Временами я попадаю в совсем существующие миры. Музыка плещется волнами об эти слова: «Совсем существующие». Куда там видениям в зеркалах. Не сравнятся с такими мирами даже пейзажи из-под закрытых век – фантастические, волшебные, технотронные…
Нереальные пространства, придуманные не мной – вот что значат такие слова. Бьется по радио дурная песенка: «Ах, ты меня любил, ах, ты меня и бросил… ой-ой-ой, а мы с тобой в лесу, под птичий звон берез…» Чу! Птичий звон берез! Оазис среди вдохновенного пустословия! Зеленая роща; конечно, весна! Березы, капель… Птицы в ветвях орут песни громче, чем радио, надсадившееся от электронного хора. И я несусь в этот лес со всех ног, в ту весну, как бы далеко и как бы давно они ни проходили… Вот и березы с капелью, и щебет… и мокрые ноги мои по колено в слякоти – поскорее домой. Бр-р!
Нет, думаю я, надо безумно любить свою половинку, чтобы ее целовать-целовать, стоя в сыром березняке. А Совсем Существующий Мир продолжает призывно манить в ту весну и в зеленую рощу. Нет, говорю, я туда не пойду – не раньше, чем высохнет грязь!
В какой момент времени я этому научился? Почему за красивыми образами я вижу реальность в ее неприглядстве? Я не задумывался над этим, как не задумываются над работой механизма башенных часов – на них смотрят, чтобы узнать время; я так же смотрел на свою особенность как на данность. До позавчерашнего путешествия.
Вместо получки мне в бухгалтерии преподнесли путевку. Координаты, ключ в два конца, за вашу службу, в качестве премии. «Ты бездельник и разгильдяй, какового свет не видал, поэтому, чтобы жалованье тебе бесстыдно урезать, мы дарим…» - так это переводится. Что ж, они правы, не помню такого волшебного случая, когда я появлялся в конторе, где состою на жаловании. Смиренно вздохнув о золотых монетках, которые не сумели бы и при огромном желании расквитаться с моими долгами, отпираю двери в ночной и снежный безумный мир.
Музыка, музыка, музыка, музыка, музыка – что-то меня понесло! Музыка проникает в каждый из атомов, искажает формы вещей, обращает снежинки в ноты, людей и дома – в музыкальные инструменты. Сдается мне, я и сам здесь летучая скрипка. Я – скрипка? Неужто циник может быть ею, плаксивой и романтичной?
- А хочешь быть дудкой? – звенит в одно ухо мотивчик. – А лучше бы барабаном! – дудит он в другое.
- Еще чего, барабаном! – это мой голос перебивает безостановочные аккорды. В горло влетают пучки снежинок, и я запеваю:
Стоит харчевня «Тьма-мизгирь»
На берегах далеких стран,
Там повар есть, расползся вширь –
Вот вам хороший барабан.
Девицу знаю – ох и ах!
Ее краса известна всем,
Дудят о ней на всех углах,
Чем не дудливый инструмент?
А не хотите ль контрабас?
Вот уж почтенный господин.
Есть кандидат и в этот раз:
Знакомый мне министр один.
Но может, нужен вам кларнет -
Вертлявый, нервный, как намек?
Кандидатуры лучше нет,
Чем вертопрах и щеголек.
Ищите арфу в землях фей,
Спускайтесь за гитарой в грот.
Мне инструмента нет милей,
Чем сфер и формул ясный ход.
С хлопаньем крыльев над головой пролетает время, а я все пою. Дернуть, что ли, себя за нос? Я так и делаю, а не удовлетворившись результатом, щиплю запястья, барахтаюсь в воздухе, пытаюсь выбраться из музыкальных силков. Вот дурак!
Музыка с треском расшибается о мой математический ум. Весь мир вокруг меня замирает, и я слышу, да, слышу ту самую мысль, которую атомы растерянно передают друг через друга:
- Чего же тебе предложить, приятель?
Поэтичный Совсем Существующий еще не познал наших с ним различий. Он избирает для меня форму в клеточном пространстве, среди белеющих и чернеющих башен, среди королей и ферзей, пешек и трубящих победу слонов. Сдается мне, одна партия завершилась, сейчас готовятся к следующей. По завоеванным территориям ползет карета. Король-победитель благосклонно принимает овации от своих пешек; ферзь рядом с ним углублен в думы. Далеко ехать – еще только линия E… А я где в этой картине? А я – конь, впряженный в карету!
- Н-но-о-о! – горлопанит мне офицер, видя, что я стою как вкопанный. Фыркаю в ответ. Возмущенно. С душой, которой у меня нет. – Тебе что, кнутом наподдать?
- Еще чего, наподдать! – отвечаю я и неважно, что сам от себя слышу ржание. Оно достаточно гармонично звучит для ответа:
Коль скоро твой кнут коснется меня,
Узнаешь ты партию, где нет коня!
Я лягу и буду валяться хмуро
Обиженный на целый свет,
А ты – поскачи через все фигуры,
Когда и желания нет.
Как тебе мой ход конем, возница?
Суньтесь-ка в битву впятнадцатером!
Ни «вилка», ни шах и ни мат не случится,
Пока не расшаркнетесь перед конем.
Совсем Существующий убежден, что и шахматы не по мне. А ведь я пытался внушить ему другое: я не против быть королем, а еще лучше – стать на место того скучающего ферзя в карете, но только не тягловой лошадью.
- Что делать? – чуть ли не плачет бедняга-мир. Ему так хочется угодить невоспитанному туристу. И от всей своей разнесчастной богатой души, он помещает меня в непонятно какое пространство. Улица, небоскребы, дорожные знаки и пустота. Я и сам как пустой, в голове у меня киберпанк чистейший, словно мозги электроникой заменили.
- Мир! – умоляю я. – Не следует слишком плоскопанельно обо мне думать. Стань вот таким, пожалуйста, стань таким!
И на телевизионной панели, которая у меня сейчас вместо лица, включаю изображение…
Зимний вечер. Хор за углом, распевающий эти душевные гимны, утонувшие в прошлом. Туча снега поднимается из сугроба к ярко сияющему окну. Снег – это я. Снег – это тот, кто смотрит на мальчугана в комнате, который вертит в руках отцовский подарок – блокнот-ежедневник. Ребенок еще не догадывается, что будет рыдать через пару часов, когда вернется отец, утром запамятовавший поздравить его с днем рождения, а вечером говорящий лишь о делах в конторе. Блокнот будет выброшен в мусорное ведро, оттого что в ежедневнике у родителя была аккуратная запись «подарок», но не было строчки «любовь и внимание».
Отцовский подарок – представление о том, как все на свете отдалено от мечты, я несу через всю свою жизнь. Но я всего-то хотел заглянуть в кусочек своего волшебного детства, покрытого нежной дымкой, а что за мир мне открылся? Я обитал в окружении, в котором мечта стояла на последнем месте. Меня учили цинизму и скептицизму – «реализму» на их языке. Мой день начинался с чуда, и заканчивался крушением чуда о скалы реальности. Нынче же я обитаю там, где мечта – первичный элемент каждого дня. Мой день начинается с чуда и заканчивается крушением чуда о мое видение реальности. Я циник и не могу измениться. Вечно все у меня получается не так, как надо; даже имя мое переводится несуразностью.
Старая как мир история со старым как мир исходом. Нет, я не пришел к бессердечию за один шаг – их потребовалось немало, но первый был сделан в этот вот самый вечер, отделенный от меня непроницаемым переплетом окна. И хорошо, что Совсем Существующий не слышит песню, вьющуюся в пурге там, где до девятого дня рождения находилась моя человеческая душа:
Ветер, ветер, ветер, ветер, ветер
Гонит листья, воет сам не свой.
Разум – угнетает, мысли – вертит
А в стихи внедряет разнобой.
Ассонансы, пройденные рифмы
Не приносят творчеству плодов
Вдохновенье словно бы прилипло
К веренице всех стандартных слов.
Ветер, ветер, ветер, ветер, ветер
Гложет душу, наводя тоску.
И, попав в невидимые сети,
Уподобишь рифмы пауку,
Паучищу, что тебя встречает
На бессловья на тугих витках.
Ветер, ветер, ветер всё крепчает
Нагоняя темноту и страх.
Странно, но отчего-то я не был разочарован, вставляя ключ в замочную скважину, видимую лишь мне. Ключ растворяется в воздухе, обращаясь привычным роем золотых мушек. В их мельтешении проявляются знакомые очертания предметов моей комнаты. Вот и любимое кресло, и целый кувшин какао, и огромная чашка рядом на столике.
Сдается мне, в этом путешествии я изменился. Все-таки, повезло получить, хоть и не без мук, именно то, чего я пожелал: сейчас у меня есть понимание, что нельзя столь жестоко относиться к осуществленным мечтам, а значит – я уже на пути к исправлению. Канули в прошлое глупые дни, когда я видел одну сырость в рощах, ощущал промозглый туман вместо смутной дымки, страдал от невыносимого жара вулканов, наблюдая величественные картины их извержения.
Долой реализм! Да здравствуют розовые очки! Наливаю в огромную чашку какао, чтобы под сладкий горячий напиток еще разок насладиться воспоминаниями – подарком Совсем Существующего. Еще минута – и в полной гармонии жизни явится ностальгическое блаженство…
Проклятье. Какао холодное!
Похожие статьи:
Рассказы → Послушные атомы
Рассказы → Ради будущего
Рассказы → Господин Музыка (шесть картинок)
Рассказы → Любимая игрушка
Рассказы → Спасти городского голубя
однозначно говорит, что нельзя )
