- Ты опять здесь?
Вздрагиваю. Я, конечно, цветов и оркестра не ждал, но и на такой прохладный прием не рассчитывал.
– Да я тут первый раз.
Он смотрит не на меня, а куда-то сквозь меня.
– А что, других мест уже нет, куда приткнуться?
Холодеет спина. Почему-то не так я представлял себе мой приход сюда. Еще пытаюсь оправдаться.
– Да, знаете, на Земле уже все… жить нельзя. Солнце уже не в полнеба, а во все небо… земля плавится… понимаете? Я вообще не знаю, как до вас добрался…
– И скольких ты еще с собой приведешь?
Мне хочется вмазать ему в морду. Не вмазываю. Еще не хватало, чтобы меня выпнули отсюда с треском.
– Я последний остался. Понимаете? Я с женой хотел лететь, она в последний день умерла… в последний день там, на земле…
Сжимаю зубы. Странное дело, там слез не было, там было как-то не до слез, а тут нате вам, сжимаю зубы, кусаю кулаки, чтобы хоть внутрь текли слезы, а не наружу, из глаз…
– А чего, других мест нет? – спрашивает он.
Хочется хлопнуть дверью и уйти. Только уходить мне некуда. От слова совсем.
– Ладно… давай… осторожно только… ты мне все мозги выжжешь…
Наконец, понимаю, что он обращается не ко мне. И смотрит не на меня, а куда-то сквозь меня. Протягивает руки к чему-то неосязаемому, невидимому, как будто несуществующему. Что-то прикасается к человеку – врывается в голову, человек морщится от боли, сжимает кулаки, падает на кресла в коридоре.
Бросаюсь к нему.
– Вам… вам плохо?
– А?
Смотрит на меня, вижу, только сейчас меня заметил.
– Вам плохо?
– А, нет… уже… уже хорошо всё… Приходите еще… А… вы новенький? Вы с Ойкумены, да?
Мысленно бью себя по губам, чтобы не сказать – нет. Вспоминаю, что здесь Ойкуменой называют землю.
– Да.
– Как это… всего… хорошего. А, нет… спокойной… ночи. А нет, вот-вот, добро… добро пожаловать.
– Спасибо.
– Вы… вы располагайтесь… Приятного аппетита… А нет, чувствуйте себя как дома.
– Большое спасибо.
– Я должен показать вам вашу комнату… да… да… пойдемте… а ваш багаж?
– Вот он.
– Спасибо… а, нет. Позвольте… ваш багаж… я вам помогу, – спохватывается, хлопает себя по лбу, – Эйти.
– А?
– Эйти… меня зовут Эйти…
– Очень… приятно.
– И вам того же. А нет. Взаимно.
Хочу спросить, с кем он разговаривал.
Не спрашиваю.
И когда океаны испарились, и земля загорелась от зноя, я молился Ггромовержцу, чтобы помиловал землю нашу и послал нам спасение.
И в первый день, укрывшись в монастыре, молился я – но не внял громовержец моим молитвам.
И второй день возносил я молитвы свои – но не внял громовержец.
И третий день молился я усердно, как подобает послушнику Белых Псов, и услышал громовержец мои молитвы. И гром грянул с высоких небес, и стало ночью светло, как днем, и упал с небес на землю сияющий дом, и жар от него был, как от солнца. И ждал я, пока спадет жар великий, и подошел к дому, и открылись передо мной двери его. И вошел я в дом, и глас небесный велел мне лечь на ложе из нежнейшего шелка.
И поднялся дом в небеса, и нес меня далеко-далеко. И была земля сначала с тарелку, потом с блюдце, потом с яблоко, потом с вишню, после с горошину, а после – совсем исчезла. И сорок дней и сорок ночей летел я по небу, и сорок дней и сорок ночей пил нектар, и ел амброзию. И на сорок первый день опустился летучий дом к вратам небесного града, и голос небесный сказал мне, чтобы оставался я в граде небесном. И вошел я в град небесный, и стало в граде светло, как днем, и музыка послышалась из пустоты – и уверовал я, что воистину существует град небесный, о котором говорил мне учитель. И отдыхал я в граде небесном, и вкушал дивные плоды, и небесная музыка услаждала мой слух. И на второй день снова спустился в небесный град летучий дом, и вышел из него человек. Был он лицом смугл, и ростом велик, и костью тонок, и глаза у него были велики. И на третий день снова спустился летучий дом, и вышел из него в град небесный человек, был он телом плотен, и лицом бел, и видел я во рту его зубы, как у зверей…
Вечереет. Это я только по времени знаю, что вечереет. Здесь не встает и не заходит солнце, здесь нет закатов и рассветов, здесь, на перекрестке миров. В инструкции читал, есть какие-то хитрости-премудрости, какие-то имитации рассветов-закатов, только что тут прикажете имитировать, я вспоминаю желтое солнце, Кервин вспоминает рассеянное голубоватое сияние в небе, а Эйти помнит три солнца, три тени на песке, он даже ставит возле себя лампы, чтобы увидеть три тени…
Эйти…
Ну да, Эйти.
Давно хотел спросить у него…
Знаю, что невежливо.
И все-таки давно хотел спросить.
– Эйти…
– Приходите еще. А, нет. Чего изволите?
– А у вас там… кто?
Показываю на голову Эйти. Уже жду ответа – ничего там нет, вам показалось, вам послышалось…
– А-а, это… Биос.
Киваю. Биос так Биос. Ясно. Что ничего не ясно.
Спрашиваю снова:
– Он там живет… у вас в голове?
– Ну да.
– А… почему?
Эйти косится на меня.
– Потому что ему больше негде жить.
Киваю. Логично. Потому что больше негде жить.
– Понимаете… когда магнитное поле вспыхнуло…
Вздрагиваю. Не хочу вспоминать про вспыхнувшее магнитное поле. И прочие прелести, от которых земля превратилась в выжженную пустыню.
– Ну, вот… тогда все серверы и полетели.
– Все серверы… что?
– Полетели. Сломались.
– А, ну да, конечно.
– И ему… ему стало больше негде жить.
– Ну, разумеется.
– Вот он и пришел… ко мне…
– Вот оно что…
– Ну и вот… – Эйти говорит таким тоном, будто извиняется передо мной, – вот он и приходит ко мне… иногда.
– Понятно.
Эйти смотрит на меня с благодарностью. Что мне понятно. Кажется, Кервин не смог этого понять, да что Кервин вообще может понять, до сих пор считает пересадочную станцию градом небесным.
Все-таки разбираюсь в инструкции, все-таки включаю закат. Эйти вздрагивает.
Спрашиваю осторожно:
– Вы не возражаете?
– Нет-нет, что вы…
Эйти зажигает две лампы. Чтобы были три тени.
Но вскоре понял я, что над третьим нашим обитателем тяготеют темные силы: что в силу своей слабости и неопытности духовной подпустил он к себе демона и отдал ему душу свою и тело свое. Узнал я об этом на седьмой день, когда вошел в покои Эйти, и увидел там своего соседа, но смотрел он не на меня, а сквозь меня. И окликнул я его – Эйти, Эйти…
И сказал он мне:
– Эйти здесь нет.
И не понял я его.
– Но вот же он, Эйти.
И ответил он мне:
– Эйти здесь нет. Это Биос.
И спросил я, пораженный:
– А когда будет Эйти?
– Эйти будет утром.
И понял я, что не Эйти говорит со мной, но демон лукавый. Из тех демонов, что втираются в доверие к людям, и забирают себе волю людскую, и мысли людей, и чувства их. И понял я, что овладел демон телом его.
Демоны могут легко овладеть телом человека, который слаб духом. Как правило, они выбирают душу темную, мятежную, мятущуюся, беспокойную – и легко овладевают ею. Еще легче демон овладевает душой, которая пережила какое-то горе, например, боль тяжелой утраты.
Бесполезно уговаривать околдованного прогнать демона – он считает его своим лучшим другом и ни за что на свете с ним не расстанется.
Есть только один способ избавиться от демона – способ, который кажется изуверским. Следует придушить того, кто подпустил к себе нечистого. Демон не может жить в умирающем человеке, и уходит. Однако, не следует выпускать его из виду, нужно уничтожить демона любой ценой. Чтобы истребить темную силу, необходимо убить его разрядом тока.
Просыпаюсь.
Среди ночи.
Не так, как просыпаешься обычно, когда мучает бессонница, еще полночи ворочаешься, не можешь заснуть – а так, как бывает когда вырвет тебя из сна тревога какая-то – проснись! И вскакиваешь, и оглядываешься испуганно, и чувствуешь – что-то не так, что-то, что-то, что-то…
Что-то.
Нет.
Вроде все при всем.
Тишина. То есть, не полная тишина, полной тишины здесь нет и не будет, гудят машины, реакторы, вентиляторы – а такая тишина, что людей не слышно.
Людей…
Сдавленный крик. Там. В темноте коридоров. Еще сам не понимаю толком, что я слышу, бегу туда, какого черта я бегу туда безоружный, а какого черта я туда должен с оружием бежать, как будто случилось чего… что значит, как будто, так и есть, случилось, случилось, еще не знаю, что – но случилось.
Так и есть. Кервин сжимает горло Эйти, сильно, беспощадно, какого черта ему нужно от Эйти, какого черта, почему он бормочет – демон, изыди…
Начинаю понимать.
Ну да.
Что-то вырывается из тела Эйти, прямехонько из головы, что-то невидимое, и в то же время ощутимое, вот оно, мечется, хочет спрятаться, ищет спасения…
Кервин перерубает провод у лампы, хлещет в воздухе наэлектризованным проводом, хлещет…
Вспышка чего-то нездешнего, потустороннего…
Оттаскиваю Кервина, понимаю, что поздно, слишком поздно.
– Ты идиот, – бормочет Эйти, – идиот, идиот, идиот…
Вздрагиваю. Эйти без своих словесных заморочек кажется каким-то ненастоящим, будто бы это и не Эйти вовсе.
Он же последний был, понимаешь ты, последний! Когда серверы полетели… когда полетели…
Не договаривает. И так все понятно.
Не уберегли.
Хватаю кольт, даром, что нельзя сюда проносить никакие кольты, а я пронес, наставляю кольт на Кервина, стрелять, стрелять, стрелять, без предупреждения…
Не могу поднять руку. Вот это страшно. Чувствую, что не могу поднять руку.
Кервин обводит нас холодным взглядом. Чувствую, что не можем пошевелиться. Мы. Все.
Кервин включает телефон, бросает в трубку:
– Готово. Он ликвидирован. Да, преступник ликвидирован.
Мне кажется, я ослышался.
– Преступник?
Смотрю на Кервина, куда делся его испуганный вид, отрешенный взгляд, передо мной стоит совершенно другой человек…
Другой человек…
Другой…
Оборачиваюсь – буквально обжигаюсь о взгляд Эйти. В этом взгляде даже не ненависть, даже не знаю, как назвать. Ярость какая-то, злоба, дикая злоба…
Кервин кивает в сторону Эйти.
– С ними сотрудничал… с этими…которые там над людьми власть зацапали…
Спрашиваю осторожно:
– А что… так было?
– Было… так и планету погубили…
Киваю. Только сейчас начинаю понимать все.
– А с этим что… с Эйти?
– Что Эйти, главное, с Биосом разобрались… вот где опасность…
Эйти выходит из комнаты, хлопает дверью, резко, сильно, отчаянно.
Вздрагиваем.
Спрашиваю:
– А вы сами… тоже оттуда… где Эйти?
– Ну… оттуда. Ну что вы так оглядываетесь, все, все позади… мы его ликвидировали…
Киваю. Ликвидировали.
И было ночью светло, как днем, и музыка играла, как в раю…
Ловлю себя на том, что начинаю говорить словами Кервина, вот что значит привык. Иду в комнаты, только сейчас понимаю, как устал.
Вытягиваюсь на кушетке.
Закрываю глаза.
Что-то происходит, еще толком не могу понять, что. Что-то стучится в сознание. Еще не понимаю, что, только догадываюсь…
Догадываюсь…
Ну да.
Впусти… впусти… пожалуйста…
Начинаю понимать.
Открываю свое сознание. Настежь. Спрашиваю себя, что я, собственно, делаю… Создание путается, чужое сознание душит, давит, захватывает…
Стук в дверь.
Спокойной ночи.
Неужели это я сказал… ну да, я. А что я должен был сказать, что говорят в таком случае, что-то, что-то, ну вот вертится же на языке…
А.
Ну да.
– Войдите.
Входит Кервин. Замирает, приглядывается ко мне. Хочу спросить – вы что. Спохватываюсь, тщательно обмозговываю фразу.
– Вы… что?
– С вами… все в порядке?
Хочу сказать – потерялся. Тут же спохватываюсь, что что-то не то хочу сказать, говорю –
– Устал.
– Ну да… конечно.
Выходит. Перевожу дух.
Кервин пока не раскусил меня.
Пока…
