Узник "Острого клыка"

цикл “Туннельные миры”

август, 2018

рассказ

— Едут! — закричал что есть мочи Ричард, прекрасно понимая, что услышать его могли сейчас лишь встревоженные внезапным шумом белки.

Он поторопился покинуть свой временный пост, расположенный среди мощных ветвей излюбленного стражами кряжистого дуба.

Ричард вцепился дрожащими руками — от промерзшего к вечеру осеннего ветра — в древний, шероховатый ствол, припал к нему грудью и вытянул ногу, стараясь нащупать вделанный в толщу дуба клинышек — одну из немногочисленных ступеней в наскоро сооруженной Филиппом, мастером «Острого клыка», лестнице еще лет двадцать тому назад.

Сердце его забилось быстрее.

Возбуждённый, Ричард никак не мог сосредоточиться: нога то и дело соскальзывала. Юный стражник закрыл глаза, впустил как можно больше воздуха в легкие, затем медленно, носом, выдохнул, стараясь освободить свои мысли.

Сердце успокоилось.

Этому трюку его научил Филипп. Быть стражником в тюремной крепости, отстроенной у самой границы — работа не пыльная, но умение владеть собой — одно из главных в этом деле. То, и правда, была одна из самых отдаленных тюрем во всем Пенеградском королевстве: всего-то пересечь горный хребет Клыки, что, конечно, само по себе — дело непростое, и перед взором предстанут бескрайние, опасные и непредсказуемые пески Хиекмаанской Империи.

Убедившись, что пальцы, наконец, уверенно расположились на колышке, Ричард поспешно пополз вниз, пропуская каждую вторую ступень. Он соскочил на землю. Ступни болели от удара о холодную, твердую почву, но задерживаться больше нельзя было, и молодой человек припустил к тюремным воротам, чуть не поскользнувшись на мосту, переброшенном через глубокий ров.

— Едут! — повторил задыхаясь Ричард, как только Филипп впустил подопечного на территорию тюрьмы.

— Что ж, не обмануло воронье послание, — старший стражник, мастер «Острого клыка», подхватил тощими пальцами длинные седые усы и стал их покручивать.

Дня два тому назад прилетел ворон. К лапке его надёжно было привязано запечатанное письмо. Говорилось там, что вскоре прибудут гости. Прибудут, да домой не все вернутся: бандитскую шайку выловили в одной из ближайших деревень и сопровождали в «Клык». Кто отправил послание, кто именно поймал разбойников, в письме сказано не было. Филиппа это не удивило: с пограничными тюрьмами, частично забытыми и заброшенными, особо не церемонились. Его, в общем-то, это вполне устраивало — лишь бы не забывали провиант вовремя доставлять да бочки с сидром, желательно — фирионским, столичным. Обычно это происходило раз в два месяца. Не реже.

— Ладно, малой, отдышись. Держи, — старик протянул Ричарду ковш с водой, — Далеко ли?

Приведя дыхание в порядок, стражник принял ковш из рук старшего товарища и стал жадно хлебать живительную влагу. Ответил он, лишь осушив ковш до дна и обтерев затем взмокший рот рукавом льняной рубахи:

— Не очень. Версты три. Точно — не больше. Я заметил-то конвой не сразу, мастер. Думал-то, что они по Оленьей дороге поедут, а они, знай, из леса вдруг выскочили, — Ричард замолчал, запустил пальцы в волосы, вытянул докучавший ему дубовый лист, затем продолжил свой доклад, — Шестерых всадников насчитал, мастер Стоунхарт, да нескольких пеших арестантов. Точнее сказать не смогу: они не процессией шли, а как-то скучковались, да и солнце, того, уж заходило. Я бы мог подождать да присмотреться, когда они ближе подъедут, но решил, что надо вам, мастер, как можно быстрее сообщить.

— Ясно. Молодец, малой, молодец. Ступай, отдохни теперича. Тебе же ночью дежурить ещё. Выспись, покуда возможность есть, а я приготовлюсь к встрече гостей.

Ричард приступил к расшнуровке сапог, как вдруг вспомнил, что не всё рассказал:

— Не уверен, конечно…

— Что ещё такое? — поторопил Ричарда Филипп.

— Кажется, мастер Стоунхарт, то была кавалерия из «златой дружины».

Старший стражник вдруг схватил юнца за грудки и с силой притянул его к себе, не дав закончить тому с сапогами.

— Чего же это ты молчал, дубина? Ты уверен? — взволнованно спросил мастер.

Ричард испугался не на шутку. Он ни разу не видел, чтобы бывалый стражник так нервничал. На щербатом лбу Филиппа показалась глубокая складка.

— Ну… Темнело, мастер, но тем не менее, того, я приметил, как блестит что-то на перчатках и шлемах всадников. Один из них, видать, главный, был в бригате с златыми клёпами…

Филипп уже жалел, что вышел из себя. Он отпустил товарища, затем отечески похлопал его по плечу:

— Прости, малой. Занервничал я. Говоришь, в золотой бригандине был?

— Во-во, в ней самой — в бригате, — поторопился подтвердить Ричард, спокойно вздохнув и оправляя рубаху.

— Пойми просто, что это очень важно. Надо о таком в первую очередь сообщать. Запомни. Что ж, Ричард, нет теперича времени на отдых. Давай, бегом — кольчугу натягивай, чепчик не забудь. Возьми кожаный, он совсем новый ещё. Щит мой прихвати и меч парадный. «Золотую дружину», — Филипп глубоко вдохнул, а затем медленно выпустил воздух носом, — надобно встречать по-королевски. Не забудь остальных юнцов позвать. Присутствовать все должны, — мастер «Острого клыка» задумался над тем, как же так вышло, что свирепых королевских гончих занесло в такую-то глухомань, а Ричард кинулся с присущим ему одному рвением исполнять приказ.

Сколько Филипп себя помнил, он был стражником в самой далекой тюрьме Пенеградского королевства. То было — и, собственно, есть — суровое, одинокое место, куда время от времени, а последнее время — всё реже и реже, ссылали в основном политических преступников. Пригодных камер было немного — никто так и не занялся ремонтом темницы, однако, камеры, выдолбленные в толще скалы, к которой примыкала центральная тюремная башня, были прочны и надежны, как и три сотни лет тому назад. Бывало, помимо провианта, в «Острый клык» направляли молодняк, чтобы поддерживать тюремный гарнизон. Отправляли, само собой, деревенских сопляков, не пригодившихся в регулярной армии. Мало кто из них читать-то мог.

Вскоре перед воротами выстроились все четверо молодых стражников, включая Ричарда. Местами протертые до дыр, а у кого и запятнанные рубахи были скрыты под старенькими, поблекшими, но до сих пор годными кольчугами. Кольчужные капюшоны были спущены, выставляя напоказ черные кожаные чепчики.

Мастер Стоунхарт взял из рук Ричарда свой парадный меч и заботливо пристроил его в ножнах. То был подарок за выслугу лет, доставленный ему с последним обозом с провиантом. Сталь не была пригодна для битвы, но бронзовая рукоять радовала глаз причудливой резьбой. Подхватил Филипп и щит, тяжёлый, но, в отличие от меча, для битвы подходящий как никакой другой, и вышел за ворота.

«И правда — «золотая дружина», — загляделся Филипп.

По мосту ехали крепкие, рослые, как на подбор, всадники, чьи мышцы угрожающе бугрились под кольчугами, надежно прикрывавшими не только тела, но и руки, плавно переходя в перчатки, украшенные на костяшках дополнительным рядом золотых звеньев.

Один из всадников спешился и снял шлем-полумаску. Взорам тюремщиков открылось суровое, резко очерченное лицо. Длинный, старый, бросающийся в глаза, шрам рассекал лицо наискось от лба и до подбородка. Аккуратно подстриженная, ухоженная борода, местами уже затронутая сединой, не скрывала, а лишь подчеркивала острый, слегка выступающий подбородок.

— Назвать себя! — шрамированный воин приблизился к вытянувшемуся во весь рост Филиппу. Тот как раз отставил свой щит к стене. Гость возвышался над высоким стариком на целую голову. На молодых стражников он даже не взглянул.

— М… мастер… мастер «Острого…» — прохрипел было Филипп, потеряв контроль над своим голосом. Он звучно сглотнул подступивший к горлу комок. После неловкой, хоть и короткой паузы, мастер Стоунхарт продолжил, наконец справившись с нервами и голосом, — Филипп Брэдвин Стоунхарт, мастер «Острого клыка» и старший тюремщик, сэр. А с кем я имею… — не успел он закончить, как воин схватил его за грудки — точь-в-точь, как сам Филипп совсем недавно — Ричарда, — притянул его к себе и с презрением заглянул тому в глаза.

— Вопросы, мастер, тут задаю я! Но, — воин выпустил Филиппа и наконец оглядел молодых стражников, — закон есть закон. Я назову себя, и мы займёмся делом. Рэндал Экберт Ротшильд. Для вас — сэр Экберт или сэр Рэндал, если вам угодно.

«Волк, это — волк», — пронесся шепот среди тюремщиков, но тут же стих, стоило «волку» придать своему взгляду толику злости.

— Верно, иногда меня так называют. Вам, желторотые, советую этой ошибки не совершать. На первый раз прощаю. У меня сегодня, мать вашу, отличное настроение.

Сэр Рэндал махнул рукой, и остальные всадники, за всё это время не издавшие ни звука, мигом спешились, повинуясь сигналу, и ввели, подталкивая в спины, пойманных бандитов в тюремный двор.

— Кто бы мог подумать, — снова заговорил сэр Рэндал, — что в такой глуши мы скрутим целую шайку. Ублюдки успели похозяйничать в Дубках — думаю, вам всем хорошо известна эта деревушка. Так вот, ублюдки убили мельника, несколько дней прожили в его доме, развлекаясь с женой убитого, потом же, насытившись, зарубили несчастную женщину топором, угодив ей острием в лицо, — предводитель дружины ненадолго замолчал, затем, после нарочито затянутой паузы, продолжил, — Зарубили ее, однако, не с первого удара.

Один из юных тюремщиков, Сэмуэль, резко побелел и его вырвало. Воин никакого внимания на это не обратил, спокойно продолжая, оказавшись на удивление словоохотливым, свой рассказ:

— Но они допустили ошибку, устроив на мельнице пожар. Именно чёрный, плотный дым и навел нас на их след. Вот, собственно, и вся история.

— А что вы, сэр… — начал было Филипп, но вспомнил, что не стоило задавать вопросов и умолк на полуслове, потупив взор.

Ричарду было жаль своего учителя, скорее — старшего товарища. Тому приходилось весь удар принимать на себя, однако, на этот раз Рэндал лишь улыбнулся. Улыбка же делала его лицо еще страшнее: приподнялся лишь один уголок губ. Видимо, шрам попортил не только кожу, но и нервные окончания.

— Отлично, мастер. Уже лучше. Учишься на ошибках-то, — Экберт похлопал старика по спине, — Мы получили особое задание от короля. Моя воля — ноги бы моей в ваших краях не было. Больше ничего знать тебе не нужно.

Ричард тем временем с любопытством рассматривал пойманных бандитов. Их было пятеро: троих мужиков, лохматых и бородатых, в грязных крестьянских рубахах, практически невозможно было отличить друг от друга. Оставшаяся парочка была куда как интересней: высокий, худощавый мужчина с длинными прямыми волосами выделялся белой, как кость, кожей и широким лбом, нарядный кафтан, отороченный позолоченной бахромой, говорил о том, что мужчина этот был далеко не простолюдином, вторили этому тощие, длинные пальцы, явно непривыкшие к труду; женщина была одета в богатое платье, под стать наряду своего товарища. Она сидела на земле, притянув ноги к груди, громко рыдая. Чёрные, как вороное крыло, волосы почти полностью скрывали от зрителей её лицо, так что Ричард смог разглядеть лишь тонкие полоски бледных губ, которые бандитка чуть ли не до крови то и дело покусывала от нетерпения.

Ричард никак не мог поверить в то, что такая хрупкая на вид женщина могла оказаться одной из шайки этих грязных прощелыг. Конечно, худой в кафтане тоже не походил на типичного разбойника, но он вполне мог быть предводителем, продумывавшим план действий и не участвовавшим в самих стычках.

 Рэндал проследил за взглядом юного стражника, вновь усмехнулся и подошёл к женщине. Он грубо схватил её за волосы и заставил подняться с колен, сильно намотав волосы на кулак. Взору Ричарда открылось совсем молодое ещё, исхудалое, но сохранившее миловидность, лицо.

— Вижу, парень, жалость и недопонимание в твоих глазах. Знай же: когда мы въехали в Дубки, привлечённые дымом, эта сука занималась тем, что выпускала наружу кишки одной дородной крестьянке. Что ж, если женщина хорошо питается, её убивать надо? А, тварь? — Рэндал разжал кулак, и женщина, нет — девушка безвольно повалилась на землю и зарыдала пуще прежнего. Она подняла голову и уставилась жалобным, молящим взором на Ричарда. Тот сильно сжал губы и виновато отвернулся, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Вон, — главный дружинник показал на одного из своих людей, — кинжал её, сучий, которым она девчушку вспорола, теперь у Штайнера за поясом висит. Что скажешь, Штайнер, острый кинжал-то?

— Оштрый, шэр, как любимый шуп моей мамки. Она без перцу не может. Говорит, в нем вшя шоль, — дружинник то и дело постукивал пальцами по рукояти кинжала.

Рэндал засмеялся в голос, усмехнулись и дружинники, хоть и не все.

— Выбила моему молодцу несколько зубов, пока мы её повязать пытались. Последней скрутили. Хотя, она, собственно, одна и сопротивлялась-то. Остальные, как нас увидали, тут же побросали мечи и топоры, разве что, в штаны не навалили от страха. Так что, желторотик, не дай глазам тебя обмануть.

После слов сэра Рэндала повисла гнетущая, практически осязаемая тишина, нарушаемая лишь истошными всхлипами черноволосой разбойницы. Но вскоре воин прервал молчание и обратился к Филиппу с неожиданным предложением:

— Так, к чёрту россказни. Мастер «Острого клыка», дорогой мой, — проговорил с очевидной насмешкой в голосе Рэндал, — вели своим юнцам привести в порядок виселицу. Повесим одного, чтобы другим урок был.

Филипп опешил. Он не верил своим ушам. Ничего подобного он не ожидал.

— Как так — виселицу? Как так — повесим? Не было у нас такого никогда. В «Острый клык» ссылают на пожизненное заключение, это верно. Но, чтобы казнить… Не было велено… Мы темницу крепкую отыщем. Вон, в скале выдолблены наши лучшие камеры… У нас даже орк есть…

— Значит так! — зарычал Рэндал, оправдывая свое прозвище, — Ваши правила не выше королевского указа, мастер Стоунхарт. Так? — перешёл он на крик.

— Ну, стало быть, так… — Филипп совсем сник. Он понял, что спорить — бесполезно, а сопротивляться — вроде как измена. Он был против, но сделать ничего не мог, — Не выше, нет…

— Вот, верно, — остался доволен Рэндал и продолжил притворно спокойным голосом, — В данный момент я тут выше по званию, чем все присутствующие. Если кто ослушается моего приказа, будет отвечать перед королем. Король же далеко, поэтому отвечать будете передо мной. Всё очень просто.

— У нас и виселицы-то нету, — Филипп трясущейся рукой схватился за ус и стал тревожно покручивать.

— Ничего страшного. Нет виселицы, отрубим голову. Один хрен.

— Может, всё-таки проявим милость? — мастер Стоунхарт попробовал последний раз избежать казни.

— Милость? — в голосе Рэндала уже заметна была сильная усталость. Он с трудом подавил зевок, — Слушай, мастер, а что на счёт Дубков? Эти мрази разве проявили милость к мельнику? А к его жене? Мы ещё не знаем, сколько деревень они оставили за своими преступными спинами гореть до залитых кровью углей.

Сэр Рэндал Экберт Ротшильд недолго помолчал, вперив свой взор куда-то в вечернее небо, затем посмотрел на бандитов и ткнул пальцем в сторону одетого в кафтан разбойника:

— Тащите его, ребята. Нет виселицы, зато в самом центре двора премиленькая колода виднеется. Покажем юнцам, как надо преступников карать.

Ричард заметил, как и без того бледное лицо разбойника в миг стало белым, как сама смерть.

— Умо… умоляю! Не надо! Люди добрые… Мы же не со зла, — голос его дрожал, то выдавая басовые ноты, то срываясь в фальцет, — Прошу! — заныл он, когда его подхватили мощными руками дружинники и повели через двор к дубовой колоде. По лицу его потекли слезы и сопли.

Разбойница бросилась было вслед товарищу, но сэр Рэндал мигом осадил её, схватив в очередной раз за волосы, а затем с глухим звуком ударил в живот. Девушка медленно согнулась, бухнулась на колени и, склонившись к земле, с болью выблевала сгусток крови.

Филипп стоял, не зная, что ему предпринять. Ричард же не мог спокойно смотреть на этот беспредел. Он уже подошёл было к женщине, чтобы помочь ей, но Штайнер резким движением обнажил свой меч и вытянул в сторону молодого стражника.

— Ни шагу, тюремщик. Штоять!

Ричард не ожидал от грузного дружинника такой скорости и чуть было не налетел на острие мощного клинка.

Мастер Стоунхарт подоспел и придержал Ричарда за плечи, потянувшегося было к ножнам.

— Сэр Экберт, простите юного тюремщика. Молод еще, зелен. Делайте, что считаете нужным. Мы не будем вам мешать, — старик крепко сжал пальцы на плече товарища, стараясь удержать его от дальнейших действий, — Как закончите, проходите в сторожку. Вы, как и ваши воины, должно быть устали с дороги-то. Дубки же в двух-трех днях пути…

Рэндал хранил молчание. Его никоим образом не смутила вся эта сцена.

— Эй, паршивцы, что застыли? — обратился Филипп к тюремным стражам, — Мигом займитесь делом, стол накройте, разожгите очаг…

— Не стоит, позже, — Рэндал поднял руку, прервав речь мастера «Острого клыка», — Смотреть должны все...

Вскоре тюремщики и дружинники окружили место будущей казни. Ричард хотел было держаться чуть в стороне от дубовой колодки, но, как только разбойников вытолкнули к самому центру двора, Рэндал подозвал его:

— Ты смотри внимательно, мой вспыльчивый друг. Не думаю, что ты жаждешь всю свою жизнь провести в этой глуши, как твой любимый мастер. Сможешь не дрогнуть при виде упавшей с плеч головы — когда-нибудь и воином станешь. Настоящим.

Ричард хотел было возразить, но промолчал, крепко сжав губы, и стал внимательно смотреть, как еле живого от страха, трясущегося всем телом бандита резко опустили на колени, затем прижали ухом к деревянной поверхности. Разбойник, слава богам, уже не умолял и не ныл, словно смирившись со своей участью. Остальные бандиты старались не смотреть в его сторону. Лишь девушка не отрывала взгляда от товарища. Она то и дело заламывала свои хрупкие пальцы, продолжая покусывать нижнюю губу. Слёзы на её лице уже давно засохли.

— Не стану вас мучить, мои юные друзья и мастер Стоунхарт, — Рэндал вышел вперёд, — Да, в тюрьме должен быть свой палач, но, так как у вас наблюдается недостаток кадров и яиц, — дружинники тихо засмеялись, по достоинству оценив шутку командира, — в отсутствие местного палача казнью займётся Штайнер, — Рэндал подозвал своего верного дружинника, — Я ведь помню, что раньше ты именно этим и занимался. Помоги нашим друзьям.

— Да, шэр, — огромный, дородный детина подошел к осужденному, поправил его волосы, обнажая бледную, длинную шею, и вытащил свой меч.

— Как жвать?

— Да как хочешь, дорогой мой. На этот раз пусть будет Роберт. Лишь бы с одного удара справился. Не люблю чувствовать боль.

Ричард с удивлением отметил, каким спокойным и красивым вдруг стал голос Роберта. Смутился и палач, правда, всего на миг.

— Хорошо, Роберт. Не держи жла на палача. Палач — лишь орудие, а не шудья.

— Не волнуйся, не буду, — на удивление быстро согласился приговоренный к смерти.

— Пошледнее шлово, желание?

— Я его уже озвучил: руби, не стесняйся. Руби — это и слово, и желание…

Ричард осознавал, что что-то было не так, но что именно, понять не мог. Возможно, Роберт решил встретить смерть со всей стойкостью, что у него осталась.

Штайнер высоко занес свой меч. Мгновение, не больше секунды, и голова отделилась от шеи, покатилась, оставляя кровавый след на песке, пока не остановилась у ног девушки. Та закричала и чуть было не упала в обморок.

— Ну всё, представление окончено. Мастер Стоунхарт, вы и один из ваших людей поможете мне сопроводить нашу поредевшую шайку в темницу. Главное, распределить всех в отдельные камеры — не хочу, чтобы они коротали дни в задушевных беседах. Остальные пусть проводят моих людей в сторожку, займутся заодно конями. Штайнер, прибери за собой. Мы же в гостях.

Дружинник старательно вытер окровавленный клинок о низ своей запылившейся рубахи, затем подобрал с земли голову, другой рукой подхватил за ногу труп и поплелся задумчиво к воротам, окрасив песок багровой полосой.

— Куда он понес тело? — спросил удивлённый Филипп.

— В ров, куда же еще! Пойдём, пора уже покончить со всеми делами. Мне не терпится пригубить вашего сидра. Слышал, вам привозят фирионский — мой любимый.

Мастер Стоунхарт впервые за весь вечер был полностью согласен со старшим дружинником — выпить не помешает. Он торопливо подбежал к центральной тюремной башне, единственной вырубленной в толще скалы, и стал старательно крутить лебёдку. Тем временем Ричард и Рэндал подгоняли оставшуюся четвёрку разбойников. От мужиков неприятно несло не то землей, не то высушенной травой, немного — смолой. На девушку же Ричард не смотрел. Ему было нелегко, но он пытался запрятать свою жалость как можно глубже, стараясь представить, что бандитка натворила в Дубках. Эти мысли помогали ему не видеть в черноволосой молодке женщину.

Наконец врата поднялись. Филипп надёжно закрепил лебёдку.

— Что ж, ведите, мастер Стоунхарт.

Факелы в тюремном коридоре обновлялись по мере необходимости. Повезло: пока коридор был достаточно освещен, чтобы можно было разместить бандитов по свободным камерам.

— Давайте найдем самые крепкие клетки для наших ребят, — предложил Рэндал, — Желательно там, где факелы меняют как можно реже. Кстати, много у вас тут заключённых-то сейчас?

— В этой башне, — отозвался Филипп, и голос его эхом загулял по коридору. Мастер «Острого клыка» успел уйти довольно далеко. Центральная башня была самая глубокая. Она же была и самой высокой, — В этой башне у нас мало гостей. Мы держим тут только ссыльных политических преступников. Сейчас шестеро. И каждому уже под девяносто лет. Сейчас покажу кое-что интересное.

Филипп дождался, пока процессия его догонит, вытащил ближайший факел из стенного крепления, затем продолжил путь. Факел в руках мастера Стоунхарта уже был единственным источником света — так далеко они зашли.

Вдруг старик замер и повернулся к огромной железной двери с небольшим решетчатым окошком.

— Вот, взгляните, — Филипп поднес факел к решетке.

Сэр Рэндал подошёл поближе и уставился во мрак камеры.

— Ничего не… — начал было дружинник, но резкий, громкий рокот прервал его. Затем послышался какой-то шорох, и нечто огромное врезалось в дверь. Рэндал отошёл на шаг назад. Он не выглядел напуганным, но руку, тем не менее, положил на рукоять меча, — по ту сторону двери донесся низкий, утробный рык.

— Наш орк. Сколько себя помню, он тут теплится. Будучи молодым ещё стражником, я открыл камеру, пока исследовал центральную башню. Мне повезло, орк спал. Надо признать, я тогда впервые по-настоящему испугался. Он огромен. А зубы... острющие. Не знаю, как он до сих пор жив-то. Не кормим бедолагу. Магическая, видать, тварюга. Он как шуметь начнёт, снаружи-то аж его слышим. Теперича извольте взглянуть сюда: прямо за этой камерой — наша, стало быть, легенда, — старик, позабыв уже про орка, продолжил путь, пока не уткнулся в стену. Тупик. Последняя камера.

Сэр Экберт прошёл вслед за стариком и заглянул в очередную клетку.

— Это что — шутка? Там же нет никого, — Рэндал был явно разочарован.

— Вовсе нет. Там скелет. Легенда гласит, что то скелет самого первого узника «Острого клыка». Говорят, что его последним желанием было, чтобы кости его не хоронили, не жгли, а оставили навечно в тюрьме. Мы традиций нарушать не стали, поэтому дверь никто не отворял, при мне, по крайней мере. В нашей тюрьме свободных мест — в достатке, так что эта комната нам никогда не была нужна.

— Ясно. Очень интересно, мастер Стоунхарт. Кости-то — большущие. Неужели — человечьи? Ну да ладно. За дело: было бы неплохо кого-нибудь из этой шайки к орку подсадить… А за легенду, спасибо. Мне же думается, что вы просто ключ потеряли. А прибраться-то не мешало бы: смердит чудовищно. Ну что, кинем кого-нибудь из молодцев к орку?

— Думаю, не стоит открывать эту дверь, — Филипп уже жалел, что показал старшему дружиннику местную достопримечательность.

— Верно. Отворяй тогда эту, — показал Рэндал на камеру напротив, — Тот, кого мы сюда запихнем, будет до конца жизни шарахаться, стоит орку проснуться.

Разбойники услышали предложение Рэндала и испуганно воззрились на него. Рэндал в ответ лишь громко засмеялся, затем уставился на разбойницу, — Как звать тебя, девчушка?

— …

— Слушай, не знаю, как долго ты протянешь, день-два, может год, может все пятьдесят, но в ближайшее время ты если и будешь разговаривать, то только сама с собой и с крысами, если, конечно, тюремщики не нарушат устав и не решат перекинуться парой слов. Так что, молодка, пользуйся моментом, — Рэндал дотронулся до её подбородка и резко приподнял голову, — Если я спрашиваю, надо отвечать, — голос дружинника был полон железа.

— М… Мария, — ответила девушка, и Ричард облегченно вздохнул. Не хватало ещё, чтобы Рэндал снова наказал её. Молодой стражник ещё слишком отчётливо помнил тот сгусток крови…

— Отлично. Мария, милая моя, вам выпала честь заселиться в данную камеру. Заприте бандитку.

Мастер Стоунхарт провёл Марию, не сводившую перепуганного взгляда с Ричарда, внутрь. Губы её сильно дрожали.

— Так, ну а эту братию, — обвел рукой сэр Экберт оставшуюся троицу, — Эту братию кидайте, куда пожелаете. Они мне неинтересны.

Мастер «Острого клыка» пошёл обратно, следом двинул Рэндал, подталкивая троицу. Их разместили недалеко от камеры Марии. Ричард же проверил ещё раз замок на её двери и посмотрел через решетку: бандитка лежала на боку, придвинув колени к груди и плакала. Филипп окликнул его, и молодой тюремщик поспешил удалиться.

Вскоре солнце полностью скрылось из вида. «Полнолуние, сегодня же полнолуние…» — Ричард сидел на низкой скамейке возле центральной башни и пытался скоротать время своего дежурства, всматриваясь в ночное небо и любуясь огромным жёлтым диском. Несколько маленьких капель упало на его лицо — вот-вот мог начаться дождь, но юного тюремщика это совсем не беспокоило. Он раз за разом прокручивал в своей голове события этого вечера, пытаясь сообразить, мог ли он что-то изменить и хотел ли этого на самом деле. Противоречивые, сложные чувства охватили его. Орк всё не успокаивался, то и дело громыхая дверью своей камеры.

Некоторое время спустя, из сторожки вышел один из воинов Рэндала. Он был столь же огромен, как и Штайнер, но лицо казалось добродушным, капюшон его был спущен, и виднелось несколько коротких косичек во вьющихся волосах. Он присел рядом с Ричардом и приветливо протянул ему руку:

— Не думай о том, что увидел сегодня. Сэр Экберт многое пережил… Иногда он ведёт себя, как скотина, но дело своё знает. Мы с вами на одной стороне. Я, кстати, Маркус.

Ричард окинул Маркуса оценивающим взглядом, но, не обнаружив подвоха, крепко пожал ему руку. Ричард узнал его: Маркус единственный не смеялся над шутками сэра Экберта. Дружинник улыбнулся и достал из-за пазухи немалый ломоть сыра, ловко разделил его на ровные части и отдал половину тюремщику.

Юный стражник съел немного, но с удовольствием. Большую часть сыра он сунул в карман. На мгновение он позабыл о своих переживаниях.

— Сэр Экберт поведал нам, о чём мастер «клыка» рассказал ему в темнице, — дружинник с интересом смотрел на тюремные ворота, — Как думаешь, это всё правда?

— Ты о чём? — не понял его стражник.

— О вашем легендарном узнике. Ваш мастер рассказал, что его камеру никто не занимал с тех самых пор, как он умер. Говорит, скелет там уже лет двести гниёт.

— Не знаю. Филипп любит приукрасить свой рассказ, если речь идёт об «Остром клыке». Думаю, ему нравится поддерживать эти легенды. Он чуть ли не сроднился с этим местом.

— Понимаю…

Они немного помолчали. Тишину нарушал лишь шум, поднимаемый орком.

— Слушай, его можно как-нибудь заткнуть? — не выдержал Маркус.

— Конечно, его надо покормить, — ответил Ричард.

— Покормить? Но ваш мастер…

— Наврал, — махнул рукой тюремщик, — Думаю, хотел просто напугать сэра Рэндала. Наш орк может так очень долго буянить. Представляю, как тяжело сейчас заключенным, — Ричард посмотрел в глаза Маркусу, — Не расскажешь никому, если я быстренько закину за решётку нашему чудищу крысу пожирнее? — взгляд его был полон решимости и мольбы. Ричард не мог простить разбойнице её злодеяний в Дубках, но, зная теперь её имя, ему было всё труднее не думать о ней. Одни чувства приходили на смену другим. Он решил, что, если сделает что-то для неё, например, заткнёт орка и даст ей хотя бы одну ночь поспать спокойно, больше ей ничего не будет должен. По крайней мере, будет честен перед самим собой.

— Понравилась? — засмеялся Маркус.

— Что?

— Мария эта. Разбойница. Она хороша, верно. Но, как по мне, не лучше вашего орка. Зверь — не баба.

— Я тебя понял. Но ты ошибаешься, никто мне не понравился, — попытался парировать Ричард, хоть щёки его и покрылись предательским румянцем, — Просто хочу остаться человеком…

— Да делай, что считаешь нужным. Мы тут гости. Это останется между нами. Схожу за сидром. Хорошее пойло в полнолуние — то, что нужно. Надо же как-то дежурство скоротать.

Ричард посмотрел вслед дружиннику, держащему путь к сторожке, затем взялся за ручку лебёдки и стал медленно поднимать ворота. Вскоре он оказался в тюремном коридоре. Юный тюремщик прихватил с собой свежий факел, зажег его и прошел в самый конец. Крыс тут было в достатке. Ричард ловко подхватил одну, пожирнее, за хвост и как можно быстрее, хоть и с трудом, просунул сквозь решетку. Орк ещё некоторое время шумел, но постепенно затих. В наступившей тишине были слышны редкие всхлипывания, доносящиеся из камеры напротив. Ричард глубоко вздохнул и закрепил факел так, чтобы свет проникал в камеру Марии.

Юный стражник, всё ещё сомневаясь в правильности своего поступка, осторожно постучал костяшками дрожащих пальцев по прутьям — Ричард так не волновался даже перед камерой орка — и тихонько позвал:

— Мария… — никто не отозвался, и он повторил, но уже громче, — Мария, — и просунул оставшийся ломоть сыра сквозь решетку, — Я подумал, что ты голодна…

Сердце Ричарда екнуло: свет от факела заиграл на внезапно показавшихся из темноты тощих пальцах, вместо того, чтобы забрать угощение, легших поверх его рук.

— Мне… мне надо идти, — стражник сильно волновался, но не сделал ни шагу назад. Он боялся признаться себе в том, что ему нравилось чувствовать прикосновение ее пальцев, но, вспомнив историю с Дубками, отогнал грешные мысли и попытался высвободить свои руки.

— Постой! Не надо! — голос Марии был полон боли. Казалось, она сильно испугалась, что Ричард может уйти. Она приблизилась к решетке, и стражник не смог отвести взгляд от ее глаз. Встревоженные, подведенные углем, частично смытым слезами, они показались ему манящими темными омутами, и, вместе с тем, — самыми прекрасными из всех глаз, что он когда-либо видел.

— У меня не было выбора, Ричард! Тебя ведь Ричард зовут? Я слышала, как к тебе обращался тот усатый старик, — Мария говорила быстро, она боялась, что молодой человек не станет слушать ее и уйдет, — Там, в деревне…

— Это правда, что ты убила невинную крестьянку?

— Хотела бы я сказать “нет”, — разбойница судорожным движением забрала сыр и села, уткнувшись спиной в дверь, — Ты очень добр, Рич. Я убила ее, верно. Также верно, как и то, что сейчас полнолуние.

— Зачем ты это сделала?

— Это жестокие люди, Рич. Очень жестокие.

— Кто? Селяне? — Ричард не мог понять, о ком она говорила.

— Нет, бандиты! — девушка резко поднялась и бросилась к решетке. Костяшки пальцев сильно побелели, когда она сжала ими прутья, — Дами и его братья. Те трое, которых эти солдаты схватили вместе со мной и братом, Виктором, — разбойница снова зарыдала.

— Виктор? О ком ты говоришь? Я ничего не понимаю, Мария…

— Ты знаешь его как Роберта. Не знаю, зачем он так сказал, для чего назвался перед смертью своим сценическим псевдонимом. Мы бродячие артисты — я и мой брат. Мой бедный Виктор!

— Мне жаль, что ты видела его казнь.

— Спасибо, Ричард. Однажды судьба свела нас с шайкой Дами. Поверь, у нас не было выбора. Они использовали нас в своих вылазках. Если бы не наше актерское мастерство, они бы убили нас при первой же встрече. Дами — монстр. Если бы я ослушалась его приказа, он бы убил Виктора у меня не глазах. Кроме него у меня… Но в итоге его убили твои люди, а я взяла грех на душу, — Мария пыталась утереть слезы дрожащими руками.

— Рэндал мне не друг! Мария, хотел бы я верить твоим словам. Почему ты ничего не сказала дружинникам?

— Ричи, ты еще так молод. Я вижу, что у тебя доброе, храброе сердце. Поверь, мы с братом натерпелись от таких вояк, как этот сэр со своими людьми. После того, что они увидели в деревне, мои слова показались бы им собачьим дерьмом. Лицо этой бедной девушки преследует меня. Стоит мне забыться всего на миг, как образ ее встает перед моими глазами. Ты думаешь, по себе я плачу? Нет, по себе слез я не проливаю уже очень давно.

— Давай я поговорю с сэром Экбертом, объясню ему…

— Нет! — Мария сильно испугалась, — Не видишь ты разве, что он за человек? Я слышала ваши разговоры. За что его прозвали волком? Поверь, не за доброе сердце… — разбойница помолчала, затем продолжила уже успокоившимся голосом, — Тебя же, за твою дерзость, он накажет. Я не хочу, чтобы ты страдал. Ричи, ты был один добр ко мне.

— Тогда… тогда я помогу тебе. Мы сбежим, как только дружина уберется восвояси, — стоило Ричарду произнести эти слова, как он осознал, что верит ей, верит Марии во всем, верит в то, что хочет убежать вместе с ней. Было в юной разбойнице что-то, что заставляло его думать о ней, не переставая.

— Не рискуй ради меня. Ты и так сделал очень много. Куда больше, чем я заслужила.

— Мы справимся. Ты веришь мне?  — в глазах Ричарда теплилась надежда.

— Теперь, когда рядом со мной нет моего дорогого брата, ты единственный, кому я верю. Пообещай, что не предпримешь ничего, пока дружина не уедет, — Мария сильно волновалась.

— Обещаю. Теперь постарайся отдохнуть. Орк тебя больше не потревожит. Мне пора возвращаться на пост, пока никто меня не хватился. Потерпи немного, поспи. Скоро все кончится.

— Спасибо, Ричард. Ты — мой свет в ночи.

Мария скрылась в углу своей камеры, свернулась калачиком на вонючей соломенной подстилке и затихла. Ричард, воодушевленный, поторопился на пост.

— Как же ты не прав, малыш — все только начинается… — прошептала Мария, когда шаги стихли, затем медленно подошла к двери, одним движением сбросила на пол платье и приложила ладони к железной поверхности, — Все только лишь начинается...

Маркус встретил Ричарда широкой улыбкой и протянул большую кружку сидра.

— Решился-таки?

— Ага.

— Чувствуешь себя лучше, человечнее? — в вопросе Маркуса не было и намека на издевку, но Ричард не знал, что ответить.

Они молча пили сидр. Дождь усилился, поднялся неслабый ветер. Натянули капюшоны, стараясь спрятать лица. Некоторое время ничего не происходило. Лишь со стороны сторожки доносился пьяный смех. И только-то.

— Послушай, Маркус, — начал было Ричард, но вдруг умолк и стал нетерпеливо постукивать пальцами по кружке.

— Что-то хотел спросить? — дружинник сделал большой глоток, затем поставил свою кружку на землю и посмотрел на стражника.

— Маркус, ты был в столице? В Фирионе.

— Конечно. “Золотая дружина” присягает только королю. Он лично проводит обряд помазания и вдевает золотые звенья в наши кольчуги.

— И как тебе?

— Ха. Хочешь в воины податься или в подмастерья? Как по мне, Фирион — самый большой, запутанный город, что я только видел. Центральные улицы вымощены мрамором, да не просто не пойми как, а так, что камушек к камушку, плитка к плитке. А базар — загляденье. От товара, вывезенного из-под купола у меня глаза разбегались.

— Ого, — удивился стражник, — Прикупил себе что-нибудь?

— Куда там! “Волк” не позволил без дела шататься по городу. Мы как были, на конях, пыльные с дороги, проехали в замок. Получили задание, и снова — в путь. В этот раз я даже на минутку не успел заскочить к моей Селене. Но она — умница, поймет.

— Селене?

— Моя невеста...

— Ясно. Тем не менее я завидую тебе, Маркус.

— Что ж, есть чему, — дружинник похлопал собеседника по спине, и оба засмеялись.

Юный стражник размечтался о жизни в столице, но из темноты тюремного коридора донесся громкий звук, словно что-то со всей силы швырнули о стену.

Внезапно орк снова зашумел, да ещё пуще прежнего. Он истошно зарычал. Ричард готов был поклясться, что в рычании этом отчётливо слышит боль. Затем рык оборвался, словно струна лютни, лопнувшая во время исполнения особо залихватской бардовской песни. Они с Маркусом одновременно вскочили на ноги.

— Я думал, ты его накормил, — встревоженно сказал Маркус.

— Я покормил! — Ричард задумчиво почесал подбородок, — Надо проверить.

Стражник в очередной раз отворил врата. Он беспокоился о Марии. Дружинник вызвался сопровождать его. Они двинули по коридору, обнажив на всякий случай свои мечи. В свободной руке Ричард нёс факел, освещая им путь: почему-то ни один факел на стенах больше не горел. Они уже были недалеко от камеры орка. Ричард не поверил своим глазам: дверь, железная дверь, была не просто отворена, а жутко измята, что казалось невозможным. Он сильно волновался за Марию, боялся, что опоздал: ее камера тоже была приоткрыта.

— Черт возьми, — еле слышно выругался дружинник, — Давай я пойду вперед.

— Это должен быть я… — проговорил Ричард одними губами, затем передал факел товарищу и сжал рукоять меча так, что кисть побелела от напряжения.

Наконец юный стражник миновал дверной проем, готовый вступить в схватку с монстром, если придется.

Не пришлось.

То, что он увидел в камере местной диковинки, заставило его руки дрожать от страха. Он раскрыл рот, стараясь сказать хоть что-нибудь, но не находил слов. За спиной его показался Маркус с факелом, осветивший все углы темницы. Он себя сдерживать не стал:

— Твою мать, что за срань? Какого хера здесь произошло?

Все стены были буквально залиты свежей густой кровью. Она стекала даже с потолка. В углу валялось разорванное на части тело орка — огромное и смердящее. Там же была и Мария. Рот её и подбородок запачкались в оркской крови. Она занималась тем, что размазывала кровавую краску по своему обнаженному телу. Казалось, она не видела гостей, либо не желала их замечать. Разбойница с довольным видом приступила к бледным овальным соскам, окрасив их алым цветом. Красные струйки скатились с маленьких грудок и побежали по телу.

Молодые люди так и стояли в дверях, не веря своим глазам.

Но вот разбойница, закончив, перевела свои чёрные, бездонные глаза на незваных гостей, с хрустом, незаметным движением, повернула голову набок, склонив ее под неестественным углом:

— Ричард? Ты опять пришёл меня пожалеть? — спросила с издевкой в голосе узница и внезапно разразилась чудовищным грудным смехом.

По коридору эхом разнесся резкий звук несмазанных петель. Кто-то вдруг налетел на Маркуса и сбил того с ног. Дружинник выронил факел, но не растерялся и мощным ударом сапога оттолкнул от себя одного из лохматых мужиков, затем быстро поднялся на ноги, сжал меч покрепче и пошел в наступление.

Ричард отвлекся всего на миг, и Мария бросилась в его сторону, да так резко, что тот не успел среагировать.

Разбойница схватила Ричарда и с силой втянула в камеру, повалив его на пол. Страх сковал его члены, он не мог пошевелиться. Из коридора доносились удаляющиеся звуки сражения. Мария медленно провела острыми когтями по юношеской щеке, оставив несколько неглубоких кровавых отметин, затем неожиданно рубанула когтями кольчугу. В сторону отлетело несколько звеньев, но не более.

— Не вмешивайся, Ричи! Мы лишь пришли освободить отца, — настойчиво произнесла Мария.

Стражник собрался с силами и попробовал сбросить с себя испачканную в чужой крови обнаженную Марию, но та лишь ловко перехватила его руки за запястья и прижала их к каменному полу.

— Ну-ну, не надо. Не разочаровывай меня.

— Зачем? — спросил недоумевающий Ричард.

— Полнолуние, малыш. Только в полнолуние мы с Виктором можем вернуть отца. Поверь, мы долго его искали, повсюду...

— Кто ты вообще такая?

— Слишком много вопросов, мой мальчик. Слишком много.

Мария зарычала и широко открыла окровавленный рот, обнажив острые клыки, затем набросилась на горло Ричарда. Испуганный страж истошно заорал от боли. Мария вскоре остановилась и осмотрела свою жертву. Ричард быстро слабел. Силы покидали его, перед глазами плыл туман. Он попытался поднять руки, но они не слушались его. Разбойница ногтем надрезала кожу на своей ладони. Показалось несколько темных капель, сверкающих в свете пламени, постепенно угасающего на полу факела. Затем она приложила ладонь к надкушенной шее и, не отнимая руки, сомкнула губы, покрытые свежей кровью, на губах Ричарда.

Юный стражник закрыл глаза и потерял сознание.

Когда люди Рэндала и Филиппа высыпали во двор, Маркус уже отбивался от бандитов. Он сильно ранил одного: рубанул мечом наотмашь, когда тот попытался напасть на него сбоку. Мужик молчаливо пополз по мокрому песку, поддерживая повисшую вдоль тела руку, которая держалась разве что на вот-вот готовых порваться льняных нитях рубахи и побледневших волокнах кожи. Оставшаяся парочка на удивление ловко избегала острия, то и дело выгибая тела так, что меч пролетал мимо, задевая лишь одежду. Сущие акробаты.

— Что? Как такое возможно? Кто выпустил эту шваль? — Рэндал был взбешен не на шутку, — Только не говори, Маркус Флинт, что ты решил попрактиковаться…

— Сэр… — дружинник наконец достал одного из мужиков и добротным ударом рассек его тело от плеча до паха. На землю повалились кишки, поднялся отвратительный запах гниения, — Сэр, не знаю, как это получилось, — голос Маркуса был ровным, казалось, он ни капли не устал от танца с мечом под луной; чужая кровь обильно обрызгала его одежду, а дерьмо — землю; капли пота, если и проступили на его лбу, вполне могли оказаться каплями дождя, — Не знаю, как это получилось, — повторил он, — но они сами выбрались из камер… — дружинник повернулся к последнему бандиту боком, рубанул было мечом снизу вверх — мужик уклонился, умело передвигая ноги, — но вдруг резко остановился, быстро развернулся и обманным движением снес беглецу голову, описав мечом дугу.

— Ничего себе… — Филипп нетерпеливо подергивал свои усы. Он никогда еще не видел, чтобы человек такой комплекции, как у Маркуса, двигался так быстро. О “золотой дружине” ходили разные толки, но стоило увидеть дружинника в действии, чтобы поверить в то, над чем раньше посмеивался.

— Браво, Маркус. Я уже думал, что тебе понадобится наша помощь…

— Где Ричард? — поинтересовался Филипп, с трудом отводя взгляд от ползущего по земле бандита, оставляющего за собой широкий кровавый след. Рука оторвалась и валялась в разрастающейся лужице неподалеку.

— Он остался в тюремном блоке, — ответил Маркус, махнув мечом в сторону центральной башни.

— Томас, Симон, бегом, бегом к Ричу. Вдруг ему нужна помощь, — приказал Филипп тюремщикам, и те как можно скорее проследовали в сторону приподнятых врат: вид распластавшихся по земле внутренностей то и дело вызывал рвотные позывы, но трудно было оторвать взгляд от столь жестокой картины.

— Думаю, помощь понадобится — Мария, их подружка, кажется с ума...

— Маркуш! — внезапно оборвал товарища Штайнер, — Обернишь!

Штайнер выхватил свой меч и подбежал к Маркусу, следом последовали и остальные, обнажив кто мечи, кто топоры. Маркус обернулся и крепко выругался. Он обхватил рукоять своего окровавленного меча как можно крепче.

Тела поверженных врагов трясло и шатало, словно их кто-то дергал за невидимые веревки. Первым поднялся на ноги обезглавленный бандит, кровь уже не текла из раны, что вдруг заросла кожей, а затем из шеи судорожно стала расти голова, надувшись словно бурдюк с водой — выглядела она точь-в-точь, как та, что окропила собой землю всего мгновение назад. Люди смотрели и ужасались, не в состоянии оторвать глаз от омерзительного представления: голова закружилась волчком, из нее также судорожно и быстро выросло новое тело.

— Дерьмо, дерьмо! — Рэндал жестами отдал приказы своим людям, затем обратился к Филиппу, — Старик, пожалуй, нам понадобится твоя помощь… — старший дружинник внимательно оглядел упитанного Сэмюэля, — И, мать его, куда деваться, твоего пацана, но пусть не мешается под ногами. Мы орудуем быстро, как бы в пылу сражения мы его не покалечили.

Пока Рэндал говорил, дружинники окружили увеличившихся в количестве мужиков. Бандитов невозможно было отличить одного от другого, более того, они все меньше походили на людей — звериными, даже какими-то демоническими показались их морды Штайнеру, когда он обрушил свой тяжелый полуторный меч на голову одного из них. Бледные, словно ослепшие, глаза не выражали никаких эмоций и чувств.

Дождь практически перестал, но холодные, пусть и редкие, капли раздражали, забираясь под рубахи и попадая на ресницы.

— Дружина, ни в коем случае не отрубайте конечностей, поражайте только тело: кишки и сердца — вот наши главные цели. У них какой-то свой, извращенный, способ размножаться, — отдавал новые указания сэр Экберт.

Казалось, все закончилось, не успев и начаться — проткнутые тела кучей обрушились на промокшую землю, — однако, смертельно раненые, но целые, бандиты и не собирались помирать — мужики вдруг сами принялись разрывать друг друга на части.

Напряжение среди воинов и поредевших стражей выросло, когда чудовищ стало гораздо больше, чем их самих. Сэмюэль вдруг отбросил ножны в сторону и помчался куда-то к крепостной стене, спотыкаясь по дороге.

— Филипп, мать твою, почему людей не сдерживаешь? — Рэндал срывался на мастера “Острого клыка”, но и сам не знал, как поступить, — Держим оборону! — заорал он что есть мочи, когда озверевшие мужики смогли обойти одного из его людей. Сэру Экберту, как и всей его дружине, не было равных в битве с врагом, колотая рана для которого что-нибудь да значила… Как сражаться с тем, кто, судя по всему, не чувствовал боли — по крайней мере, в привычном понимании — и лишь увеличивал преимущество от каждой новой травмы, превращая отрубленные конечности в чудовищ?

Дружинники попытались отбить у монстров товарища, но врагов становилось все больше и больше — слишком много. Оставалось лишь пятиться к стенам, защищая тылы.

Солдата повалили на землю, оттащили в сторону от группы и стали рвать и кусать. Один из бандитов надавил ему ладонями на лицо и когтями больших пальцев выдавил глаза.

Прошло всего ничего, а тюремный двор превратился в настоящую бойню. Крики и стоны сливались в пугающую, безумную музыку смерти. Вновь повалил дождь, забарабанив по крышам сторожки и башен и превращая лужи крови в реки. Пришлось отказаться от мечей и сражаться врукопашную, однако, легче не стало: если до этого чудища давили солдат числом, оттесняя их все дальше к стенам, добровольно набрасываясь на лезвия мечей, то теперь они получили возможность пустить в ход свои когти, грязные, острые, как кинжалы.

Филипп же не успел сбросить свой парадный меч — одно из лохматых чудищ сбило его с ног, и он машинально выставил клинок в сторону врага. Клинок, уткнувшись в живот нападавшего, тут же предательски рассыпался на множество осколков, не издав при этом ни звука. Чудище готово было разорвать старику глотку, но что-то вдруг резко вспыхнуло, заставив мастера Стоунхарта зажмурить глаза. Запахло паленым, потом рукам стало очень жарко. Филипп открыл удивленные глаза и, не мешкая, скинул с себя горящее, бездвижное тело, тут же превратившееся в кучку дымящегося пепла, смешавшегося вскоре с мокрым песком.

— Что… случилось? — старик осторожно приподнялся, стараясь держаться как можно дальше от озверевших бандитов. Вскоре послышался свист, и горящая стрела пронзила горло очередного врага.

— Твой желторотик, Стоунхарт, толстячок, нашел-таки свои яйца. Давай, парень, — закричал Рэндал, а затем повелел своим солдатам усилить защиту.

Сэмюэль старался стрелять без перерыва. Он смотрел через узкое окно бойницы одной из крепостных башен, макал стрелу в масло и поджигал. Стрелы, одна за другой, пронзали влажный воздух и впивались то в голову, то в тело чудищ. Одному из разбойников стрела насквозь пронзила череп через глазницу, выйдя из растрескавшегося затылка. Стрелок ощутил рвотный позыв, но сдержался, стараясь думать только о выстреле. Воины перехватили инициативу: они отражали атаки лохматых монстров, пытаясь оттеснять их ближе к центру двора, чтобы лучнику было проще целиться.

— Молодец, Сэм! — похвалил паренька Маркус, когда одна из стрел подожгла бандита, пытавшегося подкрасться к дружиннику со спины. Воин толкнул пылающее тело сапогом, и то превратилось в дымящуюся кучку, шлепнувшись о грязную землю.

Прошло всего несколько минут, и вот изрядно пропотевший стражник выпустил очередную стрелу, сразив последнего монстра, загнанного солдатами к самой колодке — месту казни Роберта. Огонь сделал свое дело: не проронив ни звука, разбойник со звериной мордой повалился на промокший пень спиной, тело его дергалось из стороны в сторону, но он и не пытался приглушить пламя. Небольшой хлопок — как оказалось, внутренности лопнули, — затем пламя взметнулось ввысь и погасло. Ветер разметал оставшийся от врага пепел по всему двору.

Усталые, окровавленные, взмокшие, израненные воины смотрели на Сэма, выбежавшего со своим верным луком из своего укрытия. Он подошел к самому краю высокой крепостной стены и поднял лук над головой. Воины разразились шумными аплодисментами. Похлопал тюремщику даже Рэндал, медленно и спокойно, но все-таки — похлопал.  Филипп сидел на земле. Он тяжело дышал, вытирая рукавом вспотевший лоб, но другой рукой старик залихватски покручивал усы, явно довольный исходом битвы.

— Хорошая работа, старик. Не думал, что твои товарищи хоть на что-то годны. Волк тоже ошибается. Редко, но ошибается, — сэр Экберт протянул руку Филиппу и помог ему подняться на ноги.

— Шегодня твой день, пашан, — прокричал Штайнер Сэмюэлю, — Шлежай, шидру вмеште выпьем…

— Успеешь, Штайнер. Пойдем, проверим камеры, надо понять, чем занимались его друзья, пока толстячок нас спа...

Сэр Экберт не успел договорить, как что-то с шумом ударилось о каменную полосу на подступе к стенам. Звук был такой, будто огромный мешок с дерьмом уронили со скалы. Филипп истошно заорал, как-то резко и неестественно.

— … сал, — закончил Рэндал.

Тело Сэмюэля валялось на камнях, руки, ноги, шея — переломано было все. Бедренная кость прорвала кожу и штаны и выступила наружу, словно обрубленная мраморная колонна. Крови было много, очень много. Следом упал на землю его лук, переломленный у самой середины.

— Ублюдок! Я же Швоими Шобштвенными руками…

— Не переживай, дружок. Забыл, что ли? Я же простил тебя.

Роберт, живой и здоровый, разве что в грязном кафтане, разгуливал по каменным зубчикам крепостной стены. Он легко ступал по самым тонким краям, не боясь свалиться за мертвым тюремщиком вслед.

— Надо отдать вам должное, ребята, друзья мои дорогие. Вы позабавили меня, как никто прежде не забавлял, — Роберт не кричал, однако, голос его звонко раздавался вокруг, казалось, он устремлялся куда-то в ночное небо, затем отражался от луны и возвращался обратно, наполненный чарующими загадочными нотками, обволакивая собой все, что встретит на своем пути.

— Спускайся на землю, трус, — Филипп вышел из себя. Его трясло, он не отдавал себе отчета в своих действиях. Вырвав из рук одного из дружинников Рэндала меч, он побежал к лестнице.

Роберт лишь улыбнулся, затем плавно махнул рукой, и сильный порыв ветра буквально снес старика со ступеней, протащив его несколько футов по воздуху, пока тот не врезался головой в колесо лебедки. Филипп лежал, не шевелясь и не издавая ни звука. Меч выпал из его руки и покатился, оставляя за собой небольшую борозду.

Рэндал приказал своим людям отступить и быть наготове. Они встали в боевые стойки и застыли в ожидании очередного приказа.

— Какая выдержка, дружище. Ты своих волчат хорошо выдрессировал. Иные бы уже убежали, не хило так испачкав подштанники и поджав хвосты.

Роберт вдруг спрыгнул вниз, исполнив по пути к земле сальто и ловко приземлился на носки своих кожаных сапог. Он стал медленно приближаться к солдатам, поправляя на ходу растрепавшиеся от полета волосы. Сэр Экберт теснил людей, стараясь держать дистанцию. Роберт остановился у колодки.

Дождь стих, словно по команде.

— Штайнер, друг мой шердешный, — передразнивал он огромного дружинника, — может еще разок? Мне понравилось, как ты орудуешь мечом — куда лучше, чем даже палачи хиекмаанских провинций — а они считаются мастерами пыток и казней. Защищают свои библиотеки похлеще иных сокровищниц. Что уж говорить о кишварских карателях — нет ни вкуса, ни сердца. А еще они лезвия смазывают ядом — неприятная неожиданность, скажу я тебе. Головы рубят, что дрова на растопку.

— Ешли понадобитшя, я буду убивать тебя шнова и шнова, гнида! — дружиннику надоела пустая болтовня, он то и дело сжимал и разжимал кулаки. Слышался угрожающий хруст суставов.

— Штайнер, мать твою, не говори с ним, — Рэндал не сводил сурового, холодного взгляда с Роберта, вдруг опустившегося у колодки на колени, — Ждать команды!

— Убивай, сколько хочешь убивай. Кто не дает? Давай, ни в чем себе не отказывай, дружок, — Роберт положил голову на деревянную поверхность и откинул волосы, обнажив шею, — Ностальгия…

Сэр Экберт не смог удержать своего бойца: Штайнер рванул к колодке, высоко подняв свой мощный полуторный меч. Он уже готов было обрушить его на голую шею бандита, но тот в одно мгновение вскочил, извернулся так, что удар чудом прошел мимо, казнив разве что пень, разлетевшийся в щепки. Дружинник еще не успел понять, что произошло, а Роберт ловким финтом обошел его кругом, сорвал кинжал Марии с пояса Штайнера и всадил его по рукоять тому под подбородок.

Лишь когда грузное тело повалилось на землю, взметнув в воздух комья грязи, дружинники сорвались с места. Рэндал уже и не пытался их сдерживать. Все катилось в тартарары, и он не знал, что ему делать.

Пока его верные воины падали один за другим, сраженные Робертом, сэр Рэндал стоял, как вкопанный.

Дольше всех держался Маркус. Он выдавал одно обманное движение за другим, чуть было не задев бандита, но Роберт каждый раз словно предугадывал его движения и убирался прочь, когда меч приближался к нему. Но вот дружинник оступился, пытаясь вложить в удар всю свою мощь, разбойник поднырнул под лезвие, пригнувшись спиной почти к самой земле, но так и не коснувшись ее, вскочил, оказавшись лицом к лицу с воином и одним мощным ударом пробил сначала кольчугу, затем кожу, а потом и ребра.

Маркус упал. В руках Роберта осталось его трепещущее сердце. Бандит впился в сердце зубами и оторвал небольшой кусок, тут же его проглотив, затем отшвырнул кровоточащий и пульсирующий орган в сторону.

Рэндал положил свою руку на кольчугу — бригантину он снял еще в сторожке, о чем давно успел пожалеть, — то, что лежало в потайном кармане рубахи, казалось, жгло ему ладонь. “Дурак, не надо было сворачивать с пути… Ты предал короля, сукин сын, предал. Остается только одно…”

Роберт посмотрел на старшего дружинника, вытирая испачканное в крови лицо, занес было ногу, чтобы сделать шаг в его сторону, но Рэндал вдруг согнулся пополам, его обильно вырвало.

— А казался таким суровым воякой… Я разочарован… И за что только тебя волком прозвали?

Дружинника сильно затрясло, кожа его вдруг набухла, и сквозь прорванную кольчугу по всему телу стали видны вздутые жилы. Он поднял голову, и Роберт увидел его глаза: желтые, болезненно желтые, без зрачков. Сэр Экберт зарычал и бросился на разбойника.

“Берсерк… любопытно…” — подумал Роберт, попытавшись увернуться, но “Волк” оказался быстрее. Озверевший Рэндал сражался руками, также, как и его соперник — бандит убрал кинжал Марии в сапог, — но его неконтролируемая ярость брала верх над холодным расчетом Роберта, и тому то и дело приходилось отступать.

— Ты удивил меня… Не думал, что фирионцы все еще накачивают своих солдат наркотиками, война с Кишваром же давно закончилась, — сказал Роберт, сплевывая кровь из разбитой губы, после того, как “Волк”, перехватив его руку, нанес прямой удар бандиту в лицо.

От второго удара Роберт смог увернуться и в затяжном прыжке отступил, приземлившись на зубчики крепостной стены.

— Перерыв, дружище, перерыв.

Роберт восседал на зубцах словно огромная лягушка. Он явно радовался тому, что встретил сильного противника. Он жадно рассматривал вздутые, неестественно бугрящиеся мышцы Рэндала и его красную кожу, натянутую, будто барабан, и почти чувствовал соленый аромат зеленой слюны, стекающей по подбородку солдата — чем именно кормили воинов, чтобы те могли впадать в состояние чрезмерной ярости, бандит не знал, — но ему это нравилось. Чертовски нравилось.

Бродячий артист — как его представила Мария Ричарду — уже встречал берсерков, однако, было это очень давно. Бойцов, особо восприимчивых к специальным настоям, позволяющим, когда надо, выплеснуть наружу всю скопившуюся ярость — и многократно ее приумножить, — заставляли использовать этот особый, привитый навык лишь в самых крайних ситуациях — в тех случаях, когда ничего более не могло переломить ход боя, так как ослепленные искусственно развитым гневом солдаты могли и своих товарищей разорвать в клочья.

— Второй раунд, вояка, — Роберт готов был продолжить битву, но Рэндала что-то отвлекло.

Дружинник почему-то смотрел в другую сторону, не обращая внимания на своего соперника, затем сорвался с места, но в то же мгновение замер, не в состоянии двигаться дальше. Он застонал и схватился за голову. Из ушей, глаз и носа хлынула багровая жидкость. Солдат упал сначала на колени, затем, не отпуская головы, безвольно повалился на мокрый песок.

Роберт заметил, что вены Рэндала больше не были вздутыми, как во время трансформации, хотя и в норму не вернулись. Ярость отступила, но на смену ей пришла чудовищная боль, и виной этому были вовсе не снадобья, которыми его пичкали. Разбойник знал, что происходит: мозг и сердце человека кто-то сжимал невидимой хваткой, — и Роберт догадывался, кто.

Бродячий артист спустился со стены и спешно приблизился к корчащемуся в предсмертных муках телу. Было очевидно, что долго дружинник не продержится — его кожа уже была бледной, как у покойника, конечности свело судорогой. Роберт и забыл, каково быть свидетелем “хватки”. Он три чертовых сотни лет не видел отца в деле. Это было потрясающе, однако, затем он сказал:

— Отец, не надо… Он был достойным воином. Прошу...

Стоило ему произнести эти слова, как тут же тело Рэндала перестало биться в конвульсиях. Невидимая хватка ослабла, затем и вовсе пропала. Дружинник лежал неподвижно, но грудь его тем не менее приподнималась с каждым слабым вздохом.

— Давно же я не встречал берсерков… Крепкие вы, однако, ребята...

Роберт разглядывал побледневшую кожу Рэндала и вспомнил, что не так давно читал о берсерках в хиекмаанских библиотеках. Местные ученые прямо-таки с алчной жаждой, граничащей — по мнению разбойника — с безумием, кругом выискивали, а где и скупали летописи, рукописи, всевозможные трактаты и иллюминированные книги, содержавшие сведения о том, что выходило за пределы обычного. Они собирали информацию о различных отклонениях, чудесах — которым, однако, старались найти научное объяснение, — уродствах, обо всем, что помогло бы стать Хиекмаанской Империи первой в гонке за знаниями. Но, пока татуированные мудрецы страны песков и разломов буквально по крупинкам собирают информацию о мироустройстве и миропорядке, беззаботные алхимики Сангуэррии — страны под куполом — получают от вселенной все необходимое, не прикладывая к этому никаких усилий. Собственно, про Сангуэррию Роберт знал не больше дружинников. Под куполом даже не было короля, чего бандит никак не мог понять. Он был уверен, что население этой чудаковатой страны просто не замечало того, что творилось по ту сторону их замысловатого, странного мирка — со своим собственным рукотворным солнцем и бесчисленными клубами пара, то и дело скапливающегося по всему периметру волшебного — иначе и не скажешь — купола. Их интересовали разве что “туннели”, именно ради доступа к ним сангуэррийцы и заваливали рынки Фириона черт те знает чем.

Берсерки же были Роберту понятны. Пусть он не знал, из чего готовили этот самый возбуждающий ярость эликсир, но понимал, что двигало солдатами, которые готовы были терпеть всю эту боль, без которой не обходилась трансформация, боль, возникающую с каждым изменением в организме носителя. “А чертовы сангуэррийцы?” — возмущался Роберт: “Кому суждено понять, что движет алхимиками?” Мария однажды притащила с фирионского рынка — пока они скрывались в столице, стараясь сдерживать свою суть, и, действительно, подрабатывая актерами в одном из многочисленных небольших местных театров — какой-то плоский, ладони две в диаметре, диск, не сильно толще ногтя, черный и переливающийся на солнце. Казалось, он состоял из огромного множества колец. В середине виднелось маленькое круглое отверстие. “Может, гончарный круг?” — с сомнением предположил Роберт, раскручивая диковинку на вытянутом пальце. “Дубина ты, Виктор…” — тогда еще Виктор. Мария выхватила свою покупку и приложила к уху. “Хочешь услышать шум моря?” — слегка посмеивался он над сестрой. “Нет… вовсе не моря. Продавец сказал, что купольчане запрятали там музыку и, что она может играть хоть целыми днями…” Виктор лишь наигранно возмущался, не переставая потешаться над сестрой: “Что за чушь, малышка? Торгаш просто обвел тебя вокруг пальца. Тебя так просто заманить подобным барахлом. И что — слышишь музыку-то?” Сестра же ответила: “Сломалась, наверное. Слышу только, как бьется мое сердце.” Она хотела было выбросить диск в стрельчатое окно снимаемой ими комнаты, но Виктор перехватил черную пластину и стал скрести пальцем рисунок, расположенный в самом центре — вокруг отверстия. “Чем его наносили?” — Он несколько раз провел острым ногтем по контурному изображению змеи, восседавшей на скрученном кольцами хвосте, затем продолжил: “Что это за краска? Не похоже на миниатюры иллюминированных рукописей, не карандаш, не перо, не масло…” Он так и царапал ногтем поверхность пластины, а та издавала скрежещущий звук, похожий на полет песчаного жука в брачный период. “Ублюдки!” — в конце концов возмутился уставший Виктор и выбросил диск в окно. Мария тем временем, позабыв о покупке, приступила к завтраку, уткнувшись с недовольным видом в миску с кошачьей кровью.

В общем, берсерки, в отличие от “купольчан”, определенно бандиту нравились. Он понимал их. Драка же с таким воином была для него настоящим удовольствием, поэтому он и не хотел, чтобы смерть сэра Экберта была столь мучительной.

Роберт внимательно посмотрел в лицо дружиннику:

— Не благодари, дружище. Это последние мгновения твоей жизни, так наслаждайся ими. Я бы сильно расстроился, если бы ты умер так нелепо, как твои солдатики. Когда мозг взрывается, расколов череп на хренову тучу осколков — это выглядит не очень мужественно. Поверь, вояка.

Вряд ли сэр Экберт услышал его.

Вскоре Роберт повернулся ко входу в центральный тюремный блок. Из портала медленно выходил “первый узник Острого Клыка”. Ему пришлось пригнуться — так высок он был, — чтобы не удариться головой о верхнюю часть прохода, и, когда лунный свет заботливо обдал его своим сиянием, он предстал перед сыном: высокий, выше обычного человека на два-три локтя, оживший скелет — кожа была, но она провисала, словно подобранная не по размеру одежда, волос не было, как и полового органа — нужно было время, чтобы тело поспело за разумом, осознав, что жизнь вернулась в эти кости, и пришла пора наращивать мышцы, сухожилия, обжиться жиром. Нужно было очень много крови. Вид был воистину устрашающим. Эффект усиливали две высушенные человеческие головы, что бывший узник держал за волосы, намотав их на тощие, длинные пальцы: Роберт признал, хоть и с трудом, двух пропавших тюремщиков.

Следом вышла и Мария — кровь оставила свой отпечаток и на ее лице, однако, платье было весьма чистым.

— Приветствую тебя, отец. Скоро мир вновь узрит величие дома Батури, раз несравненный Янош Батури восстал из мертвых, — театрально напыщенно продекламировал Роберт — нет, вновь — Виктор, — обняв за плечи сестру.

— Достаточно, сын мой, — голос Яноша был слаб, но в нем чувствовалась готовая вот-вот проснуться сила. Пока же это был настойчивый хриплый шепот, который, однако, невозможно было пропустить мимо ушей.

— Ну, а ты, сестрица, как всегда в чистом, — улыбался Виктор.

— Сам знаешь, что такие кровавые обряды необходимо… — начала было Мария, но не успела закончить.

— Необходимо ли? Выдумки. Тебе просто нравится сверкать своими прелестями, хоть грудки твои и маленькие, как у юной школярки, только начавшей изучать астрологию в фирионской академии.

— Дурак! — Мария сбросила руку брата со своего плеча и несильно ударила кулаком по его груди, — Сам знаешь, сколько мне пришлось отдать за это платье!

— Довольно, дети мои! Три сотни лет, три сраных сотни лет я провел в этом гадюшнике, среди плесени и крысиного дерьма, а ничего не изменилось! Кончайте склоку, — проговорил Янош, и его дети прекратили шутливую ссору, затем он продолжил, — Нам пора уходить. Мне здесь надоело. Я триста лет не пил вина и не ложился с женщинами…

— Ты прав, — весело отозвался Виктор, — Ты прав, отец: ничего не изменилось. Ты всего пару минут, как воскрес, а тебя волнуют только бабские сиськи и алкоголь. Я счастлив, что ты снова с нами. Твердыня Батури! — Виктор скрестил руки на груди, крепко сжав кулаки.

— Твердыня Батури! — подхватила Мария, повторив его жест.

— Твердыня Батури… — прошептал Янош, но не стал повторять за детьми, — Мне нужны силы…

Янош Батури, первый узник “Острого Клыка” подошел к телу Рэндала:

— Берсерк? Еще жив… хоть и ненадолго. Твой воин крепок, Виктор. Скоро умрет, конечно, но умрет сам. Ты оказал ему великую честь, сын мой. Кроме того, кровь берсерков бесполезна, — он договорил, затем перешагнул через тело дружинника и грузно зашагал в сторону конюшни.

— Много крови потеряла, малышка? — спросил заботливо Виктор, отбросив все актерство в сторону.

— Много. Но волноваться за меня не надо, я старше тебя…

— Всего на пять минут, Мария…

— Я подкрепилась орком, поэтому все прошло куда лучше и проще.

— Надо же. Какая удача, что в этой дыре завалялся громила, не то мне бы пришлось тащить тебя на своем горбу, — засмеялся Виктор и снова обнял сестру.

— Уж не развалился бы, клоун, — ответила Мария, не противясь объятиям.

Так они и стояли, пока ткань ночи то и дело разрезало дикое, болезненное ржание умирающих лошадей.

Ричард с огромным трудом открыл глаза. В ушах звенело. Болело все, что только могло и не могло болеть, но он был жив. Поначалу юный стражник не понял, где находится, но металлический привкус во рту быстро вернул ему память. Больше всего пугала удручающая, настораживающая тишина.

Он поднялся на ноги. Пошатываясь — колени сильно тряслись, слабость еще не отступила, — юноша покинул камеру мертвого орка.

— Черт! Мария! — закричал Ричард. Он боялся, что разбойница отзовется, но, вместе с тем, хотел, чтобы она объяснила ему, что с ним произошло, — Мария! Что ты сделала со мной? — тюремщика вдруг начало бросать то в жар, то в холод, безумно зачесалось все тело разом — хотелось содрать с себя кожу, лишь бы это прекратилось.

Ричард упал на колени, потом прислонился спиной к холодной стене темницы, не в состоянии свободно вздохнуть. Он начал считать про себя, пытаясь привести нервы в порядок, и вскоре волна, действительно, отступила.

Что-то менялось в нем, и он не мог понять, что именно. Тело казалось чужим, и это пугало. Глаза вскоре на удивление хорошо адаптировались к темноте, Ричарду даже показалось, что он стал видеть лучше, чем при горящем факеле, хоть и представало все в приглушенном красноватом оттенке.

Собравшись с силами, тюремщик поднялся и пошел в дальний конец коридора. Он понимал, что его там ждет, но хотел проверить, только лишь проверить. Как он и думал, темница была пуста — не было больше местной “диковинки”, первый узник ушел. Каким-то образом Ричард чувствовал, что Мария, ее отец, даже Роберт, которого убили у него на глазах, покинули территорию тюрьмы. Он словно видел их силуэты, удаляющиеся все дальше вглубь леса, но при этом ощущал их присутствие у себя… в крови.

— Мария! Зачем? — голос совсем ослаб. Ричард бросился к выходу, желая как можно скорее покинуть ненавистный тюремный блок. Глотнуть бы свежего воздуха — вот, о чем он мечтал.

Почти у самого выхода юный тюремщик чуть было не споткнулся о сложенные друг на друга тела своих товарищей — обезглавленные и распотрошенные.

— Симон… черт… — его чуть было не вырвало, но он сдержал позыв и остановился, боясь выйти во двор. Только сейчас Ричард осознал, что все его товарищи и даже дружинники мертвы. Теперь он был в этом уверен. Наконец, поборов страх, стражник вышел из тюремного коридора во двор.

Солнце лениво поднималось над горизонтом, нехотя освещая картину чудовищной кровавой бойни. Кругом были тела и пепел. Стражник задержался у тела Филиппа. Он еле сдержал слезы: Ричард уважал мастера Стоунхарта, и тот не заслуживал такой смерти. С другой стороны, остальные, как вскоре убедился молодой человек, погибли куда как страшнее. Бедняга Сэмюэль был так сильно изуродован, что его с трудом можно было узнать.

Ричард увидел сэра Рэндала, распластавшегося у разрушенной колодки. Даже после смерти тот казался суровым и озлобленным. Вдруг грудь дружинника судорожно приподнялась, и он тяжело, прерывисто задышал, с трудом глотая воздух. Юный страж бросился к нему и присел рядом на корточки.

— Сэр, вы живы? Не двигайтесь, надо осмотреть ваши раны, — Ричард хотел было приподнять старшего дружинника, но не знал, как лучше это сделать: все его тело выглядело как один большой синяк.

— Нет… нет… Слушай, — заговорил Рэндал, но тут же зашелся в кашле, отхаркнув немало густой багровой крови.

— Я схожу за водой, — Ричард приподнялся, но дружинник остановил его, коснувшись обессилевшей ладонью колена, затем застонал сквозь зубы — даже малейшие движения давались ему с огромным трудом:

— Време… кхе-кхе — твою же мать! — времени нет. Подонки думали, что оказали мне честь, — сэр Экберт говорил через силу, голос его был слаб, и Ричарду пришлось пригнуться, чтобы услышать хоть что-то, — дав возможность умереть самому. Но, черт возьми, это хуже самой кровавой казни… Слушай, мне осталось недолго…

— Я приведу помощь, — начал было Ричард.

— Ты совсем тупой? — Рэндал снова закашлялся, потом продолжил, — С такими ранами выжить невозможно, я уже ослеп, а скоро откажет и мозг, поэтому слушай, пока мой язык не отсох. Залезь во внутренний карман моей рубашки, достань оттуда письмо. Давай.

— Письмо?

— Давай же, молокосос, скорее.

Ричард одной рукой оттянул край окровавленной рубахи, другой стал ощупывать ее изнанку, затем подхватил конверт и аккуратно потянул.

— Достань же письмо, твою мать, — голос Рэндала был все тише.

— Уже достал, сэр Экберт.

— Ясно, значит, моя грудь уже онемела. Ты должен… Слышишь меня?

— Да, сэр, я тут, — попробовал Ричард успокоить дружинника и придвинулся еще ближе, ощущая аромат спекшейся, грязной крови на его лице вперемешку со рвотой.

— Королевскую печать не вскрывай ни в коем случае. Доставь… доставь его прямо в руки смотрише...лю… — Рэндал замолчал, пытаясь подобрать слова, — Язык уже подводит меня. Передай прямо в руки смотрителю туннелей Гестасу Лирия.

— Что? — Ричард ничего не понимал.

— Тебе уши дерьмом залепило, сынок? Передай послание короля Гестасу Лирия. Он сейчас в Хиекмаанде в посольстве Пенеграда. Отправился на проверку “туннеля Козерога” — обычное дело. Передай письмо, твою мать… Но только ему. Больше никто не должен об этом знать…

— Но почему я?

— Если отдашь мне свои ноги, то могу и я попробовать, только вот член свой оставлю, — Рэндал ухмыльнулся, но кашель вновь прервал его.

— Я никогда дальше своей деревни и “Клыков” не уходил…

— Ты справишься… Считай, что это отличное начало чего-то совсем нового. Король не останется в долгу… Слушай, как ты выжил? Когда я услышал, что кто-то ходит по двору, подумал, что это вернулся один из них… кем бы они ни были…

— Даже не знаю, Мария, — Ричард вспомнил о разбойнице, и в нем закипел гнев, — Бандитка почему-то оставила меня в живых.

— Что ж. Это охереть как странно, но нам на руку… Эй, ты здесь еще?

— Да, сэр…

— Спрячь письмо и отправляйся. Чем быстрее ты доставишь послание, тем лучше. Но не вскрывай печать. Ты понял? Пообещай, что исполнишь волю короля… Вспомни о присяге...

— Хорошо, я это сделаю, обещаю, — Ричард держал письмо самыми кончиками пальцев, словно оно было ядовитым насекомым, готовым ужалить его в любой момент, — Но сначала я должен похоронить товарищей…

— Нет времени, собери все необходимое и проваливай! — Рэндал злился, но не мог ничего поделать, поэтому злился еще больше, — Собирай манатки и поднимайся в горы. Если кровопийцы вернутся, возможно, они передумают на твой счет… В горах тебя найдет проводник… Скажи ему, что Ротшильд передает привет и просит Стика выдрать самого себя в задницу…

— Что?

— Это пароль… Он поймет, что ты от меня...

— Хорошо, я понял, наверное...

— Теперь оставь меня. Хочу встретить смерть с глазу на глаз. Слышал, кишварские воины считают, — голос дружинника с каждым словом становился все тише и слабее, — что смерть приходит к настоящим мужикам в обличье грудастой бабенки и имеет их до последнего вздоха…

На сборы ушло не так и много времени: меч, чистая одежда, мешок с монетами из комнаты мастера “клыка” — больше ничего и не нужно. Оставалось захватить какой-нибудь снеди, хоть голода юноша и не чувствовал. Юный страж прошел в сторожку. Еда на столах в большинстве своем засохла за ночь, но в мешках еще был сыр, вяленая рыба да несколько целых хлебов. Много Ричард набирать не стал, но водой под завязку наполнил сразу несколько бурдюков. Уже уходя из сторожки, он заметил краем глаза кинжал Марии: тот торчал из стола.

Ричард подошел ближе и обнаружил под кинжалом лист серой, пожелтевшей бумаги. Он с трудом вытащил клинок, затем перевернул бумагу и поднес к глазам. Толком Ричард читать не умел: он скакал встревоженными глазами по одним и тем же словам, пока не осилил все послание. Было там всего несколько слов, начертанных кровью: “Уникальный шанс, Ричи. Присоединяйся к нашей труппе. Родовое имение Батури. Стань частью театра вампиров. Кровь приведет тебя к нам. Мария”.

Ричард давно понял, что над ними просто потешались, играли в какую-то жестокую игру. Для Марии и ее подельников все случившееся было лишь постановкой: казнь Роберта, слезы Марии… Стражники же были лишь пешками, декорацией в их кровавом спектакле.

Перед тем, как покинуть холодные — теперь уже чужие и ненавистные — стены тюрьмы, юноша перевязал вокруг тела веревку, надежно закрепив на груди королевское послание. Туда же он засунул записку от Марии.

Один шаг, второй.

Еще, еще.

Еще шаг — и вскоре Ричард оказался на развилке. Стоило повернуть на восток, как покажется тропа, ведущая в горы. Он обещал умирающему воину, что выполнит поручение, вот только… кровь, кровь, как и предупреждала бандитка, звала.

Его опять бросило в жар.

Волна боли охватила его целиком, и длились мучения куда дольше, чем в первый раз. Ричард хотел, чтобы ему объяснили, что с ним происходит, ему была нужна помощь того, кто с ним это сделал. Ему была нужна Мария, и он словно видел ее след, кровавый след, тянущийся от Оленьей тропы в сторону леса… Но как же королевское послание? Ричард, вступая в тюремщики, приносил присягу, пусть не перед самим королем, как Маркус, но он клялся служить во благо Пенеграда…

— Черт!

Ричард отдышался. Он долго не мог решить, что ему делать дальше. Вскоре он залез в мешок с монетами, вытащил одну, подбросил повыше и позволил судьбе принять решение за него.

— Твою мать, решка. Плохая идея, — с этими словами юный стражник, единственный свидетель кровавой бойни, случившейся на территории пограничной тюрьмы “Острый клык”, отправился в путь навстречу своей судьбе.

Похожие статьи:

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Портрет (Часть 2)