Покеманги

  Мишке снился жареный поросенок. Румяная хрустящая корочка так аппетитно капала вкусным жирком на ложе из гречневой каши, а печеное яблоко во рту поросенка сочилось таким запахом, что Мишка невольно поперхнулся слюной. Поперхнулся, зашелся в кашле, вскочил и пребольно ударился о низкие нары.

  - Мишка, совсем, охренел! - шепотом цыкнули на него сверху, - и сам не спишь, и людям мешаешь!

  - Извини, Кирилыч, сон дурной вышел, - так же шепотом ответил Мишка.

  - Какой еще сон?

  - Да, что поросенка с хреном...

  - Идите вы на хрен со своим поросенком, - зашикали на них с Кирилычем со всех сторон, - Дайте же поспать, ради Бога!

  Мишка виновато посмотрел на светящийся циферблат ходиков, висевших на закопченной стене, вздохнул и осторожно полез с нар. Третий этаж, хоть и низкие, а навернуться спросонья можно.

  Пять утра ходики обозначили, когда ополоснувшийся у рукомойника, и кое-как причесанный гребнем, Мишка появился в столовой. Хоть и в семь начиналась заводская смена, но задельщику должно на месте в шесть часов, как штык быть.

  Загостился вчера Мишка у Таньки и, если б не чертов поросенок, не миновать штрафу за опоздание. Проспал бы, как пить дать.

  Эх, поросенок. Про него Мишка читал только, ни разу в глаза не видел. Только во сне. Жареный. С корочкой хрусткой. С тоской Мишка завтрак свой ковырял. Жидкая овсяная каша, с льняным маслом, кусок хлеба с соевой колбасой, один лишь кипрейный чай душу греет. Знатный чай, медом, солнцем, летом наполненный. И такой ароматный, что даже запах от керосинки перешибает.

  Доел завтрак Мишка, встал, перекрестился неловко, поднос обратно в окно раздачи вернул. Зачем перекрестился, не ведал. Знал, что вроде положено так было, когда-то.

  Отыскал в полутемном коридоре немудрящую свою обувку, лыжи, ватник. Оделся, переобулся, кушаком опоясался, крякнул, на крыльцо вышел. Светло на улице. Не экономят на газе болотном. Фонари мертвенно-бледным сиянием поселок от зари до зари освещают.

  Завалена улица снегом. Тяжелым, пластованным, серым от фабричной копоти, хоть и стоит фабрика в километре от их поселения.

  Мишка туда в пять минут добегал, верных полчаса дрыхнуть еще мог, да вчера так до Таньки спешил, что десяток литейных опок от песка не выбил. На утро оставил. Хорошо, мастер не заметил.

  Приладил лыжи, раскатал в снегу жирном, палками легкими, осиновыми оттолкнулся и покатил.

  Три барака позади остались, как догнала его печь самоходная. Остановилась, путь загородив, плюнула из трубы облаком гарным, стелющимся. Накрыло облако Мишку, закашлялся он от дыма едкого, а когда глаза продрал, увидел, что в избе очутился. В ватнике, да без лыж. Огляделся. Посередине горницы светлой печь давешняя жаром пышет, рядом стол конторский, за ним на лавке жандарм восседает. Лицо мясистое, глаза-буравчики, усы тараканьи рыжие... Не попадался прежде на него Мишка. Да и не мудрено. Дозоры жандармские в губерниях не задерживают, чтобы никто прикормом не соблазнил. Раз в две недели, а того и чаще меняют

  - Куда в такую рань намылился? Кто таков? - спросил жандарм, позевывая.

  Жандарм, он и в Африке жандарм, а уж в Сибири-матушке, сам Бог править велел...

  - Солоухин я, - паром выдохнул Мишка, едва во фрунт не вытянувшись, - Мишка Солоухин, я, дяденька. Задельщик фабричный.

  - А чего рано то так? - лениво поинтересовался жандарм

  - Да как рано то, дяденька? - заныл Мишка. Дурачком прикинуться всегда полезно, а с властью, какой-никакой, тем более. - У меня ж, опоки со вчерашнего дня от песка не выбиты! Пусти, дяденька, пока мастер не прознал!

  - Я те пущу! - рыкнул жандарм, - Кассету к осмотру!

  Дрожащими руками полез Мишка за пазуху, выудил жестяную кассету с пилюлями "Антифантазина", представил к осмотру.

  - Какое число-то, нынче? - поинтересовался жандарм, своим ключом открывая заслонку счетчика. - Четырнадцатое, как будто?

  - Верно, дяденька, четырнадцатое с утра было, - робко пошутил Мишка.

  - Что ж за тринадцатое еще пилюлю не употребил? - хмыкнул жандарм, сверяясь с циферблатом кассеты.

  - Савелий! - обернувшись, позвал зычно. - А ну, подь сюды!

  В дверях горницы появился Савелий Игнатьевич, фельдшер поселковый. В его руках сверкал здоровенный шприц.

  - Ну-с, мужичок-с-ноготок, заголяй локоток, - шутливо предложил Мишке жандарм.

  - Дяденька, может не надо? - заскулил Мишка. - Я ж после укола и полсмены не выстою!

  - Надо, Миша! Надо! Заголяй и не рассусоливай, пока силой не взял. Сам виноват!

  Жалобно причитая, Мишка снял ватник, засучил левый рукав свитера по самый локоть. Жандарм основательно закрепил согнутую Мишкину руку в стенном зажиме, протянул деревянную чурочку.

  - Прикуси, помогает.

  Мишка посмотрел на обкусанную, замызганную деревяшку, прогоркло воняющую табаком и брезгливо поморщился.

  - Не надо, дяденька, своя имеется.

  Свободной рукой Мишка слазил в карман штанов и вытащил гладко выструганную палочку.

  - Запасливый, ничего не скажешь, - похвалил жандарм. Но, хоть и похвалил, а наставление все-же дал:

  - Лучше бы не прикус с собой таскал, а пилюли, как положено принимал. Ладно, нечего время тянуть, готовься.

  Мишка покорно вложил поперек рта колышек, покрепче ухватил зубами.

  "Ровно поросенок, да вместо яблока печеного, деревяшка горькая", только и успел подумать Мишка, как острая игла пробила локтевой хрящ. Привычная, вроде боль, а едва разум не поглотила. Зубы сами собой впились в дерево. Капельки горькие из спрятанной в колышке ампулы брызнули в сухое небо .

   Прижимая к груди пострадавший локоть и поскуливая для верности, Мишка неловко вышел из избы, спрыгнул с крыльца на дорогу, глазами поискал брошенные лыжи.

  - Мастеру передай, чтоб штраф записал, - донеслось из-за настежь распахнутой двери. - Наука тебе выйдет!

  "Что мне твой штраф?" - подумал Мишка, глядя, как венец за венцом изба обращается в дым, и как его клубы затягиваются обратно в печную трубу. Оставшаяся печь, ухнула паром, и разметывая тяжелый снег рванула по улочке прочь.

  "Что штраф? Главное в бумагах отмечено, что Михаил Солоухин заполучил порцию антифантазина!"

  Редко Мишке с жандармской проверкой везло, хорониться приходилось, следы запутывать. Но коль запись имеется, значит последним он в округе будет, на кого подозрение упадет. А что антифантазин вкололи, так антидот из прикуса его уже нейтрализовал.

  Бросил взгляд на темное небо Мишка, звезды разглядел, час утренний определил. Верных полчаса оказалось в запасе. И поохотится время будет и опоки выбить несколько минут останется.

  Быстрой тенью пересек Мишка улицу, метнулся за угол барака серого, ужом меж досок заборных проскользнул. Выбежал за поселок в лес, остановился, прислушался. Звенит тишина в ушах, изредка только мороз щелчком дерево какое приложит. Никого кругом. Спит народ трудовой. Сладок предрассветный сон. Вытащил складень, раскрыл, лезвием острым ладони себе раскровенил. Закапала кровь горячая в снег. Продел ладони Мишка в петли резиновые на палках, оттолкнулся, да и пошел кругом поселка.

  "Твари, твари, бездушные, выходи на прокорм", - наговаривал Мишка, - "Я вам кровушки вволю напиться дам, кровинушки своей не пожалею!"

  И трети круга не пробежал Мишка, как почуял - заметили его.

  Четыре тени неслышно соткались из ночного сумрака, заскользили к нему меж старых елей, обходя с боков.

  "Покеманги?" - удивился Мишка.

  Покеманги, это тебе не скороспелые маги, колдуны, да воители. Справиться с ними выучка должна быть немалая. Да и снаряжение тварям под стать.

  Давненько Мишка с покемангами дел не имел. Редкими гостями на мертвой земле они были. Мертва земля для тех, кто из-за Барьера приходит. Все население за горизонт и дальше - на Антифантазине сидит. Труд, труд и еще раз труд! Упертый народ здесь, твердокаменный. Так какого здесь покеманги разыскивают? В медвежий край их шваль неразумная только и совалась. Маги новоявленные, колдуны, оборотни, вампиры, да прочий недобитый сброд. Приходили путями разными, в веру свою народ обратить пытаясь. Наушничеством, наговорами, попробуй, мил человек, денек-другой без пилюли обойтись постылой, хватит на дядю горбатиться, здоровье расходовать.

   Убивал их Мишка, пощады не зная. Табу земля для нечисти потусторонней. Не важно, пришлая тварь ли, местная ли - из тех, кто с "Антифантазина" соскочил, жизнью легкой прельстившись. Кара одна - смерть лютая.

  "Вот только чего покеманги на этот раз в захолустье то нашем забыли?" - гадал Мишка, потихоньку на колено правое опускаясь. Растягивая петли, заскользили ладони вниз, жирный кровавый след на гладком дереве оставляя. У самых концов над кольцами, нащупали Мишкины пальцы насечки шершавые. Вцепились, напряглись, не вырвать, хоть и огнем петли резиновые запястья жгли.

   Силуэты приблизились, сгустились и материализовались, вдохом единым из морозного воздуха тепло выбрав. Коркой заледенела густая кровь на палках лыжных, мороза не выдержав, треснули стволы елей ближайших. Аж до самых комлей. Сам Мишка едва-едва успел толику силы земной взять, не то и его сковало бы лютым холодом.

  Одни покеманги на такое способны. Подкрадываются тенями неслышными, да и материализуются, округу метров на пятьдесят выморозив. Медвежий тулуп лишь спасет, если знака земного подчинить не дано. Могуч знак этот. Никакой другой в сравнение с ним не идет. Шибче застучало сердце, горячую кровь возгоняя. Свободного покроя одежонка Мишкина, а и та затрещала под натиском тела. Буграми вздыбились мышцы, отступила в запястьях боль, время замедлило бег, щелчком освободилось сознание. Инстинкт хозяином тела человеческого стал. Нельзя в скоротечном бою на разум полагаться. Заплутает, запнется разум человеческий, страхам, да чувствам подвластный. Инстинкт же не подведет никогда. Семи годков Мишке не исполнилось, как принялся обучать его батя хитрости этой, что самому от отца досталась. Издревле род Солоухиных с тварями бьется. Из поколения в поколение, от отца к сыну знания тайные переходят. Знания, сила, да опыт родом накопленные.

  Не просто тело инстинкту оставить. Не сразу Мишка прием ухватил. "Доверяй телу своему! Мудрости его, ловкости, силе! Думать не моги - верь!" - наставлял Мишку отец. Страшно поначалу было вожжи разума отпустить, с ударом ли промахнуться, удар ли пропустить. Долго с настроем примеривался, сознание расслаблял, дыхание контролировал, нынче же мгновения достаточно тело в боевой режим перевести.

   Словно со стороны себя Мишка увидел. В кольце покемангов, на колене стоящем, взведенные боем резиновым, колья осиновые в руках сжимающим. Ни страха не ведающим, ни волнения перед боем смертельным. Ударила кровь в висках, и смолкла. Замерло время.

  ******

  Хрупко воображение человеческое, опасно. Толчка невинного хватит, чтобы народы единовременно умом тронулись. Отец Мишкин так себе думал, что не вдруг катаклизм случился. По словам его, загодя людское сознание готовили, взращивали. Через книги, зеркала ликтрические, страх и ужас человеческий в привычность облекли. Во времена тогдашние забаву сочинили, популярности необыкновенной. Бегал народ в городах и селах с зеркалами ликтрическими наперевес, чертей на улицах-площадях разыскивал. Наведешь зеркало на закоулок, с детства знакомый - глядишь, в зеркале по закоулку этому чертик разгуливает. И настолько забава сильна была, что некоторым и безо всякого ликтричества черти мерещились. Несколько лет забава длилась, пока в мировое состязание не переросла. В одночасье по всей Земле миллиарды людей чертей ловить принялись. И когда сознание людское критический предел множеством своим одолело, цепная реакция запустилась. По всему шарику земному Разломы открылись. Никто, вроде и не удивлялся поначалу, что зеркало можно и в руках не держать. Лови чертей руками голыми... А потом они пришли. Их и прозвали так, по забаве - Покеманги. Когти аршинные, зубы многорядные, хвосты шипастые, тела гибкие, салом черным лоснящиеся, в быстроте своей неуловимые. Не многим посчастливилось от покемангов уйти. Задачей тварей этих, как потом выяснили, было Разлом удержать. В сознании людском существование мира чуждого закрепить. Стимуляцией кровавой. Криком боли мир наполняющей. Три дня и три ночи Разлом удерживался, а потом и драконы подоспели...

  Сотни городов выжжены. Города, деревни, поля посевные, дороги железные, корабли, все в пепел. Никакое оружие тварей взять не могло, пока новую силу люди не обнаружили. Та же цепная реакция, что межмирья Барьер разрушила, силу невиданную человеку дала. Магию, Господом проклятую. Проклятую, ибо не отрекся от нее человек, врага одолев. Не трудом своим города восстанавливал - магией. Да и восстановив, не больно то трудом своим жить принялся, за годы считанные Землю-матушку истощая так, как за века истощить не могли. Тянет, тянет человек на себя одеяло силы земной, дворцы выстраивая, в роскоши утопая. Добро бы еще мир на Землю пришел, куда там - с жиру беситься человечество принялось. Междоусобицы, войны, разбой, преступления едва в хаос мир не погрузили. Многие одумались, но немало таких осталось, что дай им волю - до основания Землю разрушили бы. Не дали. Смогли мир от погибели уберечь головы трезвые, силу в себе погасив. Непросто было воображение притупить, в серое мир человеческий выкрасить. Кто ж по доброй воле от дара такого откажется?

  ***

  Мерные, убаюкивающее воспоминания до предела наполнили Мишкино тело силой. У охотников фаза замедления перед боем так и звалась - "накачкой". Мало силу знака земного взять. С тела, буграми мышц вздувшегося, толку в бою чуть. Гибки должны быть мышцы перед броском, податливы, жилы растянуты правильно. Два удара сердца только и надобно Мишке, чтобы накачку пройти. Словно тугая волна по телу пробежала, пружину боевую взводя.

  С интересом Мишка на врагов глянул, с четырех сторон на него разом кинувшихся. Не глазами, со стороны как бы. Стремительны покеманги, гибкие, верткие, силы невероятной. "Залюбоваться грацией смертельной их можно", - подумалось Мишке, когда тело рвануло с колена вверх. Сами собой руки вскинулись, только им чутьем ведомым, точку выстрела нащупывая. Разжались ладони, палки охватывающие. Хоть и сильны руки Мишкины, да уж больно легки палки осиновые лыжные, не пробить ими тварей с броска. Только резиновые петли выручить могут. Не велика хитрость осиновый колышек выстругать, да жгут резиновый в продел пропустить. С виду палка и палка, а на деле оружие боевое. Вылетели колышки осиновые, кровью заледенелой покрытые, словно по маслу в ладонях скользя. Нету оружия надежнее кола осинового, кровью твоей покрытого. Рухнули покеманги, на вылет пробитые. И сам Мишка на наст рухнул, колени подгибая, лыжи скрещенные за спину себе заводя. Только - только успел оставшихся тварей на лыжи принять. Огненной болью бочину ожгло, видно когтем полоснули, перед тем, как сильнее скрестил он лыжи, конечности тварей зажав. Грудью Мишка по насту заскользил, спину выгибая. Размашисто, прямо с вертушки, покемангов в стороны разбросавшей, движение продолжил, на ноги вскочил, палки расщепленные в руках сжимая. На один удар всего и хватает палок осиновых. Не будь строги правила, дозволяй всякому оружие иметь, обзавелся бы Мишка топором, с лезвием широким, из железа болотного выкованным, при полной луне в роднике живом закаленным. Вздохнул Мишка, на колья о врагов измочаленные, глядучи. Хоть и хорошо Мишка о сучья еловые острые, тварюг приложил, да только раны такие им, что укус комариный. Одному покемангу не повезло только. В аккурат горлом на сук напоролся. Но, хоть и хлестала из раны кровь, а и тот поднялся.

  В рукопашном бою покеманга лучше подальше держать. Чтоб хвостом шипастым достать не мог, когтем аршинным по горлу не вытянул. Хоть и расщеплены палки, а и они в руках опытных сгодиться могут. Хлестко ударил Мишка первого на него бросившегося. По глазам, палку обратным хватом держа. Тренькнула палка, в труху обращаясь, щепой острой глаза вспарывая. Взвыл покеманг, в прыжке на бок заваливаясь, хвостом противника на двое разрубить норовя. С ноги, без замаха, лыжей тяжелой Мишка спину ему сломал. Опомниться не давая, знак исцеления быстрого наложил. Магия боевая не в чести у Мишки, да и силы много берет. Куда надежнее кость, или сустав выломанные, как есть срастить. Чтоб ни один костоправ починить не смог. Порядком тварей на веку своем Мишка узлом завязывал, кости-суставы знаком исцеления осеняя, жалости ни разу не испытав. Не суйтесь, а сунулись на себя пеняйте. Кара одна - смерть лютая.

  Засучил, засучил лапами когтистыми покеманг, когда пламя оранжевое спину пополам сломанную охватило, да поздно. Так затих голова к жопе.

  Оставшийся, что суком еловым подавился, кругами Мишку обходить принялся. Горло порванное уже затягивалось, не стал потому ждать Мишка, восстановления окончательного, первым напал. Мелькнули в замахе яростном когти покеманговские, просвистел мимо головы хвост шипастый... Ударил Мишка. Ладонь вострием сложенная грудину пробила. Жаром обдало Мишку, когда покеманг тенью расплылся. Посмотрел Мишка на сердце, черное склизкое в руке сжатое, усмехнулся. Не суждено покемангу бежавшему новое отрастить - все здесь, ни кусочка с собой унести не смог.

  Повернулся Мишка к твари, пополам согнутой, жива ли еще? Жива, паскуда. Смазал палку оставшуюся кровью своей, из бока сочившейся, приблизился, в глаза выстеганные посмотрел. Не было в глазах тех ничего, кроме вонючего месива. Не успел покеманга, болью нестерпимой мучимый, регенерацию запустить. Успел бы - уж смылся б поди. Ну, не суждено тебе больше между мирами шататься. Без колебаний Мишка в глазницу палку всадил. Замер покеманг навек, дернуться не успев.

   "Вот дьяволы пришлые, такую одежу испоганили!" - подумал Мишка, знак исцеления на бок свой накладывая, дыру в ватнике оценивая.

  Кое-как вату внутрь запихнул, вечером Танька зашьет, а кровь он сейчас в два щелчка выведет, подумал Мишка, да не успел.

  Удар на голову сзади обрушился, сознание выбив.

  Когда в себя пришел, над ним уже покеманг стоял.

  "Откуда?" - изумился про себя Мишка. Четверо их было всего, четверку и завалил, а этот откуда?

   Поспешил, поспешил он из режима боевого выйти, кровь в боку своем остановив. Стоит к себе жалости толику допустить - все, выкатываешься обратно в тело человеческое, хлипкое, да ранимое.

  Может пятеро было? Как не заметил тогда? Пригляделся Мишка и обмер. На груди покеманга, напротив сердца отметина свежая...

  "Не бывает, не бывает такого, чтобы осина с кровью тварь убить не смогла..." - подумал Мишка, глядя, как покеманг коготь к лицу его тянет. Против воли закрыл глаза Мишка. Что ж, не он первый, не он последний в роду их, отомстят за него...

  Мягкая ладонь щеки коснулась, знакомая, ласковая. Открыл глаза Мишка, замерло сердце. Танька над ним склонилась. Волосы как смоль черные по накидке белой разметались, глаза смеющиеся, улыбка озорная.

  - Что смотришь, будто громом сразили, - спрашивает его Танька, - Али видеть не рад?

  Молчит Мишка, трещит голова, мысль путая, кровь в висках отдает. "Что? Танька? Как?"

  Застонал Мишка в бессилье своем.

  Танькину игривость, как рукой сняло.

  - На кровь понадеялся, охотничек? - спросила холодно.

  - Если уж затеял мир от скверны спасать, в чистоте кровь блюсти должен. Не уж-то батя покойный наставления не учинил?

  - Что же ты думал, - продолжила Танька, - девку оприходовал, так с рук сойдет?

  Непонимающе уставился на нее Мишка.

  - Ну и чурбан! Не уж-то забыл, как кувыркались намедни? С чего, по-твоему, кровь твоя не взяла, любовничек?

  Как кувыркались Мишка не забыл. Горяча была Танюха, телом податлива, запахом приятственна. Не забыл Мишка, ни грудь высокую, ни стан гибкий, отзывчивый, ни дрожь любовную, обоих пронизывающую. А губы, губы-то полные, манящие, терпкие, объятия сильные, ногти в кровь спину его ласкающие, жар с ума сводящий, жар благостный, жар... поплыл, поплыл Мишка, потянулся к Таньке...

  Наотмашь ладонью по щеке стебанула. Мотнулась голова тяжело, туман расплескивая, подобрался Мишка, к себе прислушался, на Таньку взглянул, не морок ли? Быть того не может, чтоб бился он с Танькой, облик поганый принявший, да мороком его накрывшей. Сам видел, навылет кол покеманга бил, а от такого никаким мороком не спасешься.

  - Кто? - выдохнул Мишка, кровь сплевывая. - Или Что ты?

  Выпростала из-под накидки Танька руку белую. На глазах Мишкиных, удлинились пальцы тонкие, вздулись жилы, рябью кожа пошла, ногти птичьим когтем изогнулись. Мгновения не вышло, вздулась рука покровом черным, сальным, покеманговой лапой обратясь.

  - А ты, как думаешь? - спросила Танька. - Слыхал о метаморфах?

  - Врешь! - отпрянул Мишка. - Не могут метаморфы в отродье пришлое оборачиваться!

  Заливистый смех оборвал Мишку.

  - Ну и пень! - хохотала Танька. - Все еще сказочкам веришь, что играли, мол детишки в Покемон Гоу, разорвали путы, мир сковывающий, да пришли в мир Покеманги с Драконами? Пень, как есть - пень! Совсем от Антифантазина мозги усохли!

  - Может и усохли, - насупился Мишка, - а только по другому и быть не могло!

  - Еще как могло то! - твердо заявила Танька. - Не детки барьер тогда опрокинули, военные. Да и не было там никакого барьера между мирами. В сознании людском барьер был, а между мирами - нет. С подачи военных игру придумали, чтобы цепную реакцию запустить. И одиночная мысль, знаешь ли, материальна, а уж когда за дело миллиарды примутся... Покеманги местное творение, не сомневайся. Только военные могли таких монстров придумать и на общей волне материализовать. Магию, чтоб ты знал, несколько веков назад еще открыли, способа не было весь мир под нее подвести.

  Осоловело Мишка на подругу бывшую уставился, беззвучно ртом воздух хватая.

  - Шутка ли, семь миллиардов людей наплодилось, - продолжила Танька, - сходи, прокорми ртов столько. Вот и грохнули цивилизацию, драконами города с населением выжгли, да обернули все так мол, человек сам себе враг и без Антифантазина планету на распыл пустит. А на деле, препарат этот, надежнее любой цепи в рабстве держит. Не может человек воображение погасив, никем другим, как рабом быть. Те, кто передел мира затеял, богам не снилось в каком роскошестве живут, а ты, вон, охотничек, на соевой колбасе пробавляешься. Да вагранку целую смену толкаешь... А того не знаешь, что...

  - Чего не знаю, так почему жив остался, - перебил ее Мишка. - Я ведь твоих дружков с грязью смешал.

  - Дурак ты, Мишаня, - грустно ответила Танька. - Их четверо было. За тобой пришли. Вычислили тебя, поняли, что в губернии охотник работает. Одного покеманга я убила, да место его в четверке заняла. Помочь хотела.

  - Бежать тебе надо, Миша. От самого себя. От пилюль этих, в мир новый...

  - А что в мире то этом? - спросил Мишка. - Поросенка с хреном каждый день есть стану?

  - А хоть и поросенка! - вскинулась Танька. - Пойми, вас держат здесь как рабов, никакого развития, только тяжелый изматывающий труд и...

   - Сегодня поросенка, завтра поросенка, послезавтра поросенка? - поднял на Таньку светлые глаза Мишка. - Такого вот?

  Протянул Мишка руку в тень, вытащил из тьмы блюдо с приснившемся поросенком. С корочкой хрусткой, на пуховике из каши гречневой.

  - Вот такого поросенка кажный день есть буду? - спросил Мишка, глядя, как вздымаются брови густые Танькины. - А что потом? Потом то что? Когда пресытюсь, когда от делать нечего в разгул пойду? Тогда что?

  - Да пойми же, дурак, убьют тебя! Идем со мной! Ты нам нужен! Мы построим новый мир, справедливый и....

  - Хватит! - оборвал ее Мишка. - Ничего вы толкового не построите.

  - Но нужно же что-то делать? - вскричала Танька.

  - А я очень даже делаю, - возразил Мишка, вставая. - Вас сдерживаю, миров новых строителей. Хоть сколько нибудь людей от потрясений уберегу. От революций. От войн братоубийственных. Да, ничего кроме труда нас не ждет. Но ничем он не хуже свобод ваших. К слову, сами то знаете, что со свободой делать будете?

  Он посмотрел на съежившуюся у его ног Таньку.

  - Своим передай, чтобы не совались сюда более. А эти придут, - кивнул на искалеченные тела покемангов, - здесь и останутся.

  Не прощаясь, он легко заскользил по снегу к фабрике.

  "Опоздаю!" - пронеслось в голове, - "Не успею опоки выбить, Николаев три шкуры сдерет!"

  Он сбросил лыжи, мягко упал на четвереньки, сделал один скок, второй, третий, почувствовал, как обрастает тело серой волчьей шерстью, как легко разлетается наст под когтистыми лапами...

  Все-таки было что-то в словах Танюхиных: "...нужно же что то делать...",

  такое, что заставило поднять лохматую морду к небу и завыть, страшно завыть от бессилия...

Похожие статьи:

Статьи → Конкурс "Фантазия"

Рассказы → Ненагляда (Номинация №1, Работа №2)

Рассказы → Пустота (Номинация №2 Работа №1)

Рассказы → Акролиф (Номинация № 1, Работа №1)

Рассказы → Худая весть (Номинация №1, Работа №3)