Счастья, здоровья

 В полвосьмого звонят.

   В меня стреляют, герой прикрывает, доспех передает на монитор десяток ошибок и сотню ворнингов, пара ошибок — критические. Мне нужно срочно что-то делать. В небо взмывает пандарен, он позволит выиграть пару минут, за которые нужно поднять службы доспеха. Но мне звонят, и я просыпаюсь.

    — Счастья, здоровья.

    — Спасибо, — хочу спать.

   Но спасибо, правда. Встаю.

    — Счастья, здоровья.

   Это в восемь, а в девять:

    — Счастья, здоровья.

    — Спасибо.

   Я буду счастлив и здоров еще минимум триста лет, а то и четыреста. Но нет, я не жалуюсь, не подумайте. Спасибо, правда.

    — Привет. Спасибо. Да. Ага. Конечно. Да. Ага. Да! Да.

   Это мама.

   Ее интересует: хорошо ли я питаюсь, не хожу ли я без шапки, застегиваю ли курточку, перехожу ли дорогу на зеленый свет и умею ли завязывать шнурки. Спасибо, мам, люблю тебя.

   День рождения. Двадцать восемь. Вообще-то нет никакой, кроме математической, разницы между цифрами "двадцать семь" и "двадцать восемь". Половина жизни уже прожита, а was и ныне там. Лет с двадцати пяти ничего существенно не изменилось. Это если верить ощущениям. Понятно, что мы со мной двадцатипятилетним два разных человека. Или один разный. Но точно разные, тут двух мнений быть не может.

   Десять двадцать восемь. Снова звонок.

    — Счастья, здоровья.

  

***

 

      — Кем вы себя видите через пять лет?

   Обожаю этот вопрос на собеседованиях.

   Пандой с реактивным ранцем я себя вижу.

    — Мы вам позвоним.

   Это в переводе с корпоративного языка — иди-ка ты нахер.

   Знаете что? Идите-ка вы тоже нахер. Стань героем убей дракона, — а заканчивается все теорикрафтом и переусложненной ротацией. Будь полезен людям, стань героем, а в итоге ты снимаешь с дерева котят, выступаешь в реслинге и понимаешь, что ты пустопорожнее ничто и холостые беспонты с низким ДПС.

   С другой стороны, сейчас все хорошо.

   Ну как хорошо, нормально. Хорошо — это когда солнце светит, тебе десять лет и ты купил новый мяч. Или когда день передышки и гоблинские бомберы не прут с упорством леммингов-самоубийц; тогда можно отстегнуть монитор, поставить инструменты в угол, улечься в тени доспеха-МАУ и спокойно смотреть на синее небо, хоть устав запрещает таращиться на небо и отстегивать монитор. Тогда хорошо.

   А когда ты, почесывая пузцо, смотришь по телевизору рестлинг, — это просто нормально. Бесцельно тикающие секунды пустоты вялой диванной дымки, спинномозговые развлечения, увлекательные достаточно, чтобы не выключать телевизор и не лезть на стену.

   На стену лезть лениво.

   Это — нормально.

   Год назад я был сокращен. Сокращать меня не хотели, — я крутил гайки и подсоединял интерфейсы, вбивая в память устройства нужные команды на понятном ему HEX-языке, брюзжал, ругался с начальством, но работу выполнял хорошо и работал по десять, а то и по четырнадцать часов, если это было необходимо. Но я настоял, чтоб сократили меня. У пацанов маленькие дети, — объяснял я удрученному шефу, — для них сокращение фатально. А у меня есть варианты, я уж всяко пристроюсь. Настройщик доспехов никогда не останется без работы.

   Панда хохотала до упаду, оставляя в небе конденсационный след.

   Отец узнал, что меня собираются сокращать, и тут же принялся звонить. У меня, почти тридцатилетнего ничтожества, не хватило духу, чтоб остановить его. Мы — удивительно бесхребетное поколение. И войну мы выиграли со страху, не иначе. Позвоночными мы можем считаться только в связи с тем, что нас устраивают по звонкам их родителей. Я наврал ему про варианты, — многодетность моих коллег его не впечатлила, — и попер домой мимо уверенных в себе высокооплачиваемых героев.

   Завтра начнется новая жизнь, — решил я.

  

***

 

     Я уже год живу на пособие. Это и правда — новая жизнь.

   Никто не обещал, что она будет лучше старой.

  

***

 

     А по телевизору реслинг.

    — Это же не по-настоящему? — уточняет панда в соседнем кресле, нахмурившись.

    — Ну да, — киваю, — в том и кайф.

    — Не понимаю.

    — Правильно, — снова киваю, — куда тебе. Вам не понять тяги человека к бесконечным развлечениям.

   Открываю пиво.

   Панда не будет. Я ее знаю.

    — Вчера наши переманили к себе Бэйла, — говорит панда. — Слышал?

    — Ага. За сто двадцать миллионов.

    — Ни один герой столько не стоит. Не понимаю.

   Герой — это реклама. Это миллионы поклонников, миллионы долларов.

   А для чего еще сейчас они нужны? Чудовищ нет, злодеи давно переоделись в дорогие костюмы, завели себе промоутерские бренды и теперь, словно в насмешку, перепродают героев друг другу. И герои участвуют в боях на потеху публике. Денег валом. Дети счастливы.

   Ну, счастья им и здоровья. Детям, в смысле.

   У героев-то здоровья вагон. И много счастья в денежном эквиваленте.

   Вчера стояли у подъезда и курили со старым эльфом. Он — народный артист Украины, ветеран войны, в прошлом звезда. А сейчас, в дни, когда бурлит "эльфийский вопрос", когда бритые налысо нольдоры избивают дроу с криками "Чемодан-вокзал-Андердарк", — его никуда не берут. Да и тонкие изящные эльфы сейчас не в моде. Нынче нужны мускулистые орки. И обязательно с гоблинским переводом.

    — Эпоха, — провозглашает пандарен.

    — Что ты понимаешь, животное, — беззлобно отвечаю. — Плод моего воображения. Ты погиб на моих глазах.

    — Хорошо тебе говорить, — обижается панда. — Ты-то жив.

    — Хорошо, — соглашаюсь я.

   Как ни странно, мне было хорошо только в детстве и на войне с орками, которые сегодня звезды кино, и гоблинами, которые переводчики и механики. Драконы в зоопарках, их смотрители — хемули. Люди-механики уже не нужны. Люди-актеры не нужны. Люди вообще не нужны.

   Люди победили.

  

***

 

     На последние деньги я купил себе реактивный ранец. И всю неделю с ним разбирался. Эта штука всегда содержала в себе кучу заводских ошибок сборки, которые никто не заметил. В "Стар Скае" какие-то ретивые гоблинские умы все время вносили улучшения и даже не делали попыток их документировать. Я поменял нестандартные инерционные компенсаторы, болтающиеся на креплениях стандартного образца и почему-то без связи с бортовым компьютером, поменял компьютер. В процессе недоглядел и закоммутировал контроллер сам на себя.

   Ранец завелся, сделал попытку опросить контроллер и обнаружил, что сделать этого не может. Дернулся сервомоторами и впал в кому.

    — Доигрался? — поинтересовалась панда.

   Хорошо быть воображаемым ублюдком.

    — Пошел ты, — я отключил питание и полез внутрь. — Бывает.

   Пандарен расселся в кресле.

    — Ты никогда не чувствовал себя трусом?

    — Нет, — соврал я.

   Лгать воображаемым друзьям очень глупо. Они видят тебя насквозь.

    — Отрадно слышать.

    — Дай поработать, а?

   Пандарен замолчал. Но больше я ранцем не занимался. Он мертвым грузом лежал в гараже.

  

***

 

     Вечером зашел сосед-эльф одолжить соли. Потом я смотрел реслинг и пил пиво с пандареном. А потом заснул.

   Пока я спал, в меня стреляли, а герой по имени Бэйл прикрывал. Доспех передал на монитор россыпь панических сообщений. Пока убивали пандарена, рванувшегося на перехват, я успел выровнять давление, перезапустить демона и восстановить службу. Благодаря этому Бэйл убил дракона, который не давал пройти нашей авиации.

   Во сне я был счастлив и здоров.

   И мне было хорошо.