Глава 3. Вальс сломанных стрелок
Тяжело быть гением! Все от тебя чего-то хотят. Лезут с вопросами. Вот, например, сейчас, в светлый субботний день, когда наши соседи вышли погулять в парке, и мы, конечно же, последовали за ними, Лёша пристал ко мне со своей ерундой:
— Максимыч, слушай. Вот мы с Алисой ведь уже год как знакомы. Помнишь, когда мы ездили в Питер по делам, а она тоже к каким-то своим родичам. Мы ещё на концерт какой-то там группы попали. Ну так вот, мы там с ней хорошо так поговорили, я её даже проводил. А как в Саратов вернулись, она так любезничать со мной перестала. Я к ней и так и эдак, а она нулём, и это тянется и тянется, уже год битый такая фигня. Чо мне делать?
Парочка наблюдаемых объектов шла впереди и держалась за ручки. Казалось, при взгляде на них мой помощник бесился ещё сильней.
— Чо молчишь, Максимыч? Ты же уже старый, всё, наверное, в жизни понимаешь.
— Да что я понимаю?! Ничего я в жизни не понимаю! — рявкнул я. — Вот в квантовой физике — да, понимаю. В суперструнной теории понимаю. В специальной теории относительности — ради Бога! А в жизни я как раньше ничего не понимал, так и сейчас не понимаю. Мне эти ваши проблемы уже — вот где! Вон, у Олега спрашивай, он мент бывший, он тебя научит, как, что и куда, а ко мне с такими вопросами больше не приставай!
Алексей что-то обиженно пробормотал, а потом перешёл на другую сторону сквера, чтобы поговорить с Олегом.
— А ты напрямую ей вопрос задавал? — спросил капитан.
— Ага, вчера. Только она ничего не ответила. Сразу как-то покислела, будто призрак увидела.
— Может быть два варианта, но грань тут тонка. Если она проявила недовольство, можешь дальше и не пытаться, это кабздец. А если смутилась — она твоя. Так какая именно была её реакция?
— Я как-то не заметил. Она замолчала, и всё.
— Э-э-э, что ж ты так! Это бабы и называют невнимательностью, они этого ой как не любят.
Мой юный помощник помрачнел, как туча. Прогулка закончилась, и мы уже возвращались домой, когда соседский старикан, который опять чинил во дворе свою колымагу, услышал часть разговора.
— Сынок, ты его не слушай! — влез он. — Этот прохвост тебя хорошему не научит. От него самого жена убежала.
— Молчал бы, алкоголик! — разозлился Олег. — Максимыч, я пойду за оборудованием посмотрю.
— А сам-то, — усмехнулся старикашка. — Слушай, кум. — это он уже ко мне. — Вот ты вроде неглупый мужик. Давай послушай, — он завёл мотор своего «пирожка». — Чо это щас позвякивает? Может, в корбюраторе чо?
Тут моё терпение уже в который раз дошло до предела, и я разразился тирадой:
— Да что вы до меня докопались?! Не понимаю я ничего в ваших тарантайках! Вот в релятивисткой механике — пожалуйста! В квантовой теории поля, в космологии, в ядерной физике!
— Успокойся, кум! — засмеялся дедок. — Вон, вечером футбол, будешь смотреть? «Спартак» и «Динамо» — как думаешь, кто победит?
— Да откуда я знаю?! — будто отброшенный взрывной волной моего голоса, парень испуганно отпрыгнул. — Я никогда не понимал ни в футболе, ни в тарантайках! Вот в электродинамике я специалист! В кибернетике! В неорганической химии! Я в этих ваших мелочных проблемах! И тем более — в жизни! Я никогда! Ничего! Не понимал! И зачем ты вообще пришёл Лёша, сегодня не твоя смена?!
— Я это, за советом зашёл, потому что у нас с Алисой такая фигня… Да что ты уставился на меня, как на показания счётчика?! Молчу я, проехали. Ты куда идёшь, за хлебом? Пошли вместе, нам по пути. Я, так и быть, тебя провожу, хоть ты и сварливый старый пень.
Солнечный денёк немного померк, заполнив приятную глазу пустоту блеклой дымкой пылающих облаков. Тени потеряли свои очертания. Небеса будто предугадывали надвигающиеся события, пряча свет в объятиях безымянных несуществующих форм, эфемерных обрывков пара, постепенно застеливая город серым ватным покрывалом. Словно дождавшись, когда яркие краски окончательно померкнут, из размазанной тени выехала «Волга». Мрачный двойник моего четырёхколёсного друга остановился перед нами. Хитрые глаза блеснули из открытой стеклянной пасти.
— Добрый день, — сказал некто, будто подразумевая обратное. — Не уделите мне пару минут? Неподалёку располагается один хороший ресторан. Неплохое место для разговора.
Лёша уставился на меня своими ошалевшими глазами. Это был беззвучный вопрос: знаю ли я человека в чёрном автомобиле? Тяжёлым вздохом я опроверг его догадку.
— Вы, вероятно, не желаете садиться в машину к кому попало. Что ж, я не прочь пройтись пешком.
В словах этого человека было сконцентрировано всё высокомерие нашей галактики. Нахватался ли он этих слов из старых книжек с плохим переводом или просто считал себя господином голубых кровей, было известно одному лишь Леониду Ильичу.
— Покорнейше прошу извинить меня за дерзость, — наиграно отозвался я, наблюдая, как мужчина в пиджаке выбирается из «волги». — Но смею заметить, что вы не представились.
— Право, моя вина, — то ли он действительно привык так разговаривать, то ли решил поддержать мою шутку. — Но смею заверить, мои фамилия и должность вам ни о чём не скажут, а лишь придадут нашей дружеской беседе ненужный оттенок фальши.
— Если ты из «органов», покажи «корочку» или ехай дальше, — не выдержал Алексей.
Мы шли втроём по улице, и самому чёрту не было известно: в булочную или тот ресторан.
— Боюсь, я не смогу оказать вам такую услугу, — похоже, следователь всё сильнее распалялся в вычурности словосочетаний. — Смею заверить, что в данный момент я исполняю задание, во время которого ношение удостоверения может вызвать негативные последствия. Впрочем, с моей точки зрения, необходимости во взаимном предъявлении документов в данном случае нет, ведь наш разговор исключительно дружеский. Если же подобная надобность возникнет, беседа будет происходить в совершенно ином тоне, и в ваших же интересах этого избежать. А вот и ресторан. Не окажите ли честь вашему покорному слуге?
— Так и быть, соизволим оказать любезность.
Алексей проявлял явное недовольство, хотя в кафе оказалось гораздо спокойнее, чем на улице. Взяв себе чашку чая с пирожным «картошка», наш новый «друг» неслабо подмочил свою благородную репутацию (если уж корчишь из себя графа, заказывай омаров). Не стал он и выпячивать мезинец, монокля так же заметно не доставало.
— Уважаемые друзья, — начал он, отхлебнув из чашки. — Мне нужен совет в одном деле. Вы слышали о прошлогодних убийствах?
— Не соблаговолите ли уточнить? — поинтересовался я, продолжая нашу игру.
— Некто убил трёх крупных чиновников. Виновника так и не нашли. Нужно также заметить, что из-за разницы в почерке и подхода к сим неслыханным злодеяниям эти три убийства даже не удосужились связать.
— Так что же сподвигло связать их теперь?
— Чернобыльская катастрофа. Все они имели отношение к ней в той или иной мере.
Мне уже поднадоело вспоминать заумные слова, да и парня вовсю клонило в сон от всей этой бессмысленной болтовни.
— А мы-то тут причём? — не выдержал он.
Я схватил Лёшу за рукав. Тот что-то пробормотал, но мимолётным взглядом я дал понять: стоит довериться старшему.
— Извините, мне нужно выйти в одно место, — сказал я затравленным голосом. — Разрешите моему другу проводить меня, а то мало ли что, возраст берёт своё.
Эта напыщенная ищейка бросила нам вслед что-то такое же заумное, но я не обращал внимание на его болтовню. Меня волновало совсем другое.
— Послушай, Лёша, — прошептал я сразу же, как только закрылась дверь туалета. — Сейчас мы говорили с очень опасным человеком...
— А по мне, так он полный придурок. Даже персонажи книг так не говорят...
— Дай мне сказать! То, что мы сейчас слышали, было не более, чем спектаклем. Он уже всё про нас знает и именно поэтому посмел выйти с нами на прямой диалог.
— Я думал, сумасшедшие гении бывают только шизиками, а ты у нас, оказывается, параноик...
— Я серьёзно! Слушай, что я говорю! Мы — в ловушке! А знаешь, почему? Он не простой мент. Заметил, куда он смотрел во время разговора? Не в глаза, не на стол, на свою чашечку. Он наблюдал за нашими руками. За направлением наших взглядов. За реакцией лицевых мышц. Он читал наши мысли! Проверял, какие чувства вызывают у нас определённые слова, словосочетания. Даже то, что не имело отношения к смыслу сказанного. Просто набор тестов, чтобы убедиться… на сто процентов быть уверенным в уже и без того установленых фактах.
— Серьёзно? Максимыч, ты серьёзно это говоришь или шутишь? Мы же никого не убивали! Или ты… или я просто ничего об этом...
— Лёша, пойми, — я не знал, как заставить его вести себя спокойно, времени было в обрез. — Шутки кончились. За нас взялись опасные люди. Одно неверное слово, и мы свалимся в пропасть. Слушай меня. Ни угрозы, ни оправдания не помогут, они только вгонят гвоздь в крышку нашего гроба. Ты прав: в последнее время мы занимались странными вещами. Я проводил исследования, смысла которых ты, конечно же, не понимал. Но поверь: всё это не просто мелкое хулиганство. В глазах правительства… или тех людей, которые пользуются их услугой… мы сделали нечто, что их разозлило. Или обязательно сделаем в будущем. Но это неважно сейчас. В данный момент тебе необходимо усвоить следующее: любые фразы и действия бессильны, при побеге нас просто пристрелят. Он знает всё. Он даже знает, о чём мы сейчас говорим.
— Но как?..
— Думаешь, он просто так… они просто так выбрали это место? Здесь всё нашпиговано «жучками». И он прекрасно слышит каждое слово. Поэтому мы должны начать тонкую игру. Забросить крючок в бездну в надежде, что добыча продлит хотя бы на день наши жизни. Главное для нас: выйти из кафе...
— Эй, ведь тогда он и это слышит...
— Это ничего не значит для человека, который знает абсолютно всё. Он видит нас насквозь и потешается над этими самыми словами, но это не важно. Пойми вот что: говорить буду я. В эти пару минут, когда длился наш с ним разговор, он изучал нас. Но и я изучил его. И поверь: мне есть, что предложить ему в откуп за наши жизни.
Обстановка, напряжённая до предела, будто струна электрогитары во время взятия бэнда вверх на три тона, взорвалась с первым словом ожидающего нас мужчины. Из-за давления в ушах моих засвистел непрекращающийся визг флажолета.
— Вы правы, я из КГБ.
Этими словами он полностью разбил надежду на то, что сказанная мной минуту назад пугающая правда — правда, которой он просто не смог бы услышать, — лишь бред маразматика. А затем продолжил свою безумную речь, кажется, ещё более надменно, чем раньше:
— Вы не разочаровали меня, мои дорогие товарищи. Да, в данный момент я проявляю к вам редчайшего сорта дружелюбие. Но лишь на сей короткий миг. Финал спектакля, в котором вы с честью отыграли отведённые вам роли, подходит к концу. Снаружи вас ожидают сотрудники Комитета Государственной Безопасности. Занавес скоро закроется, а прожекторы померкнут. Вы проявили незаурядную смекалку, обличив опытного служителя правопорядка, которому, скажу вам без лишней гордости, нет равных. И всё же в одном я вас неоспоримо превосхожу. Я знаю про вас абсолютно всё. Все ваши слова и действия с тщанием описаны и подшиты в папки. Я только что поведал вам свою тайну, которая, пожалуй, в гораздо большей мере ваша. Каким будет ваш следующий ход?
Глаза Алексея метались в поиске истины, но на его душе уже было выжжено клеймо неудержимого ужаса. Оставалось надеяться лишь на себя. Всё-таки, тяжело быть гением, ты просто не можешь попросить о помощи, ведь никому не под силу решить то, что под силу лишь тебе одному. Даже если все вокруг ценят тебя и всей душой желают протянуть тебе руку, ты видишь, что их знания бесполезны, а способности примитивны. Гордость здесь не при чём. Ты по-настоящему уверен, что окружён идиотами. И даже желая верить в обратное из-за любви к близким, ты не можешь избавиться от неуловимого, жестогоко презрения к ним — неспособным и на толику того, что подвластно тебе. Будь ты трижды добрым, честным, с лёгкостью прощающим элементарные ошибки, которые сам никогда бы не совершил, проявляя терпение при виде их непроходимой тупости, ты всё равно будешь ставить себя выше других. Вот дань, которую гении обязаны платить всю свою жизнь.
— Да, ты знаешь о нас всё, — сказал я. — Но знаешь ты лишь наше прошлое. А будущее известно только мне.
Наступила напряжённа пауза.
— Ты не можешь знать, чего я действительно добиваюсь, — продолжал я. — Чья воля стоит за моими действиями. Кто является причиной всему...
— Эту маленькую деталь легко исправить. СтОит только кивнуть официанту, и начнётся второй акт нашего водевиля. В ином месте, в совершенно других декорациях. Там я узнАю обо всём вами упомянутом от вас же самих. Может, желаете сами ему кивнуть?
— Боюсь, твои обычные методы тут бессильны, — мне окончательно надоел этот наигранный тон, но осталось терпеть недолго. — Второй акт пройдёт без моего участия. Я просто не переживу антракт. Что, не ожидал? Ты даже не догадывался, что старость — моя самая большая слабость — станет самым грозным моим оружием. Мне не нужна капсула с ядом, зашитая в десну. Я и без этого могу сдохнуть в любой момент. Хоть сейчас. Да, тебе легко будет от меня избавиться. Но при этом ты никогда не узнаешь, что действительно я замышлял. Что именно ты предотвратил, позволив мне умереть. И предотвратил ли это вообще. Пошли, Лёша. Если нам суждено закончить здесь свой путь, так и случится. От нас уже ничего не зависит.
Казалось, следователь в любую минуту прострелит нам спины. Но он лишь улыбнулся и пожелал удачи. Мы благополучно покинули кафе. Когда солнечные лучи упали с прояснившихся небес на наши лица, а за спиной захлопнулась застеклённая дверь, полдесятка чёрных автомобилей сорвались со своих мест. Они ждали нас. Следили за сценарием пьесы. Но остались ни с чем. Через несколько секунд они исчезли каждый за своим поворотом, будто мираж. Словно монстры из ночного кошмара, от которого только что проснулся.
— Что-то мне нехорошо, — произнёс Алексей, провожая их взглядом.
— Обошлось, — отозвался я, надрывая бумажную упаковку таблеток.
Мы направились в магазин, купили буханку белого и батон. Всё это время мы молчали. Наконец, Лёша невесело усмехнулся:
— И ты, старый, ещё говоришь, что ничего не понимаешь в жизни.
— Не понимаю, — так же отстранённо ответил я. — Понимаю я в психологии. В антропологии. В обществознании и умении убеждать. А в жизни… в жизни я ни-че-го не понимаю.
— Ну ты даёшь, Максимыч. Вот это ты загнул.
Обстановка разрядилась, и мы попрощались. Алексей поехал к своей теперь уже не новой знакомой, а я вернулся в квартиру.
Вечером я выслушал отчёт Олега о наблюдаемых объектах, рассчитался с ним за этот месяц (пусть погуляет денёк) и принял вахту за обрудованием. Когда соседи пошли спать, я положил наушники и тоже прилёг. Если что-то случится, то есть микрофоны запишут громкий звук, меня разбудет сигнал. Я поблагодарил Бога (или бога смерти Шинигами, например) за то, что у них пока ещё не родился ребёнок. Вот будет шума круглые сутки! Придётся найти третьего помощника и перейти на плавающий график...
Нет, не могу уснуть. Не долго думая, я отправился на прогулку, чтобы подышать свежим воздухом. В подворотне я услышал металлический щелчок. Передо мной стоял сотрудник КГБ. Только что он снял пистолет с предохранителя.
— И снова приветствую вас, — сказал он, улыбаясь. — Хорошую вы мне дали задачку. Но всё же, после долгих раздумий, я пришёл к единственно верному выводу, что вам слишком дорога та ваша таинственная цель, чтобы так легко выйти из игры. Посему я желаю поднятия занавеса, дабы, наконец, позволить избранным зрителям насладиться вторым актом.
Я вертел в руках свои наручные часы, которые снял во время его долгой и несодержательной речи.
— Спектакль сорвётся, если в театре вырубит электричество, — пробормотал я.
— Это метафора?
Вместо ответа я швырнул часы об асфальт и со всей силы наступил на них ногой, наполнив бесшумную ночь острым, будто шипы роз, хрустом.
Подворотня погрузилась во тьму. Свет исчез из всех окон, и даже фонари за спиной мужчины погасли. Мрак окутал нас, стал осязаем и холоден. Будто само время вытекло сквозь разбитый циферблат.
