– …таким образом, скорость тахионов в отдельном взятом измерении прямо пропорциональна квадрату средневзвешенного значения амплитуды Хси-струны за неполный оборот метагалактики. Всем понятно?
Учитель распознал сигналы от Учеников как положительные и продолжил:
– Тогда проведём лабораторную работу по темпоральным зависимостям и проверим теорию на практике.
Он создал замкнутое поле вероятностей, переместил туда Учеников и заблокировал к ним доступ извне. Удовлетворённый проделанной работой, он перенёс область своего многомерного тела ответственную за мыслительные процессы в опустошённый нейтринным штормом, а посему мёртвый, уголок вселенной, и решил немного, всего пару триллионов наноциклов, побездействовать.
Угасая в этом мире, его сознание приняло сформированную кем-то гипотезу. Согласно которой, один из его учеников – слегка отстающий в развитии оболтус, допускал в одном из возможных будущих некую ошибку. При расчёте скорости движения тахионов он неверно учёл знак. Вследствие чего, в одном из низкоуровневых измерений появлялась лишняя сотня наноциклов. Однако, это была такая мелочь, что Учитель решил исправить досадную оплошность чуть позже. Всё равно существа, живущие в этом мире, ничего не заметят.
* * *
Утро не задалось с самого своего рассвета. Профессор экстремальной квантовой физики Фёдор Николаевич Лобачеев-Францевский, кстати, неоднократный лауреат и многократный кандидат, проснулся с насущной потребностью, которую незамедлительно и озвучил:
– Бу-бу-бу!.. Тьфу!.. Тьфу! Убери его к чёртовой бабушке!
Огромный, весьма пушистый, и многократно медаллированый за чистоту кровей, чёрный кот Василий, вынул хвост изо рта профессора и обиженно спрыгнул с кровати.
– М-я-а-а-вк! – заявил он, и нервно дёргая сыроватым хвостом, протрусил на кухню.
Привычка Василия укладываться ночью на подушке уходила корнями в его далёкое кошачье прошлое. Когда нецивилизованные (по мнению людей, конечно) коты ночевали на толстых сучьях доисторических деревьев. Гладкая блестящая лысина профессора будоражила генную память Василия, а её не потешить кот не мог.
Фёдор Николаевич ещё немного поворчал, сплёвывая жёсткие кошачьи волосы; поворочался, пытаясь уснуть вновь; но в итоге всё же откинул одеяло и резко встал. Зов природы победил. Зевая и почёсывая правый бок, профессор отправился ему навстречу.
Неспешно шаркая по коридору, достаточно длинному чтобы разместить несколько широкоформатных видеопанелей на стене, профессор в очередной раз почувствовал, что кроме обычной физиологической потребности, его беспокоит некая эмоционально-психологическая, с лёгким моральным уклоном.
Каждый день, снова и снова Фёдор Николаевич осознавал, что ему не хватает семьи, детей, простых житейских проблем. Простых, но в то же время неимоверно сложных по сравнению с такой действительно элементарной вещью? как энтропия вселенной. Но ничего с собой поделать не мог.
Профессор тяжело вздохнул, и у него защемило сердце. Нет не от возраста, конечно, оно словно говорило: «Я есть! Я здесь! Ведь ты же не бездушный чурбан? Хватит одиночества!».
Давным-давно Фёдор Николаевич научился придерживаться принципа: если придётся съесть слона, то делать это лучше по частям. Если перевести высказывание на нормальный язык, то оно означало, что проблемы нужно решать по мере их поступления. Поэтому профессор решил сначала удовлетворить вполне понятную физиологическую потребность, а уж потом перейти к абстрактной.
Сходив удачно в туалет, Фёдор Николаевич вышел из полутёмного помещения и неожиданно не услышал звуков смываемой воды. Слив включался автоматически, как и биоэлектрические осветительные панели. Кроме того, пол почему-то был непривычно холодным. Климатическая система судя по всему, не функционировала. Факты говорили за себя: по какой-то невероятной причине прекратилась подача воды и электричества.
Но всякое теоретическое суждение требует практического подтверждения. Фёдор Николаевич, будучи профессором квантовой физики, не очень жаловал физику жидких тел. Поэтому он проверять гипотезы он решил начать с более понятного и приятного в изучении электричества.
Для начала он провёл ладонью по наличнику двери в туалет.
И ничего не произошло. Свет, как ему положено, не включился, нежная классическая музыка не заиграла. Профессор очень удивился, распахнул дверь пошире и заглянул внутрь небольшого, но незаменимого в быту помещения. Всё было в порядке и как положено, но стульчак – усеян капельками.
Нетрудно было догадаться, что Фёдор Николаевич во время «процесса» явно мазал мимо очка. Профессор никогда раньше за собой такого не замечал, но благодаря проницательному уму пришёл к выводу, что в казусе виноват унитазный автоклинер. Он незаметно убирал следы позора, а сейчас ничего и не прибрал.
Физика жидких тел, несмотря на присутствие таковых на ободке унитаза, была тут ни при чём. В доме напрочь отсутствует электричество! Такая банальная, с точки зрения науки XXII века, физическая величина как сила тока, измеряемая в амперах, была равна нулю.
В недоумении профессор захлопнул дверь. Такого раньше никогда не случалось. Электричество было всегда. В близком к паническому состоянию профессор бросился на кухню и открыл кран. Воды не было.
Фёдор Николаевич хмыкнул, потеребил острую бородку, и обрадовался пришедшей в голову идее. Он подошёл к замутнённому на ночь окну и потёр его. Стекло должно было стать прозрачным! Но не стало…
Профессор удивился ещё больше, чем был удивлён до этого.
– Позвольте! – заявил он, – Но в антиполяризационных стёклах используется энергия статического электричества!
Основанные на эффекте антиполяризации Хаффмана-Гейнца, давнего недруга профессора, окна меняли прозрачность в зависимости от угла падения света на микронного размера линзы. Для работы системы не было необходимости использовать стационарный источник энергии. Статического электричества, накопленного на теле человека, хватало для питания маленьких линз. И оно управляло ими. Проведя рукой по стеклу, можно было поменять вектор отражения в небольшом массиве. А по закону векторного единообразия, того же Хаффмана, следом менялся вектор всех остальных линз.
Минимум два, а может пять основополагающих законов физики перестали работать Сердце профессора бешено колотилось в груди. Ему явно не хватало воздуха. Он решил открыть окно. Но не смог! Устаревшей сотню лет назад ручки для открывания окон не было. А электронный замок по понятным причинам не функционировал. Смысла идти проверять входную дверь не было.
Полный безнадёги Фёдор Николаевич тяжело плюхнулся на табуретку. Слон, которого так бодро он собрался съесть с утра, вырос до гигантских размеров.
– Это катастрофа! – подумал профессор, – Катастрофа мирового уровня! И я даже позвонить никому не могу…
Негромко цокая коготками по гладкому полу, мимо опечаленного профессора продефилировала чёрная тень.
– М-я-а! – сообщил Василий. Он только что выбрался из лотка и намеревался слегка перекусить.
Фёдор Николаевич досадно усмехнулся. Коту крупно не повезло – кормушка и поильник работали на электричестве.
Однако, когда Василий приблизился к раздатчику пищи, прибор ожил. Маленький автоматический барабанчик-дозатор как ни в чём не бывало провернулся, в миску высыпалась горсть разноцветных сухариков: рыбки, кролики и всякие другие подушечки.
– Этого не может быть! – заявил профессор и усердно замотал головой.
Василий погрыз немного корм, больше для видимости, чем на самом деле хотел есть, попил воды, и потягиваясь, вышел на середину кухни.
– Василий! И как это понимать? – строго спросил профессор, но кот не удостоил его вниманием.
Фёдор Николаевич ткнул пальцем в дозатор с кормом, но тот словно застыл. А в блюдечке с водой образовалось желе.
И только сейчас профессор заметил, что все вещи на кухне выглядят странно. Они были какие-то мрачные, выцветшие, «мёртвые». И что более странно, вокруг кота образовалось пятно света. Нельзя сказать, что Василий светился как фонарик, но некоторую контрастность в окружающие его предметы вносил. Рядом с ним они оживали, становились чётче, наливались красками, а на расстоянии пары десятков сантиметров блёкли, как бы замирали.
Кот явно таил в себе интригу, но профессору не хватало гениальности мозга понять какую.
– Киса, киса, киса, – позвал Фёдор Николаевич и был награждён звуком презрительного «мяу!».
Кот вытянул левую заднюю ногу и принялся драть её шершавым как наждачка языком.
Фёдор Николаевич подумал, что раз в молодости поймал удачу за хвост – сразу защитил диссертацию по квантовой модуляции, то кота за хвост поймать тем более сможет. Правда, он не учёл мнение Василия. А он был против!
Во-первых, как порядочный кот, Василий терпеть не мог показываться на публике не вымытым до скрипа. А во-вторых, о том, чтобы быть пойманным за хвост и речи быть не могло, ведь это была, есть и всегда будет святая, неприкосновенная часть тела.
Профессор наивно дёрнулся, но кот, предугадав события, отпрыгнул в сторону и нервно подёргал бесценным хвостом. Когда опасность миновала он уселся снова и принялся намывать заднюю правую ногу, поскольку левую посчитал достойной.
Фёдор Николаевич предпринял новую попытку схватить кота, но и она завершилась неудачей. Кот легко оторвался от преследования перебазировался на новое место дислокации.
Параллельно с анализом векторов подхода к постоянно ускользающему коту, в голове у профессора появилась некая теория, объясняющая способности кота сиять и включать кормушку без внешнего питания.
Исчезновение электричества – не причина, а следствие, – думал профессор, потихоньку продвигаясь к расслабившемуся коту. – Произошёл какой-то пространственно-временной сбой, который почему-то не затронул кота. А может быть, даже, кот являлся ключевой фигурой. И раз он мог управлять кормушкой, то значит, сможет и другими бытовыми вещами в доме.
Профессор совершил хитрый обманный манёвр, завис над котом, и всё-таки поймал зверя. Кот побарахтался для вида и лениво обмяк. Сам не веря в то, что собирается сделать, Фёдор Николаевич поднёс кота к окну, поближе к электронному замку.
Сияние вокруг кота передалось на раму и стёкла. Замок щёлкнул, окно распахнулось.
– Василий, – важно сказал профессор, – не будь я учёным мужем, я бы сказал, что это настоящее дремучее волшебство, и ты великий открыватель окон. Какая энергия сокрыта в тебе?
Василию явно не понравилась идея быть великим открывателем, а профессору – картина, застывшая за окном. Именно застывшая. Деревья, кусты, припаркованные напротив домиков гравикары, абсолютно всё вокруг странным образом замерло. Что-то было не так, и Фёдор Николаевич принялся перечислять несоответствия в уме.
Во-первых, стояла гробовая тишина. Совсем тишина. Тишина без вариантов. Ни шума листвы, которая обычно шелестит на ветру. Ни пения птиц, которым давно пора было уже проснуться и начать петь. Во-вторых, на востоке, где на нежно-голубом небосводе должно было вставать яркое Солнце, висело бледно-жёлтое пятно, размазавшееся по серо-голубой мути. Все краски поблёкли, выцвели, разбавились. В-третьих, воздух был безвкусен и ничем не пах. Им можно было дышать, но он был «никаким».
Фёдор Николаевич испугался и отчаянно прижал к себе кота. И неожиданно почувствовал, что тот пахнет, как и положено домашнему ухоженному коту. Чуть-чуть «псинкой» и «шампунькой с клубникой». Кот казался единственной существующей на свете реальной вещью среди первобытного хаоса. За исключением самого профессора, конечно же. Мира, каким он был вчера больше не существовало. Не в силах смотреть на безжизненный городок, профессор закрыл створки окна, защёлкнул его котом и побрёл в комнату.
Просидев почти час на смятой постели, Фёдор Николаевич так не смог объяснить происходящего вокруг даже теоретически. Тогда он решился выйти на улицу и найти разгадку таинственно застывшего мира. Он подошёл к платяному шкафу, достал повседневную одежду: просторные серые штаны, белую рубаху и мягкие кожаные мокасины.
Одевшись, профессор бережно взял Василия, безмятежно дремавшего на спинке мягкого кресла, и засунул его в кошачью переноску. Кот немного поворчал со сна, но смирился.
Перекрестившись, профессор открыл входную дверь котом как отмычкой и вышел в мир. За прошедший час ничего не изменилось, Солнце висело ровно на том же месте бледного небосклона. Ничего не звучало и не пахло.
Фёдор Николаевич пошёл по аллее, мимо безмолвных домиков, к центральной улице городка. Несколько раз профессор порывался зайти внутрь пустых домов, узнать – есть ли кто живой, но природная скромность и достойное воспитание не позволяли ему просто так вломиться в чужую собственность.
Бесцельно прошатавшись несколько часов по пустынным улицам, Фёдор Николаевич так и не приблизился к решению загадки. Он не встретил ни одного человека, и ни одно живое существо, но в некоторых местах он видел странные тени, похожие на силуэты людей. Мир замер, словно его заморозили. Несмотря на «пасмурный» день профессора обуяла жажда. Ветра не было и неподвижный воздух сушил глотку и глаза как в пустыне.
В одном месте профессор наткнулся на фонтан. Радость от находки улетучилась сразу. Мутная вода в большом каменном бассейне напоминала желе, пить такую субстанцию было страшно.
Профессор отдохнул немного на скамейке и решил отправляться дальше. Как вдруг почувствовал чей-то напряжённый взгляд. За ним явно кто-то наблюдал. Пытаясь выяснить это, профессор подошёл к симпатичному двухэтажному домику. Немного посомневавшись, он решился и вошёл внутрь.
Было тихо. Полутёмный длинный коридор привёл профессора в большую комнату. Встав у входа, он откашлялся и решил поздороваться. И как только он произнёс первые слова, из-под кушетки с ажурными ножками выскочила кошка!
Белая, пушистая, живая кошка! Напуганная животинка, проскальзывая коготками на гладком паркете, ринулась в спальню. За несколько часов блужданий по мёртвому городу, он даже почти смирился с одиночеством. Фёдор Николаевич опешил, но быстро взял себя в руки и поспешил вслед за животным. Но войти не успел. Из спальни вышла пожилая женщина, она держала в руках давешнюю кошку и потрескивающий электрошокер…
– Вы – грабитель? – поинтересовалась женщина.
– Нет, я профессор, – ответил Фёдор Николаевич.
– А что, разве профессора не могут быть грабителями? – усмехнулась она.
– Не знаю… – растерялся он, – Не встречал, пока…
– А это что у вас? – спросила она, указывая на переноску. – А говорите, вы не грабитель.
– Это? Это, мой кот, Василий, – профессор медленно поднял кошачий домик и показал недовольно сверкающего глазами в глубине кота.
– Василий? Так, так, – улыбнулась женщина, – А вы? Вас как зовут, профессор?
– Я? Меня? Фёдор Николаевич Лобачеев-Францевский, профессор экстремальной квантовой физики...
– Да неужели? – удивилась женщина, – И как вы относитесь к теории струн, уважаемый Фёдор Николаевич?
– Я предпочитаю новомодное её ответвление, мадам. Теорию мембран.
– Те же яйца, вид сбоку! – фыркнула женщина.
– Что, простите? – удивился профессор, но сообразил, – Ах-да, на первый взгляд они идентичны, но как только дело касается времени, струнная теория не выдерживает критики. Мембранная же добавляет подпространственный объём и учитывает течение времени как интегральную составляющую. Скорость его движения непостоянна и зависит от множества факторов. И в первую очередь от скорости самой медленной частицы всего вероятностного поля.
– Не знала, что найду человека, который так обеспокоен теоретическими основами течения времени, особенно в разгаре тахионной катастрофы.
– Что вы сказали? Тахионной катастрофы?! – профессор захлопал ртом, как рыба на песке, – Как же я не догадался, тахионы! Эти частицы отождествляют с течением времени! Скорее всего, поменялась скорость их движения и время остановилось! Ну конечно же! – профессор звонко хлопнул себя по лбу.
– Эх вы, профессор… – женщина убрала электрошокер в кожаный футляр и погладила кошку. В изумрудно-зелёных глазах животного угадывался неподдельный интерес к Василию, заточённому в переноске.
Женщина ещё раз критически оглядела Фёдора Николаевича и представилась:
– Меня зовут Мария Ивановна Шметтэль-Дорф, профессор физики струн. Так сказать, струнных дел мастерица и учётчица. Прошу вас, присаживайтесь, Фёдор Николаевич.
– Очень приятно, Мария Ивановна, с превеликим удовольствием, – профессор присел на большой, светлой кожи диван, рядом с которым стоял круглый деревянный столик. В животе Фёдора Николаевича громко заурчало. Он покраснел и яростно заскрипел кожей, стараясь приглушить неприличные звуки.
– Подождите несколько минут, я сделаю чай, – улыбнулась Мария Ивановна, – С бутербродами, в которых сегодня с утра застряли ваши тахионы!
Она махнула рукой и ушла на кухню…
***
Через полчаса они пили горячий чай и ели бутерброды. Рядом довольно урчали кошки. Учёные азартно спорили о том, какая теория дала сбой, и что будет завтра, если оно, конечно, наступит, это завтра. И Фёдора Николаевича в кои-то веки больше не тревожила эмоционально-психологическая, с лёгким моральным уклоном, потребность.
И им было хорошо! И кошкам было хорошо. Потому что поток тахионов, ненадолго иссякший в этом отсталом измерении, продолжал течь в их маленьких пушистых телах. Кот Василий, который одинаково хорошо контролировал тахионы в семи измерениях одновременно, оттранслировал кошке Дашке импульс ласки. Она благодарно заурчала. Она только училась управлять материей и временем, и была рада любой поддержке.
Ещё утром, заметив отклонение в течении времени, Василий, как прилежный тахионный смотритель изменил поле вероятностей Учителя так, чтобы тот обеспокоился. Кот знал, ошибку, допущенную нерадивым Учеником, скоро исправят – такое бывало, и не раз. И в прошлом будущем, и в будущем текущем, время пойдёт снова – никуда оно не денется. Будет себе течь с той же скоростью, что и обычно, в противоположную сторону относительно частиц обычной материи.
Как факт, подавляющее большинство существ, населяющих призму вероятностей, сегодняшнего сбоя даже не заметили. И уж конечно, эти недоразвитые, низкоуровневые «человеки», живущие в единственном доступном им измерении.
– «Человеки» такие беспомощные, – подумал Василий, укладываясь поспать на мягкой спинке дивана.
А Дашка умилённо улыбнулась:
– Они такие милашки! С ними так хорошо, не зря их приручили коты.
Питомцев принято баловать. Дарить им ласку, игрушки и вкусняшки. Поэтому сегодня каждый получил в подарок от своего хозяина лишний день жизни. С любовью.
Май 2015
Похожие статьи:
Рассказы → Приключения кота Квадратека
Рассказы → Дело о пропавшем завтраке (с конкурса юмористической фантастики)
Рассказы → Погладь
Рассказы → Самое нужное
Рассказы → Один ключ для Шамбрие Ларки