Тельга

Скачки – грех. Живи – не прыгай.

Моя жизнь от запланированного рождения до внезапно выпущенной в голову пули длилась тридцать три  года. 

С Аркадием я познакомился октябрьским вечером в баре «У Мартина». После размолвки с Наташей на душе было мерзко. Алкогольная зависимость, породнившаяся с моей семьей, испортила жизнь не только мне.
 
Зал был заполнен наполовину. Шлейф дыма, стелющийся по мраморному полу, указывал путь к туалету. На маленькой сцене за синтезатором расположился долговязый юноша с длинными слипшимися волосами. Звучала мелодия из старого кинофильма.
Короткий тост «За удачу», и у барной стойки сидели уже два закадычных друга.

 Выслушав мои грустные трели о неразделенной любви, Аркаша подытожил:
– Кобылы, они все такие.

Неожиданная ремарка новоиспеченного друга не оскорбила меня. Более того, я даже улыбнулся. Но глубже проникаясь рассказами товарища о себе, неожиданно понял: когда он говорил кобыла, Аркан имел в виду не Наташу, а лошадь. И чем дальше в лес, тем больше собутыльник напоминал жеребца, жующего вместо зубочистки удила.
 
Худой, жилистый, пахнущий букетом из одеколона и конского навоза, Аркаша восседал на высоком стуле, будто верхом на мерине.
– Диман, я зоотехник от Бога,– тщетно пытаясь поднять падающую на грудь голову, говорил Аркадий.– Родился на конюшне. Для меня конская упряжь дороже человеческой жизни.

Он вытянул руку и показал бармену на одну из бутылок. В это мгновение я увидел его перстень. Массивную золотую печатку, украшенную бриллиантом в четыре карата.

В груди что-то ёкнуло, защемило. Минерал, играя всеми цветами радуги, вытянул из моей заблудшей души последние крохи порядочности. Начали дрожать руки. Мозг пронзила будоражащая мысль о возмездии. Словно я смотрел на реликвию, пронесённую через всю жизнь не одним поколением моей семьи и украденную человеком, сидевшим рядом.

Меня с детства тянуло к звёздам и дорогим цацкам. Не прошла даром работа охранником в ювелирке. Достаточно было на долю секунды увидеть блеснувший диамант, как в голове появилась цифра в четверть миллиона американских «рублей».

Изделия такого уровня находились в охраняемом мной магазине под сложнейшей сигнализацией. Ответная нежность технолога Ларисы разбивала все замки и преграды. Она многому меня научила. Иногда мы любили друг друга прямо на россыпи ювелирных изделий. Кольца и браслеты впивались в её шелковистую попку. Я слизывал их, стараясь схватить губами часть обворожительной задницы.

Выпили мы уже изрядно. Заплетающимся языком Аркаша пытался заказать ещё два коктейля, меня же перстень отрезвил. Я уже знал, что будет дальше. Как ни странно, взгляд конюха тоже изменился. Аркадий понял, что он – жертва, и приготовился к худшему варианту. Презрительно улыбнувшись, Аркан глянул сначала на меня, затем на кольцо, и спокойно произнёс:
– Не спеши. Выслушай.

Мы взяли два наполненных зеленой жидкостью фужера и уселись за дальний столик у окна. За окном у подсобки выгружали ящики с пивом. Двое нищих кутались в обноски у входа в ресторан. В припаркованном рядом с деревом автомобиле отражался уличный фонарь. Аркаша спросил:

– На скачках когда-нибудь играл? – и, не дождавшись ответа, ухмыльнулся,– Тельга попала в мои руки годовалой кобылкой. Хозяин конюшни купил её на аукционе конного завода «Восход» под Краснодаром.

Отцом неказистой полукровки считался английский рысак, матерью – украинская верховая. Умная, добрая, упрямая, неповоротливая. Я стал называть её Телега. До сих пор не могу понять, что я в ней нашёл?

Что-то было в ней такое, по-женски притягивающее. Посмотрит иной раз, мотнет головой, и я уже готов бежать за ней на край света. Сюсюкался, тренировал, мыл, кормил, общался. Привыкла она ко мне, других не подпускала.

Таких лошадей мы называли «однорукими». Подхожу, бывало, бухой, накуренный, а она ноль эмоций. Даже не взбрыкнёт. Тоже, видно, любила.
 
Вокруг, сам понимаешь, правят деньги. Бега, ставки, тотализатор. Труженикам конюшенного закулисья играть запрещалось. Кто не дурак, покупал билеты через подставных. Зарабатывали прилично.

Весь ипподром ставил на фаворитов. Не каждый мог предугадать какую-нибудь клячу на финише. Всё было продумано серьёзными людьми до мелочей. Подкупались лучшие жокеи. Они придерживали чистокровных скакунов, и первой с зачуханным наездником из Абакана приходила Телега.

Я подружил невзрачного абаканского мальчишку с Тельгой. Из наездников она терпела только его.

Лафа длилась, пока не появился латыш Модрис. Жокей первой категории на скакуне Брэд. Рыжий, конопатый, так и хотелось ему напомнить про дедушку с лопатой. Без мыла моей Телеге в ж…пу влез.

О чистокровных интеллектуалах, как его рысаки, я и мечтать не мог. Казалось бы, что еще нужно человеку: деньги, слава, бабы! Не хватало ему любви, как у нас. «Двурукой» стала Тельга. Между нами пробежала тень рыжего всадника.

Модрис работал с Тельгой под седлом. Я испугался за гнедую, когда однажды на тренировочном заезде при входе в повороты он что-то запихивал ей в пасть. Допинг – схема старая, опасная.

Даже простой ветврач выявлял запрещенные препараты на раз: кровь, моча, слюна. Странным показалось ещё и то, что на руке у него в тот момент что-то блеснуло. До этого времени мне не приходилось наблюдать, как играют на солнце алмазы. Увидев его «гайку», я забыл даже о нашей с Тельгой любви.

Дальше события развивались в ускоренном темпе. Модриса преследовали, это было видно по его нервному поведению, постоянным обыскам в раздевалках и появлением на конюшне амбалов в чёрных костюмах.

Аркадий залпом выпил фужер.

– По грязному полю ипподрома бегала стая собак. Медленно заполнялись трибуны. Пронизывающий ветер срывал дамские шляпы и поднимал в воздух рваные билеты. Часть посетителей толпилась у буфета, другая у билетных касс. Блестели бинокли, пахло шашлыком.

Третий забег – рысь под седлом. Когда табун несётся, бояться некогда. Даже пугливые на тренировках лошади на скачке ведут себя уверенней. Вдруг с трибун на беговую дорожку полетел красный мяч. Молодая кобылка шарахнулась в сторону, следующая запнулась, упала. Задние не успели затормозить.
 
В общем, Модрис с вывернутой шеей лежал в стороне от всех. По трибунам пробежала волна возбуждения. Не выигрышем, так смертью толпа будоражила истосковавшиеся по адреналину вены.

Первыми к нему подбежали чёрные костюмы. Перстня уже не было. Они обыскали жокея, осмотрели Тельгу и забрали тело.

Конец любимой кобылки был жалок. Я перебил ей передние ноги, обернув молоток рваным потником. Наутро ветеринар, осматривая кобылу, чесал затылок:

– Рассохлась, Телега.

Если бы он заглянул в мои бегающие глаза, то всё бы понял. Ему было не до меня. Из шестнадцати скакунов в забегах реально могли принять участие только три посредственных коняги. Владельцы иноходцев разрывали телефон на части. Просили, умоляли, угрожали.

Ничего было сделать нельзя. Фаворит среди омских жокеев Модрис умер в больнице, не приходя в сознание. Четыре жеребца отравились накануне, пятерых продали, Тельга хромала, Крона и Балчуг вели себя неадекватно. Все эти нюансы меня уже не интересовали. Я гладил полукровку по шее, думая о её выпотрошенной требухе с заветным призом. Прости Господи!
 
Аркаша заплакал.

– Будет тебе, Аркан,– я сжал ему руку.

Он оттолкнул мою кисть в сторону:

– Я выкупил Тельгу по остаточной стоимости, как списанную торбу. Осталось найти живодёров, и погрузив малышку в скотовозку, отдаться на растерзание судьбы.

Подпольная скотобойня в поселке Пролетарском представляла собой жалкое зрелище. На деревенском отшибе, окруженные колючей проволокой, стояли маленький загон для животных и три железных гаража,

Уже на подъезде к деревне ощущался запах тухлого мяса. Над живодёрней кружила стая ворон.

К проходной «комбината» вела старая, покрытая паутиной трещин бетонка. На воротах, сваренных из арматуры в виде восходящего Солнца, висел плакат «Счастливого пути!». Думаю, у каждого впервые увидевшего данную фразу, как и у меня, мгновенно задиралась голова в поисках дымящихся труб крематория. Я выдавил из себя что-то похожее на улыбку. В коневозке послышалось фырканье Тельги. 

Открыл ворота старик с костылём вместо правой ноги. Впустил, молча, сверяя животное с записью в документах.
Как только я вышел из машины, мне стало не по себе. На меня смотрели багровые глаза лохматой дворняги. Держа в зубах заветренный кусок чьей-то плоти, она зарычала.

– Место, с-сука,– рявкнул сторож.

Поджав хвост, кобель скрылся.

Заведя Тельгу в первый гараж, я оглядел залитые кровью опилки, обильно раскиданные по полу. Втянул ноздрями запах мокрого дерева и животных внутренностей. Испытав при этом такую горечь, что было уже всё равно, кого здесь будут разделывать, меня или лошадь.

Две чугунные ванны наполовину были заполнены чёрной кровью. В первой ёмкости плавали кусок шкуры с рыжей гривой и потроха. Стая жирных не заснувших мух, как мазаевские зайцы, медленно ползали по волосатому «бревну».

 На поверхности темной субстанции дрожали жёлтые блики. С потолка одиноко свисала тусклая лампочка в ржавом абажуре. В углу стояла повозка, обитая нержавейкой с въевшимися бордовыми пятнами. На лысой жигулёвской резине кое-где виднелись шипы.

 Адским демоном ко мне приблизился мужик в резиновом фартуке. Из-под подошвы кирзовых сапог у него торчал кусок кишки. Кирпичными руками взял деньги. Я ведь не знал точно, где перстень. Назад дороги уже не было. Убить любимую я бы не смог. Был уверен, что брюхо вспороть мне по силам.

Телега задрожала. Ушибленные передние ноги то и дело подкашивались. Глаза кобылы налились такой грустью, что даже живодёр смотрел на меня с презрением.

Когда мужик накинул на неё петлю, Тельга махнула хвостом и упёрлась опухшими ногами в пол. Пена с губ гнедой красными пузырями падала на копыта. Она пыталась заржать, но из стянутой веревкой пасти слышался только внутриутробный гогот.

Под опилками блеснул оцинкованный пол. Пригнув шею животного, рабочий со всей силы стукнул ей по голове кувалдой. Это произошло с молниеносной быстротой. Я даже не понял, откуда взялся молот. Раздался хруст, и Телега завалилась набок. Ловким движением молотобоец обвязал ей цепью задние ноги и включил тельфер. Скрипя, выворачивая мощные конечности, подъёмник потянул кобылу к потолку.

– Давай,– мужик протянул огромный тесак.

Мачете выпало из моих рук. Сплюнув, убийца полосанул лезвием по брюху моей красавицы. Шмат парящих окровавленных органов повис над загаженной ванной.
 
– Желудок сам найдешь?

– Нет,– стошнило меня.

Ловко отсекая ненужное, изверг вытянул из брюха парнокопытного толстый сероватый мешок. Сделав надрез, он засунул в него мою руку. От смрада непереваренного корма, пота и крови у меня перехватило дыхание.

Рука погрузилась в теплую кашу. Закрыв глаза, еле сдерживая рвотные позывы, я нашел то, что искал. Сжав в руке бриллиант, не оглядываясь, направился на выход. Негнущиеся ноги с горем пополам довели до машины.

Раскрыв заляпанный и вонючий кулак, я опешил. Вырвавшийся из утробы фонтан бросил меня на четвереньки. Перстень лежал на холодной земле в моей блевотине. Я не верил своим глазам. Жизнь была прожита зря. В золотой оправе был не драгоценный кристалл. Стекляшка! Я убил единственное любимое существо вот за эту копеечную хрень!

Аркаша поднёс руку к моему лицу. Даже в полумраке я не мог оторваться от магических лучей изящной вещи. Это – огранённый алмаз, сомнений не было. Цвет, чистота, огранка. Стала ясна цель комедии – он испугался. Надо было что-то предпринимать,– ругнул я себя в душе.
 
Нервно схватив пустой фужер, зоотехник хотел позвать официанта. Опередив дружка, я сам пошёл в бар. Во время его длинного монолога я незаметно отослал сообщение Ларисе. Люди, обладавшие шестизначными валютными накоплениями, мне не встречались. Красивая беззаботная жизнь пролетала где-то рядом.

Пятью минутами позже пришёл ответ. Через час Лора ждала меня на другом конце города. На всё про всё дьявол отвёл мне полчаса.

Оплатив счёт, мы с Аркадием сели в стоявшее у ресторана такси. Я старался вести себя так, как обычно, не вызывая подозрения у персонала заведения. Назвал таксисту первый попавшийся адрес. Аркадий следил за происходящим мутными, отрешенными глазами.

Вышли у старого разбитого «Москвича». На кузове автомобиля толстым слоем лежала грязь. В салоне сидела кошка. Подождал, пока таксомотор уедет, и поволок Аркана через дорогу.

Машину в нашем городе в два часа ночи поймать не составляло труда. Синяя «шестёрка» под грустный армянский дудук довезла нас до автостоянки, стихийно образовавшейся недалеко от моего дома. У круглосуточной аптеки ярко горели зелёные рекламные огни.

Засунув обмякшего товарища в свою машину, я направился к реке. Перстенёк уже сверкал на моём безымянном пальце. Всю дорогу в голове плавали дорогие катера, женщины, машины. Прохладная тёмная ночь усиливала полёт безрассудных, дерзких мыслей. Город прощался с нами, мигая в спину желтью перекрёстков.

Скрытое от посторонних глаз место у реки я присмотрел ещё год назад. Две широкие доски в камышах, кусок рельса. Осталось прикопать рядом верёвку и мешок.

Пологий съезд. Под колёсами хрустели сухие ветки. Темнел и поскрипывал камыш. Умолкли лягушки. Даже Луна повернулась ко мне спиной. Пока раздевал конюха, не мог оторвать глаз от камня. Свет Вселенной, отражённый от поверхности реки, согреваясь дыханием камня, выжигал мою душу преломлёнными лучами.

Аркаша мычал, стонал, пытался даже сопротивляться. Ничто не могло изменить моего решения. Расписания убогих судеб зоотехника и «однорукой» полукровки утвердили на Небесах. Различались они между собой только датой смерти.
 
Накрыв голову конюха мешком, я сильно ударил его по лицу кирпичом. Лопнул хрящ, клацнули зубы. Холщовая ткань моментально потемнела. Положив обмякшее тело с привязанным грузом на доски, оттолкнул плот от берега. Привыкшая к людским обрядам стихия, медленно уносила принесённую жертву.
 
На середине речки, дёрнув за верёвку, я распустил узел. Развязанные доски облегчённо вздохнули, расставшись с тяжёлой ношей. Пустив живую рябь, вода неторопливо приняла в холодные недра тело оступившегося человека. Нарушая гармонию ночи, Аркашина душа ещё несколько минут пузырилась на поверхности. Как прелестна волнующая безучастность природы!

От виброзвонка дрогнуло сердце. Из трубки донёсся дрожащий голос Ларисы. Она что-то говорила о запеленгованных координатах, реке и её друзьях:

–  Димочка,– крикнула она,– они уже на подходе!

Я не мог поверить увиденному. Алмаз, минуту назад сверкавший ледяным огнём, как Сириус весенней ночью – потух. Я потерял ощущение реальности. Действительность предстала предо мной в багровых тонах.

В лобовом стекле отражался мой угасающий взгляд. Нервный озноб искажал напряженное лицо. Я увидел подпираемый шоссе купол звёздного неба. Сильнее схватился за руль. Мокрой, дрожащей ногой нащупал педаль. Резко затормозил. От удара в грудь сбилось дыхание.

Ослепительный свет встречного автомобиля вернул меня в настоящее. Кольцо засияло с новой силой. С души вмиг свалился ипподром вместе с конюшней. Это царь камней, Господи! В тот же момент в висок упёрлось что-то холодное и твёрдое.