Однорогий Граду

Над высоким шпилем ратуши вольного города Тренбор плыло теплое марево. Дрожали солнечные зайчики на мокрых черепичных крышах. Дождливое лето снова пришло в Предгорье. Из-за кучных облаков выглядывало жаркое солнце, но от вездесущей влаги оно не спасало. Одежда все равно намокала и становилась тяжелой. Хороший урожай ждали в этом году. После трех прошедших засушливых сезонов такое лето считалось благословением.

– Не иначе, как боги наши Одер и Химдалл решили нас порадовать, – говорили тренборские гномы, и, может, так оно и было.

Как и другие города, в легендарные времена построенные людьми, Тренбор все еще носил отпечаток жизни этой исчезнувшей расы. За последние двести лет гномы поменяли в нем лишь самую малость, оставив без перестройки огромную ратушу и величественные каменные стены. Низкорослое племя крепко обставилось, и изгнать его из Тренбора было совсем непросто. От бед гномов защищали огромные стены, преодолеть которые не могли даже существа Ночного Страха – мунсдрагеры, владевшие лесами и полями Удела после заката солнца.

В городском районе, именуемом Лоточным Концом, уже третий день было неспокойно. И в обычное время эта часть города считалась небезопасной для загулявших горожан. Воровские притоны, бордели и грязные трактиры заполняли Лоточный Конец и, не смущаясь, предлагали всем желающим свои срамные услуги. Но теперь здешние места приобрели худшую славу из наивозможнейших. Да такую, что порядочные гномы только брезгливо сплевывали, стремясь побыстрее миновать злачный район. А все из-за того, что в город въехал табор адено. И расположился он в самом центре Лоточного Конца – на Площади Четырех Котов.

И вот, в день восьмой третьей недели летнего месяца Жареного Пса в трактир, что располагался в самом грязной переулке Лоточного Конца, вошел адено. На улице стоял день деньской, и все честные гномы Тренбора трудились, в поте лица зарабатывая себе на хлеб и пиво. Однако среди постоянных и случайных посетителей сего питейного места, называемого «Приют Большого Грогги», честных тружеников отродясь не водилось. Дела здесь вершились все больше темные да противозаконные, а потому на вошедшего адено внимания никто не обратил. Сам адено лишь недолго постоял на входе, ощупывая взглядом столы с пьянчугами, проститутками и ворами. Затем взгляд его остановился на непривычно долговязом сверге, что мирно спал на скамье в углу, подложив под голову свернутый кафтан. Пробуждения молодчика терпеливо ждали кувшин с пивом и жареный цыпленок, что оставлены были для него на столе некой заботливой рукой.

То был совсем молодой гном, судя по свежим знакам тушью на лице, недавно ставший «мастером». Круглое и широкое лицо его было испещрено татуировками, большая часть из которых относилась к родовым обозначениям семьи Крикфарг. Через весь лоб, к обоим вискам тянулся гербовый каменный аспид, а на щеках красовались руны «тир» и «хелза» – «удача» и «здоровье». Голова его была обрита, ибо только так юноша мог освободить место для вытатуированной вязи, что обвивала его череп, подобно венцу. Образ довершала светлая бороденка, туго сплетенная в тонкую косицу. Словом, выглядел сей недостойный лентяй крайне вызывающе, и любому приличному гному было бы зазорно позвать в гости такого прощелыгу и, тем более, представить его своим дочерям.

Лицо адено по имени Клузо было невозмутимо. Он устроился на табуретке и, вальяжно закинув ногу на ногу, окинул взглядом стол. Затем налил пива и отщипнул кусок от жареного цыпленка.

– Ойкун, – позвал он. – Просыпайся.

Его слова остались без ответа. Ойкун по-прежнему спал, изредка шмыгая носом. Сей почтенный орган видывал лучшие времена. Несмотря на молодость его обладателя, был он не раз сломан и перебит, что не прибавляло ему ни красоты, ни изящества. Вот за этот примечательный нос и ухватились длинные и жесткие пальцы Клузо. А затем крепко сжали.

– Тролддрит! – выругался гном и резко дернул головой, высвобождаясь из захвата. Затем он сел, открыл глаза и мутно уставился на нарушителя сна.

– А, это ты, Солевар, – буркнул Ойкун Крикфарг, потирая красный нос. – Мог бы просто позвать. Зачем за нос хвататься?

– Не удержался. Нос смешной, – ответил Клузо. Глаза его смеялись, тогда как вытянутое и худое лицо ничего не выражало. От альвов его племени досталось не только долголетие, но и лишенные всяких эмоций лица. Лишь глаза – человеческие и живые – говорили о том, что людское начало в роду адено было по-прежнему сильным.

Ойкун налил себе пива и жадно его выхлебал. Затем, вытерев рукавом губы и подбородок, вновь наполнил кружку и вопросительно посмотрел на адено. Клузо был его наставником и другом без малого четыре года. Боги свели их в недобром и жестоком месте – Тюремном замке города Ноккельбор. И, с тех пор, судьба молодого гнома была тесно связана с табором Солевара.

– Есть работа, – сказал Клузо. – Утром приходил посыльный. С запиской. Из Колесного Ряда. Передал просьбу. От нас хотят услуги.

– Что за «услуга», сурио? – спросил Ойкун. Он увлеченно поедал тощего жаренного цыпленка и, казалось, был увлечен едой куда больше, чем словами Солевара.

Клузо подозрительно посмотрел на вялое толковище между торговцами дурманом, что назревало у барной стойки. Затем тихо произнес:

– Мне не сказали. Тебе разъяснят на месте. Иди в Колесный Ряд. К дому Заггеркнод. Проберись на второй этаж. Никто не должен тебя видеть. Там встретишь того, кто звал.

– А почему я? – уныло спросил Ойкун. – Троллдрит, у меня полно своих дел…

– Хорошо, – сказал Клузо. – Отдыхай. Услугой займется Рино. И он же получит сотню марок. От меня. Если клиент будет доволен.

– Ладно, сурио, – Ойкун вздохнул и положил недоеденного цыпленка на тарелку. Затем одним залпом допил пиво и громко высморкался в большой драный платок. – Не надо Рино. Рино только напортачит. Я буду в Колесном Ряду сегодня же вечером. И… расплатись за меня!

***

Пожалуй, лишь мудрые боги свергов знали, кто и почему назвал эту улицу Колесным Рядом. Жили здесь сверги, что побогаче да прижимистее. Оттого и черепица на домах была яркого красного цвета, да и сами трехэтажные постройки выглядели нарядными и ухоженными. Однако все эти красоты мало интересовали Ойкуна – в этом районе он бывал и раньше. В основном, ночью, ибо род занятий молодого Крикфарга относился к числу тех, о которых так любит поговорить в своем знаменитом подвале тренборский пыточных дел мастер Окдрун Сваккирс, известный под прозвищем «Корчеватель». Интересовала же Крикфарга огромная усадьба, что высилась прямо перед ним, а задним фасадом своим примыкала к крепостным стенам.

Ойкун догрыз яблоко и выбросил огрызок в канаву. Плеснуло и завоняло дерьмом. Сточные системы Тренбора оставляли желать лучшего еще двести лет назад, когда гномы только вселились в брошенный людьми город. Население города росло и росло, однако стены сдерживали и душили его. Местные любили попугать друг друга разговорами о том, что когда-нибудь крепостная защита обрушится под давлением новых домов, и тогда не будет преград, которые спасут гномов Тренбора от Ночного Страха. Впрочем, Ойкуна это не касалось. Через месяц табор Солевара, состоящий из пятнадцати огромных, окованных шипами и дугами из красного железа, фургонов, двинет дальше. В древний Канверлод, на Большую Ярмарку.

В последнее время дела у Ойкуна шли из рук вон плохо, а потому и кафтан его изрядно протерся, и сквозь худые панталоны просвечивали колени. Лишь алые сапоги – залихватски начищенные, сверкающие на солнце – говорили о том, что иногда и у их владельца водились деньжата. В таборе адено Ойкун всегда мог найти пищу и ночлег, но деньги… Деньги доставались лишь тем, кто охотился на них сам. И то таинственное дело, на которое послал его Клузо Солевар, сулило неплохие барыши.

Ойкун подошел к высокой железной ограде, окружавшей поместье Заггеркнод. Да, перелезть через нее было можно, однако Крикфарг был готов побиться об заклад, что расстояние между забором и огромным домом пробежать незаметно не получится. Такие дома превосходно охраняются от таких проходимцев, как Ойкун. Молодой сверг погрузился в раздумья.

– Эй, ты кто? – раздался вдруг детский голос. – Как тебя зовут?

«Кажется, боги решили мне помочь» – тихо проговорил Ойкун и вежливо поклонился. Перед ним, сразу за оградой, стоял маленький урук – совсем ребенок. Пройдут годы, прежде чем, из этого крепко сбитого мальчишки вырастит огромный звероподобный воин с надпиленными клыками, раскосыми глазами и могучим телом. А пока Ойкун видел перед собой обычного мальчика-урука – любопытного и добродушного.

Впрочем, не очень обычного… На толстой шее ребенка опытный глаз Крикфарга сразу углядел золотое ожерелье, а на поясе уручонка – отделанные драгоценными камнями ножны. В мясистом ухе юного урука сверкнула серьга с вправленным в нее карбункулом, что окончательно утвердила гнома в своем мнении – уручонок был сыном богатого урука.

– Позволь представиться, юный господин, – учтиво произнес Ойкун на языке уруков. – Меня зовут мастер Ойкун Крикфарг, и я целиком к твоим услугам. Разреши узнать, как мне обращаться к тебе?

Урук подбоченился и, стараясь, чтобы голос его звучал сурово, смешно пробасил:

– Я – Барзог, сын кхана Граду. Мы с отцом и его воинами гостим в этом доме, потому что нас все боятся. Когда я вырасту, то стану великим кханом и захвачу все ваши города.

– Буду с нетерпением ждать твоего совершеннолетия, юный кханиар, – сказал Ойкун, – Чтобы предложить тебе свои услуги. Ибо я много слышал о твоем великом отце и пришел сюда, в этот поздний час, чтобы преподнести ему подарок от членов моей семьи.

Барзог так раздулся от гордости, что, казалось, готов был лопнуть. Стараясь не упустить момент, Ойкун принялся и дальше расписывать доблести Граду и подвиги, которые еще предстоит совершить его не менее великому сыну. К слову, Крикфаргу приходилось слышать о Граду. То был один из многих вождей уруков, что бесстыдно торговали жизнями и силой своих воинов от Ноккельбора на Востоке до Оденброка на дальнем Западе. Свирепые и полудикие племена уруков жили и воевали друг с другом далеко на юге, среди Каменных Холмов, и появлялись в этой части Удела лишь тогда, когда богатые гномьи города нанимали их для охраны или набегов на соседей. С приходом в мир нечисти, прозываемой народами Удела «Ночным Страхом», тридцать лет тому назад, многое изменилось. Однако уруки по-прежнему ценились как жестокие и беспощадные воины, готовые за плату объявить войну кому угодно.

… – И кажется мне, – сказал Ойкун. – Что твоему отцу было бы приятно, если бы я навестил его неожиданно, без предупреждения. Прошу тебя, юный Барзог, помочь мне в этом деле. А за это я найду для тебя небольшой подарок.

Барзог недоверчиво посмотрел на Ойкуна. Тогда гном снял с руки браслет и протянул его сквозь решетку.

– Не знаю… Папа не разрешает принимать подарки от незнакомых, – протянул Барзог, однако от Ойкуна не ускользнул жадный блеск в раскосых глазах ребенка.

– Мой господин, – придав своему голосу всю возможную сладость, воскликнул Крикфарг. – Этот браслет стоит дороже золота, что украшает твою шею, и карбункула, что я вижу в твоем ухе. Его сделали лучшие мастера нашего народа из красного железа. Поверь мне: такое ты вряд ли где-нибудь еще увидишь.

Сказано – сделано… Спустя недолгое время Ойкун очутился в усадьбе Заггеркнод, проследовав за сыном кхана Граду. Довольный уручонок вертел в неуклюжих пальцах браслет из красного железа, а Крикфарг недовольно размышлял о том, что пока порученное дело обходится ему довольно дорого. И лишь предчувствие отличной наживы вселяло в юношу уверенность.

На улице стемнело. С другого конца дома доносились громкие смех и голоса пирующих хозяев, тогда как в этой части усадьбы было тихо. Ойкун пробрался по коридору следом за коренастой фигуркой уручонка, готовясь в любой момент спрятать за портьерами или нырнуть в пустующие комнаты. Однако им удалось добраться до большой лестницы без приключений. Лишь один раз мимо проскользнула хорошенькая молоденькая служанка. Однако запыхавшаяся от бега гномиха не заметила притаившиеся тени. Что и говорить – Ойкуну не впервой было без приглашения забираться в чужие дома.

– Тебе сюда, – пробурчал Барзог. Он указал на лестницу и прошептал. – Как поднимешься, ступай налево, до первой двери. Тебе ждут.

Прежде чем, удивленный Ойкун успел что-либо спросить, уручонок скрылся. Крикфарг недоуменно пожал плечами – раз ждут, надо идти. Затем он поднялся по лестнице, сделал несколько шагов по освещенному свечами коридору и оказался перед крепкой дверью. Внезапно гном ощутил неясное, еле осязаемое чувство, что зародилось в коленях и стремительно растеклось по телу. Так бывало с ним лишь за городскими стенами, по ночам, когда живое пряталось, а наружу, из-под земли выползал Ночной Страх. Нечто странное ждало его за этой дверью, и Крикфарг это чувствовал. Он задумчиво погладил свою бороденку, будто бы это способствовало возбуждению мудрости. Затем Ойкун приник ухом к двери, ибо опыт его подсказывал, что предосторожность никогда не помешает. Особенно, ночью и в чужом богатом доме. За дверью было тихо. Ойкун снова пожал плечами, шмыгнул и вошел в комнату.

Дверь скрипнула, и Ойкун оказался в небольшом зале. Здесь царил мрак. Лишь сквозь узорчатые окна снаружи проникали сполохи факелов, освещавших ночные улицы Тренбора.

– Проходи, – услышал Ойкун чей-то шепот. – Я ждал тебя.

Ойкун сделал несколько осторожных шагов, пытаясь рассмотреть хозяина. Сначала он ничего не увидел, однако, когда глаза его привыкли к темноте, перед ним предстала огромная туша, восседающая в кресле. Тогда Ойкун Крикфарг поклонился, прикинув, что в подобных и неопределенных ситуациях лучше быть нарочито вежливым, нежели неучтивым.

– Располагайся, – вновь раздался шепот. – Это я послал за тобой.

Ойкун кивнул и опустился на скамью. Затем произнес:

– Приветствую тебя, кхан Граду. Врать не буду – попасть в твои покои незаметно было непросто.

Туша в темноте качнулась. До Ойкуна донесся еле слышный смешок:

– Тебе рассказал обо мне Барзог?

– Да, господин, – также тихо ответил Ойкун.

– Я велел ему встретить тебя и проводить. Он ничего не клянчил?

– Нет, господин, у кханиара отличные манеры, – сказал Ойкун, поморщившись. Маленький жадина провел его – оказывается, Граду послал сына встретить вечернего гостя.

Про себя он подивился тому, каким вежливым был кхан Граду. Ему доводилось общаться с уруками, и он готов был поклясться, что единственным проявлением учтивости, с которым была знакома эта свирепая и воинственная раса, было неуклюжее похлопывание по плечу. Когда-то давно, в тюрьме от одного из таких «приветствий» ему пришлось неделю проваляться с вывихом руки.

– А теперь к делу, – прошептал кхан Граду.

Крикфарг молчал, тревожно наблюдая, как поднимается со своего трона урук. Рука молодого гнома еле заметно потянулась к ножнам, в которых прятался до поры до времени длинный и чуть изогнутый кинжал. Граду подошел к окну и наклонился так, чтобы тусклые свет обрисовал его голову.

Ойкун обомлел.

– Кханум Кханам, – прошептал он. – Великий Кхан уруков. Троллдрит, я думал, что это сказки…

Урук кивнул. Он был огромен – даже для своего могучего племени. Но не это поразило Ойкуна, а самый настоящий рог, который рос прямо изо лба кхана Граду.

– Ты знаешь наши легенды, – услышал Ойкун. – Славно. Значит, слышал, что раз в тысячу лет в мир приходит Великий Кхан с рогом во лбу. Лишь он способен собрать племена уруков в единую Орду и повести в Великий Поход.

Пораженному Ойкуну только и оставалось, что изумленно взирать на рог. Легенды об однорогом уруке, что объединит племена, ему слышать доводилось, однако он считал их выдумками. Еще был – кто бы мог поверить в то, что у урука может вырасти рог?

– Скажи, господин, а зачем тебе потребовался я? – спросил Ойкун, придя в себя.

Кхан Граду вернулся на свое место.

– Ты ведь ощутил странное, когда вошел в дом? Я слышал, что ты чувствуешь близость Ночного Страха…

И, в тот же миг, Ойкун почувствовал, как внутри него разгорается жар. Никогда доселе в городах, надежно укрытых позабытыми заклятиями древних, Крикфарг не сталкивался с нечистью. А теперь тварь была здесь…

Урук молчал, а вместо него заговорили яркие образы, что ярко и живо всколыхнулись в голове Ойкуна. Внутреннее зрение услужливо показало ему распростертые и распотрошенные тела уруков – мужей и жен. И других уруков оно тоже показало – тех, кто добивал раненых. Вот один из воинов взял в руки совсем еще крохотного уручонка, вырвав из объятий мертвой матери, и, смеясь, что-то прокричал товарищам. В следующий миг Ойкун увидел, как враги сбрасывают вопящего маленького Граду в колодец. Удар и тишина, наполненная страхом и болью. И полупрозрачное змеевидное тело, что кружило вокруг полумертвого ребенка-урука, а затем вползло ему в ухо.

И в этот миг Ойкун понял, что сидевший перед ним урук спит. Только сейчас он разглядел, что глаза кхана закрыты, и уразумел, что слова, которые он слышал, произносились не вслух, но звучали в его голове. Нечто управляло спящим Граду так, как ему хотелось.

– Троллдрит, это не рог…, – изумленно произнес гном. – Мунсдрагер в теле урука. Ты – в теле урука и владеешь им.

Урук кивнул, и, в такт кивку, качнулся уродливый рог.

– Только по ночам. Я зову себя Ночным Граду. О тебе, Ойкун Крикфарг, я услышал от одного ростовщика из Скриддерна. Пару лет назад он видел, как юноша-гном, живущий в таборе адено, вышел за городские ворота среди ночи, и Ночной Страх не тронул его.

– Что ты хочешь от меня? – повторил вопрос Ойкун. Внешне он был спокоен, однако внутри его одновременно терзали любопытство и тревога.

– Сейчас Дневной Граду спит, поэтому я откроюсь тебе, – прошептал голос Ночного Граду. – Время мое пришло. Я хочу покинуть это тело. И только ты, слышащий меня, можешь разделить нас.

Ойкун хмыкнул.

– И как я сделаю это, мунсдрагер? – удивленно спросил он. – Троллдрит, дай мне подсказку!

Ночной Граду помолчал, чтобы затем ответить:

– Я никогда не жил с теплыми существами так долго. Раньше я умел уходить от них сам, когда пожелаю. Но я жил в Граду слишком много лет и сросся с ним…. Ты должен знать главное: завтра в этом доме соберутся кханы, чтобы признать Граду Кханур Кханам, и завтра же ты должен будешь отделить меня от тела этого урука и вынести за стены Тренбора.

– Троллдрит, – выругался Ойкун. – Но почему завтра? Я не успею ничего придумать.

Гнома перебил тихий голос этого странного и нелепого существа.

– Граду должен был умереть тогда, в колодце. Я дал ему жизнь и славу, и я отберу их у него завтра. При всех кханах Каменных Холмов. Если Граду потеряет рог, то за жизнь его никто не сможет дать и ломаного гроша. Уруки верят, что рог Кханум Кханам невозможно срубить или отрезать. И они отомстят любому, кто их одурачит… Думай, Ойкун Крикфарг, думай, и я награжу тебя.

***

«Все просто» – снова пронеслись в голове Ойкуна слова Ночного Граду. – «Если к полуночи я не покину урука, моим доверенным приказано убить тебя той же ночью. Но если ты выполнишь все, о чем я сказал, то получишь шестьсот марок. Выбирай сам, ибо у меня нет больше слов для тебя». Гном нахмурился и улыбнулся одновременно, ибо любил деньги, но на дух не переносил угрозы. «Все просто», как же… Крикфарг «выбирал» всю ночь, перебирая в памяти известные ему способы убиения и пленения тварей Ночного Страха, но ничего похожего вспомнить он не смог. Когда-то давно, в Ноккельборе ему доводилось охотиться на мунсдрагеров, однако отрезать рога у уруков да еще на глазах у вооруженных до зубов стражников… О, да! Как же тоскливо, что даже в наших головах нет ясности мысли, подобно тому, как нет связности событий и вовне.

Ойкун лежал на скамье в одном из тайных подвалов усадьбы Заггеркнод, глазел на каменный потолок и размышлял о своем невеселом положении. Ночной Граду умудрился заранее отправить приказ двум своим воинам, дабы те взяли Ойкуна под стражу, лишь только он покинет покои кхана, и заперли его в подсобке. Что те и сделали, на всякий случай, отобрав у гнома нож и его любимые сапоги. Похоже, уруки чувствовали себя в доме купца Заггеркнода полными хозяевами.

Дар чувствовать Ночной Страх позволял Ойкуну Крикфаргу относиться к себе с большим пиететом. И как он мог охладеть к своей персоне, кабы был в Уделе кто-либо еще, что мог позволить себе роскошь разгуливать по ночам вне стен и укреплений? За воротами больших и малых гномьих городов – там, где царила ночная смерть, ему ничто не угрожало. Тьма обступала его со всех сторон, шепча тысячами неразборчивых голосов, скрежеща и пощелкивая. Но причинить вред не могла. Такой вот он был – мастер Ойкун Крикфарг, гном с темным прошлым и туманным будущим. Без семьи, без положения, да еще с такой репутацией, что ни одна, даже самая дурная и низкая семья, никогда не выдала бы за него свою дочь. Впрочем, горевать о своих малых шансах пристроиться у молодого Крикфарга времени не было. О его делах и делишках могли бы многое поведать адено, если бы вдруг захотели искупить свои грехи да выложить все, что накопилось на их долгом веку. Но они того не делали.

Однако теперь, похоже, умение Ойкуна ощущать и ладить с существами Ночного Страха сыграло с ним злую шутку. Мунсдрагер, что овладел могущественным кханом уруков, похоже, заставлял Крикфарга плясать под свою дудку.

В тягостные думы Ойкуна вдруг грубо вторгся громкий рев, раздавшийся снаружи. Лязгнул замок, вслед за тем, дверь распахнулась, и в подвал влетела огромная туша. То был Граду – в его дневном воплощении, которое гном тут же окрестил «Дневным Граду». При свете дня кхан уруков со своим нелепым рогом выглядел куда более впечатляюще, чем в темноте.

– Ты! – взревел Дневной Граду. Его раскосые глаза были выпучены и налиты кровью. В могучей руке была зажата огромная секира.

Ойкун привстал со скамьи и неловко поклонился кхану.

– К твоим услугам, великий кхан, – произнес гном на языке уруков. И поспешно добавил. – Для меня великая честь предстать перед тобой.

– Заткнись! – заорал урук. И проревел сопровождавшим его воинам. – Все вон! Оставьте нас ним наедине, сукины дети!

Затем он вновь обернулся к Ойкуну.

– О чем ты говорил с Ночным Граду, вор? – глухо вопросил Дневной Граду. Крикфарг, отличавшийся крайне высоким для обычного гнома ростом, вряд ли дотянулся бы до груди урука, даже если встал на цыпочки. – Что он задумал? Говори, если не хочешь, чтобы я убил тебя прямо здесь!

Ойкун сел на скамью и зевнул. Жизненный опыт подсказывал ему, что в подобных случаях зевок – лучший способ скрыть страх.

– Жаль, что ты не помнишь, кхан, – ответил Ойкун. – Ночью ты просил меня достать лучший дурман, который только можно найти в Тренборе. Я обещал, что выполню твою просьбу сегодня же. И сделал бы это, кабы твои воины не заперли меня здесь.

Бывшие доселе красными, яростные глаза урука стали и вовсе черными.

– Ты лжешь кхану, недомерок, – прорычал он. Ойкун отвел глаза к полу. – Я чую, как ты смердишь, словно пес. Что ж, ты сам выбрал свой конец…

С этими словами он занес секиру. Наш герой слишком хорошо знал уручье племя, чтобы трезво оценить свои небольшие шансы выйти живым из подвала усадьбы Заггекнод. А потому он решил довериться интуиции и, не колеблясь, признался:

– Рог хочет покинуть тебя, кхан. И сделает он это нынешним вечером.

Урук застыл, словно каменное изваяние – из тех, что еще встречаются в древних и заброшенных святилищах вдоль Северного моря. И тогда Ойкун понял, что Дневной Граду и сам догадывался о желаниях своего ночного хозяина.

– Я знал, что этот день придет, – произнес Дневной Граду, понурив уродливую голову. – Я знал. Всю жизнь этот рог помогал мне. Он учил говорить. Он учил писать. Он учил убивать. Учил быть кханом. Теперь этот рог предает меня – тогда, когда мой народ выбирает меня Кханум Кханам… Но зачем ему нужен был ты?

– После того, как некто, кого я не знаю, нападет на тебя во время церемонии, я должен буду вынести твой отрубленный рог за стену и бросить в реку, – ответил Ойкун, рассудив про себя, что полуправда – не совсем ложь, и вполне достойна того, чтобы ею пользовались умные мужи. О том, что именно он должен был стать тем, кто срубит рог на глазах присутствующих гостей, наш герой решил умолчать.

В ярости Дневной Граду схватил табурет и разбил его о стену. Затем он сказал следующее, и в голосе его сквозила лютая злоба.

– Благодари своих богов, что я слышал о тебе, Крикфарг. Шаманы из Трибы говорили, что Ночной Страх не трогает тебя. А еще – что ты можешь общаться с тварями, да только я в эти россказни не верил. Но теперь – верю…

Дневной Граду замолчал, и Ойкун увидел, как кхан погрузился в раздумья. Видывал Крикфарг в иные годы, как уруки сражаются, как гибнут, как молятся и даже предаются плотским утехам. Однако же думающего урука он увидел впервые, что несказанно его удивило. И даже встревожило, ибо гном понял, что в данный миг кхан решает его судьбу. Жизнь Ойкуна Крикфарга держалась на таком волоске, что любое дуновение ветерка могло запросто оборвать его.

– Пожалуй, я не убью тебя прямо сейчас, – наконец, прорычал Дневной Граду. – Ночной Граду спит и не слышит меня. Поэтому ты, оборванец, поможешь мне сохранить свой рог. Будешь сидеть на пиру и следить за мной. Если почуешь что-то, скажешь моим воинам.

Облегченно вздохнув, Ойкун вежливо поклонился, отметив про себя, что за последние несколько часов делал это слишком часто.

– Я помогу тебе с великой радостью, великий кхан, но тот, с кем я беседовал этой ночью, обещал убить меня, если все останется, как было.

Урук захохотал, и, поверьте, вы не хотели бы слышать, как он это делал. Наш герой непроизвольно попятился, когда над ним нависла огромная туша Дневного Граду.

– Ты боишься не того Граду. Завтра ты будешь наблюдать и, как только почуешь своим хваленым чутьем что-нибудь, угрожающее мне, подашь сигнал.

Ойкун пожал плечами.

– Я сделаю все, что ты прикажешь, – сказал он, стараясь не встречаться со злобными глазами урука. – Вот только, как говаривал один мой знакомый поэт, «можете ли вы доверять мне в полной мере, коли моя верность голодна»…

Граду непонимающе уставился на юношу. Ойкун вздохнул и потер указательный палец руки о большой.

– Сколько? – недовольно спросил Граду.

– Четыреста марок, – сказал Крикфарг.

– Дам двести. И то – много… А будешь торговаться – зарублю, – пробурчал Граду и повернулся, чтобы уйти.

– Троллдрит, а как же клятва Братьями Урз? – спросил Ойкун, разбиравшийся в нехитрых делах чести уручьего племени. – Поклянись, что заплатишь и отпустишь!

Дневной Граду нахмурился и произнес, подняв кверху здоровенную лапу.

– Клянусь Грогг-урзом и всеми иными богами народа Урукан, что выдам тебе деньги, коли поможешь сохранить мой рог, а потом отпущу.

Затем он недобро ухмыльнулся и удалился, громыхнув дверью. Ойкун вновь остался наедине с собой. Впрочем, вскоре ему принесли еду и пива, отчего настроение у гнома просветлело. Как известно, благодаря изысканиям ученых и опыту достойнейших мужей, в выпивке скрыт рецепт от всех душевных недугов.

***

На пир в честь избрания Кханум Кханам гости приезжали заранее, а список приглашенных был столь обширен, что прибывшие вытянулись в нескончаемую очередь. Спустя годы жители Тренбора частенько говаривали, что если заканчивалась она у входа в усадьбу Заггеркнод, то начиналась в лиге оттуда – едва ли не у самих ворот. Впрочем, были шутники, что видели начало очереди рядом с веселым домом «Щечки и губки». Да-да, это тот, в котором ночь с самой дешевой прелестницей стоит не меньше двадцати марок, при том, что в соседнем «Сахарные ягодки» вы можете провести время с лучшей потаскухой всего за пять.

Большой зал усадьбы был заполнен гномами и уруками так, что яблоку некуда было упасть, буде кто посмел бросить оное в такую богато одетую толпу. На чествования великого кхана Граду собрались сливки того киселя, что называлось «высшим обществом Тренбора» – бургомистр, главы городских гильдий и купечества. Подобно огромным горам, возвышались то тут, то там могучие тела уруков – кханов из Каменных Холмов и их приближенных, прибывших выразить покорность Граду. Столы были заставлены обильными угощениями, а приглашенные виночерпии беспрестанно носились между гостями, подливая пиво и редкое в здешних местах вино. В зале было торжественно и шумно, будто рой пчел, облепивший соты, обсуждал свою новую королеву.

Ойкун Крикфарг стоял в самой дальней части зала у стола для самых низких гостей. По обе стороны от него возвышались два стражника, которым Дневной Граду строго-настрого приказал следить за гномом. Однако проще приказать медведю отказаться от меда, чем заставить уруков быть зоркими, если рядом – еда и выпивка. Пока охранники пили и жрали, Ойкун с задумчивым видом рассматривал входящих в зал гостей. Положение его было весьма шатким: не услужив Дневному Граду, он мог рассчитывать на долгую и мучительную смерть, тогда как, выполнив обещанное кхану, та же участь ждала его по приказу Ночного Граду. Не нужно было уметь читать мысли, чтобы понять по лицу нашего героя – мысли о побеге все чаще приходили ему в голову. И, когда Ойкун решился и осторожно покосился на своих обжористых сторожей, произошло событие, которое внесло еще большую неразбериху в мысли гнома. В зал, в окружении вооруженной до зубов свиты из лучших воинов, вошел сам Дневной Граду.

Толпа взорвалась ликующими воплями. Хрипло ревели знатные уруки, преданно и с надеждой глядя на Вождя, что должен был объединить многочисленные племена и повести их к победам. Радостно кричали молодые тренборские купцы, заключившие с будущим Великим Кханом договор о дешевой скупке военной добычи, коей ожидалось так много, что уже сейчас глаза гномов горели от жадности. Кряхтел и хитро улыбался старенький бургомистр Стродди Заггеркнод, который только вчера смог договориться с Граду о том, что Тренбор станет островком мира и спокойствия в грядущей войне Орды с союзом гномьих городов. Его сын и владелец усадьбы Карби Заггеркнод тоже выглядел довольным: завтра гостящие у него уруки должны будут покинуть его дом, и череда бесчинств и оргий, что устраивали кханы, должна была, наконец, прекратиться. Словом, все приветствовали великого кхана Граду и, со смесью ужаса и восторга, смотрели на его темный рог, не предполагая, что видят перед собой мунсдрагера – порождение Ночного Страха. Лишь Ойкун не был рад; он уныло вздохнул, украдкой поглядев на двери. Что и говорить, о побеге можно было не мечтать, ибо толпа была такой плотной, что и плоское тело, если бы существовало, не смогло бы протиснуться к выходу. Никогда доселе не принимал столько гостей в своем доме Карби Заггеркнод.

Тем временем, Дневной Граду, гордо посмотрев на толпу, уселся на заранее собранном для него троне. Все стихло и замерло. Граду насупился, тряхнул головой и принялся распевать гимн Бога Копья – древнюю и кровавую песню уруков. После первых священных слов, все находившиеся в зале уруки принялись подпевать своему новому Кханум Кханам. Хриплые и злые голоса десятков кханов и их воинов слились воедино, и жестокая, но красивая песня захватила их в едином порыве. Да, уруки были счастливы, ибо к их народу пришел однорогий вождь Граду, а значит – впереди ждала Большая Война.

Через широкие и богато украшенные окна усадьбы в зал пробивались яркие закатные лучи. Солнце садилось за дальние горы Дерубагт, а на ее место приходила ночная мгла, постепенно поглощая Предгорье. Песня Бога Копья закончилась. Уруки смолкли. И тогда глашатай возвестил о начале Часа Даров, ради которого и были призваны гости в поместье Заггеркнод. Один за одним покидали свое место гномы и уруки, чтобы покорно выстроиться в очередь. Один за одним подходили они к трону Дневного Граду, кланялись в пояс новому Кханум Кханам и преподносили ему в дар драгоценности, меха и богатое оружие. Все это складывалось у ног Граду, и лишь кханы, что признали власть нового верховного вождя, свои дары в виде широких золотых колец и браслетов надевали прямо на рог своего владетеля. Сие требовал исконный обычай, ибо так проверяли предки нынешних уруков подлинность рога. Только истинный Кхану Кханам смог бы выдержать многопудовую тяжесть украшений, что отягощали его рог.

«Он спит, троллдрит» – подумал Ойкун, глядя на рог. – «Пока спит. Но как только проснется и обнаружит, что ничего не изменилось, за мной начнется охота. Ныне же ночью мне придется бежать из Тренбора, троллдрит». Он грустно вздохнул – если бы у него было в распоряжении хотя бы несколько дней. Тогда бы он придумал, как достать этот проклятый рог, при этом уцелев, и вынести его из города. Но времени у него было слишком мало, и, даже будь в его распоряжении лучшая сталь Удела, он не смог бы рассечь зачарованное тело мунсдрагера. Эх, если бы у него был тот нож из красного железа, что он потерял когда-то! Лишь красное железо могло поразить неживую и немертвую плоть Ночного Страха, подобно тому, как горячая утварь плавит кусок масла. Только оно могло отделить рог от Граду. Однако ничего из красного железа у Ойкуна не было. Разве что, браслет, да и тот достался жадному сыну кхана…

И тогда его осенило.

– Мне нужно поговорить с великим кханом, – сказал Ойкун Крикфарг чавкающим стражникам. – Отведите меня к нему, троллдрит.

Уруки нехотя оторвались от еды. С куда большим удовольствием они размозжили бы недомерку голову и продолжили перекусывать, однако приказ Граду был жесток и непреклонен: вести Ойкуна к кхану по первому же его требованию. А потому пришлось им пробивать дорогу сквозь толпу тычками и ударами здоровенных кулачищ. Сам же Крикфарг пробирался следом, и сторонний и внимательный наблюдатель мог бы заметить хитрый блеск в его глазах. Гном что-то задумал, хотя и не испытывал полнейшей уверенности в своем замысле.

– Опасность миновала, великий кхан, – сказал Ойкун, подойдя к трону почти вплотную. Воины-уруки мигом окружили его, оттеснив от кхана, а сам Граду хмуро посмотрел на него сверху. Крикфарг поежился – помимо того, что спереди на него сурово взирал урук, сзади его спину прожигал взглядом купец-гном, недовольный тем, что его место в общей очереди вдруг занял какой-то прохиндей. – Никто не пришел за твоим сокровищем. Темнеет. Ночной Граду просыпается, и тот, кто хотел избавить тебя от него, уже не сможет ничего сделать.

– И ты отвлек меня ради этого? – грозно спросил Дневной Граду. Браслеты и кольца, что украшали теперь его рог, тихо зазвенели.

– Кхан, я больше тебе не нужен, – ответил Ойкун громко, чтобы слышали окружавшие их уруки. – Я готов забрать свою награду сейчас и уйти. До Часа Волка осталось совсем недолго… Я выполнил мою часть договора. Выполни теперь ты свою.

– И, верно – темнеет, – странным голосом произнес Дневной Граду. Его разум постепенно засыпал, тогда как, мунсдрагер, что жил в уручьем теле, так же медленно пробуждался, застилая сознание кхана. Времени у Ойкуна оставалось совсем немного. Уруки, что окружали его, недовольно переглянулись. Им не понравилось, что сверг-воришка требует от великого кхана что-то в тот день, когда все, напротив, должны были отдавать ему почести и золото. И уж, конечно, привел их в изумление ответный ход кхана, который швырнул под ноги Ойкуну туго набитый кошель.

– Даргу, Сугдо, идите с ним, – приказал Дневной Граду. А затем тихо, чтобы слышали его слова только ближние, добавил. – Выведите за ворота и… сделайте с ним все, что хотите.

– Как же твоя клятва, кхан? – сквозь зубы спросил Ойкун. – Ты обещал наградить и отпустить меня.

– Я отдал тебе деньги и отпускаю за ворота, – величаво ответил Граду. – Своей клятве я не изменил. Кто-нибудь слышал слово «убить»? Мои воины поступят так, как велят им их сердца.

Уруки громко засмеялись. Гномы, что стояли позади, удивленно зашептались. Никто из них не знал языка уруков, а если бы и знали, то вряд ли заступились за Ойкуна. Цена дружбы с великим кханом была высока, тогда как мера жизни проходимца – несущественна и ничтожна.

– Прочь, – махнул лапой Дневной Граду. И стражники повели Ойкуна к малозаметному входу, что находился в противоположной стороне от основного, через который все шли и шли гости на поклон к Кханум Кханам.

Между тем, разукрашенное татуировками лицо Ойкуна было спокойным. Он молча шел впереди, лишь изредка оглядываясь по сторонам, будто бы искал кого-то. Судьба его, казалось, была предрешена, и жить ему оставалось ровно столько, сколько потребовалось для того, чтобы покинуть усадьбу Заггеркнод. Но когда Крикфарг в сопровождении уруков подошел к выходу, навстречу ему попался не кто иной, как Борзаг – малолетний сын великого кхана Граду. Юный кханиар обгладывал жаренную свиную голень и лениво разглядывал огромную процессию гостей.

– Приветствую тебя, Борзаг, – проговорил Ойкун, останавливаясь. Один из уруков, что вел его, грубо толкнул юношу в спину – иди, мол. Однако Борзаг был настроен поболтать.

– Куда вы его ведете, Даргу и Сугдо? – спросил он у воинов.

– Твой отец приказал вывести его из дома, – нехотя ответил один из уруков и сделал знак своему напарнику. Они остановились.

Кханиар Борзаг хихикнул.

– Они тебя убьют, гном, – сказал он, вцепляясь зубами в мясо. – Тебе страшно?

Ойкун пожал плечами и произнес:

– Нет, мой юный господин. Мне доводилось умирать и раньше.

– Разве так бывает? – удивился уручонок. – Все умирают один раз. Неужто ты такой храбрый?

– Кое-чего я боюсь, – озабоченным голосом ответил Ойкун. – Единственное, что пугает меня в мой последний час – это твоя судьба, Борзаг. Троллдрит, ты совершаешь большую ошибку!

– Почему? Что я делаю не то? – открыл в изумлении рот кханиар. Раскосые глаза его округлились, что выглядело смешно и нелепо одновременно.

– Пока ты сидишь здесь и бездельничаешь, – ответил Ойкун. – Сыновья других кханов стоят в очереди, чтобы выразить почтение твоему отцу. Тебя нет среди тех, кто нанизывает драгоценности на его рог. И, кто знает, будешь ли ты среди тех, кто получит от него отряд воинов, когда Орда двинется в Великий Поход.

– Не слушай этого пройдоху, кханиар Борзаг, – прорычал один из стражников. – Он лжет. Отец любит тебя, и мы всегда будем служить его сыну.

– Вот видишь, – печально сказал Ойкун. – Уже сейчас твои будущие воины лгут тебе. Они оправдываются, хотя в душе предали своего будущего кхана.

– Я все исправлю, – закричал Борзаг и соскочил с табуретки. – Я сейчас же пойду и повешу на рог отца свое любимое украшение!

Ойкун покровительственно улыбнулся.

– Топай, недомерок, – снова толкнул его в спину стражник. – За то, что ты испортил настроение кханиару, умрешь не сразу.

Ойкун поплелся дальше, а кханиар Борзаг вприпрыжку побежал к отцу, расталкивая толпу. Ему не терпелось поскорее надеть на рог отца свой дар.

Когда Ойкуна Крикфарга вывели на улицу, над городом сгустилась ночь. Из стоков несло вонючей сыростью, но озорной ночной ветерок отгонял ее прочь. Уруки, что шествовали вслед за Ойкуном, недовольно сопели: в усадьбе скоро должен был начаться пир, и, судя по приготовлениям, празднество такого размаха им предстояло увидеть еще нескоро. Поэтому, лишь только троица миновала тайную калитку, что скрывалась в дальнем углу ограды, один из уруков буркнул:

– Сугдо, давай убьем его здесь!

Здоровенный воин, к которому обратился его побратим, клацнул зубами, оглянулся по сторонам и ответил:

– Давай, Даргу. Жрать охота. Если не поторопимся, проклятые гномы все сожрут и выпьют.

Ойкун окинул глазами улицу. На стенах домов ярко горели факелы, однако вокруг было пусто. Свет в домах гномов давно потух, и честные тренборские горожане видели третий сон. Помочь Крикфаргу было некому.

– Господа, – обратился Ойкун к стражникам. – Отчего бы нам не заключить договор? Я готов отдать вам половину тех марок, что выдал мне ваш кхан. Вы отпустите меня, а кхану скажете, что расправились с несчастным Крикфаргом, выкинув его останки со стен на прокорм ночным тварям.

Уруки засмеялись.

– Нашел дураков, – прорычал урук, что звался Даргу. – Кто нам поверит, если мы не принесем кхану твою голову? А вот если мы сделаем все, как надо, то Великий Граду отдаст твой кошелек нам. Как думаешь, Сугдо?

– Думаю, что твоя мамаша родила тебя от альва, мудрый Даргу, – заявил Сугдо. – Давай кончать маломерка!

Уруки резво оттащили гнома в тень стены. Сугдо зашел сзади, схватил Ойкуна за руки и, без труда, завел их за спину. Даргу достал из-за пояса широкий, словно камбала, тесак и приготовился раскроить им голову нашего героя. Тогда Ойкун вновь сказал:

– Видят боги, троллдрит, я предлагал вам денег.

Даргу хмыкнул и…

Усадьба Заггеркнод взорвалась ревом уручьих глоток. Нечто произошло в доме богатейшего купца Тренбора, и это нечто было неожиданным и ужасным. Уродливый тесак в руках Даргу остановил свой гибельный ход, а сам ошарашенный урук замер в нерешительности.

– Что это?! – изумленно спросил у него собрат Сугдо.

Даргу не мог вымолвить и слова, вслушиваясь в переполох, что зачинался в усадьбе. Оба, казалось, забыли о существовании Ойкуна, ибо до их слуха донесся разгорающийся и яростный звон стали.

– В усадьбе Заггеркнод убивают кхана Граду, – сказал Ойкун.

Уруки не сразу поняли значение этих слов, однако, лишь только смысл сказанного дошел до них, изумленно вытаращились на гнома.

– Кхана Граду хотят убить, – повторил Ойкун. – И, сдается мне, троллдрит, вас очень не хватает там, в доме.

– Но… приказ кхана… – медленно проговорил Даргу. Мысли окончательно спутались в его некрепких мозгах. – Все, понял. Сначала мы убьем тебя, а потом пойдем спасать кхана.

И он вновь занес над головой Ойкуна свой широкий тесак. Так бы он и выполнил свое угрозу, коли в темноте не раздался короткий и резкий свист арбалетных болтов.

***

– Не спорь. Уруки не ушли бы сами, – промолвил Клузо Солевар. В этот момент адено грациозно вскрыл рыбным ножиком брюхо жареному карпу. – Ты был бы мертв. Если бы не Рино и Аржали. Поблагодари их.

– Спасибо, брат Рино. Спасибо, сестра Аржали. И тебе спасибо, сурио, – пробубнил Ойкун с набитым ртом. Именно поэтому слово «сурио», что на языке адено означало «наставник», вышло у него как «сурорро». – Я знал, что ты не оставишь меня без присмотра.

В кабаке «Приют Большого Грогги» было яблоку некуда упасть от бродяг, воров и иного гномьего отребья, однако это нисколько не мешало трем адено и Ойкуну мирно выпивать и закусывать.

– Браслет из красного железа, – сказал Рино – одноглазый адено с черными, как смоль, волосами. – Его надел на рог сын кхана. Браслет прожег рог. Странный рог. Как ты смог это провернуть?

Ойкун подлил себе пива, напустив на себя такой загадочный вид, что со стороны показалось, будто бы «Приют Большого Грогги» посетил алхимик из Академии Дронга – не меньше.

– Знаешь ли, братец Рино, – сказал Ойкун. – Что у уруков есть много недостатков, но жадность – высший из них. Троллдрит, я и представить не мог, что браслет из красного железа, что выпросил у меня Барзог, сможет пригодиться. Кханиар пожадничал и подарил своему отцу то, что досталось ему бесплатно.

– Мне сказали, – продолжил Брино. – Другие кханы не стали ждать. Кхан Фарсук был первым. Он сказал, что Граду – мошенник. А рог – ненастоящий. Затем все уруки напали на Граду. Граду бился храбро. Но недолго. Говорят, его убили в спину. Кто-то из своих. И много гномов погибло. Попали под руку.

– Под шумок зарезали бургомистра. Смута в городе. Власть в Тренборе меняется. Заггеркнодам придется потесниться, – сказал Клузо. – Завтра собираем табор. Послезавтра уходим из Тренбора. Много крови прольется в городе. Скоро. Очень много.

Некоторое время адено и Ойкун молча поглощали пищу, что не было удивительным, ибо каждый из них был погружен в свои мысли.

Наконец, насытившийся Клузо вытер руки и лицо щеголеватым платком и внимательно посмотрел на Ойкуна.

– Итак, – промолвил адено. – Я обещал тебе сто марок. За работу в усадьбе Заггеркнод. Получи.

И положил на стол перед Ойкуном кошель с позвякивающими монетами. Крикфарг молча сгреб его под стол и залихватски отпил из кружки. У него было отличное настроение – улов был знатным.

– Теперь о дележе… – вдруг произнес адено.

– Каком «дележе», сурио? – спросил Ойкун. На душе его заскребли кошки.

– Доля табора, – сказал Клузо Солевар. – Ты должен делиться. Тем, что дал тебе кхан Граду.

Ойкун поморщился. Он искренне надеялся, что в общей суматохе, которая царила после бойни в усадьбе Заггеркнод, никто не вспомнит о деньгах, что вручил ему Дневной Граду. Крикфарг достал из кармана кошель и отсчитал пятьдесят монет.

– Ты богаче всех, – произнесла молчавшая доселе Аржали. Она была стройной и худенькой, словно тростинка. – Я буду любить тебя сегодня. Если поделишься со мной.

– Подожди, сестра, – сказал Клузо. – Я еще не закончил. Ойкун, делись дальше.

– Разве этого мало? – слегка раздраженно спросил Крикфарг, подумав про себя, что скрыть золотые марки от проклятых адено сложнее, чем выпить Северный Океан.

– Теперь доля из другого кошеля, – невозмутимо сказал Солевар. – Того, что принес тебе урук. Сегодня утром. Толстый такой кошель.

– Какой урук? – вытаращил глаза Ойкун, хотя понимал, что отпираться смысла более не было.

– Посыльный, – терпеливо продолжал Клузо. – Тот, что принес мне записку позавчера. А тебе – деньги. Сегодня. За услугу.

– Откуда только ты все знаешь… – проворчал Ойкун.

– Делись, мальчик, – глаза неумолимого Солевара смеялись. И Рино с Аржали, будь у них способность выражать свои чувства, покатывались бы со смеху. – Делись.

Пришлось Ойкуну вновь лезть за пазуху и извлекать наружу еще один кошель, что был гораздо толще предыдущего. Пока монеты отсчитывались и складывались столбиками на столе, Клузо задумчиво разглядывал Ойкуна. А затем спросил:

– Не мое дело. Но все же. Трактирщик сказал странное. Что посыльный принес не только деньги. Еще был сверток. Он сейчас лежит под столом. Я трогаю его ногой. Это то, что я думаю?

– Да, – недовольно сказал Ойкун, пересчитывая монеты. – Ты предлагаешь мне поделиться тем, что в этом свертке? Поверь мне, сурио, тебе этого не нужно. Нынче же я избавлюсь от него навсегда.

Клузо кивнул и сгреб монетные кругляши со стола. Затем он встал, и его примеру последовали одноглазый Рино и Аржали. Но, прежде чем направить стопы свои прочь, Солевар не удержался. Он наклонился к сидящему Ойкуну и тихо произнес:

– Снова подумал. Ты везучий. Для гнома.

Ойкун поднял на него глаза. Его татуированное лицо разошлось в ленивой улыбке.

– И для человека... Особенно, для человека.

Похожие статьи:

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Последний полет ворона