёс он с угрозой. – Эти свои зауми будешь втирать тем идиотам. А со мной ты будешь разговаривать нормально.

Его мордоворот оживился, почуяв конфликт. Хью же никак не изменился в лице. Он спокойно ответил:

- Конечно.

- Тогда, может, объяснишь мне, с какого рожна ты говоришь не то, что нужно?

- Солдаты боятся перехватчиков, - сказал Хью. – Боятся попасть в плен. Не хотят даже разговаривать с ними. Готовы умереть, лишь бы не попасться.

Толстяк подошёл к нему вплотную:

- А ты знаешь, что сегодня утром перехватчикам сдались восемь твоих барашков? Знаешь, как эти кожанщики были рады?

- Знаю, - подтвердил Хью. – И я уже сделал так, чтобы никто больше не сдавался. Перехватчики уже не будут брать в плен.

- Всё-то ты сделал, - проворчал толстяк. – Знаю я тебя. Ты, похоже, решил, что всех обманешь. Сделаешь всё по-своему и сбежишь.

Он жестом подозвал мордоворота.

- Так вот, теперь будешь отчитываться перед ним.

Бритоголовый мужчина нагло улыбнулся.

- Чтобы больше без него шагу не делал, - сказал толстяк. – И если хоть что-то сделаешь не так, я сразу узнаю. Понял меня?

Хью даже не переменился в лице. Он равнодушно поглядел на собеседника и ответил:

- Пусть наблюдает. Мне нечего скрывать.

- Вот это правильно, - толстяк пригрозил ему пальцем. – И не хитри больше. Не в том ты положении, Ухорез.

Последнее слово предназначалось не лысому мордовороту, а именно Хью. Тот отозвался с ангельской печалью:

- Это старое имя.

- Конечно, - язвительно улыбнулся толстяк. – Небось, и рад забыть, да? Но мы-то помним.

Он передёрнул плечами, смерил всех злым взглядом и, развернувшись, размашисто зашагал прочь.

- Ну? – Хью повернулся к бритоголовому. – Как вас зовут?

Тот с насмешкой оглядел его с головы до ног и ответил:

- Кукольник.

Прелесть вздрогнула. Да, ошибки быть не могло. Она знала этого человека.

Хью, в свою очередь, тоже внимательно посмотрел на собеседника. Ему не нравились клички.

- Хорошо, - произнёс он. – Вас поселили где-нибудь? Вам нужно жильё?

Кукольник ехидно ответил ему:

- Меня и без твоих забот пристроили, Ухорез. Давай, делай свою муть. На меня не обращай внимания.

- Хорошо, - сказал Хью. – Тогда прошу на завтрак.

-3-

Давно перевалило за полдень. Завершилась ежедневная проверка отрядов и их оснащения. Хью, вернувшийся с объезда, вальяжно въехал на мотоцикле в гараж. Следом за ним, держась на почтенном расстоянии, ехала свита — члены его старой банды, и ныне оставшиеся помощниками главаря.

Весь гараж замер в напряжённом молчании. Все — и сопровождающие, и оказавшиеся на месте механики — неотрывно смотрели на Хью, не смея вздохнуть. Он же, упершись в пол ногой, стоял неподвижно и смотрел в пустоту через забрало шлема. Мотоцикл мерно тарахтел под ним.

Затем, словно уловив только ему понятный сигнал, Хью заглушил мотор, опустил подножку и манерно слез с мотоцикла. И только после этого свита, наконец, смогла спешиться.

Хью зашагал к двери. Он стянул с головы шлем, и в тот же миг Прелесть, ехавшая с ним на одном мотоцикле, принялась торопливо разглаживать его отросшие волосы, шагая рядом.

Свято соблюдая расписание, свита проследовала за лидером до двери многоквартирного дома, и, сопроводив его таким образом на отдых, разошлась по своим делам.

Хью и Прелесть вошли в лифт. Она нажала нужную кнопку, двери закрылись, тихо загудел мотор. Прелесть вернулась к прежнему ритуалу — разглаживать пепельные пряди на голове Хью, чтобы они не попадали в глаза.

Когда она случайно коснулась его кожи, Хью зажмурился на миг. Затем он открыл глаза и посмотрел на девушку. Его взгляд перестал быть мечтательным.

Толчок, тело с размаху ударилось спиной об стену. Лифт встряхнуло. Хью прижал Прелесть к стене. Он жадно стиснул её грудь, схватил за ягодицы. Прелесть застыла, скованная страхом.

- Ты красивая, Прелесть, - произнёс Хью.

Он коснулся её скулы, провёл пальцем по щеке.

- Но больше ничего у тебя нет. Ты, наверное, не знаешь, но красивое лицо легче потерять, чем простое. Малейший шрам... - он чуть надавил ногтем. - Или кто-нибудь захочет себе твой прелестный носик... Или...

Он нежно, словно любовник, сдвинул прядь волос на её лице и дотронулся до уха.

- ... какой-нибудь охотник решит, что ему нужны твои ушки... И твоего красивого лица не станет. Что тогда?

Прелесть сглотнула пересохшим горлом.

- Не знаю, - ответила она.

Лифт остановился, открыл перед ними двери. Но Хью не обратил на это внимания. Он вновь стиснул девушку в железных объятиях, то ли желая прижать к себе, то ли, наоборот, отбросить.

- Если бы я решил овладеть тобой, Прелесть, что бы ты сделала?

- Я... я бы согласилась.

Хью впервые за долгое время улыбнулся. У него была очень добрая улыбка.

- Я знаю, что ты делаешь с насильниками, - сказал он. - Видел. Да, Прелесть?

- Да, - кивнула она. - Но тебе я бы никогда не отказала.

Палец Хью лёг на её губы:

- У обмана не должно быть такого красивого лица. Я не хочу срезать это лицо ножом и надевать на истину. Ведь красота — это так чисто. Да?

- Да, - прошептала Прелесть.

Хью отстранился от неё, не расставаясь с доброй улыбкой.

- Веди меня домой.

Когда они вошли в квартиру, Прелесть отвернулась, якобы закрыть дверь. С ключом в дрожащих пальцах, она прислонилась лбом к холодному металлу. Дрожь не унималась.

- Скажи мне, Прелесть...

Она поспешно заперла дверь и обернулась с услужливым выражением на лице. Хью стоял посередине комнаты, как столб, всей своей позой выражая ожидание. Прелесть поспешила к нему и помогла снять мотоциклетную куртку.

- ... ты точно так же смотрела на Кукольника. С таким же страхом.

Прелесть расправила складки на футболке Хью. Его куртка висела у неё на плече.

- Ты его знаешь.

- Да, - подтвердила Прелесть.

Поколебавшись, она пошла к гардеробу.

- Расскажи.

- Он был капитаном у Стрелка, - сказала Прелесть. - А Стрелок держал бордель для своих командиров. Кукольник часто туда заходил.

- И?.. - мягко поторопил Хью.

- Сначала меня хотели отдать в гарем Стрелка, - сказала Прелесть. - А затем бросили в этот бордель. В наказание. И... Кукольник был моим первым. Он часто потом приходил.

На этот раз Хью ничего не произнёс. Прелесть с опаской оглянулась через плечо. Её хозяин сидел в кресле и смотрел в пространство. На этот раз его взгляд не был отстранённым. Губы сжались. Резко очертились морщины у сбритых бровей.

Прелесть сглотнула.

- Почему его зовут Кукольником? - спросил Хью.

- Потому что, когда он спит с женщинами, он называет их «куколками», - ответила Прелесть.

Лицо Хью не исказилось. Оно просто стало... пустым. Когда Хью был в хорошем настроении, он философствовал и благодушно улыбался. Когда же приближалась новая вспышка жестокости, его лицо ничего не выражало.

- ... у тебя красивое лицо, Прелесть, - сказал он медленно. - Скажи, у страха красивое лицо?

- Нет, - нерешительно ответила Прелесть.

- Тогда хватит бояться, - произнёс Хью. - У тебя не должно быть страха.

Он медленно поднялся, подошёл к ней и приобнял за плечи. Ощутив, как Прелесть дрожит, он ласково потрепал её:

- Ты красивая. Но глупая. Потому что боишься.

***

Автомобиль мчался по шоссе и ревел так, будто для него это была последняя гонка. Он уже собрал хвост из четырёх машин, но останавливаться и не думал.

- Дебилы безрукие! – ругань Думма предназначалась патрульным, позвавшим на помощь. – Из-за одной колымаги подняли всю штурмовую группу! Из-за одной колымаги!

Валерио рулил, сверяясь с компьютером. На экране красная точка стремительно неслась по линиям дорог, за ней бестолково гнались зелёные. Ещё несколько точек пытались выстроиться в заслон. Думм, понаблюдав за этим несколько минут, всплеснул руками:

- Да он же их просто объезжает! Дебилы!

Его восклицания, впрочем, тонули в истошном вое, доносящемся из рации. Лихач – причём, похоже, сильно под кайфом – каким-то образом залез на частоту перехватчиков и теперь не затыкался:

- Я – песчаная буря! Я несусь, как ветер, и сдираю мясо с костей! Меня не догнать! Ну, собаки, кто рискнёт?

На эти вопли никто уже не отвечал – сначала гонщика пытались уговорить, но сейчас на эту затею плюнули. Лихач же вовсю наслаждался своей поэзией и продолжал надсаживаться давно сорванным голосом:

- Я – буревестник, я несу гром! Багровые тучи сошлись!

Вконец доведённый, Думм сцапал рацию.

- Ну ты, педрила, - сказал он. – Ты хоть понял, с кем связался? Ты труп. Мы тебя даже останавливать не станем – просто на ходу порвём и тебя, и твою колымагу!

- Я – хищник на равнинах! – раздалось в ответ очередное завывание.

- Меня уже блевать тянет, - сказал один из перехватчиков по рации. – Симмонс, дай уже разрешение на огонь. Видишь, этот кретин не останавливается?

Симмонс, после выволочки у Кастро ставший очень осторожным, на удивление легко согласился. Должно быть, поэзия наркомана утомила и его.

- Разрешаю, - ответил он. – Открыть огонь на поражение.

- Я – дикий охотник! – заорал лихач. – Я снимаю скальпы и пью кровь! Я ем вашу печень! Я насилую ваших женщин и…

Его оборвал внезапный выстрел – громкий хлопок, заставивший всех вздрогнуть, и последовавшая за ним звенящая тишина. Затем в эфире заговорил совсем другой голос:

- Не стреляйте! Мы кончили этого придурка! Мы сдаёмся!

И действительно, машина замедлила ход. Её моментально настигли и окружили. Валерио и Думм, подъехавшие не сразу, не нашли свободного места и остановились чуть поодаль. Думм вылез из машины и опёрся на открытую дверь, наблюдая. Валерио остался за рулём, однако на всякий случай отстегнул ремень.

Машина стояла вполоборота к ним; издалека было можно увидеть забрызганное кровью лобовое стекло. Мотор был уже заглушен.

Автомобили перехватчиков со злобным гудением навели пулемёты. Все прицелы сошлись на одной цели. Симмонс крикнул в мегафон:

- Выйти из машины!

Двери автомобиля – передняя и задняя – медленно открылись. Молодые люди в серых футболках и камуфляжных штанах вылезли наружу, боязливо озираясь.

- На землю! Руки за голову!

Пассажиры беспрекословно, даже с рвением подчинились – поспешно плюхнулись на живот и сцепили пальцы на затылке. Несколько перехватчиков вышли из машин и подошли к ним, держа на мушке. Ещё двое заглянули в машину, затем открыли водительскую дверь и вытащили убитого ездока. У него не было головы. Нашли и орудие убийства – всё ещё дымящийся обрез. Его немедленно разрядили; гильзы упали на асфальт.

Задержанных начали обыскивать. Перехватчик, продолжая держать гонщиков под прицелом, ощупал одной рукой того, что лежал слева. Тот вёл себя смирно до поры, пока перехватчик, заподозрив что-то, не взял его за ладонь, лежащую на затылке. Последовала короткая возня – перехватчик тянул, задержанный упирался. Затем парень, поняв, что сопротивление бессмысленно, завизжал. Он забился, вырвался на миг, чтобы никто не держал его. Издалека Валерио успел рассмотреть что-то чёрное в его руке.

- Умойтесь кровью! – заорал парень.

И взорвался. Рвануло так, что тряхнуло даже машины перехватчиков, а автомобиль задержанных и вовсе перевернулся набок. Взрывная волна раскатилась на десяток метров, гоня вперёд себя пыль и кровь. В эпицентре не осталось ничего, только небольшая воронка появилась в асфальте.

Думма сшибло на землю воздушной волной; хлопнувшая дверь едва не размозжила ему голову.

- Твою мать! – завопил он и забарахтался из пыли.

Валерио поддался импульсу и выскочил из машины. Остальные перехватчики поступили точно так же: высыпали наружу и бросились к месту взрыва. Но там уже не на что было смотреть – от задержанных и перехватчиков мало что осталось.

***

- Ухорез, новости, - Кукольник ухмыльнулся.

Хью не удостоил его полноценным взглядом — просто чуть повернул голову на миг, а затем обратился к гонцу.

- Рассказывай.

- Получилось! - выпалил посланец. Он действительно был счастлив. - Всё получилось, как ты и хотел! Ты гений, ты...

Хью едва слышно щёлкнул языком. Гонец  тут же осёкся.

- То есть, - заговорил он уже тише, но с прежним раболепием. - Ребята сделали всё, как ты хотел. Они взорвали бомбу и убили много перехватчиков! Разнесли в пыль, даже костей не оставили! Ничего!

- Ничего? - переспросил Хью. - То есть, никто этого не видел?

- Видели, видели! - поспешил заверить гонец. - Все носятся и визжат, всё напуганы!

- Всё прошло гладко? - поинтересовался Хью.

- Всё чуть не сорвалось из-за Бешеного, - сказал гонец. - Он закинулся «песком» – и чуть всё не сорвал. Но ребята его пристрелили и всё сделали правильно.

Хью поджал губы. Все в комнате напряглись, решив, что вожак разозлился. Однако это оказалось торжественным молчанием.

- Лоренц и Франц, - медленно произнёс Хью. - Избавили дорогу от недостойных. От трупоедов. Вспоминайте их. Каждую минуту.

- Каждую минуту, - поспешили повторить все присутствующие. Один лишь Кукольник смотрел на всё это с усмешкой.

Хью сделал лёгкое движение рукой. Двое его шестёрок и гонец, едва сдерживаясь, чтобы не устроить свалку, вышли в дверь. В комнате остались лишь Хью, Прелесть и Кукольник.

- Можешь доложить своему начальнику, - сказал Хью, не оборачиваясь, Кукольнику. - Никто больше не сдастся кожанщикам. Их будут убивать.

Кукольник усмехнулся.

- Ты больной, Ухорез, - сказал он. - И люди твои больные.

Он вальяжно прошагал мимо них. Поравнявшись с Прелестью, он с размаху шлёпнул её по заду. Девушка охнула и отшатнулась. Кукольник снова оскалился.

- Нашлась целка, - сказал он. – Что, теперь обслуживаешь только одного? Нашла себе хороший член, да, куколка?

И, засмеявшись, вышел. Повисло молчание.

Прелесть перевела взгляд на Хью. Тот стоял к ней спиной, неподвижный, с наклонённой чуть вбок головой.

- Ты красивая, Прелесть, - услышала она его голос после долгой паузы. - Статуи тоже красивые. Но ты же не статуя. Только статуи неподвижные.

Она поспешила к Хью, вновь принялась разглаживать его пепельные волосы.

- Сегодня ночью ты не спишь, - сказал он.

- Не сплю, - немедленно согласилась она.

***

Думм вошёл в столовую и сел за стол напротив Валерио. Он громко хлопнул ладонью по столешнице, требуя внимания. Валерио запил паёк чаем из металлической чашки и поднял глаза на собеседника.

- На Третьем шоссе тоже появились смертники, - сказал Думм. – Подъехали к патрульным – мол, сдаёмся. И подорвали машину. Всех убило.

Валерио допил последние капли, встал из-за стола и, бросив чашку в посудомоечную машину, пошёл к дверям. Думм поспешил за ним.

- Это совсем уже чертовщина, - сказал он. – Они что, так нас истребляют?

- Нет, - ответил Валерио. – Это для того, чтобы мы боялись всех сдающихся. Чтобы убивали их ещё издалека.

- И ведь нашли добровольцев, - пробурчал Думм. – Видать, сильно у них пригорело.

- Я слышал, тебе достался ещё один автомобиль, - сказал Валерио.

- Да, спустил на него всё, что имел, - недовольно ответил Думм. – Старая машина уже на ладан дышит. Развалюха. Да и новая тоже ни хрена не новая. Старьё со свалки. Свежие, с завода, нам не дают.

Валерио вытащил из-за пазухи пачку купюр и протянул Думму:

- Продай мне двигатель от своей новой.

Думм удивлённо посмотрел на него, затем на деньги. В пачке было трёхмесячное жалование.

- Я починю твою колымагу, - пообещал Валерио.

Думм оттолкнул его руку:

- Не суй мне деньги. Я тебе его задаром отдам. По дружбе.

Валерио положил деньги обратно в карман.

- Мне нужны патроны, - сказал он. – Дробовые.

- У тебя появилась волына? – оживился Думм. – Ну наконец-то! Покажешь?

- Отвези меня завтра на поляну в низах, - попросил Валерио. – Хочу пострелять. Заодно и посмотришь.

Думм посмотрел на него с искренним возмущением.

- Знаешь что? – сказал он. – Давай сюда деньги.

***

В кране журчала вода. Кукольник плеснул немного на лицо. Он постоял, наслаждаясь тем, как холодные капли сбегают по шее, а затем потянулся к полотенцу. Своя комната, своя ванная. Всё чистое и удобное. Он ещё никогда так не жил. Хорошо быть проверяющим.

Кукольник повесил полотенце на шею и, шлёпая босыми ногами, вышел из ванной. Комната встретила его уютным свечением прикроватной лампы. Кукольник, напевая под нос, закрыл за собой дверь.

И оказался на полу.

Он не сразу понял, что случилось. А когда понял, мог лишь хрипеть и биться. У Хью была железная хватка. И чертовский страшный взгляд — страшный оттого, что был совершенно бессмысленным и стеклянным. К перекошенным лицам, выкаченным глазам и оскаленным зубам Кукольник давно привык. Но не к такому.

- Всё хорошо, - та рука Хью, что не давила на горло, почти ласково погладила Кукольника по бритой голове. - Всё хорошо, если ты будешь держать язык...

Неизвестно откуда появился нож — блеснул в ночи и оказался прямо во рту у опешившего Кукольника.

- ... в своём вонючем рту. И всё будет ещё лучше, если вот эти руки...

Кто-то вдруг схватил Кукольника за запястье. Он скосил глаза и увидел Прелесть, крепко державшую его правую кисть. Нож выскользнул у него изо рта, оставив на языке металлический привкус.

- ... вот эти руки пусть всегда держат своих дружков... - мокрое от слюней лезвие коснулось одного из пальцев. Кукольник часто задышал. - ... на привязи. Иначе они потеряются. Один за другим.

Лицо Хью вплотную приблизилось к лицу Кукольника.

- Ты очень жалеешь о том, что наговорил Прелести.

Кукольник был ошарашен настолько, что даже забыл про страх и искренне удивился:

- Жалею?! Да эту шлюху кто только ни трахал!

И ужаснулся своей тупости. Лицо Хью не изменилось, а вот глаза... Там загорелось настоящее адское пламя — но не пожар, а точный и неумолимый огонёк автогена.

- Ты любишь, когда всё легко, - тихо сказал Хью. - Легко весело и приятно. Разные женщины. Сошлись, повеселились и разошлись. Потом, если понравилось, можешь вернуться на ещё один разик... Даже если у тебя есть другая. Для тебя это нормально. И женщинам это тоже нравится.

Кукольник ощутил, как ему на губы ложится холодный нож. Он закричал изо всех сил:

- Я жалею! Я очень жалею, что сказал это!

Нож убрали с его лица.

- Ты жалеешь? - переспросил Хью. Как будто даже с удивлением.

- Сам себя убить хочу, настолько стыдно! - выдавил Кукольник. И тут же пожалел, потому что Хью вдруг всерьёз задумался над его словами.

- Наверное, ты хочешь загладить вину?

- Хочу! - поспешил заверить Кукольник. - Всё что угодно сделаю, чтобы загладить! Только скажи, и я сделаю!

- То есть, я должен просто сказать? - Хью поднял сбритые брови. А затем расплылся в этой своей бесподобно доброй улыбке. - Всё зависит от моего слова? Это самое прекрасное, что я слышал. Ты хороший человек, Кукольник.

- Да-да, - судорожно закивал Кукольник, стуча затылком об пол. - Прелесть, прости меня. Мне стыдно. Правда!

- За что стыдно? - вкрадчиво спросил Хью.

- За то, что я тебя трогал! - взвыл Кукольник. - За то, что сказал!

- А ещё?

Кукольник замер в недоумении.

- Мне стыдно за всё, - пробормотал он наугад.

- Скажи, ты что-нибудь делал с ней в прошлом?

Всё. Конец.

- Я сделал плохо, - сказал Кукольник, чуть подвывая. - Мне правда очень стыдно за то, что я сделал.

- Что сделал? - лицо Хью вдруг оказалось рядом с его собственным.

На Кукольника напала такая дрожь, что он начал клацать зубами. Вот оно — одно слово отделяет от смерти. Разве так справедливо?

- Что ты с ней сделал? - сильные пальцы сдавили ему голову, как стальной обруч. Над правым глазом Кукольника заблестело лезвие ножа.

- Мне стыдно, что я тебя изнасиловал, Прелесть! - завизжал Кукольник. - Я очень об это жалею! Я раскаиваюсь!

И зажмурился, ожидая касания лезвия. Оно и правда коснулось его века — но лёгким, щекочущим движением.

- Ты боишься, да?

- Боюсь, - легко согласился Кукольник.

- Открой глаза.

Он повиновался. Хью раскачивал над ним ножом — влево, вправо.

- Ты распутник, Кукольник, - сказал он. - Это весело и приятно. Но легко потерять. Удар ножом. Выстрел. И это удовольствие станет далёким. Тебе нужно искать что-то, что трудно потерять.

Кукольник понял намёк моментально. Ещё днём он и представить не мог, что из бреда Ухореза сможет что-нибудь уловить. Но угрозу кастрации он распознал просто великолепно. И ответил правильно:

- Никаких женщин. Только правильные вещи.

Нож исчез. Хью погладил его по голове:

- Ты хороший человек, Кукольник. Встань.

Кукольник медленно поднялся, ожидая подвоха. Последовала новая команда:

- Садись вон там. Я хочу тебе рассказать тебе одну интересную вещь.

Кукольник перевёл затравленный взгляд с Прелести на Хью. Затем неровными шагами, ожидая в любой момент удара в спину, проковылял в сторону кровати, куда указывал палец Хью. Плюхнулся задом на матрас и тупо посмотрел на психопата, за которым ему поручили приглядывать. Свела же судьба с ненормальным...

- Возьми, Прелесть, - Хью протянул рабыне нож. - Ему понравились твои руки.

Он сел в кресло и обратился к Кукольнику, мечтательно склонив голову:

- Ты знаешь, зачем тебя прислали сюда?

- Да, - кивнул Кукольник.

- Ты неправильно понял вопрос, - мягко сказал Хью. - Ты думаешь, что приехал сюда следить за ненормальным. Вопрос в другом: а зачем следить за ненормальным?

- Чтобы ты выполнял приказы,  - ответил Кукольник.

- Правильно. А в чём заключаются эти приказы?

- Чтобы ты готовил солдат. Чтобы они ненавидели кожанщиков.

- А зачем?

Кукольник замер на секунду, пытаясь найти подвох.

- Чтобы они дрались с кожанщиками.

- Точно, - Хью вновь одарил его своей ласковой улыбкой. - Кукольник, а ты видел кожанщиков? Своими глазами?

- Ну да.

- Видел, как они воюют?

Кукольник кивнул.

- Ты много лет дерёшься в пустырях, - сказал Хью. - Как думаешь, мы сможем победить кожанщиков?

На миг в Кукольнике сошлись страх перед психом, сидящим напротив него, и перед начальством, которые за неправильные слова тоже могло запросто отрезать уши. Или что-нибудь пониже.

- Не сможем, - сделал он выбор. В конце концов, начальство сейчас далеко. А Ухорез близко. С ножом.

Хью театрально поднёс руку к губам и спросил с наигранным изумлением:

- Почему?

- К кожанщикам летают корабли, - сказал Кукольник. - Привозят новые машины. Новых людей. Больше оружия. У них всего больше. А ещё быдло их поддерживает.

- Ты ещё и умный, - подметил Хью. - Признаюсь, я удивлён. Но раз так, то давай я ещё кое-что спрошу, ладно?..

Кукольник настороженно поглядел на него:

- Валяй.

- Если ты видишь, что мы не победим, я вижу, что мы не победим, неужели люди вон там... - Хью поднял палец, указывая наверх. - ... этого не видят?

- Думаю, что видят, - сказал Кукольник.

- Почему же тогда они продолжают воевать? Зачем вкладывают в нас так много денег?

- Боятся потерять богатство.

- Точно. Но ведь ты же сам видишь — так можно только оттянуть неизбежное.

Кукольник промолчал. Ему нечего было ответить, да он и не хотел — игра в угадайку с психом и выматывала, и раздражала.

- Я знаю, Кукольник, кем ты меня считаешь. Но я действительно вижу будущее, - мечтательно сказал Хью. - Давай я сделаю тебе маленькое предсказание. А ты послушаешь и решишь, хорошо?

Кукольник медленно кивнул.

- Скажем, через неделю я получу два приказа, - сказал Хью. - Первый будет таким: собрать все мои отряды, оснастить их, привести в готовность для наступления. А вот второй будет таким ма-аленьким, и скажут его не всем: заготовить смертников. Как тех, которые сегодня днём взорвали кожанщиков. И смертников мы погоним вперёд войск. Чтобы снесли оборону кожанщиков. Чтобы войска легко перешли вражескую линию.

- Чушь, - не удержался Кукольник. - Ты несёшь чушь. Прорвались — и?.. Откуда силы, чтобы драться дальше? Зачем такие приказы вообще?

- Кровь. Смерти. Изнасилования. Казни, - с упоением продолжал рассказывать Хью, игнорируя слова Кукольника. - Картель Наварико, устроивший войну, запятнал своё имя кровью. Кожанщики не дадут ему пощады. Из принципа. И тут...

Он хлопнул в ладоши и резко подался вперёд. Кукольник непроизвольно дёрнулся, хотя их разделяло несколько шагов.

- … картель Сипко решительно заявляет: «Не будем терпеть этот произвол!», - громко сказал Хью. - И шлёт, шлёт боевые машины в помощь кожанщикам. Помогает устроить новый, справедливый порядок. Помогает покарать злодеев. И главы картелей жмут ручки пришельцам. Дружба! Никого не казнят! Богачи, показавшие себя хорошими ребятами, по-прежнему сидят на своих местах, по-прежнему управляют нефтяными вышками, нефтезаводами, химическими фабриками, гидропоническими комплексами... О да, теперь они не так богаты, как прежде, и власти у них меньше... Но ведь хоть что-то осталось! Хоть какая-то власть есть! И жизнь по-прежнему хороша. И пули в затылке нет!

Хью перевёл дыхание и откинулся в кресле. Прелесть принялась массировать ему виски.

- А потом, - сказал он. - Начнётся судилище. Выведут главу картеля Наварико: «господин Майер, как вы могли допустить такое обращение с гражданами? Ах, вы ещё и подписывали преступные приказы?!». Господин Майер в ужасе, он глядит на трибуну: а там его бывшие партнёры из картеля Сипко — те, которые давали ему деньги, и те, которые вместе с ним строили планы по атаке на заставу кожанщиков! Он кричит: «Да как же так! Это же вы дали мне деньги, это же вы договаривались о доле!». Но поздно! Молоток бьёт по трибуне, и вот уже господин Майер стоит у стены, и сотни людей глядят, как кожанщики целятся в него из автоматов. Бах! Врач осматривает тело господина Майера и констатирует смерть. Представил, Кукольник?

Кукольник облизал пересохшие губы.

- Представил, - ответил он охрипшим голосом.

- А знаешь, что будет дальше?

- Нет.

- А дальше окажется, что господин Майер был не один! Ведь кто-то же выполнял приказы! Бах, бах! - Хью ткнул пальцем, будто стрелял из пистолета. - И вот уже первых заместителей Майера несут в крематорий. Но кто исполнял ИХ приказы? Ах да, ведь им подчинялись офицеры из армии! Бах, бах! Офицеров прячут в чёрные мешки. Но ведь это не офицеры расстреливали детей и насиловали женщин! И вот вдруг шестнадцатилетняя девушка, над которой надругались, показывает...

Палец Хью нацелился Кукольнику прямиком в лоб:

- ... на тебя!

- Чего? - растерялся тот. - Да я же...

- И люди из рабочих кварталов будут рассказывать наперебой, как Кукольник насилует девушек и называет их «куколками», как он любит бить связанных людей, как он любит травить собаками детей...

- Откуда ты знаешь? - вырвалось у Кукольника.

- Ты решил, что я шпионю... - промурлыкал Хью. - Но зачем шпионить, Кукольник, когда твоя слава летит впереди тебя? Работяги помнят. Или «быдло», как ты их называешь.

- ... ты мне сейчас угрожаешь, да? - тихо спросил Кукольник.

Хью посмотрел на него долгим оценивающим взглядом.

- Ты хороший человек, Кукольник, - произнёс он. - Но глупый. Зачем мне тебе угрожать? Я рассказываю тебе всё как есть. Ведь... знаешь, как отводят вину от себя? Выталкивают вперёд кого-нибудь, на ком пятна крови ярче. А твои пятна очень яркие, Кукольник. Да что там говорить, ты — одно сплошное кровавое пятно. Ты знаешь, что у кожанщиков есть расстрельный список, и в этом списке есть ты? И представляешь ли ты, как рады будут работяги, когда тебя поставят к стенке? Настолько рады, что простят угнетающим их богачам чуть ли не все грехи... Интересно, а богачи воспользуются этим, чтобы отмыться от крови?

Во рту у Кукольника пересохло. Из-за бреда Ухореза начала вырисовываться вполне реальная картина. Ну а что, все эти картели — одно лишь название. А на деле — такие же нравы, как и в пустырях. Сначала поиметь по-полной, а потом выкинуть или пристрелить, как собаку. Погонят всех на войну, а потом начнут убивать всех знающих. И Кукольника, и Ухореза, и эту его шлюшку, и всю его банду...

- И что делать? - растерянно спросил Кукольник.

- Я предлагаю простую вещь, - сказал Хью. - Промолчать. Заметь: не саботировать, не обмануть, не убить — а промолчать. Не рассказать о нашем с тобой разговоре. Не рассказать о том, что ты тоже хочешь жить.

- И всё? - тупо отозвался Кукольник.

- Есть что-то, что приходит, а что-то, что уходит, - заговорил Хью, поймав очередной поэтический порыв. - Придёт — время. Уйдём — мы. Армия поедет на смерть. А ты просто сядешь на мотоцикл и вместе с нами поедешь в другую сторону.

***

- И откуда только у них такая взрывчатка? – проворчал Кастро.

- У них хорошо развита добыча ископаемых, - ответил Торро. – Состав взрывчатки для обнажения жил в шахтах известен у них давно. Материал мощный и, самое главное, его нужно мало. Размером со спичечный коробок – но рвёт так, что потом только в ведро собирать.

- И вы молчали о таком оружии? – возмутился Кастро.

- Не похоже, что у его у них много, - ответил Торро. – В основном они взрывают свои машины.

Гром и Молния раздражённо отмахнулся:

- Опять ваши догадки! Мне нужны факты, а не эти ваши «похоже»!

- Разведка затруднена, - Торро пожал плечами. – У картелей нет летательных аппаратов, но они всё равно контролируют воздушное пространство. Если видят зонд или вертолёт – режут мирных. Специально для нас.

- И что же, теперь уже спутники не запускают? – ехидно отозвался Кастро.

- Спутники и зонды дают разную информацию, полковник.

Кастро хмыкнул.

- Вы хоть понимаете, что мы зашли в тупик? – спросил он. – Мы не можем двинуться на них – они начинают убивать мирное население. И сдачу их мы теперь тоже принять не можем, потому что не хотим рисковать новыми взрывами. Порочный круг.

- Незачем паниковать, - Торро пожал плечами. – Нужно просто выждать.

- Выждать? – разозлился Гром и Молния. – Торро, вы либо дурак, либо вредитель! Не видите – картели уже вошли во вкус терактов? И это только начало. Вы хоть представляете, что будет дальше?

Он вздохнул.

- Они ведь что-то замыслили.

-4-

Никогда ещё Думм не был столь осторожен за рулём. Каждый раз, когда бутылки с пивом на заднем сидении звякали, он ойкал и снижал скорость. Валерио сидел рядом и перебирал патроны в серой картонной коробке.

- Надо было с самого начала сказать, что у тебя есть пиво, - весело сказал Думм.

- Тогда ты бы выжрал его уже вечером, - ответил Валерио.

Думму было нечего возразить. Он принялся сокрушаться:

- Дожили, мать твою! Ящик пива – уже праздник!

- Раньше ты пиво не особенно любил, - напомнил Валерио.

- Раньше и жизнь была интереснее, - ответил Думм. – А здесь… как на кладбище. Только этот чёртов чай. И как ты его пьёшь?

- Ртом, - отозвался Валерио.

Дорога пошла под уклон, и вскоре машина выехала на обширную поляну, ровным полотном уходящую к горизонту. Местными достопримечательностями здесь были скрючившиеся и засохшие деревья – им было уже по сто пятьдесят лет, с тех пор как здесь отравили землю.

Думм остановил машину, заглушил мотор и вышел. Он потянулся, щурясь на яркое утреннее солнце.

- Не пойму я этой романтики, - сказал он. – Здесь вообще ничего нет, кроме работы. Как у первых перехватчиков – только гонять и бить рожи.

- В армии не бывает романтики, - ответил Валерио.

- Для тебя – самое оно, - огрызнулся Думм.

Валерио, прерывая эту рефлексию, сунул ему бутылку пива. Думм не возражал; размышления были его слабым местом. Он уселся на капот и тут же, словно младенец к материнской груди, присосался к бутылке. Валерио развернул ветошь, в которую был закутан обрез.

- О, покажи-покажи, - Думм, и впрямь как ребёнок, протянул руку.

Валерио дал ему обрез. Думм рыгнул, покрутил оружие в руках.

- Мы такие у местных ящиками забирали, - сказал он. – Неудивительно, что Кастро тебе это спихнул. Его же нужно всё время чистить. И скорострельность никакая.

Он раскрыл обрез и поглядел в стволы на свет.

- А это зачем? – спросил Валерио.

- Не знаю, - Думм пожал плечами. – Я видел, что в кино так делают.

Он отдал обрез Валерио. Тот вытащил из коробки патроны и зарядил оба ствола.

- Только дуплетом не стреляй, - посоветовал Думм. – А то пожалеешь.

Валерио поднял обрез и нацелил в «молоко». Стиснул рукоять и цевьё покрепче, взвёл большим пальцем курок. Указательным нащупал спусковой крючок. Надавил.

Выстрел раскатился по поляне, как маленький, но задиристый раскат грома. Он надавил на уши и полез в ноздри едким серым дымком. Отдача сильно повела оружие в сторону, но Валерио удержал его.

- Ну как? – спросил Думм после нескольких секунд тишины.

- Нормально, - Валерио открыл обрез и аккуратно, чтобы не обжечься, вытянул дымящуюся гильзу.

- Как раз для тебя, - сказал Думм. – Любишь копошиться.

Валерио взвёл второй курок и снова выстрелил в никуда. В этот раз он удержал оружие на месте. У мёртвого дерева, задетого облаком дроби, отлетело несколько мелких веток.

Думм наблюдал, барабаня пятками по машине. Когда Валерио сел на капот рядом с ним, он спросил:

- А у тебя дома – там, откуда ты прилетел – есть машина?

- Да, - ответил Валерио. – Я её почти закончил. Она уже ездила.

- Ты и её собираешь с нуля? – удивился Думм.

Валерио пожал плечами:

- Да. Но не успел доделать. Начал заново здесь.

- Если не секрет, то зачем?

Валерио потянулся к ящику за бутылкой.

- Приятно собрать что-то, чтобы оно ожило. Просто починить.

- Ага, как жизнь свою починить, - протянул вдруг Думм. Его уже начало развозить. – Небось, стерва какая-то сердце разбила, вот и чинишь.

Они сидели, устало глядя на пейзаж.

- Ты всегда был таким? – спросил Думм.

- Каким?

- Будто разбился на корабле и единственный выжил.

Валерио подумал.

- Не всегда.

- И когда ты стал таким?

- У меня случилось кое-что.

Думм пристально посмотрел на него, но допытываться не стал.

- А ты знал, что я учился в университете? – внезапно спросил он.

Валерио вскинул брови:

- Правда?

- Знаю я, что ты скажешь, - Думм скривился. – Типа интеллект, как у хлеба, вот и вылетел.

Он надулся, как обиженный ребёнок, и буркнул:

- Нормально я учился.  Ушёл не поэтому.

- Почему тогда?

- Девушка, - сказал Думм. – Фигуристая такая штучка. Влюблён был по уши. Взаимно.

Он чиркнул ногой по земле, специально поднимая пыль.

- Однажды она мне говорит: «Я беременна». Мне как по голове дали: не знаю, то ли радоваться, то ли плакать. А она уже уходит из университета – готовится к родам, мол. Я тоже ушёл, устроился на работу. Готовился содержать семью. Даже имя для ребёнка придумал.

Тени от деревьев ползли по земле, всё удлиняясь.

- Ну вот, идёт время, я готовлюсь стать отцом, - сказал Думм. – И вдруг моя родная убегает из дома. Только не из моего. Я тебе говорил, что она жила с родителями?

Он пустил пустую бутылку катиться по земле, как шар на кегельбане.

- Пропала – и концами. И даже записку оставила: мол, не ищи. А родители её, судя по всему, с ней были в сговоре. Искать не помогали. И вот я перевожу деньги на её счёт, а сам в панике: где же любимая и ребёнок?

Он прервался, заметив, что Валерио пристально, с удивлением смотрит на него.

- Чего?

- Ничего, - Валерио отпил из бутылки. – Продолжай.

- Так вот, я её всё-таки нашёл по банковским переводам. Мне дали адрес, - сказал Думм. – Приезжаю, звоню в дверь. Открывает она и какой-то мужик. Оказалось, ребёнок от него. Вот она и ушла. Только мне не сказала, чтобы я и дальше деньги слал.

Вместо резюме последовало молчание. Горка из пустых бутылок, которым предстояло стать мишенями, медленно росла.

- А вот ты когда закончишь машину,  - сказал Думм. – Что дальше? Тебе от этого станет лучше? Чтоб будешь делать после?

Валерио не ответил.

- Ну, - Думм слегка толкнул его плечом. – Чего я один тут болтаю?

- Я бы ответил, - отозвался Валерио. – Но я сам не знаю.

***

- Вот, смотри, - Валерио открыл и закрыл кран. Он только что починил его. – Если он опять… 

Вероника бросилась ему на шею и наградила поцелуем. Глаза у неё светились знакомым восхищением. 

- Надо бы почаще звать тебя в гости, - сказала она. 

Зазвонил коммуникатор. И Валерио, и Вероника одновременно – у них стояли одинаковые мелодии – потянулись к карманам. 

- Это мой, - Вероника злорадно показала язык, будто выиграла спор. 

И выбежала из ванной, прижав аппарат к уху: 

- Да, тётя? 

Валерио не спеша собрал ключи в чехол, поправил на вешалке полотенце, которым вытирал руки, и вышел в коридор. 

- Эй, Валерио! - донёсся голос Вероники из гостиной. - Ты не мог бы подойти? 

- Что такое? 

- Ну подойди. 

Валерио положил чехол на обувную полку у входной двери, развернулся и, минуя несколько дверей, прошел в конец коридора. 

- В чём дело? - спросил Валерио, встав на пороге гостиной. 

- Ну заходи уже! - ответили ему. 

Он вошёл, ища глазами девушку. Просторная комната, много мебели: журнальный столик, телевизор, диван... 

Сзади щёлкнул выключатель, и свет в комнате погас. 

- Эй, - удивлённо произнёс Валерио, оглядываясь в кромешной темноте. Было уже почти одиннадцать часов. - Что такое? 

- Сейчас узнаешь, - ответил ему голос Вероники. 

Он застыл, чуть ошарашенный тем, как прозвучали эти слова. Голос Вероники стал ниже, чуть охриплым. И в нем появились незнакомые доселе томные нотки. 

Валерио ощутил, как его обнимают и целуют. Он поднял руки для ответных объятий... и понял, что Вероника голая по пояс. Валерио хотел что-то сказать, но ему вновь заткнули рот поцелуем, а затем Вероника, не отстраняясь, толкнула его на диван. Они вдвоём плюхнулись на мягкие подушки. 

- Тётя сказала, что переночует у подруги. Так что... 

Вероника села на Валерио верхом и крепко стиснула его бёдрами. В темноте было слышно её тяжёлое дыхание. 

- Я ещё никогда так с парнем себя не вела, - девичьи руки залезли ему под футболку. - Так что извини, лучше в темноте... 

… они всё так же лежали без света. Вероника прижалась к Валерио, закинув на него ногу. Уже привыкший к темноте, он видел, что она пристально разглядывает его - опять с восхищением. 

-  Я знала, что рано или поздно не сдержусь с тобой, - сказала Вероника. - Меня это пугает. 

-  Почему? - спросил Валерио, поглаживая её по плечу. 

- Я мужчин особенно и не знала, очень быстро развелась, - сказала она. - И только сейчас встретила тебя. Я никогда такого не чувствовала. 

Валерио пожал плечами. 

- Это ведь между нами. Только ты и я. Зачем стесняться? 

- Перестань, - Вероника улыбнулась и уткнулась ему в грудь, словно со стыда. - Я никогда с парнями не флиртовала. И не хотела... мужчину. И вдруг ты... 

Они обнялись ещё крепче. 

- А помнишь, как мы пережидали дождь? - спросила Вероника. 

- Да. 

- А что ты мне тогда сказал - тоже помнишь? 

- Конечно. 

- Скажи ещё раз. 

- Я люблю тебя.

***

 

Они уехали поздним вечером, оставив после себя гильзы, осколки расстрелянных бутылок и прошедший день. Думм, во хмелю ставший неприлично осторожным, высадил Валерио у дома и уехал восвояси.

Ночь застала Валерио сидящим на кухне. На столе перед ним, на расстеленной ветоши лежали разобранный обрез и чистящие принадлежности. В сонной тишине слышалось шуршание щётки в ружейных стволах. Пахло маслом.

С улицы через открытое окно донеслись шорох и топот – тихие, едва различимые. Валерио замер, как настороженная собака. Затем резко, с щелчком поставил стволы обратно на цевьё, зарядил и выключил настольную лампу.

Он на миг застыл у окна, прислушиваясь, а затем, как был, босиком, по-змеиному выполз наружу через подоконник. Его встретила мёртвая тишина, которая с неохотой выдавала свои секреты. Ничто не шевелилось, не издавало звуков.

Затем, через минуту, словно по команде, зашумело в нескольких местах одновременно: зашуршало, затопало, задышало... Валерио напряжённо вслушивался и всматривался, пытаясь отследить движение, но неопытный слух подвёл его: всё затихло, а он так и остался сидеть, ничего не поняв и боясь себя выдать.

Но потом он увидел, как от фасада дома, совершенно не таясь, неторопливо прошёл к калитке человек. Валерио сорвался с места, в две секунды настиг его. Незваный гость успел даже чуть повернуть голову на звук шагов – и сильная рука рванула его за шиворот.

Валерио шарахнул его, словно котёнка, о стену дома, и ударил вдогонку обрезом. Человек охнул разбитым ртом и свалился на землю. Дула обреза упёрлись ему в челюсть.

- Тише, тише, - захрипел лазутчик. - Тише, камнедробилка. Свои.

Валерио взвёл курок:

- Кто такой? Кто тебя послал?

- Вот, у меня жетон здесь, - человек потянулся к карману, но Валерио остановил его:

- Не двигаться. Повторяю: кто такой? Имя!

- Сержант Кейтель, оперативный отдел, - ответил человек. - Личный номер: пять-пять-два. Да отпусти ты меня уже, туша!

Валерио сильно сдавил ему лицо свободной рукой. Человек захрипел от боли.

- Я тебя пристрелю, ублюдок, и меня оправдают, - тихо сказал ему Валерио. - Хочешь жить - расскажешь, кто ты такой и зачем залез. Если нет...

Человек ощутил, что обрез больно давит ему в мягкие ткани у челюсти.

- Я же правду говорю! - взмолился он. - Мы следим за домом, тебя, дурака, охраняем, ай...

Он зажмурился, ожидая выстрела. Но сзади раздались шаги, и Валерио резко развернулся с обрезом наготове.

- Свои, рядовой Питон, свои, - сказал Гром и Молния. - Отпустите Кейтеля, он вам ничего не сделал.

Секунду или две Валерио изучал гостей - Кастро и двоих людей в серых куртках - затем отпустил свою жертву и встал. Кейтель попытался вдохнуть полной грудью и закашлялся.

- Ты чего с ним сделал? - возмутился один из оперативников. Он подбежал к Кейтелю, помог ему встать. Тот шатался и судорожно цеплялся за плечо товарища.

- Терпеть не могу придурков из силовой группы, - пробурчал второй оперативник. - Бешеные собаки. Совсем мозги себе отбили.

- Что вы здесь делаете? - спросил Валерио.

- Местные бандиты очень привязчивые, - сказал Кастро. - И злопамятные. Они не оставят вас в покое, рядовой Питон. Вот мы и следим.

- Могли и сказать, - ответил Валерио.

- Могли бы, - легко согласился Гром и Молния, не особо его слушая. - Смотрите.

Он показал на стену дома. На шероховатой поверхности двери был небрежно, в два мазка нарисован крест - будто большая буква "икс", выведенная торопливой и нетвёрдой рукой. Белая краска, явно неразбавленная, плохо размазывающаяся. Кисть, к тому же, нахваталась пыли и отказывалась нормально рисовать линию. Человек, оставивший метку, торопился и боялся.

- И что это? - спросил Валерио.

- Раньше, когда внутри картелей происходили разборки, такие метки ставили на дверях, - сказал Кастро. - Это означало, что жильца скоро убьют. На вас буквально поставили крест, рядовой Питон.

- Кто это рисовал? Вы его взяли?

- Нет, - ответил Гром и Молния с благодушием. - Это же мальчишка, что с него взять? Пускай приведёт нас к старшим.

***

Чёрный Гонщик был выходцем из дикого рубежа пустырей, а потому, подобно тамошним жителям, не имел настоящего имени и довольствовался кличкой. Впрочем, прозвище его произошло из самоназвания, а бурная молодость, подобно урагану, затянула и безнадёжно перемешала все сведения о его настоящей кличке. Такие, как Чёрный Гонщик, не жили долго; к тридцати годам он остался без друзей, которые могли бы хоть что-то о нём поведать. Однако у Гонщика всё же оставалась семья: мать и младший брат от другого отца. Их Гонщик, много лет назад совершив прыжок в карьере, привёз сюда из пустырей.

Нынче же всё было грустно до неприличия: в городе хозяйствовали перехватчики, связь с пустырями была отрезана, а сам Чёрный Гонщик числился в розыске. Попытки запугать лишь сильнее злили преследователей, и они уже буквально наступали Гонщику, и без того затаившемуся, словно мышь, на пятки.

Ему всё чаще снился приснопамятный расстрел самых жестоких солдат картеля, который перехватчики устроили на глазах у всей публики. На площадь перед бывшей резиденцией владельца гидропонической фабрики вывели военных преступников, выстроили у стены, зачитали приговор – и расстрельная бригада дала залп. Стреляли даже не очередью – просто перевели оружие в ручной режим и извели ровно по одному патрону. Это было такое послание: «Так будет с каждым». Каждого поставят к стенке и деловито, без сантиментов и эмоций, убьют, экономя патроны. И Чёрный Гонщик знал, что этой участи не избегнуть и ему, попадись он в лапы новоявленного закона.

Оттого, узнав о выходке младшего брата, он рассвирепел.

- Ты ЧТО сделал? - взвыл он и тряхнул пацана за шкирку.

- Метку! - повторил брат, прищурив от страха один глаз. - Чтобы он боялся!

            Тщась отвести душу, Гонщик залепил мальчишке затрещину. Впрочем, легче не стало – руки всё так же дрожали, да ещё не покидало мерзенькое чувство, будто вдобавок ко всему трясутся и щёки.

- Я же для тебя старался! – запротестовал сорванец. – Напугал их, теперь они к тебе не полезут!

- Дурак! – Гонщик снова заехал ему по уху. – Ты хоть понял, что сделал? Понял, дурья твоя башка?

На крики, конечно же, вбежала мать. Как всегда, не разбираясь, набросилась на них, вцепилась мёртвой хваткой старшему сыну в запястье – да так впилась ногтями, что кровь выступила.

- Не смей! – завопила она. – Не смей его избивать!

Чёртова старуха. Гонщик отшвырнул от себя сосунка, а затем стряхнул и мамашу, прицельно бросив тощее тело на диван. Теперь, когда в скандал ввязалась и она, он почувствовал, что не в силах контролировать истерику. Чтоб эту каргу черти съели – вечно, как ни появится, он теряет над собой контроль.

Мамаша, вспорхнув полами грязного халата, соскочила с дивана и кинулась к хнычущему мальчишке.

- Что ты вообще творишь? – прошипела она в сторону старшего сына. – Как я вообще могла родить такого, как ты? Собака дикая!

Гонщик ощутил, как к горлу комом подступают обида и ярость. Он не преминул их выплеснуть:

- Да ты знаешь хоть, что этот сопляк отмочил?! Он к кожанщикам совался, запугать хотел. Теперь всех их на нас вывел! Всех!

Мама включилась в спор моментально, с пол-оборота – привычно заголосила противным, пронзительным голосом:

- Да ты сам дурак никчёмный! Баба! Так и сидишь, прячешься, как трус! А брат, между прочим, о тебе думает! О тебе! Кабы я и он не позаботились, так и дальше бы сидел, покуда эти кожанщики по твою душу не пришли!

- Что-о-о?! – взвыл Гонщик. Он ощутил, что его предали. – Это, что ли, ты его надоумила?!

- Я! – гордо взвизгнула мамаша, без труда перекрывая его крик. – А то, как твои придурки напали не на того, ты так и сидишь под кроватью, трясёшься! А ещё выл когда-то: «Я Чёрный Гонщик! Я Чёрный Гонщик! Бойтесь меня!». У-у-у, стыдоба! Лучше бы у меня выкидыш был!

Гонщик рухнул на диван, ощущая, как его с пяток до шеи пробирает крупная, походящая на судороги дрожь. Из-за этого его часто считали наркоманом, но на самом деле Гонщик уже десять лет как завязал, а слабой нервной системой обладал с рождения.

- Вы что же сделали… что же сделали, - лепетал он. Не знающий его человек мог подумать, что Гонщик готов расплакаться. Но на самом деле это означало, что он изо всех сил борется с позывами к убийству. И мать с братом, зная эту его черту, мигом уняли истерику и в ужасе застыли. Когда Чёрный Гонщик хотел убивать, то он убивал.

- Ах вы… Ах вы… - продолжал задыхаться он. Затем жажда убивать сублимировалась в нём в виде яростного вопля:

- Да ты хоть понимаешь, что натворила, старая карга?!

В этот раз сердитого визга со стороны родительницы не последовало. Теперь её занимало лишь одно: как сбежать целой и невредимой, да ещё и уберечь младшее чадо.

Но Чёрный Гонщик всё же совладал с собой. Принципов в его жизни было немного, однако он их старался придерживаться. И одним из них было беречь семью – в его, Гонщика, особом понимании, разумеется. Только поэтому мамаша, которую он терпеть не мог, и брат, которого он и родным не считал, всё ещё находились в добром здравии.

- Надо бежать, - сказал Гонщик, обращаясь к самому себе. – Собираться и валить. К чёртовой матери.

- Куда? – обеспокоено спросила мать.

- А тебе знать не положено! – рявкнул Гонщик, вновь заставив её и брата вздрогнуть. – Ничего вам не скажу! Теперь сами разгребайте проблемы! Всё, я от вас ухожу!

Он размашисто вышел в кухню, распахнул холодильник и начал, громко гремя, перекладывать еду в пластиковый контейнер. Мать, оставив младшего в гостиной, прибежала к Гонщику и схватила его за локоть:

- Постой! Ну как же ты уйдёшь? Тебя ищут! Тебя же сразу поймают! Зачем? Постой!

- Заткнись! – Гонщик грубо оттолкнул её, затем пинком захлопнул дверцу холодильника и, подхватив контейнер с едой, отправился в спальню.

Здесь он отпёр ключом оружейный шкаф и принялся потрошить его, пригоршнями бросая патроны  в открытую сумку. Мать настигла его и здесь – вновь повисла у него на руке и залепетала:

- Не надо! Умоляю, не надо! Знаешь, какие у них машины? Они же тебя сразу догонят! И убьют! Убьют! Знаешь, что лучше сделать? Найди этих ублюдков, что идут за тобой. Прямо по именам! Найди и убей! Пусть боятся Чёрного Гонщика!

- Кого я найду?! Как?! – сорвался он в очередной раз. – По каким именам? Я не знаю никаких имён! Этот жирный урод Кастро специально придумывает им всем клички!

Мать, не зная уже, что сказать, захныкала. Гонщика, впрочем, было уже не разжалобить. Он рывком застегнул сумку и вышел в коридор, не обращая внимания на родительницу. В крови уже закипела знакомая страсть гонки, предвкушение дороги. И только одно заставило его застыть у самого порога.

С носа Чёрного Гонщика сорвалась капелька пота и упала на пол. Вслед за ней грохнулась сумка с оружием, выскользнувшая из ослабевших пальцев.

- Ты же сразу пришёл со двора того перехватчика? – спросил Гонщик, обращаясь к брату, хотя тот находился в другой комнате.

Но ответ ему и не требовался. Гонщик заметался, как загнанный зверь:

- Они пришли за тобой. Они следят за домом! Они увидят меня!

- Никто тебя не увидит, - залепетала мать, оказавшаяся тут же. – Они не знают, что ты здесь, сладкий. Не знают! Успокойся, сладенький. Если бы они знали, то уже пришли бы, ведь так?

Гонщик посмотрел на неё горящими глазами, и мамаша от испуга прикусила язык.

- Это точно, - прошептал Гонщик. – Не знают. Это ты правильно сказала. Пока не знают. Но следят!

Он нырнул в дверной проём гостиной, миновал съёжившегося на полу брата и замер, согнувшись, у окна. Бросил вороватый взгляд через подоконник – ничего, разумеется, не увидел, но воображение без труда нарисовало мужчин в кожаных куртках, стоящих у самого его дома и нагло ухмыляющихся.

Чёрный Гонщик рванул из-за пояса любимый пистолет, с которым никогда не расставался. Нет, он не собирался никого убивать, просто по жизненному опыту знал, что вооружённый человек обладает большей силой убеждения.

            - Если ты, - ствол пистолета указал на брата. – Или ты…

На мушке оказалась мать, которая с испуганным писком закрыла лицо руками.

- … хоть как-то меня засветите – я вас пристрелю. Прямо на месте – приставлю ствол к башке и пристрелю. Мне вас не жалко. Я из-за вашей дури подыхать не хочу.

Сеанс внушения завершился. Гонщик снова заткнул пистолет за пояс, схватил мать за полу халата и бесцеремонно поволок её в ванную.

- Ты что задумал? – испуганно залепетала родительница.

Гонщик бросил её на холодный кафельный пол и поглядел в переполненные ужасом глаза.

- Раздевайся.

- Чт… Чт… Что? – ужас захлестнул мамашу настолько, что она начала дрожать и заикаться.

- Давай сюда халат, сука! – заорал Гонщик.

Крик привёл мать в себя, и она непослушными пальцами принялась развязывать пояс.

- Ты что, родную мать решил изнасиловать? – проскулила она.

Терпение Гонщика лопнуло. Глупостей на сегодня сказано уже достаточно. Он дал мамаше звонкую пощёчину.

- Лучше заткнись, - посоветовал он и бесцеремонно сорвал халат с тощих плеч.

Голая мать скрючилась на полу, пытаясь прикрыть свои сомнительные прелести. Гонщик же накинул халат прямо поверх одежды и посмотрел в зеркало. Да, худобой он пошёл в мать. В этом халате издалека вполне будет похож на старую клячу. Вот только…

Мать осмелилась поднять глаза и замерла в ужасе, увидев блеск опасной бритвы. Но, опять же, это предназначалось не ей. Гонщик принялся быстрыми движениями сбривать густую, с проседью, щетину. Бритва оставляла порезы, в раковину капала кровь, но Гонщик не останавливался, пока его лицо не приобрело  младенческую гладкость. Он ополоснулся водой, прижал на некоторое время полотенце к коже, чтобы впиталась кровь. Снова поглядел на себя в зеркало. То-то же.

- Вот так, - сказал он. - Может, что-то получится. А теперь...

Он указал на мать бритвой и снова получил в ответ напуганный взгляд.

- Теперь ты, сука, и твой выродок будете сидеть тихо. Всю ночь. Слышишь меня?

- Д... да, - пролепетала мать.

- Тихо, - напомнил Гонщик и вышел из ванной.

В гостиной всё ещё торчал брат. Он замер с изумлением, увидев выбритое лицо Гонщика. А затем, уловив убийственное настроение родственничка, шмыгнул в дверь и спрятался в другой комнате.

- Вот так, - повторил Гонщик уже тише.

Не снимая халата, он с размаху упал в кресло. Дрожь продолжала колотить его, но он уже не беспокоился — за долгие годы он хорошо изучил свой организм и знал, что после такой хорошей трясучки крепко заснёт до самого утра. Вот утром ему и понадобятся силы.

Спустя час его всё же решились проведать мать и брат. С облегчением они обнаружили, что буйный родственник сладко спит в кресле, открыв рот. К себе он, словно плюшевую игрушку, прижимал пистолет со снятым предохранителем.

-5-

Гонщик поправил на голове дурацкую мамашину шляпу и бросил в зеркало взгляд. Долго смотреть на себя не хотелось — вид был откровенно идиотский. Зато, если сгорбиться и шаркать ногами, то издалека вполне будет смахивать на старую высохшую бабу.

Он сплюнул натёкший на губу пот и сказал матери с братом, с опаской глядящим на него:

- Всё. Я ушёл. Когда придут кожанщики — вы не знаете, где я, и вообще ничего не знаете. А если будете трещать — отрежу языки. Обоим.

Не дожидаясь ответа, он подхватил корзинку, с которой мать ходила в магазин, и открыл дверь. Снаружи было уже солнечно — и, разумеется, никаких признаков слежки. Гонщик ощутил, как его снова начинает колотить. Казалось, его уже раскрыли — уже сейчас, с первого взгляда.

Он сгорбился, подражая матери, вышел шаркающими шагами на крыльцо и закрыл за собой дверь. На секунду замер, переводя дыхание, и потащился вверх по улице — там за углом был магазин, куда мамаша ходила по утрам.

Вот так. Вот так. Без спешки. Не показывай лицо. Конечно, эти выродки следят. Следят, как пить дать. Но пока не узнали. Вот и отлично. А ему нужна только машина. Любая машина. Тогда Чёрного Гонщика и сама Смерть не остановит.

***

- Ничего нового, каждый день так ходит, - наблюдатель у монитора пожал плечами. - Берёт свежий хлеб, иногда маргарин.

- Сколько? - спросил Торро. Он сидел рядом, теребя ремешок наручных часов. - Какие порции?

- Половина буханки. Сто грамм маргарина. Для себя и младшего сына. Для троих этого мало.

Торро хмыкнул и снова устремил взгляд на монитор. В фургончике было душно.

***

Капельки пота срывались с лица и падали на пыльную дорогу. Гонщик не решался поднять голову, однако напряжённо вслушивался во всё, что происходило вокруг него.

В это время на улицах стояла благодушная тишина. Работяги трудились на фабриках — по новому, восьмичасовому дню — дети учились в недавно построенных школах, а кожанщики, как всегда, разъезжали по внешнему кольцу дорог, ограничиваясь малочисленными патрулями внутри города. В это время улицы всегда замирали. Лишь редкие люди, в основном, переведённые на пенсию старики типа матери Гонщика, ходили в магазины, в больницы и по иным делам.

Из-за того, что люди Земного Доминиона активно занялись строительством, здешние места изменились разительно. Новые дома, непривычно опрятные и высокие, новые крепкие дороги, яркие вывески, большие парковки под машины, коих в достатке появилось у многодетных семей...

По такой парковке Гонщик и отыскал магазин. Раньше он его не видел, но тип здания узнал безошибочно. Ещё одна зараза из космоса — сущий притон для рабочих баб, у которых вдруг оказалось слишком много времени. Всё в одном: и тряпки, и побрякушки, и пелёнки для сопляков, и еда. Женщин оттуда нельзя было плёткой выгнать, даже если у них денег не было ни гроша. Просто ходили и смотрели, как загипнотизированные.

Он перешёл на другую сторону улицы, поближе и замедлил шаг, чтобы не дойти до магазина слишком быстро. Одним глазом Гонщик следил за парковкой. Нужно молиться о чуде и цепляться в шанс зубами — в разгар рабочего дня машин на улицах мало. Может и вообще не быть.

Но его опасения не сбылись: на парковку подкатил большой автомобиль. Гонщик зашагал быстрее, не выходя, впрочем, из роли. Рука машинально стиснула пистолет в кармане.

Водительская дверь автомобиля открылась. Из салона неловко вылезла молодая женщина с большим животом. Гонщик ухмыльнулся: лучше не придумать.

Дальнейшие наблюдения только подстегнули его решимость: дамочка одна, муж наверняка на работе, а спиногрызы либо в детсаду, либо в школе. С одной дурой легче справиться, чем если бы к ней в придачу шли тупые визгливые сопляки.

- Девушка, - позвал он, плохо подражая скрипучему старушечьему голосу.

Беременная девушка оглянулась на него. На глупом лице — благодушие, готовность выслушать и помочь. Надо же, какие мы стали беспечные. Ну ничего, эту дурь из тебя выбьют.

Не вынимая пистолет из кармана, Гонщик ткнул его дулом девушке в живот. Та ойкнула... и обмерла от ужаса, когда злобное мужское лицо дыхнуло на неё зловонием:

- Сука, только попробуй пошевелиться.

Девушка глупо смотрела на него, открывая и закрывая рот. Вот чёрт, сейчас вырубится от страха. Гонщик поспешил её одёрнуть:

- На меня смотри, шлюха белобрысая. На меня!

Голубые глаза, полные страха, с трудом сфокусировались на нём.

- А теперь, чтоб без резких движений, обратно в машину, - тихо приказал Гонщик.

Девушка, не спуская с него глаз, кое-как нащупала ручку у себя за спиной, открыла и неуклюже втиснулась в салон. Гонщик не отрывал пистолета от её живота.

- Двигайся. На соседнее сиденье, шлюха, - скомандовал он.

***

- Чего это она пристала к той девчонке? - спросил Торро.

- Чёрт знает, - откликнулся наблюдатель. - Может, чего-то спрашивает?

- Нет, погоди, - Торро прищурился, глядя, как девушка как-то странно, задом садится в машину и двигается.

Старуха вдруг выдернула руку из кармана... и в один миг вдруг исчезли сутулость, немощь. Шляпа слетела с головы, обнажив щетину русых с проседью волос. В руке чернел пистолет.

- Это он! - вскрикнул Торро.

Он вскочил на ноги, повалив табурет, и плечом вышиб дверь фургона. Спрыгнул с подножки на асфальт, стремглав помчался к злополучной машине. Сзади было слышно, как наблюдатель вопит в рацию:

- Подкрепление! Срочно подкрепление!

Из укрытий выскочили другие оперативники и присоединились к бегущему Торро. Машина, хоть и с заведённым двигателем, стояла на месте и, казалось, терпеливо дожидалась их.

Группа оперативников ощетинилась пистолетами; они окружили машину. Но, стоило лишь одному из них сделать первый шаг, как окно на водительской двери приоткрылось, и в зазоре показалось бледное женское лицо.

- Ствол у её брюха, - донёсся голос Гонщика. - Только рванитесь, собаки. Пристрелю и её саму, и её выродка. Обоих сразу.

- Что же это ты, Гонщик? - спросил Торро. Голос его звучал ехидно, однако покрасневшее лицо выдавало волнение. - Стал прятаться за женщинами?

- Торро, - последовал укоризненный ответ. - Ты жив только потому, что вместо тебя мы находим либо каких-то сопляков, либо брюхатых баб. Так кто тут прячется за другими?

- Отпусти девушку, и тогда мы тебя не пристрелим.

- Ну да, сейчас не пристрелите. А потом поставите к стенке. Знаю я вас.

- Если девушка пострадает, мы тебя щадить не станем.

- Знаю, - раздалась усмешка, и девушка пискнула, когда пистолет сильнее надавил ей на живот. - Так вот, если вы от меня не отвалите, я её не просто убью, а ещё и трахну куда только можно. Как ты потом в глаза её муженьку с сопляками посмотришь, а, Торро?

- Слушай, ты... - процедил Торро, но Гонщик перебил его:

- Заткнись уже. Скажи своим кожанщикам, чтоб не цеплялись ко мне. А то хахаль этой шлюхи быстро овдовеет. Я всё сказал. Пока, неудачник.

Окно закрылось, и машина тут же дала газу. Оперативники едва успели разбежаться в стороны.

***

- Уймитесь, Торро, чёрт бы вас побрал! - Кастро удерживал разъярённого следователя одной рукой. - Вы уже наделали глупостей, хватит с вас.

- Идите вы со своими остротами знаете куда? - сорвался Торро. - Я такого этому ублюдку не спущу, я...

- И что же вы сделаете? - припечатал его Гром и Молния. - Сядете в машину, погонитесь следом? Чтобы он убил ту несчастную?

- Можно подобраться, чтобы он ничего не заподозрил, - произнёс вдруг Думм.

В душной серой комнате, освещаемой лишь экранами терминала, столпились оперативники и перехватчики из штурмовой группы. Думм выглядывал из-за плеча капитана Симмонса. Кастро, услыхавший его голос, сделал капитану знак, чтобы тот отошёл. Симмонс, едва сдержав недовольную мину, шагнул в сторону.

- Высказывайтесь, рядовой Думм.

- В пустырях ездят мотоциклисты, - сказал Думм. - Всегда по двое. Патрульные картеля.

- Ну да, - согласился Симмонс. - Они называют себя «Адские патрули».

- И что же вы задумали? - спросил Кастро.

- Мы же отобрали у них пару мотоциклов, - сказал Думм. - И одежду. Я и ещё кто-нибудь можем переодеться и подъехать к Гонщику. Притворимся патрулём.

Торро посмотрел на него с недоверием.

- Ну, допустим, подъедете, - сказал он. - А дальше что? Вы же штурмовики, вы только стрелять и умеете.

- Торро, ради Бога, замолчите! - оборвал его Кастро. - Вы так и будете тут скандалить, пока тот мерзавец увозит бедную девушку? Он же её убьёт, чёрт вас возьми!

Он повернулся к Симмонсу:

- Вы можете это организовать?

- Не проблема, я сейчас же свяжусь, - ответил тот. - Я и людей могу отрядить.

- Займитесь, - приказал Гром и Молния. - Немедленно.

Симмонс подтолкнул Думма:

- Давай, раз вызвался. И ты, Валерио, тоже шевелись. Поедешь с ним.

- Сладкая парочка, - донеслось из задних рядов.

- Не твой, вот ты и бесишься, - отозвался Думм.

В коридоре Валерио услышал, что кто-то бежит вслед за ними. Он оглянулся. Запыхавшийся Торро настиг его и ухватил за рукав кожанки:

- Слушайте меня! Вы обязательно, ОБЯЗАТЕЛЬНО должны взять его живым. Вы не представляете, сколько он знает. Если убьёте, то угробите всё расследование! Слышите меня? Живым!

- Да, я понял, - ответил Валерио и стряхнул его руку.

- Ничего вы не поняли! - разозлился Торро и поспешил за ним. - Вы думаете, я не вижу, что вы задумали? Не вздумайте убивать, вам понятно?

На этот раз Валерио остановился и взглянул ему в глаза.

- Сейчас вы мешаете спасти нам человека, - спокойно сказал он.

И продолжил свой путь, догоняя ушедших вперёд Думма и Симмонса. Торро посмотрел ему вслед и со злостью сплюнул на пол.

***

Оглушительный рокот разнёсся по округе и заставил задрожать землю; поднялась пыль – это два мотоцикла стремительно мчались навстречу своей цели.

Думму досталась какая-то пыльная ветошь — куртка, как будто сшитая из трёх разных мешков. Грязно-жёлтая, она, как ни странно, хорошо сидела на нём и даже подчёркивала стройность фигуры. От пыли Думм закрылся серым шарфом и очками.

Валерио же достался единственный подходящий по размеру комплект – и весьма странный притом. То были старые куртка и штаны из синтетической кожи, то ли украденные, то ли купленные у перехватчика. У куртки зачем-то были отрезаны по локоть рукава; их неизвестный модельер пришил на плечи – то ли для большей защиты, то ли чтобы обладатель косухи казался крупнее. В ней и в штанах с коричневыми заплатами на коленях Валерио и вправду выглядел (и пах тоже) как те, кто разъезжал по пустырям. По крайней мере, ему, в отличие от Думма, достался мотоциклетный шлем с забралом.

Первые колонизаторы не завезли на эту планету лошадей. Они привезли сюда машины. И, когда новый отстроенный мирок потрясли социальные и экономические перемены, величайшей ценностью стал мотор. Здесь их любили, ценили больше своей жизни и делали на века — иначе, при такой жизни, было просто нельзя. И когда конфискованные мотоциклы вывели из гаража, им не потребовалось никакого техобслуживания. Ездоки просто оседлали их, завели моторы, переключили скорость — и понеслись, перемалывая комья земли мощными колёсами.

Двигатель рычал, сливался с вибрацией в навязчивый гул. В ушах слышались переговоры по рации. Сами ездоки молчали.

- Он остановился. Не знаю зачем, но вряд ли это к чему-то хорошему.

- Может, что-то делает с заложницей. Быстрее, ребята.

Дорога давно осталась за спинами; от горизонта до горизонта тянулась мёртвая земля, покрытая трещинами. Но медленно оседающая пыль по-прежнему верно показывала путь, проделанный беглецом.

На горизонте начал вырисовываться тёмный силуэт автомобиля. Валерио затормозил, упёрся в землю ногой. Думм проехал чуть дальше и тоже остановился.

Подняв забрало, Валерио посмотрел в бинокль. Далёкое пылевое облако попыталось укрыть картину от его глаз, однако он разглядел открытые двери автомобиля и две человеческие фигуры, стоящие у капота.

- Он привязывает женщину к бамперу, - сказал Валерио.

Думм чертыхнулся через повязку на лице.

- Это он специально для нас, - сказал он. - Как же они любят устрашать, сукины дети.

- Они всегда так привозят добычу, - ответил Валерио. - Чтобы все видели. Поехали, пока он не закончил.

Не договорив, он врубил скорость и сорвал мотоцикл с места. Думм с секундной задержкой последовал за ним.

***

Привычная потливость, преследовавшая Гонщика всю жизнь, сейчас, как и в любой напряжённой ситуации, усилилась многократно. Ему даже пришлось отвлечься, чтобы вытереть лицо. Легче, впрочем, не стало. Он с досадой сплюнул.

- Что, нравится? - обратился он к женщине.

Та смотрела на него безумным, полным ужаса взглядом. Верёвки схватывали её запястья за спиной и плотно притягивали к бамперу машины, против воли заставляя держаться прямо. Огромный живот нелепо выпячивался вперёд. Должно быть, спина у неё сейчас болела зверски.

Гонщик подёргал верёвки, проверяя на прочность.

- Это называется «свеча», - продолжил он самодовольно. - Когда наловят мужиков собакам на корм и таких сучек, как ты — привязывают, чтоб издалека видно было. Да и вообще, зачем вам место в машине?

Он загоготал и от души шлёпнул женщину по животу. Та сдавленно застонала.

- Заткнись, шлюха, - Гонщик немедленно залепил ей пощёчину вслед. - Настонаешься ещё.

По щеке заложницы скатилась слеза. Затравленный взгляд больших и глупых голубых глаз действовал раздражающе. Гонщик разозлился. Он размахнулся, чтобы заехать по пухлой щеке ещё раз, но вдруг замер. Его чуткий слух уловил звук. Знакомый звук — рёв мотоциклетного мотора, напоминающий ленивый рык здорового, откормленного кобеля. Гонщик рванул из-за пояса пистолет.

Точно, вот эти сукины дети — как всегда, парой. «Адский патруль», тьфу. Для стаи трусливых собак, боящихся ездить поодиночке, слишком уж громкое название. Твою мать! Твою мать!

Он метнулся было к водительской двери, но, одумавшись, вспрыгнул на капот и ткнул дуло пистолета девушке в шею. На такой колымаге от этих ублюдков не угонишь. Проколют шины, выбьют стёкла и, даже не выволакивая из салона, отрежут башку. Ненормальные ублюдки. Хоть и «свои», а убьют за милую душу — просто чтобы самим привезти добычу и получить награду. Ну ничего, ничего...

Мотоциклисты приблизились, но не спешили тормозить. Как настоящие собаки, принялись кружить, с каждым кругом сокращая дистанцию. Изучают. Запугивают. Гонщик чуть отстранился от жертвы, чтобы ублюдки как следует разглядели пистолет у её шеи. Вот так. Пусть не рыпаются. А то добычи не будет.

Наконец, остановились. От поднятой пыли Гонщик чихнул. А один из мотоциклистов — тот, что был в очках, стянул шарф, открыв уродливую и наглую рожу, и крикнул:

- Откуда взялся такой?

Самолюбие Гонщика было уязвлено. Он рявкнул в ответ:

- Ты чего, щенок, совсем глаза пропил? Знаешь хоть, на кого гавкаешь?

- А чё, обязан? - даже не смутился тип.

Гонщик бросил взгляд на второго. Тот ему не понравился ещё больше: лицо закрыто шлемом, поза напряжённая. Выжидает, пока дружок заговаривает зубы.

- Я Чёрный Гонщик! - крикнул он. - И таких, как ты, молокосос, я угробил столько, скольких твоя мамаша за всю жизнь в борделе не обслужила!

- Чёрный Гонщик, - протянул хмырь в очках с уважением. - Слыхал, слыхал.

- «Слыхал»?! - взорвался Гонщик. - «Слыхал», сучий ты выкидыш? Вот Ухорез и позаботится, чтоб ты лучше «слыхал», ублюдок! Знаешь, почему его называют Ухорезом?

- Хе, - хмырь скривил рот. - Ухорез — голова. Вот только я тоже могу себя щас Чёрным Гонщиком назвать. Да?

Этот вопрос предназначался второму. Тот, не поворачивая головы в шлеме, медленно кивнул.

- Сюда кожанщики едут, мелкий, - сказал Гонщик уже тише. Он смог совладать с собой. - Готов драться с кожанщиками? Готов, щенок? Или ты только вдвоём на одного силён?

- А ты у них бабу умыкнул? - поинтересовался хмырь. - С прицепом?

- Это моя добыча, - прорычал Гонщик.

- Ага, конечно, - хмырь в очках вальяжно слез с мотоцикла и, демонстративно держа пустые руки на виду, подошёл поближе. - Ты нахрена взял брюхатую?

- Учить меня вздумал? - огрызнулся Гонщик.

- Да мне чихать, - лениво ответил хмырь в очках. Он снова сделал скользящий шажок и, наклонив голову, пристально посмотрел на женщину. - Хороша сучка. У меня друг как раз таких любит, чтоб с брюхом. Да?

Опять обращается к своему дружку. Тот снова кивнул, как болван.

- Ну так чем докажешь, что ты Гонщик? - спросил хмырь в очках.

- А кто из вас, вафлёров, смог бы от кожанщиков смыться? - разозлился Гонщик. - Ты, щенок, хоть раз с кожанщиком дрался?

- Не, - честно ответил хмырь в очках. - Вот только настоящий Чёрный Гонщик нас давно бы порешил уже. А ты... жидкий какой-то.

- Жидкий?! - взвился Гонщик. - Что ты сказал, сучонок? Да я тебя...

Он прервался с досадливым вздохом. Затем свободной рукой снял с шеи цепочку с собачьим клыком и швырнул хмырю:

- Вот тебе.

Хмырь пристально осмотрел цепочку, едва ли не обнюхал.

- Ну, - окликнул его Гонщик не без самодовольства. - У тебя есть такая? Или у кого-нибудь из вашей сучьей своры?

- Хы, - нелепо ухмыльнулся придурок в очках. - В натуре, собачий клык.

Он кинул бирюльку обратно Гонщику:

- Ты куда намылился? В Центральный Гараж, что ли?

- Нет, к мамаше твоей, - огрызнулся Гонщик, чуть расслабившись. - Куда ещё по-твоему?

- А хвост за тобой был?

- А ты как думаешь, дебил? - злобно спросил Гонщик. - Прямо сейчас гонятся! А теперь кыш отсюда и чтоб не мешали! А то Ухорез вас быстро красивыми сделает!

- Вопросов нет, - хмырь примирительно поднял руки и сделал шаг назад. - Езжай.

- Вот то-то же, - Гонщик, всё ещё не отнимая пистолета от шеи заложницы, спустил одну ногу на землю. - И ещё, если задумали на меня напасть — домой приедете по кускам. Ясно?

- Дурак я, что ли? - хмырь сверкнул зубами.

Гонщик обмер. Ровные крупные зубы, совершенно белые, чуть ли не блестящие. Не чёрные, не жёлтые — белые, без щербинок и дыр, просто идеальные. Кожанщик. Переодетый кожанщик — явился, чтобы отнять бабу и выбить Гонщику мозги. Точно. Первый трещит, отвлекает, а второй ждёт, запрятав оружие.

Он не стал больше размышлять.

- Жри, сука! - и навёл пистолет на хмыря в очках.

Тот даже не успел стереть с лица свою идиотскую ухмылку. Пугач громко хлопнул — и переодетый кожанщик откинулся назад, будто тряпичная кукла.

Не медля ни секунды, Гонщик перевёл прицел на второго. Не успел — тот дал газу и с рёвом промчался мимо. Быстрый ублюдок.

Гонщик добежал до водительской двери и юркнул в салон. Ну и где же этот «Адский патруль», мать их?

Колымага тронулась с пробуксовкой и устремилась в пустыри, туго набирая скорость. Гонщик судорожно вертел головой, пытаясь высмотреть неубитого кожанщика. Но в поднявшейся пыли ничего нельзя было увидеть.

Гонщик опустил стёкла на дверях по бокам от себя. Грязный воздух хлынул внутрь  салона. Ничего. Драки в пыли — его стихия.

О да, снова на дороге!

***

- Питон, что такое?

- Он стрелял в Думма. Пытается скрыться.

Валерио затормозил и оглянулся, подняв забрало. Его друг лежал тёмным пятном на голой земле. По рации звучал многоголосый хор:

- ... наряд скорой помощи к месту происшествия! Повторяю, наряд скорой помощи...

- Центр, дайте координаты...

- … огнестрельное ранение, потребуется хирургическое вмешательство...

Поколебавшись, Валерио сделал трудный выбор и опустил забрало.

- Я продолжаю преследование. Требую подкрепления.

Мотоцикл под ним рыкнул и резво пустился в карьер, едва не вставая на дыбы.

- Меня уже от этого тошнит, - сказал по рации голос Кастро. - Гонщика не брать живым. Убить.

Валерио вывернул акселератор до предела.

***

- Ну, что ты на меня смотришь? - недовольно буркнула Вероника, оторвавшись от соломинки. - Дырку просверлишь. 

Мимо их столика с визгом пронеслись двое карапузов. Пластиковые стаканчики задрожали от топота; Валерио придержал их, чтобы не упали. 

- Ты расстроена, - сказал он. - И злишься. 

- Всё-то ты видишь, - Вероника сунула соломинку в рот и отпила коктейля. 

- Ну, так ты расскажешь, в чём дело? Это я тебя разозлил? 

- Да нет, не ты, - Вероника отмахнулась. - Я с тёткой поругалась. 

Валерио вытер салфеткой пролитый лимонад. 

- Из-за чего? 

- Она меня не любит, - мрачно сказала Вероника. - Всё ждёт, когда я умру. 

Валерио поднял на неё удивлённый взгляд. Тётку Вероники он знал как честную, ласковую и работящую женщину, которая в племяннице души не чаяла. 

- Ага, и ты вслед за всеми, - сказала Вероника, разгадав его взгляд. 

- Я чего-то не знаю? - спросил он. 

- Когда мама была мной беременна, у неё было кислородное голодание плода, - сказала Вероника. - Я родилась очень слабой, могла умереть. 

- И? 

- "И", - передразнила его Вероника. - Когда родители разбились в аварии, то тётке пришлось меня взять. 

Она заметила, как Валерио чуть сморщился при слове "тётка". Обычно Вероника относилась к родственнице куда нежнее и ласково называла её "тётей". 

- Вот если бы я умерла - тогда бы и не пришлось никого брать, - сказала Вероника. - А так я стала проблемой. 

Валерио попытался возразить: 

- Послушай, она же никогда... 

- А ты знаешь, что из-за меня она рассталась с мужчиной? - перебила его Вероника. - Она и так уже была старой девой, а так хоть последняя возможность выдалась завести семью! А он от неё ушёл! Из-за меня! Не хотел чужих детей! 

Она со злостью швырнула опустевший стаканчик в мусорное ведро. 

- Что, удивлён? - спросила она, поглядев на Валерио. - Не ожидал, да? А ей меня незачем любить! Всё нудит: "Ты меня не ценишь, ты меня не ценишь!". 

Валерио помешал лимонад соломинкой. 

- Ну, - требовательно сказала Вероника. - Что скажешь? 

- Я никогда не видел тебя такой, - признался он. 

Вероника застыла, обескураженная невпопад произнесённой фразой. 

- Я и сама такой себя ни разу не видела! - резко ответила она. - Но... Но... Почему меня никто никогда не защищает? Кого угодно, но не меня! 

- Я же всегда на твоей стороне, - напомнил Валерио. 

- Угу, - откликнулась Вероника, надувшись. - А вот сейчас ты на чьей? 

- Твоей, - уверенно ответил он. 

Вероника посмотрела на него и взорвалась: 

- Ты ведь врёшь! Я же вижу! Ты считаешь, что я всё выдумала! И врёшь! 

Посетители кафе удивлённо оглядывались на них. 

- Ничего я не вру, - раздражённо сказал Валерио. - Просто считаю, что вы друг друга не по... 

- И она тоже  вечно тебя выгораживает! - перебила его Вероника. - Вечно тебя защищает: "полегче к нему, полегче к нему!". Знаешь что? 

Она встала и сердито накинула сумочку на плечо. 

- … вот к ней езжай, и к с ней же и трахайся! Ты же для этого со мной встречаешься! Вот она и поможет! 

Стуча каблуками, Вероника быстро вышла вон и хлопнула дверью. Валерио сидел неподвижно несколько секунд, успокаиваясь, затем отодвинул стакан и пошёл вслед за девушкой, раздумывая на ходу, как сгладить ситуацию. 

Но, едва он открыл дверь, как Вероника бросилась к нему в объятья и разрыдалась. 

- Господи, что же я наговорила! - жалобно сказала она. - Это же ужас какой-то! Господи! 

- Что, в другом месте нельзя? – сварливо поинтересовался загорелый мужчина, пьющий пиво в патио. – Или это вы нас так развлекаете?

Валерио поглядел на него и ровно ответил:

- Я сейчас тебе челюсть сломаю.

- Тихо, тихо! – испугалась Вероника и потащила его прочь от любопытных взглядов.

Они ушли на парковку, к машине.

- Дурак! – сказала Вероника. – Зачем ты ему это сказал? Зачем лезешь в неприятности?

Но она уже не могла сдержать улыбки. И в глазах её вновь появилось восхищение. Валерио понял, что не может больше сердиться.

- Я же на твоей стороне, - напомнил он.

Вероника встала на цыпочки и поцеловала его.

- Вот так, - весело сказала она. – Знаешь, а давай поедем в парк? Я в это кафе уже ни за что не вернусь.

Сказав это, она покраснела и потупилась.

- Господи, что же я...

- Перестань, - Валерио обнял её за плечи и поцеловал в щёку. – Подумаешь, сказала сгоряча.

- Да я же никогда таких вещей не говорила, - ответила Вероника. – Не думала даже! А тут... тут...

- Поехали в парк, - Валерио улыбнулся и открыл перед ней дверцу машины. – Твоя любимая белка заждалась.

Вероника снова поцеловала его.

***

- Смотри, - рука в дырявой перчатке показала на одинокого мотоциклиста, несущегося по пустырю вслед за машиной. - Наши одни не ездят. Не свой.

- Не свой, - согласился второй голос. - Прикид, как у Джоша. Но Джоша грохнули месяц назад.

Двое байкеров из «Адского патруля» ещё пару секунд лениво наблюдали за погоней.

- А вот в машине — наш.

- Точно — наш. С добычей.

- Надо помочь.

- Да, надо. Пускай ракету.

Раздался хлопок. Розовый сигнальный огонь устремился в чистое небо. А вслед за этим двое байкеров тяжело скатились с холма навстречу жертве.

***

Эфир разорвало треском выстрелов вперемешку с рычанием мотоциклов. Кто-то заорал.

- Питон, что такое? - Кастро судорожно вцепился в рацию.

В ответ снова раздался выстрел. Затем голос Валерио сказал:

- На меня напали.

- Уходите! - скомандовал Гром и Молния. - Немедленно уходите! Подкрепление скоро будет!

Снова - «бах»! И опять истошный вопль пополам с грохотом.

***

Байкер Тоул доживал последние секунды. Раненый в плечо, придавленный собственным мотоциклом, он с трепетом смотрел на рослого мужчину в шлеме.

- Бой окончен, - сказал бесстрастный голос из-под забрала. - Продолжаю погоню. Жду подкрепления.

И медленно, тяжело, будто сама смерть, сделал несколько шагов к поверженному врагу. Здоровая рука Тоула заскребла сухую землю, судорожно пытаясь достать лежащий в нескольких сантиметрах обрез.

Тяжёлый ботинок мотоциклиста наступил ему на запястье. Патрульный втянул воздух сквозь зубы. Бессилие и ужас он познавал сейчас впервые. Словно со стороны, он наблюдал, как мотоциклист бесцеремонно обирает его: срывает чехол с ножом, снимает патронташ и подбирает обронённый обрез. А затем, так же медленно, будто в кошмарном сне, вынимает из оружия стреляные гильзы и заряжает новые патроны. Тоулу стало ясно: это — конец.

- Все видели ракету, - заговорил он сбивчиво. - Скоро все сюда придут. И если найдут меня мёртвым, то тебя тоже убьют.

Чёрные дула посмотрели ему прямо в глаза. Тоул попытался выкрикнуть: «со всеми не справишься!», но слова застряли в горле. Он молча, с приоткрытым ртом смотрел и явственно видел, как напрягаются мускулы на руке незнакомца, как палец давит на спусковой крючок.

Грохот. Удар. Боль.

Но совсем недолгая.

***

Гонщик увидел сигнальную ракету Адского Патруля, и в этот раз совсем не испугался, когда на горизонте появилась мотоциклисты. Эти уже точно были «свои». Он даже ощутил радость и умиление, несмотря на то, что патрульные начали хищно кружить вокруг него.

- Свой! - заорал Гонщик, вылезая из машины и поднимая руки над головой. - Я — свой! Я — Чёрный Гонщик!

Мотоциклисты покружили ещё немного, а затем, взяв автомобиль в плотное кольцо, остановились. Их главарь вальяжно подъехал к незваному гостю.

- Я свой, - повторил Гонщик. - Узнаешь меня? Я Чёрный Гонщик!

Главарь поднял с глаз запылённые очки и посмотрел на него.

- Я думал, что тебя убили, - сказал он без всякого удивления в голосе. - Это ты пустил ракету?

- Нет, там были какие-то... - затараторил было Гонщик, но тут же себя оборвал. - Кожанщики! За нами гонятся кожанщики!

Он увиделкраем глаза, как один из патрульных уже лапает связанную женщину за ляжки.

- Много? - спросил главарь всё так же бесстрастно.

- Я убил одного, - сказал Гонщик. - Теперь их будет много. Приедут на машинах с пулемётами. А ещё!..

Он подался к мотоциклу и нагнулся вплотную к главарю, положив руки на руль. Патрульные-шестёрки ощетинились обрезами, но Гонщик уже ничего не боялся.

- А ещё они наряжаются под патрульных, - горячо заговорил он прямо в лицо главарю. - Гляди в оба! Они одеваются в вашу одежду и ездят на ваших мотоциклах!

- Ты про него? - главарь показал пальцем.

Гонщик оглянулся. И снова задрожал. Поодаль, на вершине склона застыл чёрным силуэтом мотоциклист в шлеме. Обрезанные рукава, изношенная куртка — тот самый ряженый ублюдок.

- Он, - закивал Гонщик. - Ишь, настырная гнида. Ну ничего, один против нас он умничать не ста...

И застыл с разинутым ртом. На склон, словно из-под земли, выползли чёрные бугры машин. Фары горели, словно глаза.

- Он привёл своих, - пролепетал Гонщик, пятясь к машине. - Тикаем! Рви когти, парни! Мы им не ровня! Мы им не...

Не договорив, он нырнул в салон и врубил зажигание. И, казалось, даже мотор не успел зазвучать, как Гонщик исступлённо вдавил педаль в пол. Машина выкинула сухую землю из-под колёс и рванула вперёд. Гонщика даже не волновало то, что на пути у него оказался мотоциклист. Это был тот байкер, который щупал его пленницу.

- Стой, стой, стой! - завопил он, пытаясь переключить скорость.

А Гонщик, стиснув зубы, всё давил на газ и гнал машину вперёд. Лодыжки связанной девушки плотно прижались к задней части мотоцикла; от боли пленница громко закричала. Ей не менее истерично вторил патрульный, которому бампер прищемил ногу. Он попытался спрыгнуть с мотоцикла — и в тот же миг, не удержав равновесия, свалился — чуть ли не под колёса — но удержался в последний момент и каким-то чудом оказался на капоте. Через лобовое стекло на Гонщика смотрела пара испуганных глаз. Брошенный мотоцикл со скрежетом отлетел в сторону.

- А ну свалил на хрен! - рявкнул Гонщик и рванул руль влево.

Мотоциклист завизжал — чисто баба — и полетел было вбок, однако уцепился за бёдра пленницы и смог удержаться. Но на этот раз хотя бы не загораживал обзор. Гонщик продолжил гнать, уже не обращая на кретина внимания.

Мимо, поднимая пыль, неслись байкеры. Гнали, не оглядываясь, даже не пытаясь держаться вместе — просто удирали со всей возможной прытью, ни о чём не думая. Никто не хотел драться с перехватчиками.

***

Протекторы заскребли сухую землю, разбрасывая камни — это чёрный автомобиль, поравнявшись с Валерио, затормозил и проехал юзом ещё два метра.

Щёлкнула, открываясь, дверь на пассажирском месте.

- Давай сюда! - крикнул Симмонс, перегнувшись с водительского сиденья. - Брось мотоцикл!

Валерио спешился, добежал до машины и нырнул в салон. Железный конь остался стоять посреди пустоты.

Симмонс с пробуксовкой тронулся; пассажиров на миг вжало в сиденья.

- Как Думм? - спросил Валерио.

- Не знаю, - Симмонс мотнул головой. - К нему поехала скорая. Потом у них спросишь.

Машины перехватчиков выстроились в шеренгу, готовые настичь и окружить беглецов. Равнину заволокло пылью, как при буре — становилось всё трудней и трудней разглядеть что-то впереди, однако силуэты мотоциклистов и машины Гонщика угадывались по-прежнему чётко. На горизонте зачернела застава картеля.

- Ранен? - коротко спросил Симмонс, обращаясь к Валерио.

Тот поднял забрало на шлеме:

- Нет. Я бы достал его. Меня задержал патруль.

- Нечего лезть к ним на мотоцикле, - ответил Симмонс. - Вот сейчас — другое дело.

- Возьми Гонщика до того, как его впустят в заставу, - сказал Валерио. - Нельзя отдавать им эту женщину.

- Знаю, знаю, - огрызнулся Симмонс. - Только как, по-твоему? Он же не зря привязал её к бамперу! Не в коробку же брать этого ублюдка.

- Подведи меня к нему вплотную, - сказал Валерио, перезаряжая пистолет. - Чтобы я мог запрыгнуть к нему на машину.

Симмонс поглядел на него, как на сумасшедшего:

- Чего?!

- Я пристрелю его и сразу перехвачу руль, чтобы не мотало, - сказал Валерио. - Там уже и машину остановим.

- Идиот, - резюмировал Симмонс. Но спорить не стал, а только поддал газу.

***

Кухня в квартире Наварро была самым просторным местом. Но здесь стояла самая дорогая мебель – казалось порой, что это не кухня, а съемочная площадка для кулинарных передач. В спальне стояли старые, продавленные кровати – а здесь блестела дорогая плита, просторный холодильник и целые штабеля фирменных столовых приборов в красивых подставках.

- Мы каждый день пьём его, - сказал Эльза Наварро, кивая на чашку с кофе. – Вероника без него себе утра не представляет.

Эльза Наварро, родная тётка Вероники, была уже седеющей женщиной – высокой, худой, сохранившей остатки молодой красоты. Их отношения с Валерио к тому времени стали настолько доверительными, что в его присутствии она уже не стеснялась носить старый халат, чуть ли не на голое тело.

- Очень ароматный, - сказал Валерио, немного отпив. На самом деле было так горячо, что ни запаха, ни тем более вкуса он не почувствовал вообще, только обжёгся.

Эльза наблюдала за ним, подперев ладонью щёку: не с восхищением, как племянница, но с неким одобрением и ласковостью.

- Я завидую вам с Вероникой, - сказала она мечтательно. – Это ведь самое лучшее время.

Она вздохнула и улыбнулась.

- Вероника всё время о тебе говорит. По-моему, она вообще только о тебе и думает.

Валерио посмотрел на фотографию, висевшую на стене: Вероника и Эльза, обнявшиеся под какой-то пальмой и весело улыбающиеся.

- Я сам о ней думаю всё время, - ответил он.

Из коридора донёсся звук открываемой двери.

- О, пришла! – Эльза выпорхнула из-за стола и побежала встречать племянницу. Валерио вышел вслед за ней.

- Привет! – Вероника улыбнулась тётке, обнялась с ней, а затем поцеловалась с Валерио.

- Я как раз кофе сварила, милая, - заворковала Эльза, увлекая племянницу за собой. – Пошли к нам, мы как раз...

Попив кофе, они разошлись по разным комнатам: Эльза отправилась в спальню, к своему любимому телевизору, смотреть очередную серию мыльной оперы, а Вероника с Валерио устроились в гостиной.

- Неплохо вы сблизились, - сказала вдруг Вероника, листая журнал.

- М-м? – отозвался Валерио.

- Му-у, - передразнила Вероника и ткнула его пальцем в бок. – Слишком уж ты с тётей сблизился, говорю.

- А что? – спросил он, недоумевая. – Она же твоя семья, я ведь должен с ней ладить...

- Угу, - сказала Вероника. – Видела я, как она на тебя смотрит.

- Да брось.

- Ну что «брось»? – Вероника пожала плечами и перевернула страницу. – На тебя все девушки так смотрят. Я-то вижу.

- Не замечал, - Валерио покачал головой.

- Это твоя фишка, да? – поддразнила его Вероника. – Притворяешься таким ангелочком, и девушки на тебя клюют.

- Ничего подобного.

- Да ладно, - Вероника толкнула его плечом и улыбнулась. – Просто мы с тобой мало этим занимаемся, вот я и боюсь.

- Что? – переспросил он, не поняв.

- Ну, «этим», - Вероника покраснела. – Очень мало «этим» занимаемся. Вдруг ты неудовлетворён? Вот и заглядываешься на других.

- Странные у тебя мысли.

- Не такие уж и странные, - ответила Вероника. – Мне уже изменяли. Я боюсь.

- Понимаю, - сказал Валерио. – Но со мной бояться нечего.

 

***

Вот она, вот она — застава! Совсем уже близко, гостеприимно открыла ворота — Гонщик издал торжествующий вой и со всей силы надавил на педаль, хотя и так уже давно втопил её в пол.

Ничего, ничего, сукины дети. Это вы сейчас храбрые на своих машинах. А вот когда заедете в гости... Ох, лучше не заезжайте, коли шкура дорога.

Тут, словно в ответ на его мысли, загрохотали пулемёты перехватчиков. Гонщик против воли вжал голову в плечи. По бокам от автомобиля взорвалась пыльными фонтанчиками земля; несколько байкеров из патруля сорвались с мотоциклов и кувырком покатились по равнине. Но они были целы — свалились сами, испугавшись выстрелов.

Гонщик зыркал по сторонам, как затравленный волк; разве что вываленного языка не хватало для полной схожести. Группа преследователей разделилась: большая половина пошла на окружение удирающих мотоциклистов, а ещё три чёрные машины увязались за Гонщиком.

Они поравнялись с ним — слева и справа, пока совсем близко. Просто поравнялись и, не пытаясь ни таранить, ни зажать, ехали рядом. Третья машина пристроилась сзади — сначала далеко, а затем медленно, словно дразня, приблизилась.

Гонщик метал взгляд то влево, то вправо, всё ожидая подвоха от боковых преследователей. И он слишком поздно увидел в зеркало заднего вида, как из едущей в тылу машины, прямо на ходу, вылезает из окна на капот здоровенная фигура в куртке без рукавов и мотоциклетном шлеме.

В этот миг Гонщик был готов поверить в злой рок.

***

Застава в пустырях носила вполне официальное имя. В отчётных документах она числилась как "Центральный Гараж". И комендант никогда не называл её "заставой". Это звучало несолидно. "Застава" - это вонючий дом в пустыре. А вот "Центральный Гараж" - совсем другой разговор. "Центральный" - значит, главный. "Гараж" - значит, в него заезжают машины. Прямо город в городе.

Сегодня комендант был настроен благодушно. Он всегда был настроен благодушно. У него не было забот. Он давно свалил все обязанности на тех, кто был более-менее умён - на бухгалтеров, на военных командиров. Комендант приходился родственником главе картеля, и не для того его назначили сюда, чтобы он работал. Его поставили на эту должность затем, чтобы он вдоволь спал и ел - чем он и занимался, иногда для виду устраивая обходы.

Когда к нему пришёл командир гарнизона со срочным сообщением и потребовал решения, комендант был удивлён. Сначала - приятно. Ведь к нему обратились за советом, как к умному человеку. А затем... появился холодок. Что же это за вопрос, который не может решить этот, без сомнения, более опытный человек?

- К нам едет Чёрный Гонщик, - сказал командир гарнизона. - Патрульные сами с ним говорили.

При этих словах на душе у коменданта стало и страшно, и радостно. Страх тот, впрочем, был благоговейным - ведь Чёрный Гонщик, человек-легенда, лучший боец, кого носила дорога, ехал не куда-нибудь, а в Центральный Гараж. И вправду, большая честь.

- Он всё-таки вырвался от кожанщиков? - спросил комендант. - Это хорошо.

- За ним погоня, - сухо добавил командир гарнизона. - Кожанщики на машинах. За патрулём тоже гонятся.

А здесь комендант уже растерялся.

- Что же делать? - спросил он.

- Я об этом и спрашиваю, - ответил командир с упрёком. - Будет драка. Серьёзная.

- Драка? - повторил комендант задумчиво, а затем вспылил:

- Драка - это вообще-то по твоей части! Чего пришёл тогда? Иди, делай дело!

- Что делать-то? - настаивал командир гарнизона.

- Ну... что-нибудь! - прикрикнул комендант и замахал руками. - Делай что-нибудь, что-нибудь! Иди давай!

Командир гарнизона скорчил недовольную мину и вышел из кабинета. Напоследок он громко хлопнул дверью. Грохот заставил коменданта вздрогнуть, он оглянулся и пробормотал:

- Кретин!..

И забегал взад-вперёд по кабинету, думая.

"Драться". Нет уж, с кожанщиками драться не надо. Вот есть бетонные стены - и отлично, за ними всем хорошо. Значит, надо пересидеть за стенами. Отлично. Умная мысль.

Шаги коменданта стали чуть медленнее. Он выровнял дыхание.

Так. Чёрный Гонщик едет. Да. Знаменитый человек. Его надо пустить в Гараж. Рискованно, но если не пустить... наверняка накажут. Да, ещё как. И патрульных тоже надо пустить. Если не пустить, то их убьют кожанщики. И тогда крепость останется без патрульных. Значит, комендантом будут недовольны.

Он выскочил в коридор и тяжело побежал, выкрикивая на ходу:

- Где командир гарнизона? Где Джеф? Откройте главные ворота! Откройте!

-6-

Должно быть, в этот миг Чёрный Гонщик мог видеть с трёх сторон одновременно, пусть не мог объяснить, как. Однако одно было точно: задняя машина с возвышающимся на ней бугаём стремительно нагоняла его, и преследователи по бокам тоже пошли на сближение. Съевший собаку в погонях Гонщик понял: его берут в коробку.

Может, ему показалось, но он уже увидел, как из окна левой машины на него смотрит дуло пистолета; Гонщик, отчаянно заорав, вывернул руль влево.

Он вопил, вопил мотоциклист-неудачник на его капоте, визжала от ужаса девушка... Автомобиль смачно вмазался в машину-преследователя — не в лобовую, а грамотно, боком. Заскрежетало, загрохотало, затрясло. Привязанная девушка качнулась так, что едва не сломала себе шею; мотоциклист слетел с капота и, как огромная кукла, с визгом пролетел по воздуху и врезался во вражеский автомобиль.

Получилось не так, как хотелось бы — боевая машина была куда тяжелее этой бабской телеги; перехватчика просто слегка увело в сторону. Машина попыталась выровняться и снова сблизиться. Затем обмякший, но ещё живой мотоциклист соскользнул, и его намотало на колесо.

Изломанное тело застряло под крылом, колесо заклинило, и автомобиль резко потерял скорость. Его подкинуло, развернуло вбок - и он встал, неспособный уже куда-либо ехать. Для него погоня закончилась.

Зато задний автомобиль оказался теперь справа. Пока Гонщик пытался набрать прежнюю скорость, он уже подошёл вплотную.

Затем бугай в мотоциклетном шлеме прыгнул.

Звук был такой, будто на машину уронили бетонный блок. Неизвестно, каким чудом не помялась крыша. Гонщик снова мотнул рулём, одновременно бортуя перехватчика и скидывая идиота сверху. Снова грохот, снова встряхнуло. Машина преследователя поддалась с неохотой, чуть отошла в сторону. А вот придурок на крыше как будто приклеился.

Бах! В потолке образовалась дыра, и вторая такая же появилась ниже, в сидении — в двух сантиметрах от паха Гонщика. Озверевший от такого святотатства, Гонщик немедленно пальнул в потолокь. Бах! Заложило уши, противно зазвенело. А потом на капот с размаху грохнулось что-то большое и чёрное.

Гонщик было взвыл от радости: убил, убил! Но куда там. Стокилограммовая образина тут же подобралась и твёрдо устроилась на капоте. На Гонщика посмотрело чёрное дуло пистолета.

Не думая, он завалился набок, на соседнее сиденье головой. И буквально тут же три пули, одна за другой, прошибли лобовое стекло и распороли сиденье. Не глядя на дорогу, Гонщик выстрелил в ответ — снова не целясь, просто огрызаясь. Перехватчик стушевался, подался назад, к связанной девушке. Гонщик снова выпрямился.

Ему понравилось то, что он увидел. Вот они, стены заставы! Вот они, ворота, всё ближе и ближе! И, самое главное — открытые! Ну ещё чуть-чуть! Пожалуйста!

***

Командир гарнизона вручил коменданту бинокль.

- Глядите, - сказал он. - Вцепились, и крепко. Они от него не отстанут.

Комендант дрожащими руками поднёс бинокль к глазам. Он увидел мчавшуюся в пыли машину, к которой была привязана девушка - без сомнения, это ехал Гонщик - и три чёрных автомобиля, едущих следом.

- У кожанщиков всего три машины, - сказал он неуверенно, почти плаксиво. - Это ведь немного?

- Немного?! - разозлился командир гарнизона. - Да одной уже много! Вы хоть видели, что они могут делать?

- Нет, - жалобно ответил комендант.

- Вот сейчас и увидите! - рявкнул командир.

Комендант отнял бинокль от глаз и посмотрел на приближающиеся силуэты, будто надеялся, что сейчас всё переменится.

- Ну, вы! - прикрикнул на него командир гарнизона. - Если вы сейчас не...

- … завойте дорота, - пролепетал комендант.

- А?.. - командир гарнизона посмотрел на него с недоумением.

Комендант крепко стиснул дрожащие губы. И заставил себя произнести членораздельно:

- Закройте ворота. Закройте! Ну, не стойте! Закройте уже!

***

Гонщик снова обменялся выстрелами с перехватчиком, и снова в молоко. Силён был соблазн врезать по тормозам, чтобы эта туша слетела к такой-то матери. Но опытный Гонщик знал — пока на его капоте сидит «свой», то вторая машина, трущаяся рядом, не станет бортоваться. И, даже рискуя получить пулю в лоб, Гонщик чувствовал триумф, начисто перекрывший страх. Ведь осталось совсем чуть-чуть! Ворота совсем рядом.

Но... какого?! Тяжёлые ворота стали медленно закрываться. Гонщик снова сменил азарт на панику. Это, что ли, шутка? Сначала держать их открытыми, а затем захлопнуть перед самым носом? Ну уж нет! Не имея возможности более прибавить скорость, Гонщик нервно запрыгал на сидении — давай, давай! И он понял, что успеет заехать — створки закрывались слишком медленно. Он просто их выбьет. И размажет этих двоих.

Понял это и перехватчик на капоте. Он прекратил пальбу и рванулся к связанной девушке. Попытался выстрелом перебить верёвку. Э нет, так не пойдёт! Гонщик высунулся из окна и вытянул руку с пистолетом. Бах! В молоко. Бугай развернулся, дал ответный залп — тоже мимо. Машина угодила колесом в яму, подпрыгнула. Здоровяк пошатнулся и едва не упал. Он вовремя схватился за верёвку.

Машину накрыла тень — она оказалась под самой стеной. Ворота! Вот они! Почти закрылись, осталась только щель. Но... только пятнадцать метров! Десять метров!

Пять метров!..

Четыре.

Три...

Раненый перехватчик рывком перекинул ногу, оказавшись спереди связанной девушки.

Два...

Перехватчик обхватил девушку руками, готовясь защитить её своим телом от удара.

Один...

Оба тела сжались, приготовившись к столкновению.

***

- Врёшь! - кричала Вероника. - Меня не обманешь! Знаю я вас, мужиков! Знаю ваши повадки!

- Какой мне резон тебе изменять? - спросил Валерио.

- Какой?! - возмутилась Вероника. - Я тебе скажу, какой! Тебе меня мало! Ты-то у нас такой красавчик, весь цветёшь! Что тебе я - уродина?

- Что? - удивился он.

- Ты ведь у нас достоин большего, да? - продолжала Вероника. - Одной девушки же мало! Ты же не можешь потратить себя на меня одну, да?

Валерио посмотрел на неё с недоверием. И сказал:

- Ты ведь это не мне говоришь. Ты говоришь со своим бывшим мужем.

Вероника открыла рот, готовясь взорваться новым потомком возмущений. А затем дала ему пощёчину. Это застигло их обоих врасплох; Валерио отшатнулся.

Вероника смотрела на него широко распахнутыми глазами, напуганная своим поступком. На её лице отразилась борьба: немедленно прекратить или уже сжечь все мосты окончательно. Она выбрала второе.

- Не заговаривай мне зубы. Мария, Агнесс - ты с ними спал. Ты изменил мне с моими подругами!

- Ничего подобного, - отрезал Валерио.

- Ты что, меня решил обмануть? - закричала Вероника, срываясь на визг. - Меня?! Я всё видела! Я всё знаю! Они сами мне рассказали!

Она стушевалась, увидев, какой яростью исказилось его лицо.

- Ты ведь врёшь, - сказал Валерио, чеканя слова. - Ты специально врёшь. Ты же просто хочешь расстаться? Но просто ищешь повод, да?

Вероника вся сжалась, но не уступила:

- А-а, Стеллу свою вспомнил! Я так и знала, ты о ней всё время думаешь! Скучаешь, да?

И вдруг её осенило.

- Ты с ней ещё встречаешься?! - закричала Вероника, побледнев. - Сначала ты гуляешь со мной, а потом вечерком трахаешь её? У меня за спиной!

Она заметалась по комнате, глядя перед собой полными ужаса глазами.

- Точно, точно, - бормотала она, закусив палец. - Всё сходится. Агнесс с Марией всё что-то от меня скрывают - спят с тобой, точно. И ты всё про эту Стеллу думаешь. Ты и с ней мне изменяешь.

Вероника остановилась.

- И что ещё я о тебе не знаю?

- Послушай меня, - сказал Валерио, приближаясь к ней. Он понимал, что выглядит угрожающе, но злился и ничего не мог с этим поделать. - Я. Никогда. Не. Изменяю. Или ты и правда хочешь так думать?

- Теперь ты меня уговариваешь? - возмутилась Вероника. - Ты меня уговариваешь, кобель? Да кем ты себя возомнил? Трахаешь всех налево и направо, изменяешь мне, и ещё чему-то меня учишь? Ты?! Меня?! Ненавижу! Как же я вас таких ненавижу! Уйди от меня! НЕНАВИЖУ!

Её заплаканное лицо исказилось вдруг ещё сильнее, стало злым и совсем некрасивым.

- Уйди! - выкрикнула она.

И толкнула его в грудь. Толкнула по-настоящему, без картинных жестов, вложила всю массу тела, всю истерическую злость. Валерио, не ожидавший этого, отлетел назад, словно мяч.

... Лицо Вероники сменилось заплаканным, грязным от пыли лицом беременной девушки. Валерио слетел с капота затормозившей машины. Сильный удар об землю. Из лёгких вышибло воздух, и он не смог вдохнуть снова; покатился по земле и врезался в пустую бочку.

***

Пятьдесят шесть лет назад картель Наварико построил в пустырях так называемый Центральный гараж как базу для своих вооружённых отрядов. Во-первых, для расширения границы, и, во-вторых, для защиты крупного города, который имел несколько фабрик, нефтяную вышку, нефтезавод, и оттого был очень богатым. Правда, город этот принадлежал картелю Трэко, но картель Наварико это не смущало. Они, так сказать, защищали своё будущее богатство.

Затем, после нескольких стычек, картель Наварико сделал новые инвестиции и обнёс Центральный гараж двухметровой бетонной стеной. За эту стену можно было заехать исключительно через парадный вход, если только у штурмующего не было артиллерии — а её, в виду характера местных войн, никогда и не производили.

Оттого все взгляды вольно или невольно устремлялись на тяжёлые ворота, которые были хотя бы тоньше двухметровых стен. Их вполне можно было выбить, но на этом лёгкая часть заканчивалась. Перед прорвавшимся счастливчиком представала пустая площадка - карман, окружённый ещё одной стеной. А на этой стене стояли, готовые поздороваться с гостем, вооружённые люди.

По этой причине Центральный гараж штурмовали только один раз — с предсказуемым исходом. После этого, пятьдесят три года застава не знала ни одного нападения. А когда картель Трэко благополучно развалился, и город перешёл к Наварико, в здешних местах и вовсе наступила тишь да гладь. И поэтому командиру гарнизона негде было набраться военного опыта. Он просто следил, чтоб солдаты не бездельничали, и чтобы со складов не воровали слишком сильно. Словом, всем жилось хорошо, пока с ясного неба не прилетели корабли, а с кораблей не выехали быстрые чёрные машины со злыми чёрными людьми.

И условия изменились. Ни комендант заставы, ни командир гарнизона не оказались готовы к такому положению дел. Теперь пришлось тренировать солдат, налаживать материальную часть, наводить дисциплину... Всё это было для них впервые. В особенности впервые для командира был реальный бой.

Поэтому для него было дикостью наблюдать, как гражданская машина, на капот которой взгромоздились беременная женщина и здоровяк в кожанке, таранит ворота; как от удара об створки разлетаются в стороны солдаты, и как следом за Гонщиком в проёме появляется страшный чёрный автомобиль.

Но стоит отдать командиру должное. Ему хватило ума завопить:

- Открывай ящики! Хватай автоматы!

***

Он не знал, что с ним случилось. Всё тело трясло. Даже нет, не трясло — колотило. Валерио поднялся — и тут же руку, на которую он опёрся, пробило режущей болью, от локтя до плеча. И эта боль снова бросила в глаза образы, чёткие, словно галлюцинации: Вероника в больничной пижаме, с худым лицом и растрёпанными волосами.

- Ненавижу! - закричала она.

Вслед за сломанной рукой очнулась и грудь — обхватила сплошным поясом боли и не дала сделать вдох. Потемнело в глазах, и Валерио ничего не видел перед собой. Не видел, как Гонщик отнимает разбитое лицо от руля, как он мечется, тщетно пытаясь достать обронённый пистолет. Валерио только услышал каркающий голос, доносящийся спереди:

- Ты жив ещё, сучонок?!

Рыкнул вновь заведённый мотор.

- Ну вот и поцелуйся со своей шлюхой!

***

Гонщик в исступлении сжал зубы. И тут же скорчился – в левой стороне рта что-то хрустнуло и отломилось. Удар лицом об руль не прошёл бесследно.

Это лишь прибавило ему злости. Злости на машину-перехватчика, которую никак не удавалось стряхнуть с хвоста. Злости на собственный автомобиль, который ездил не лучше телеги. И особенно жгучей злости на неуязвимого ублюдка в шлеме. Гонщик поставил ногу на педаль.

Перехватчик, всё ещё лежащий, вытащил из набедренной кобуры обрез. Гонщик ухмыльнулся. Давай. Стреляй в беременную бабу. Он с удовольствием на это посмотрит.

Нога надавила на педаль. Двигатель жалобно заурчал, машина неохотно подалась вперёд, набирая скорость.

Перехватчик встал. С трудом, шатаясь, неуклюже. И всё-таки было что-то в его скособоченности величественное, преисполненное упорства и вызова. Это немало забавляло Гонщика. Он любил давить сильных врагов.

Перехватчик скинул с головы шлем. Солнце осветило молодое, гладко выбритое лицо. Нахмуренные брови, плотно сжатые губы.

Один взгляд на это лицо, один удар сердца – и время для Гонщика замедлилось. Из самых глубин сознания, куда он не заглядывал никогда, о существовании которых и не догадывался, поднялся страх. Нет, не страх – ужас, подлинный ужас, коего он не ведал ни разу в жизни. Ужас перед потусторонним.

Гонщик рванул руль вправо, силясь избежать столкновения с неизбежным.

***

Машина вильнула в последний момент, её сильно занесло, и столкновения со стеной не случилось. Оглушительно завизжав покрышками, автомобиль туго развернулся на девяносто градусов и замер.

Валерио бросил своё тело вперёд, больше уже ни о чём, кроме своей задачи, не думая. Первое: спасти женщину. Второе: убить врага. Спасти. Убить. Смерть не важна. Жить незачем. До момента, когда люди на стенах откроют огонь, остались считанные секунды. Поэтому сначала нужно спасти женщину и убить врага. Потом можно умереть.

- Однорукий Перехватчик! – врезался в уши истошный вопль.

Этот каркающий, сорванный криками голос, принадлежал Чёрному Гонщику. Его обладатель трепыхался в машине, словно птица в клетке. Он пытался сбежать через пассажирскую дверь.

- Это Однорукий Перехватчик! – снова заорал он. – Спасайтесь! Однорукий Перехватчик!

В его крике было столько страха, столько паники, что Валерио застыл на миг, пытаясь переварить эти слова.

- Однорукий... Здесь?! Перехватчик здесь? – раздался гомон на стенах.

Валерио оглянулся на говорящих людей. И, едва лишь множество встревоженных взглядов встретились с его собственным, как тяжёлую тишину разрезали новые крики:

- Это он! Это правда он!

- Однорукий Перехватчик!

- Он пришёл нас убить!

- Бежим! Пустите меня!

В этот же миг машина в воротах дала залп из пулемётов – Симмонс сообразил, наконец, откуда исходит главная угроза. На стенах поднялась суета – солдаты кричали, убегали, некоторые бросали оружие. На лестницах началась свалка.

Взгляд Валерио снова переместился на Гонщика. Тот, тем не менее, воспользовался заминкой не для того, чтобы выстрелить врагу в спину, а чтобы открыть пассажирскую дверь и ужом выползти наружу.

Издавая бульканье, хрип и стоны, Гонщик поднялся и, не оглядываясь, нырнул в узкий проход в стене – единственный вход для пешего в Гараж – и припустил что было мочи по тесному коридору.

Валерио секунду смотрел на его спину, колеблясь. Затем стряхнул оцепенение и, хромая, подбежал к машине Гонщика. Кое-как приобнял сломанной рукой связанную девушку, приставил дуло обреза вплотную к верёвке и зажмурился. Спустил курок. Громко хлопнуло, руку тряхнуло отдачей; практически сразу на плечо навалилась тяжесть женского тела. Коричневая бечёвка, стягивающая девушке руки, лопнула и разлетелась в стороны. Жертва Гонщика была наконец-то свободна.

Ничего не говоря и ни о чём не спрашивая, Валерио поволок спасённую девушку за собой, в тот самый коридорчик, в котором только что скрылся Гонщик – прочь с простреливаемой области. Девушка, надо отдать ей должное, удивительно твёрдо держалась на ногах после долгой погони, беспрекословно повиновалась и вообще никак не мешала. Когда полумрак коридора накрыл их, Валерио спросил:

- Ты ранена?

Девушка посмотрела на него. Точнее, попыталась. Глаза у неё не фокусировались

- Не знаю, - ответила она с трудом.

Он оглядел девушку. Пыль, пот, синяки на руках и ногах. Пара царапин. Стало быть,  обошлось – хотя бы с ней самой, если не с ребёнком.

- Давай! – закричали со стороны двора. – Вы, трое – бегом! Взять этого урода!

- Не пойду! – раздался протестующий голос в ответ. – Это ж Однорукий Перехватчик!

- Ты идиот или как?

Валерио раскрыл обрез. От стреляной гильзы шёл дымок.

- Да он это! – подтвердил второй голос. – Ты его рожу видел? Он, он!

Гильза тоненько звякнула о бетонный пол. Валерио нашарил пальцами патронташ.

- Однорукий?! Да какой он однорукий?! – заорал главный с лютой яростью. – У тебя глаза в помойке были или где? Никакой он не однорукий!

Новый патрон, чуть шурша, поместился в ствол.

- ... ну да, - с неохотой согласился его подчинённый. – Но рожа ведь...

- Да вот тебе в рожу! – раздался смачный удар. – Щас ещё добавлю! А ну пошёл!

Валерио с громким щелчком захлопнул обрез.

Со двора затопали ноги в жёстких ботинках. Валерио чуть подтолкнул девушку, заставляя её идти вглубь коридора, а сам попятился за ней, целясь в проём.

Снаружи снова возникла заминка.

- Слушай, ну ведь лицом – точно перехватчик! Ну, слушай... Ой, не хватайся, ой!

И незадачливый боец со свежим следом от удара на лице плюхнулся перед входом – его швырнули за шиворот. Ещё двое – автоматы вперёд себя, глаза навыкате – скакнули следом.

- Берегись! – крикнул кто-то, и тут же хор возгласов потонул в рыке автомобильного движка.

Это машина Симмонса, яростно визжа колёсами, ворвалась во двор и сшибла, будто манекен, одного из солдат картеля. Товарищи несчастного немедленно ретировались, даже не пробуя стрелять. Кажется, кто-то кричал.

Двери автомобиля, передняя и задняя, одна за другой щёлкнули открывающимися замками. Голос Симмонса раздражённо крикнул:

- Чего встал?! Сюда, идиот!

***

Людям, в панике бегающим по крепости, дерущимся за припасы и машины, командирам, не понимающим, что происходит, и пытающимся навести порядок – всем им было невдомёк, что в рядах перехватчиков тоже царит неразбериха. Соберись гарнизон хоть в какой-нибудь боевой порядок – и чёрные автомобили во дворе уже горели бы, разнесённые на куски. Но, напуганные внезапно воплотившимся образом из устрашающих речей Ухореза, солдаты хотели только убежать прочь и не ввязываться в схватку со страшным демоном.

Между тем перехватчики лихорадочно изучали только что присланный план Центрального Гаража, готовясь начать штурм, о котором час назад никто и подумать не мог. Машины уже стояли во дворе, нацелив пулемёты на все возможные огневые точки, командиры и рядовые бойцы сновали туда-сюда в подготовительной суете; фургон-арсенал уже прибыл, перехватчики без курток, в потных футболках, сгружали ящики с гранатами, автоматами, бронежилетами.

- ... сдавайтесь сейчас, пока не началось бессмысленное кровопролитие, - вещал записанный голос через громкоговоритель, устремленный вглубь крепости. – Мы ни в чём не обвиняем простых солдат...

Беременную девушку аккуратно, под руки увели в карету скорой помощи. Фельдшер заклеивал пластырем порезы на лице Валерио. Про сломанную руку пациента он ничего не знал.

- Порядок? – Валерио оглянулся на раздавшийся справа голос. Это Симмонс, уже в бронежилете, с автоматом на плече, подошёл поинтересоваться, как дела.

- Порядок, - отозвался Валерио, снова умолчав о руке. – Возьми меня в штурм.

Симмонс посмотрел на него сначала удивлённо, затем оценивающе.

- Это личное, что ли? – спросил он. – Послушай, Думм сейчас в реанимации, ещё не всё...

- Возьми меня в штурм, - повторил Валерио.

Симмонс моргнул, подумал несколько секунд.

- В третьей группе пойдёшь, - сказал он, решив. – Марш за оснасткой.

Чуть поодаль сорокалетний капитан с пухлыми щеками, которому поручили штурм, с биноклем тщился рассмотреть хоть что-нибудь из внутреннего устройства крепости.

- Вышел кто? – спросил он у командира первой штурмовой группы.

- Нет, - тот мотнул головой. – Сейчас поди уже всё забаррикадировали, до зубов вооружились, гниды.

- Дураки, - буркнул толстощёкий капитан, непонятно к кому обращаясь. – Стреляйте газ.

Катапульты зачихали, принялись плевать газовыми гранатами. Одна за другой чёрные шайбы размером не больше ладони по параболической траектории взлетали в воздух и падали вглубь крепости.

- В здания всё равно не попадёт, - сказал кто-то.

Из-за стен начали подниматься клубы густого синего газа. Пустырный суховей рвал от них пряди и деловито, закручивая, уносил прочь.

- Говорил же: ветер, - сказал толстощёкий капитан, продолжая прерванный разговор. – Этот газ что мёртвому припарка.

- Ничего, в здания тоже запустим, - подбодрил его командир-штурмовик.

- Кто ж вам даст, - съехидничал капитан.

Он ещё раз попытался рассмотреть что-нибудь в бинокль, но, как и до того, не увидел ничего, кроме серых стен.

- Да пошло оно всё. На штурм!

И десятки мужчин – чёрные, крупные и ещё более страшные в своих противогазах – порскнули за стены, побежали в только им ведомом направлении. Все они скрылись в синем тумане.

***

Раздалась хриплая, приглушенная противогазом команда:

- Стреляй!

Перехватчик с гранатомётом сделал несколько залпов по окнам штурмуемого здания. Газовые гранаты выбили стёкла, скрылись в чёрных проёмах. Тотчас же заполыхали в ответ автоматные очереди обороняющихся. Перехватчики привычно рассыпались по укрытиям.

- Боевыми! – скомандовал всё тот же хриплый голос, и новый гранатомётчик, с настоящим, смертельным оружием, принялся стрелять.

В окнах вспыхнуло; невыбитые стёкла рассыпались в искристый песок. Несколько голосов протяжно, жалобно завопили. Больше из этого здания никто не стрелял; когда штурмующая группа зашла внутрь, то она нашла многих людей, неловко и неестественно застывших на полу, усыплённых газом. Те же, кому повезло меньше, лежали мёртвые, изуродованные осколками от боевых гранат.

В другом здании молодые люди, которым внезапно выпал настоящий бой, наблюдали расправу над соседями. Увиденное побудило их бросить в позиции у окон; они выбежали в коридоры, захлопнули двери и затем, по наущению командира, заткнули щели собственными футболками. Молодые люди, многие голые по пояс, застыли за наспех возведёнными баррикадами, прислушиваясь с тревогой, как внизу трещит под ударами входная дверь.

Хлипкая преграда рухнула с шумом, и тяжёлая поступь загрохотала уже по коридорам. Необстрелянные солдаты теснее прижались к баррикаде. Повисло молчание на миг, топот тоже затих, и не было слышно даже дыхания. Затем голос, глухой от противогаза, грубо выкрикнул:

- Сдавайтесь, пока можно! Потом щадить не будем!

Никто ему не ответил. Дула автоматов всё так же смотрели в коридор.

- Нет? – снова выкрикнул голос. – Ну всё, мы вас предупредили!

И, вслед за безмолвной командой, через баррикаду полетели чёрные шайбы газовых гранат. Они падали, тяжко и неуклюже ударяясь о пол, и исторгали одна за другой синие клубы. Люди с криком бросились врассыпную; они думали, что газ травит их насмерть. Не слушаясь уже окриков командира – тот и сам не знал, что выкрикивает – некоторые, с последним отчаянием бросились на прорыв. Побежали, крича и стреляя – и упали, сами не поняв, что свалило их; только лужи крови, обильно растекающиеся по полу, и изломанные автоматными очередями тела тех, кто бежал впереди, дали понять, что их всех просто, с безликой и холодной жестокостью убили.

***

Группа молодых людей в совсем уже другом доме сражалась дерзко и упорно. Они швыряли газовые гранаты обратно и не переставая плевались короткими очередями.

Со стороны перехватчиков прилетела новая чёрная шайба. Один из солдат потянулся к ней привычным движением, готовясь схватить и выбросить. Он успел заметить необычную форму новой гранаты.

Юноша, засевший с автоматом поодаль, успел заметить короткую вспышку. Затем стало больно в ушах, обожгло, что-то тяжёлое, но не твёрдое навалилось на него, опрокинуло. И множество маленьких горячих кусочков врезались в его тело, как пули.

Он лежал, весь сломанный и изрезанный, и смотрел, уже безучастно, настроившийся на смерть, на высокого перехватчика, оказавшегося рядом. Огромная фигура, вся в чёрном, смотрела равнодушно тусклыми стёклами противогаза. Молодой солдат затаил дыхание, готовясь увидеть чёрное дуло, увидеть вспышку, услышать последний выстрел... Но человек в чёрном, более не удостоив его взглядом, просто откинул ногой автомат, лежащий рядом, и медленно пошёл дальше, странно, одной рукой держа оружие. Юноша смотрел ему в спину, пока усыпляющий газ, наконец, не заставил его закрыть глаза.

***

На совсем короткий миг командирам, тем, что не сорвались в бегство наравне с прочими, удалось восстановить порядок – хотя бы просто поставить в оборону некоторые отряды. Но нападавшие не задержались на них, с кровью прошли рубежи и двигались дальше, не намереваясь останавливаться. И гарнизон, даже те, кто сохранил самообладание, теперь бежал и присоединялся к общей грызне, развязавшейся вокруг машин.

- Пшёл! – один из командиров, проявлявших выдержку, пинал и бил всех, кто пытался пролезть ко входу в гараж. – Сунется хоть один – в рожу выстрелю!

- Себе всё захапать решил, псина?! – выкрикнули из толпы.

Командир тут же схватился за обрез и злобно шарахнул в воздух, в направлении выкрика. Толпа откатилась назад и на миг затихла.

- Чтоб вы всё разодрали и выехали, прямо кожанщикам в лапы? – выкрикнул командир, брызжа слюной. – Не дам!

Ему удалось произвести впечатление и даже посеять нечто вроде порядка. Но всё пустил насмарку его коллега, такой же командир, явившийся со своими.

- Хана! – кричал новый и расталкивал всех мешающих. – Бомбами рвут! В клочья! Ни один не ушёл! Всех покрошили!

Тут же, словно и не прекращался, поднялся галдёж. Подпираемая сзади злыми, вооружёнными людьми, толпа вновь попёрла к гаражу.

- Стоять! – командир, сторожащий вход, снова пальнул в воздух, но прежнего воздействия это не возымело. Чего там, эффекта не последовало вообще; те, кто шёл впереди, уже не был волен, будучи толкаемым в спину, остановиться или повернуть. А сторожащий вход командир, сам уже не понимающий, что он пытается защитить и чего тщится достичь, делал уже машинально прежнее дело. Он не был туп; оттого и не бежал никуда, пытаясь хоть бы силой сдержать порядок. Ему давно уже было понятно, что чёрные машины ждут снаружи и никого не выпустят.

- Эй, помоги! – позвал он своего новоприбывшего товарища, который прокладывал путь через толпу. – Давай сюда, пусть встанут и никого не пускают, а я...

Его сослуживец небрежно выставил руку с автоматом – словно муху отгонял. Гвалт толпы не смог заглушить выстрела; командир в дверях попятился немного, сгибаясь пополам, а потом упал навзничь и замер так, даже не дёрнувшись ни разу.

Люди почти сразу ринулись к освободившемуся проходу... и новые убитые упали на пол. Новоприбывший командир стрелял совершенно буднично и даже не глядел на трупы, переступая через них. Безоружным пришлось расступиться и пропустить его и ещё пятерых угрюмых, насупленных людей с автоматами и обрезами. И, когда последний солдат исчез в проёме, толпа хлынула следом, давясь и толкаясь, топча по застреленным людям. Сзади уже начинали трещать, приближаясь, вражеские выстрелы.

Гонщик быстро выбился из общего людского потока и легко, почти что сливаясь с полом и стенами, двинулся к копошащимся у машин солдатам. Он не мог удовлетвориться чахлыми легковушками или фурами, коих в избытке было тут; и тем более не мог (больше того – не желал) уступить быстрые автомобили тем, кто и водить-то толком не умел.

Отряд дезертиров отбросил все остатки дисциплины, и каждый действовал уже из своей выгоды, забыв и не желая вспоминать о товарищах. Солдаты забрасывали сумки и оружие в машины, заводили двигатели, готовясь уезжать.

- Эй, ты куда? – позвал один из тех, кто был рядом с Гонщиком, с искренним недоумением в голосе. Этот человек даже подался вслед, подчинившись неясному порыву пойти за сильным и ничего не решать самому. Однако Гонщик бросил на него взгляд – просто коротко взглянул через плечо, кто это его отвлекает – и человек неловко замер, не смея более ни шевельнуться, ни заговорить. Гонщик же продолжил скользить к облюбованной им машине.

Солдат-дезертир, всё пристраивавший сумки с наворованным, не замечал его. Гонщик вытянул заточку из кармана.

- Иду-у-ут! – разнёсся по гаражу не то вопль, не то визг, потрясающе многотонный в своём безумии: и страх, и отчаяние, и помутнение рассудка.

Буквально в тот же миг ему завторили полные злости и ожесточения голоса:

- На пол! Не двигаться!

Толпа заволновалась, забурлила, и поднялся с новой силой галдёж:

- Убивают! Газом травят!

Хлопнул выстрел – непонятно с чей стороны – потом ещё один, взорвалась боевая граната, кто-то завизжал... и разразилась новая перестрелка.

Дезертиры запаниковали подобно остальным. Бросая сумки, оскальзываясь и спотыкаясь, потные люди с напуганными лицами рвали дверцы машин и запрыгивали внутрь.

За спиной у Гонщика громко хлопнуло, что-то засвистело у самых ушей. Опытный в таких делах, он с размаху хлопнулся на пол и закрыл руками голову. Сзади снова что-то взорвалось, раздавались безумные вопли, а трескотня автоматных очередей сделалась вдруг страшно отчётливой. Над головой засвистели уже не осколки, а самые настоящие пули. Тот самый молодой дезертир, которого Гонщик избрал своей мишенью, замер, взявшись уже за дверную ручку. Затем лицо его исказилось, он застонал и сполз на колени. На его спине появились два красных пятна.

Чутким ухом Гонщик уловил, что перестрелка сместилась, и воздух ненадолго очистился от горячего металла. Он в тот же миг вскочил и пружинисто, широкими скачками помчался к спасительной машине.

Раненый дезертир, пуская ртом кровавые пузыри, жалобно потянулся к нему.

- Свали на хрен! – Гонщик с отвращением отпихнул его ногой.

Он дёрнул измазанную кровью ручку, открыл дверь и нырнул в салон. Опытной рукой нашарил кнопку зажигания, нажал. Машина зарычала, корпус пробрала вибрация.

Со стороны ворот донёсся резкий окрик:

- Ты сдох там или что? Шевелись!

Кричали на солдата, который замешкался у кнопки открытия ворот. Мальчишка, наконец, справился со своей оплошностью, ворота лязгнули и поползли вверх; внутрь, через растущую щель полился, словно вода, золотой свет догорающего солнца. Все ездоки, и Гонщик в их числе, замерли в ожидании. Но только Гонщик чувствовал неладное.

Длинные тени перечеркнули щербатый, оранжевый под солнцем бетон. Чернеющие за завесой пыли, не блестящие, словно поглощающие свет, машины перехватчиков стояли длинной шеренгой.

Последняя скрепа сплочённости, равно как и шанс спастись бегством, пропала. Дезертиры бросились вон из заведённых машин, словно крысы. Бежали они сами не зная куда, просто отдавшись окончательно панике и звериному страху.

Однако Гонщик остался верен себе, и руки его сжимали руль по-прежнему крепко. Просто взгляд его был не был прикован к тому выходу, куда устремлялись прочие. Нет, Гонщик смотрел на совсем другие ворота, на совсем другой стороне. И они были открыты.

Любая машина, прежде чем покинуть Центральный Гараж, проезжала несколько помещений: автомастерскую, заряжающую установку, мойку... Проще говоря, по Центральному Гаражу можно было ездить, как по городу. Здесь было куда уехать, и Гонщик уже наметил маршрут.

Он втопил педаль в пол, и машина резко, норовисто сорвалась с места и понеслась по гладкому бетону, едва ли не вставая не дыбы. Бегущие люди в ужасе шарахались от ревущей громады. Визжал клаксон, и сквозь него пробивался едва слышный, исполненный самодовольства голос:

- С дороги, сосунки!

Автомобиль скрылся в недрах Гаража. Гонщик исступлённо давил на газ.

Он не знал, что там, куда он едет, ведёт боевые действия третья штурмовая группа.

***

- Тебя ранили, что ли?

Боец-перехватчик спрашивал с искренним участием. Новенького в своей группе он не знал, но видел, что тот держит автомат лишь одной рукой, а второй орудует редко и с явной неохотой.

Товарищ коротко взглянул на спрашивающего и ответил с лёгкой, самоуверенной хрипотцой:

- Всё нормально.

И ловко, двумя руками перезарядил автомат.

Но боец-перехватчик всё же продолжил следить за ним, пока команда продвигалась дальше. Новичок всё так же держал автомат одной рукой.

***

В парковочном помещении царило оживление, сравнимое с метанием рассерженного пчелиного улья. И здесь тоже – в лицах, подёрнутых страхом, в суетливом беге людей, в гомоне десятков голосов – ощущалась та самая паника, охватившая весь гарнизон. Эти люди точно так же планировали побег, однако в этот раз куда серьёзней, с прорывом, прикрытием и боевым порядком.

Гонщик лихо влетел на парковку и едва успел затормозить, чудом не сбив одного из сержантов, руководивших подготовкой.

- Ты... – едва уцелевший сержант выкатил глаза и дрожащей рукой схватился за пистолет, будто хотел пристрелить мерзавца. – Урод! Ты хоть смотришь, куда гонишь?!

Гонщик высунул голову из окна.

- А чё это у вас тут? – спросил он, пропустив мимо ушей ругань.

- Прорыв готовим, - ответил сержант, чуть остыв.

- Сматываетесь, что ли? – уточнил Гонщик.

- Нет, твою мать, остаёмся! – истерично съязвил сержант. – А ну свалил отсюда и чтоб не мешался!

- Да ладно, не кипятись, - миролюбиво протянул Гонщик, учуяв удобную возможность. – Давай я с вами, прикрою.

Сержант оглядел автомобиль и Гонщика, словно увидел их только сейчас.

- Ты ж Чёрный Гонщик?

- Точно, - Гонщик сверкнул жёлтыми зубами.

Лицо сержанта просветлело. Он тоже учуял удобную возможность.

- А пушка у тебя есть? – спросил он.

Практически сразу Гонщик получил и оружие, и место среди машин, готовящихся к последнему рывку. Сержант заикнулся было о первом ряду и атакующей позиции, но под взглядом Гонщика увял и куда-то скрылся. Теперь, когда он узнал знаменитость, буквально живую легенду, его норов заметно унялся.

Зато другие, по большей части рядовые, в присутствии Гонщика оживились заметно. Некоторые даже вылезли из машин и столпились у пятачка, где стоял их кумир.

- А как получить собачий клык, как у тебя? – спросил один.

Гонщик поглядел на него с раздражением, поначалу даже не поняв вопроса. Его нервировали автомобили без водителей, стоящие вокруг; он ощущал себя запертым среди них.

- А где твой клык, кстати? – не унимался юнец.

Этот вопрос воскресил в памяти Гонщика цепочку недавних, но далёких, словно в жизнь длиной, воспоминаний. Хмырь в мотоциклетных очках, нагло ухмыляющийся – у него этот клык и остался – выстрел, погоня, огромный чёрный перехватчик...

Нервы у Гонщика сдали, и он треснул надоедливого мальчишку по лбу:

- Пшёл вон, идиот хренов!

От него чуть отпрянули; но даже через испуг все эти глаза смотрели благоговейно и жадно.

- Чего столпились, как собаки за харчом? – прикрикнул на них Гонщик. – Чего машины бросили?

- Расселись, быстро расселись! – присоединился сержант, вернувшийся и нашедший беспорядок.

Солдаты, опомнившись, рассыпались, поспешили к автомобилям. Зоркий глаз мог заметить, что на сей раз в движениях людей не было больше паники; казалось, в воздухе будто бы даже появилось нечто похожее на веселье. У солдат появился азарт: с ними был Чёрный Гонщик. Легендарный и знаменитый, сильный опытный, независимый. С таким бояться было нечего.

***

- Ну, чего прижух? – позвал командир группы.

Перехватчик отнял ухо от гаражной двери.

- Моторы рычат, - сказал он. – Готовятся уезжать.

- Ясно, - буркнул командир. – Все по местам. Штурмуем как обычно. Намордник надень, осёл!

Перехватчик надвинул противогаз на потное лицо.

- Давай гранаты. Насчёт три...

За дверью зарокотало. Пол, утварь на верстках задрожали и зазвякали.

- Атас! – заорал перехватчик и прыгнул прочь от двери.

Ударило; загрохотало и заскрежетало одновременно. Гаражная дверь вспузырилась и вылетела из пазов. Поначалу казалось, что она едет сама по себе, повиснув в воздухе; затем машина, толкавшая её, свернула, и искалеченная дверь с лязгом упала.

Раздался крик одновременно десятков голосов. Он был так мощен, что перекрыл даже многократный рёв машин:

- Сдохните! Сдохните, твари!

Машины одна за другой врывались в помещение, оглушительно рычали и неслись, сшибая всё на своём пути.

Никто не заметил в мешанине рёва, скрежета и выстрелов, как один автомобиль задавил перехватчика. Никто не услышал, как друг несчастного, увидев его гибель, закричал: «Сукины дети! Жрите!». Не увидел, как парень метнул боевую гранату, как он промахнулся, и как граната, срикошетив, влетела в окно другой машины. Но зато все услышали и увидели взрыв – увидели, как машина вспыхнула, и как разлетелись её стекла; как она неуклюже, дымя и пылая, на трёх колёсах катится куда-то вбок, прочь с прежнего курса; как она неуклюже останавливается на пути и остальных.

Один из автомобилей врезался в неё; тут же его ударил второй, на них налетели третий, четвёртый... Образовался затор.

С отчаянием Гонщик смотрел на мешанину металла впереди. Дорога была перекрыта. Гонщик потянулся было, чтобы включить заднюю передачу, но затем увидел в зеркале заднего вида, как в тылу уже суетятся ненавистные чёрные силуэты.

- Да пошло оно! – Гонщик втопил педаль в пол.

Ускорение сдавило грудь, на мгновение стало радостно от быстрой езды. Гонщика охватило упоение смертника. Он издал воинственный вой, подпевая движку, и крепко вжал ноги в пол.

«А ведь я правда достоин дороги, - подумалось ему. – Ведь правда, Ухорез? Ведь правда?»

Ему вспомнилось: в одной машине с Ухорезом, Гонщик за рулём. Они бортуют вражеский автомобиль; Ухорез ловко, одним выстрелом сносит водителю башку.

«Ты прекрасен, Гонщик, - говорит он, перезаряжая обрез. – Ты достоин дороги».

Гонщик почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы.

- Смотри, Ухорез! – хрипло заорал он. – Смотри на меня!

Машина налетела одним колесом на обломки. Тряхнуло. Подкинуло...

***

Стрельба прекратилась на миг. Все с изумлением смотрели, как из-за груды автомобилей взмывает в воздух ещё одна машина.

Трёхтонная громада пролетела несколько метров, а затем неуклюже грохнулась на переднюю ось. И... выровнялась, совершенно целая и готовая ехать дальше.

Валерио увидел на водительском месте знакомое лицо.

- Да! – завопил Гонщик, не веря своему счастью, и дал газу. – Да!

Он рванул к выходу. Даже один раз, пытаясь сбить перехватчика, но тот отпрыгнул.

Валерио шагнул и шагнул вперёд, навстречу автомобилю. Он знал, что нужно делать.

Рука сорвала с лица противогаз.

***

Едва лишь здоровенный бугай вылез на дорогу, как Гонщик ощутил подвох. Это неспешная, уверенная походочка, эта куртка с короткими рукавами. И лицо.

- Ну что тебе от меня надо?! – простонал Гонщик. – Их вон тут сколько, грязных душонок! Что тебе я?

Затем миг отчаяние сменилось привычным ожесточением. Глотая навернувшиеся слёзы, Гонщик надавил на печать изо все сил.

- Пошёл ты, сука безрукая! – заорал он. – Отсоси!

И навёл капот прямо на противника. Подумаешь, кусок мяса!

***

Валерио чуть развернул торс, выставил руку с автоматом вперёд. Он видел это лицо, слышал этот голос, и вся боль в сломанных рёбрах, покалеченной руке, избитых мышцах – она вдруг забылась, потускнела, хотя до этого подкашивала ноги.

Убить врага. Убить врага.

Палец с остервенением нажал спусковой крючок. Автомат полыхнул, дрогнул... и умолк, выплюнув скудный остаток обоймы. Стрелять было нечем.

***

Гонщик хрюкнул и упал на пассажирское сиденье – ещё секунда, и поймал бы пулю башкой. Автоматная очередь изрешетила лобовое стекло. Гонщик с досадой поглядел на собственную пушку, валявшуюся прямо под носом. И почему у него не три руки?

Машина поравнялась с перехватчиком. Гонщик выпрямился, чтобы видеть выход. Даже улыбнулся на миг. А потом понял, что за ним гонятся.

Этот ублюдок бежал – прямо как собака за машиной. И как бежал! Быстро, а самое главное – красиво: уверенно, спортивно, ловко перебирая длинными ногами. Гонщик знал этот бег, не раз видел его; так, весело и красиво, бежали к жертвам отморозки из Адского Патруля – к добыче, к которой они живьём отрезали голову.

Это был весёлый бег убийцы.

- Ну давай! – зло прикрикнул Гонщик на машину, которая, казалось, не спешила набирать скорость.

Громадная, затянутая в кожу ручища сунулась в окно и схватила Гонщика за шиворот.

У перехватчиков, наблюдавших за сценой, вырвалось невольное:

- Твою мать!

Мимо них пронеслась машина – а сбоку на ней висел человек, свой перехватчик. Ноги его волочились по земле. А машина уже неслась во весь опор.

Правая рука Гонщика лихорадочно шарила по сиденью в поисках оружия. Глаза же его были прикованы к злобному, страшно перекошенному лицу преследователя. Да, это был он. Тот самый человек с фотографии.

- Да мать же твою! – хрипло выругался Гонщик. Кулак перехватчика, упёршийся ему в кадык, не давал дышать. – А так не хочешь?

Он мотнул рулём. Машина резко подалась влево, взвизгнула колёсами.

Ответ пришёл тут же. Чугунный кулак въехал Гонщику в скулу. В глазах потемнело. Перехватчик снова врезал, и в этот раз ещё сильнее. Гонщика, слегка оглушённого, откинуло вбок... и он смог-таки достать свой автомат.

- Ну вот те... – он выпрямился и замер.

Прямо на него, в упор, в лицо смотрели два чёрных дула обреза.

Всё стало холодным. Руль в руке обжигал, как кусок льда. Сиденье, как промёрзший камень, выпивало тепло из спины. Вдыхаемый воздух был настолько пронзительно-ледяным, что лёгкие сжались в спазме. Где-то всё ещё рычал мотор, и дороге вроде бы неслась за окном... Но только всё почему-то остановилось.

- Его звали Рутгер Думм, - сказал на ухо сдавленный, хриплый голос.

- Ч... – удивился Гонщик.

Громко хлопнуло и обожгло. Стало больно.

Голову мотнуло от удара.

Гонщик успел увидеть, как в воздухе летят красные капли, клочки кожи и даже, кажется, зубы.

Затем боль из сильной стала невыносимой. И кровь густо залила глаза.

***

Сломанная рука не смогла больше держаться. Валерио упал.

Он покатился по бетонному полу, на него посыпались удары: плечо, висок, бедро, локоть, грудь... Когда тело замерло, в поле видимости уже не было ничего, кроме размытых огней. Глаза просто отказывались фокусироваться.

После всех перенесённых издевательств рука не чувствовалась вообще; точнее, чувствовалась, но это была только боль. И такая сильная, что темнело в глазах, а в висках било, будто молотком. Но ещё... нельзя было вдохнуть. Грудь и спина зажглись единым огнём, и эта боль жалила, жалила без остановки... Она не слабела, не притуплялась. Наоборот, она усиливалась, но никак не достигала порога. Каждый её миг, каждая её струнка и оттенок чувствовались остро и чётко.

Машина Гонщика вильнула, потеряла скорость и уже несильно, с лязгом врезалась в стену. Несколько перехватчиков осторожно, с оружием наготове, приблизились к ней.

- Что за шум? – спросил один из них с недоумением.

Они обогнули машину слева и увидели, что эти странные звуки издаёт водитель. Чёрный Гонщик бился за рулём, пускал красные пузыри – и истошно, с бульканьем орал кровавым месивом, оставшимся от его лица.

***

Рывок. Бетонный пол удалился от глаз. Валерио понял, что он смог встать на ноги.

- Вот это ни хрена себе, - сказали рядом с восхищением и удивлением.

Кажется, это был Симмонс. Валерио попытался сделать шаг и упал.

- Эй, эй! - его подхватили, и как раз за больную руку.

Валерио вырвался, свалился на колени. Его снова подхватили, на этот раз нормально.

- Лучше не двигайся, сиди, - сказали ему.

- С ума сошли?! Тут же бой! – возмутился другой голос. Словно в подтверждение, рядом треснула автоматная очередь.

- Давай, пойдём, - Валерио помогли подняться и куда-то повели.

- Гонщик, - сказал Валерио, крутя головой и пытаясь найти взглядом машину. – Чёрный Гонщик. Он мёртв?

- Нет, - сказал человек, вёдший его. – Но если честно, лучше бы сдох.

И захохотал. Валерио показалось, что он слышит чьи-то булькающие стоны.

-7-

Штурм продлился ещё час. Половина гарнизона Центрального Гаража была убита при сопротивлении. Машины, пытавшиеся вырваться, были расстреляны и взорваны. С десяток человек застрелилось, не дожидаясь, когда до них доберутся. Прочих, раненых и заснувших от газа, выносили на носилках. В город потянулась длинная вереница машин с пленными. Автомобилей не хватало, они разгружались и шли на второй, третий, четвёртый рейс...

***

- Ну как? – спросил врач. – Легче дышится?

Валерио попробовал набрать в грудь воздуха. Рёбра заболели под тугой повязкой. Но вдохнуть удалось.

- Хорошо, - ответил Валерио.

Врач кивнул и отошёл к письменному столу.

- Советую радоваться своей удаче, - сказал он, делая в журнале записи. – И железному здоровью.

И добавил вполголоса:

- Ещё бы мозгов Бог дал...

Симмонс стоял в дверях, наблюдая. Увидев, что врач закончил, он спросил:

- Всё? Он может идти?

- Да, - отозвался врач. – Только без резких движений.

- Спасибо, - Валерио встал и подался к двери.

Симмонс отступил, пропуская его. Вдвоём они пошли по пустому коридору, появляясь и исчезая в свете тусклых ночных ламп.

- Как рука? – спросил Симмонс, посмотрев на перевязь.

- Сломал, - ответил Валерио.

Симмонс состроил было сочувственную мину, но усмехнулся и мотнул головой.

- Даже не вырубился ни разу. Зверь!

Валерио поглядели на его руку – правая кисть Симмонса была забинтована. Он в одиночку схлестнулся в рукопашной сразу с тремя.

- Вообще это всё, - сказал Симмонс. – Было просто круто. Тебя наградят.

Валерио не ответил. Он считал шаги и, в такт им, медленно дышал, стараясь не растревожить болящую грудь – вдох, выдох.

- Но Кастро на тебя злится, - сказал Симмонс. – Готовься, завтра он тебя вызовет.

Валерио снова ничего не сказал. В молчании они прошли до маленькой одноместной палаты. Врач, изучавший кардиограмму, неприветливо оглянулся на звук шагов.

- Здесь уже никого быть не должно, - сказал он. – Вы на время смотрели? Идите домой.

- Это наш друг, - сказал Симмонс, кивая на Думма, лежащего в постели. – Можно узнать, как он?

- Тяжело, - сказал врач. – То приходит в себя, то теряет сознание. Дышать самостоятельно не может.

- Серьёзная рана? – спросил Симмонс.

- Стреляли ведь из вашего пистолета, - сказал врач. – Таких местные не делают. Вот так вот вы «работаете» – бьют вас вашим же оружием.

- Наши пистолеты бьют навылет, - возразил уязвлённый Симмонс. – У них малый калибр. Вы же подстреленных каждый день штопаете. Тут-то что?

Врач невесело усмехнулся.

- Кто-то подучил туземцев, - сказал он. – Они надпиливают пули. Крест-накрест. В теле такие пули раскрываются, и...

Он с грустью махнул в сторону Думма:

- Лёгкого у него уже нету. И всё, что рядом – тоже...

Думм вдруг открыл глаза. Врач, замолчав, тут же склонился над ним. Валерио и Симмонс аккуратно, чтобы не мешать, подошли.

- Больно? – спросил врач.

Думм кивнул и посмотрел на Валерио. Окинул взглядом пластыри на лице, руку на перевязи и голую, забинтованную грудь под расстёгнутой курткой. И слабо улыбнулся.

- Спас девушку? – спросил он едва слышно.

- Да, - ответил Валерио. – Она цела. Ребёнок тоже в порядке.

Думм улыбнулся ещё шире и, словно расслабившись, откинулся на подушку.

- А этот... ублюдок? – спросил он, с трудом выдавливая слова.

- Не разговаривай, - строго сказал врач.

Но Думм уже вновь потерял сознание. В палате стало тихо; только дыхательный аппарат размеренно шипел, качая воздух.

- Идите домой, - сказал врач уже мягче. – На вас самих живого места нет.

Он проводил посетителей до двери. В коридоре Валерио спросил у него:

- Он будет жить?

Врач пожевал губами.

- Нет, - сказал он отрывисто. – Может, протянет ещё сутки. Он это знает, я сказал ему.

Валерио помолчал секунду.

- Спасибо, - сказал он и отвернулся.

Они с Симмонсом снова зашагали по сумрачным коридорам. Эхо от их шагов разносилось далеко вперёд, гуляя по стенам.

- Я подвезу тебя до дома, - сказал Симмонс. – Только покажи, как доехать.

Валерио кивнул.

- Мне жалко Думма, - сказал Симмонс. – Я знаю, вы с ним с учебки дружите. Послушай...

Он положил руку Валерио на плечо, заставил поглядеть на себя:

- Мы все здесь как семья. Не отчаивайся. Мы тебя обязательно поддержим.

Валерио впервые улыбнулся – грустно и почти незаметно. Тяжелее всех здесь было именно Симмонсу, потерявшему троих и ответственному за всё.

- Я и не сомневался, Филипп, - ответил Валерио. – Ни разу.

***

- Ухорез! Открывай, Ухорез!

Кукольник стучался так, будто хотел высадить дверь. Хью жестом велел Прелести отойти и открыл.

- Что? – спросил он у гостя.

Кукольник был взволнован.

- На Центральный Гараж напали?

- Кто? – спросил Хью.

- Кожанщики.

- И что надо от меня?

- Тебя к телефону. Приказы.

Хью состроил ироническую усмешку.

- Сейчас буду, - ответил он.

Прелесть поспешно собрала его. Одевшись, они покинули апартаменты и направились в соседнее здание, в кабинет коменданта.

Кукольник сопровождал их; Прелесть не могла не заметить, с какой почтительностью к ней он теперь держится. И не могла не видеть, что Кукольник смотрит на Хью совсем иначе, чем раньше – с ожиданием. И надеждой. Да, все они вот смотрели на него: сперва – как на безумца, а потом – как на последнюю надежду. Безумец почему-то всегда знал, что делать, пока они, вроде бы нормальные люди, терялись и погибали. Не все, правда, меняли своё мнение так же быстро, как Кукольник.

Административное здание пустовало, как и всегда ночью, но даже те два человека, что были там, уже сумели создать атмосферу паники. Сильнее всех был напуган генерал.

- Чего так долго? – взмолился он. – Господин Серж ждёт! Как так можно?!

- Не кричите, - сказал Хью. – Я уже тут.

Он подался было к двери, но генерал неловко остановил его рукой:

- Сначала... он, - генерал кивнул на Кукольника. – Мне так сказали.

- Хорошо, - кротко согласился Хью. – Иди же.

Он сказал это Кукольнику. Тот, нахмурив брови, прошёл мимо Хью и скрылся за дверью кабинета. За ним щёлкнул замок.

- Прелесть, - сказал Хью. – Когда мы вернёмся, собери нас в дорогу. Небольшие сумки. Хорошо?

- Да, - кивнула Прелесть.

Кукольник разговаривал недолго. Он вскоре вышел и, явно нервничая, мотнул головой в сторону двери:

- Серж тебе тоже хочет что-то сказать.

Хью вошёл в кабинет. Когда он проходил мимо Кукольника, тот тихо прознёс:

- Я сказал ему, что у тебя тут полный порядок.

Хью погладил его по голове, будто собаку:

- Ты умный, Кукольник.

Дверь закрылась и за ним. Кукольник с тоской посмотрел ему вслед.

- Как думаешь, он сможет нас вытащить? – спросил он у Прелести.

Она ничего не сказала в ответ. Кукольник же не унимался.

- Вы не просто так все держитесь за этого ублюдка? – говорил он. – Значит, он что-то умеет? Слушай...

Кукольник попытался схватить Прелесть за плечи.

- Не смей. Меня. Трогать, - процедила она.

- Чего? – искренне удивился Кукольник. – Я же прощения попросил!

- Ты «прощения попросил»? – Прелесть закипела. – Послушай, ты... Если хочешь жить, если хочешь, чтоб тебе ничего не отрезали – НИКОГДА не говори со мной. Никогда не смотри на меня. И никогда – НИКОГДА – не трогай меня. Даже не стой рядом со мной. Ты понял, «куколка»?

Кукольник раздражённо отмахнулся, но конфликт раздувать не стал. Он отошёл подальше, раздосадовано бормоча:

- Сука бешеная. И что у тебя за шило в заднице? Могла бы в роскоши купаться – так нет, будто клыки между ног растут.

Он угрюмо зыркнул на Прелесть:

- Верно про вас говорят: один псих другого притягивает...

***

Хью сел в кресло коменданта и с воздушной лёгкостью, будто ни о чём не беспокоился, взял телефонную трубку.

- Да, господин Серж?

- Ну, Ухорез, слышал новости? – ехидно спросили его.

Это был тот самый толстяк, что недавно приезжал с Кукольником.

- Только кусочки, - ответил Хью. – Крепость взяли?

- А я откуда знаю? – огрызнулся Серж. – Может, и взяли. Наверняка возьмут.

- Печально, - отозвался Хью.

- Заткнись, дегенерат, - грубо ответили ему. – А теперь я хочу, чтобы ты очень внимательно слушал. Понял меня?

- Да.

- Первое: сейчас же берёшь людей и идёшь в рабочий квартал. Набери быдла – голов пятьдесят, не меньше. И всех их... короче, сделай с ними эти свои психопатские штуки. Не просто же так тебя назвали Ухорезом, да?

- То есть? – спросил Хью.

- За идиота меня не держи, - злобно сказал Серж. – Пореши всех – и страшно, чтоб мучились. Одного оставь, чтоб всё видел. Потом трупы – в фуру, а свидетеля – за руль. И пускай едет к кожанщикам. Уяснил?

- Да.

- Молодец. Второе, - Серж зашуршал бумажками. – Генералу я уже сказал, чтоб оснащал отряды. А ты...

Снова шуршание.

- Найди десятка два из тех, кому ты мозги моешь. И не отнекивайся, ты их там уже целую армию воспитал. Найди самых отмороженных. Чтоб ничего не боялись.

- Смертников, - подсказал Хью.

- Да что ты говоришь? Ну так ищи, раз такой умный. Чтоб завтра к вечеру уже было двадцать человек. Как раз конвой приедет. Понятно?

- Понятно.

- Отлично. Люблю, когда ты такой понятливый. Быдло начинай резать сейчас, и быстро! Всё, пошёл! Времени нет!

Когда Хью вышел из кабинета, Кукольник и Прелесть с жадным любопытством смотрели на него. А он был всё так же безмятежен, словно ничего и не произошло.

- Ну, Кукольник, я же говорил, что вижу будущее, - сказал Хью. – И вот оно сбывается.

***

Машина остановилась. Симмонс помог открыть дверь, и Валерио выбрался наружу.

- Сам дойдёшь? – спросил Симмонс. – Или помочь?

- Не надо, - Валерио покачал головой. – Езжай домой, Фил. Тебе и так досталось.

Они кивнули друг другу. Симмонс захлопнул дверь. И машина уехала в тёмную ночь.

Валерио открыл калитку – это казалось непривычным, он всегда перепрыгивал – и вошёл в свой двор. Проходя, коснулся рукой машины, укрытой брезентом. Поднялся на крыльцо. Отпёр дверь. Вошёл. Не разуваясь, добрался до кухни, долго и жадно пил там воду. Потом, поняв, что очень хочет есть, достал из холодильника паёк. Жуя, дошёл до спальни и прямо в ботинках лёг на заправленную кровать. Глядя в тёмный потолок, откусил от плитки.

И тут же заснул.