Человек из машины

– Итак, Магнус, ты готов?

– Я уже на столе, Док. Конечно, я готов.

– Если всё пройдёт гладко, это будет последняя операция. В любом случае, первые несколько недель я буду отслеживать твоё состояние.

– Каков, по-твоему, риск?

– Трудно сказать. Этот модуль – только опытный образец, но меня заверили, что первые эксперименты завершились успешно.

– Ты же не зря считаешься лучшим биотехником в городе. Денег, которые я тебе заплатил, хватит на пару жизней.

– Верно. Но знаешь, как говорят у меня на родине? «Даже Боги ошибаются».

– Ты не ошибёшься. Производитель точно «NG-Tech»?

– Да.

– Тогда наверняка всё будет в порядке. НФУ-2А завершит моё преображение.

– Как скажешь.

– Ты не согласен? Среди двадцати семи миллиардов землян нет человека физически более совершенного, чем я.

– Знаю, ведь это я сделал тебя таким. Если бы это было законно, ты бы попал в книгу рекордов Гиннесса как человек с наибольшим количеством имплантов. Но НФУ… Он сделает тебя живым андроидом.

– Больше, чем андроидом. И больше, чем человеком. В этом вся суть.

– Я уже говорил о побочных эффектах. НФУ подавит твои эмоции.

– Неужели ты не понимаешь? Эмоции и порождённые ими желания только мешают! Они отвлекают, заставляют впустую тратить время на самоудовлетворение. Когда ты имплантируешь НФУ, желания исчезнут. Останутся лишь потребности. Во мне сольются лучшие качества человеческого тела и последние достижения техники!

– Я не спорю с тобой, Магнус. Ты спросил моего мнения, я ответил. Но платишь ты мне по-прежнему только за работу. И я её выполню как всегда – на высшем уровне и без лишних вопросов.

 – И это правильно, Док. Я сам участвовал в разработке этого импланта и прекрасно знаю, на что иду. Вот увидишь, когда я отойду от наркоза, перед тобой предстанет обновлённый Магнус Рейзор.

– У меня всё готово. Начинаю по твоей команде.

– …Приступай.

*     *     *

Это пробуждение было совсем не таким, как предыдущие. Обычно наркотик ещё пару часов держит тебя в состоянии овоща, мешает двигаться и соображать. А тут я просто… включился.

Потолок подпольной лаборатории Дока Плейтона уставился на меня ровными рядами осветителей. Справа висел монитор, подключённый к наркозному аппарату. На нём горела зелёная надпись: «Жизненные показатели в пределах нормы».

Я резко сел, но по какой-то причине движение вышло неуверенным: тело мотнуло в сторону, и пришлось опереться на подставку с инструментом, чтобы не упасть с операционного стола. Подставка накренилась, и контейнеры с грохотом посыпались на пол.

– Док! – язык ворочался во рту, как шмат безвкусного синтетического стейка. – Док, где ты?

Мои искусственные глаза исправно фокусировались, мозг анализировал обстановку, но тело упорно не желало выполнять его приказы. Я осмотрелся: вокруг всё было заставлено имплантационным оборудованием и системами поддержания жизни. На интерфейсах мигали сотни лампочек, и я поймал себя на том, что за несколько секунд машинально вычислил несколько закономерностей между изменениями на графиках.

НФУ работал на полную катушку.

– Это круче, чем дополненная реальность, – пробормотал я и внимательно оглядел свою механическую руку.

Всего несколько секунд понаблюдав за её движениями, я уже ясно представлял себе функцию каждой видимой детали.

Дверь операционной распахнулась, и в неё буквально влетел доктор Плейтон.

– Уже очнулся? – он посмотрел на часы. – Ты ещё час должен быть в отключке!

– Что-то не так с движениями, – я покрутил торсом влево-вправо. – Тело как будто не родное.

– Это НФУ. – Док бегло осмотрел показания приборов. – Нужно время, чтобы мозг привык к дискретизации импульсов. Нарушение координации вполне ожидаемо. А вот то, что ты так быстро поборол действие стереоморфина, меня немного напрягает.

– Проблемы?

– Пока не знаю. Посиди ещё немного, а лучше полежи. Я сейчас.

Биотехник вышел и через несколько секунд вернулся с электронным планшетом модели 2050-х. Док будто весь состоял из этой рухляди: мужику было за шестьдесят, его мучили боли в пояснице, мешало работать портящееся зрение, но он наотрез отказывался ставить себе даже элементарные глазные протезы. И это при том, что со всей современной медицинской техникой он был на «ты». Старая школа, чтоб её.

– Давай-ка проведём простенькие тесты, – Док поглядел на меня поверх очков. – Дважды два?

– Издеваешься? Я только что вычислил запас воздуха в этой комнате с расчётом на свои лёгкие.

– Отвечай на вопрос.

– Четыре.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать семь.

– Какой сейчас год?

– Две тысячи пятнадцатый.

Плейтон посмотрел на меня с удивлением.

– Шучу. Две тысячи девяносто пятый.

– Чувство юмора сохранилось? Странно…

– Мне нужно поесть.

– Не раньше, чем мы убедимся, что ты в порядке.

– Я в порядке.

– Какие-то новые ощущения?

Я прислушался к себе.

– Если не считать лёгкой дезориентации, всё нормально. Привыкаю к ускоренному мышлению.

Биотехник ввёл в планшет какие-то данные и немного помялся, прежде чем спросить:

– Если бы ты мог сейчас поговорить со своим братом, что бы ты ему сказал?

Ответ сформировался и вырвался прежде, чем я успел догадаться о назначении вопроса.

– Ничего. Он ведь уже три года, как мёртв.

*     *     *

Док продержал меня ещё несколько часов, прежде чем отпустить восвояси. Мы условились встретиться через несколько дней, чтобы проверить, как приживается новый модуль. Я согласился на это только потому, что того требовал наш с Доком договор. Чувствовал я себя прекрасно.

Проблемы с координацией быстро сошли на нет. К тому времени, как я сел в свой электромобиль, мои движения стали хирургически точными, как раньше. Новизна состояла только в том, что теперь с той же эффективностью работал мой мозг. Каждая мысль обрела точность лазерной бритвы. НФУ будто вычистил из моей головы всё лишнее, просеял через фильтр необходимости каждую мелочь, и мне чертовски нравились связанные с этим новые ощущения.

Лаборатория Дока находилась в Центре, но ближе к Промышленному району, а моя квартира располагалась вплотную к Пентхаусу. Если по Надземке – час езды. Поначалу я привычно назвал автопилоту адрес, но едва миновал электронную арку, списавшую с моего счёта известную сумму за въезд на надземные магистрали, взял управление на себя. Требовалось опробовать новые рефлексы.

Бетонно-асфальтовое полотно, извиваясь среди блестящих полимерами небоскрёбов, уводило меня всё выше. Разогнаться здесь не получалось: дорога делала поворот, ныряла в проходящий сквозь здание тоннель и снова уходила в сторону, огибая другие пути Надземки. Я терпеливо ждал прямого участка, но дождался его только когда выехал на главную магистраль.

Педаль ударилась об пол, и двигатель засвистел как старая самолётная турбина. Меня вжало в кресло. Другие электромобили замелькали справа и слева; кто-то даже посигналил, мол, сдурел? Но мне было не до них. Моим вниманием полностью завладела скорость.

Чем ближе к дорожной развязке, тем меньше на дороге оставалось места. Большинство людей пользовались автопилотами, настроенными на безопасный тип езды, а те плелись, словно доисторические трамваи. Мне приходилось активно маневрировать, чтобы не столкнуться с очередным углепластиковым задом. Временами расстояние между корпусами моего и чужого транспорта сокращалось до нескольких миллиметров, но мой расчёт всякий раз оказывался верным. А самое главное – я нисколько не волновался.

Развязка осталась позади; я выехал на трассу, ведущую в Пентхаус. Глянул на спидометр: скорость перевалила за двести километров в час и продолжала расти.

Двигатель работал на пределе возможностей, а я чувствовал себя так, словно еду на самокате по совершенно пустой парковой дорожке. Именно этого я и хотел, когда решил установить НФУ. Полный контроль над телом и разумом. Максимальный коэффициент полезного действия.

Домой я приехал намного быстрее, чем через час. Оставил электромобиль на подземной парковке, поднялся на восемьдесят пятый этаж. Открыл квартиру голосовой командой. В общем, выполнял рутинные действия, но при этом меня не оставляло ощущение, что мир изменился.

Проходя мимо стеллажа, я остановился и взял с полки голограмму. Над двумя улыбающимися лицами висела объёмная надпись: «Новый Техас. Август 2086». В тот день мы с братом окончили университет, и в одинаковых мантиях выпускников были похожи, как две капли воды. Даже приёмные родители порой путали нас, потому что мы с детства копировали друг друга во всём. На курсе нам дали одно прозвище на двоих – «Клон». И внешность, и повадки, и даже вкусы наши были одинаковыми, словно в двух близнецах жила одна душа. Мы часто шутили на эту тему и развлекались, ставя людей в глупое положение своим уникальным сходством. Это было весело до тех пор, пока я не остался один и не понял, что душа – это миф.

Я поставил голограмму на место. Йон попал в аварию на фабрике и умер от отравления. Если бы у него стоял хоть простенький инъектор с противоядием, его бы спасли. Но мы были противниками вживлений, и в решающий момент это убеждение убило моего брата.

Я полностью разделся и встал перед стеной-зеркалом. Время подводить итоги.

Отражение встретило меня взглядом окуляров последней модели, издалека неотличимых от настоящих глаз.

Кожа по всему телу бугрится от вживлённого под неё мышечного покрова. Пожалуй, моё самое дорогостоящее улучшение – потому что находится в одном списке с экспансивными пулями и кассетными бомбами. Синтетические мышцы, прикреплённые к настоящим миллионами чувствительных синапсов, способны усиливать мои движения почти в десять раз.

Вместо левой руки, потерянной из-за неудачной первой имплантации, красуется многофункциональный механический протез. В него же я встроил пару дополнительных модулей: расширенную батарею и микрокомпьютер, напичканный самым различным софтом. Внутри протеза, под ладонной пластиной, прячется хакерский шип последнего поколения.

В ложбинке между ключиц небольшой дырочкой темнеет клапан фильтра – благодаря ему я могу долгое время дышать даже ядовитым воздухом. На сгибе правого локтя – полностью заряженный инъектор: обезболивающее, антикоагулянт и адреналин, плюс слоты для всего, чем я отважусь разбавить свою кровь. Искусственному сердцу всё равно.

И, наконец, едва заметный выступ на лбу, чуть выше переносицы. Он появился только сегодня. Нейронный фазовый ускоритель 2А. Шедевр среди всех существующих нейронных имплантов.

Я аккуратно потрогал биокарбоновую оболочку нового модуля. На ощупь как обычная шишка. Даже трудно поверить, что она одна повлияла на меня сильнее, чем восемнадцать предыдущих операций.

И вот оно – совершенство, обошедшееся мне в целое состояние и которое когда-то давно я считал уродством.

Мы с Йоном – дети из пробирки, выращенные в инкубаторе и отданные «родителям» в двухмесячном возрасте. Ещё в искусственной матке нам под кожу вживили специальные маркеры – крохотные точки на шее, заметные только вблизи. Они были с нами всегда, мы знали, что они означают, и росли, пребывая в полной уверенности, что мы – не настоящие люди, а всего лишь человекоподобные организмы. Да, наш генетический материал настоящий, как и у миллионов других искусственно рождённых. Приёмные родители, органы опеки и СМИ неустанно твердили нам: «Вы такие же, как все». Наука вторила им: «Искусственное рождение почти не отличается от настоящего». Умом мы понимали это, но всё равно не могли почувствовать себя частью человечества. И изо всех сил старались быть людьми.

На любые имплантации мы наложили негласное вето. Даже когда Йон в пятнадцать лет слёг с язвой, ни о каких искусственных органах не могло быть и речи. Лечили по старинке – диетами и антибактериальной терапией. Когда мне во время игры в гравибол раздробило кисть, хирурги собрали её, как смогли – потому что я наотрез отказался от протезирования. Из-за этого я до тридцати четырёх лет проходил с рукой, гнущейся только в одном суставе.

А потом Йона не стало, и я неожиданно для себя осознал, что являюсь человеком в намного большей степени, чем девяносто пять процентов грёбаных живорождённых. Я понял, что всё это время отказывался от общедоступных благ из-за глупой, наивной веры в человечность. И всё стало намного проще.

Три года я неустанно работал над собой, но теперь, оглядываясь назад, почему-то не чувствую никакого удовлетворения. Может это потому, что НФУ подавил мои эмоции, как и говорил Док?

Впрочем, неважно. Ведь я стал тем, кем стал, вовсе не ради удовлетворения. Всё дело в справедливости, и только в ней.

Я холодно смотрел в зеркало и видел машину, созданную для убийств.

Я сполна заплатил за свою наивность. Теперь кое-кто другой должен заплатить за всё, что случилось со мной за последние три года.

*     *     *

В той заводской аварии, включая Йона, погибло двадцать семь человек. Ещё девятнадцать выжили, но получили тяжёлые увечья. В домах, на которые снесло ядовитое облако, отравились все поголовно, и ещё несколько недель токсикологическая группы работала в две смены. По закону фабрику должны были закрыть. Но что случилось на самом деле?

Вину свалили на одного из погибших, сказав, что тот не следовал технике безопасности. Остальных пострадавших выставили идиотами: мол, они сами виноваты, раз не носили с собой антидот. О тех, кто случайно оказался в зоне поражения, и вовсе забыли. Юристы «Eatburg Inc.» – владельца фабрики – в пух и прах разбили все судебные иски. Вот по каким законам живёт современный мир. Если тебя убивают, виноват в этом ты.

Я, как ближайший родственник одного из погибших, получил некоторую сумму денег. Её как раз хватило на кремацию. Я стоял перед печью, в которой сгорала точная моя копия, и думал, смогу ли принять такую справедливость. То есть, смогу ли обменять жизнь единственного родного человека на топливо для крематория. Другие ведь смирились!

Но я не смог.

Мысли о мести терзали меня постоянно. Сидя на очередном слушании, которое, как и все предыдущие, походило на обычный фарс, я представлял, как убиваю каждого прилизанного ублюдка, одетого в деловой костюм. Это всё, что мне оставалось. Я не обладал ни должным влиянием, ни средствами, чтобы тягаться с воротилами мирового уровня. Да и, положа руку на сердце, вряд ли тогда у меня хватило бы характера на настоящую, кровную месть.

Но теперь я находился в особняке одного из директоров «Eatburg Inc.», Джорджа Бланта, и ждал его возвращения. Словно какой-то маньяк, я дождался темноты, незаметно добрался до Пентхауса, района мультимиллиардеров, проник на тщательно охраняемую территорию, обошёл все защитные системы дома. Пса убил сразу. Пятидесятилетнюю супругу Бланта оглушил и запер в дальней комнате – она даже не поняла, что на неё напали. И всё это – хладнокровно, расчётливо, без суеты. Наверное, так же работают уборщики, нанимаемые корпорациями для решения самых щекотливых проблем. Что тут скажешь? НФУ – просто чудо.

Я чувствовал себя как дома. Выпил бокал вина, прошёлся по всем комнатам, осматривая роскошные интерьеры. Взломал терминал Домового и сделал его своей марионеткой. Внимательно изучил коллекцию автомобильных моделей прошлого века. Она занимала целую отдельную комнату. Блант оказался обычным человеком, с пристрастиями и слабостями, один из миллионов таких же. Меня это даже несколько удивило. Непривычно было осознавать, что тот, кого я привык ненавидеть, настолько прост и предсказуем.

На третьем этаже заколотили в дверь. Я сверился с часами: миссис Блант уже очнулась, а её муж явно задерживался на работе. Пришлось подняться и снова утихомирить женщину. Когда я заталкивал кляп ей в рот, внизу прозвучал голос ИИ.

Дом приветствовал вернувшегося хозяина.

Я не ощутил ни азарта, ни сомнений, ни даже злости. В голове моментально выстроился план действий: добраться до терминала ИИ, отвлечь внимание Бланта, напасть. Такое равнодушие даже вызвало досаду, ведь я так долго мечтал об этом мгновении. Всё казалось настолько простым, что не доставляло никакого удовольствия.

Я ввёл в корневую консоль Домового несколько команд. Бархатный голос ИИ тут же сообщил Бланту, что в кабинете на втором этаже его дожидается старый друг. Блант спросил: «Какой ещё друг?» Я посредством компьютера ответил: «Он велел передать, что это сюрприз». Блант хмыкнул и направился наверх.

Дальше было совсем просто. Я притаился в одной из комнат, и когда бизнесмен прошёл мимо, вынырнул из укрытия.

Первым движением я воткнул хакерский шип в наручный коммуникатор Бланта, а вторым ударил мужчину о неоклассическую картину, висящую на стене. Дисплей не выдержал и треснул, краски в нём уродливо перемешались.

– Привет, Джордж.

Бланту доходил седьмой десяток, поэтому о серьёзном сопротивлении с его стороны не могло быть и речи. Он с охом повалился на пол и ещё несколько секунд пытался понять, что произошло.

Я опустился на корточки перед ним.

– Посмотри на меня, Джордж. Не узнаёшь?

Мужчина ошеломлённо уставился на меня, держась за разбитый нос.

– Ты кто такой?! – он попытался отползти подальше. – Какого?..

– Значит, не узнаёшь, – констатировал я. – А ведь ты убил меня три года назад.

На лице бизнесмена отразилась напряжённая работа мысли.

– Авария на фабрике «Eatburg Inc.», – подсказал я.

Блант всё ещё смотрел на меня со смесью ужаса и непонимания.

А ведь я отлично помню, как он сидел в зале суда, высокомерно игнорируя вопросы прокурора. Он даже рта ни разу не открыл. За него всё сделали адвокаты и деньги.

Он попросту не помнил тех, кто погиб в тот день. Даже назови я имя брата, ничего бы не изменилось. Да и неудивительно – воротилам вроде Бланта нет дела до тех, кто погиб по их вине. Кому захочется запоминать список, состоящий из многих тысяч имён?

– Ты что-то напутал, – сказал он, потянувшись к коммуникатору. – Ты вломился не в тот дом, парень.

Он несколько раз задел сенсор, но ничего не произошло. Я безразлично наблюдал за его попытками вызвать охрану. Электронные мозги коммуникатора поджарились минуту назад, так что помочь Бланту мог разве что Всевышний.

И вряд ли Джордж знал, что значит молиться.

– Никто не придёт, – сказал я. – Мы одни.

Теперь Блант испугался по-настоящему.

– Да чего тебе надо от меня, урод?!

Он попытался подняться на ноги, но получил удар в живот и скрючился у моих ног, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха.

Я не стал отвечать. Все три последних года мне хотелось, чтобы он, как я, ощутил себя беспомощным. Чтобы понял, что вся его власть, все его деньги ничего не значат, и что он может подмять под себя государственные законы, но от кармы ему не уйти. Уверен, он уже частично уловил мысль. Но почему же мне наплевать?

– Тхебе… кхонец… – выдавил Блант и попытался схватить меня за ногу.

Я перехватил его запястье и раздавил в механической руке. Плоть порвалась, кости сухо хрустнули, сустав превратился в пожёванное крошево. Мужчина взвыл и тут же потерял сознание.

Он лежал передо мной, такой жалкий, беззащитный – заурядный человечишко, вызывающий разве что брезгливость, но никак не благоговение или страх. И оставить бы его, чтоб доживал свою жалкую жизнь, да нельзя. Неправильно это. Несправедливо.

Я достал из своего инъектора один из баллончиков и вставил его в инъектор Бланта. Спустя пару секунд покалеченный миллиардер с шумным вздохом пришёл в себя и снова заорал, но я заткнул его, отвесив смачную оплеуху.

– Знаешь, изначально я планировал просто убить тебя, – медленно проговорил я. – Но теперь у меня появилась идея получше.

Схватив Бланта за ногу, я поволок его на третий этаж. Престарелый бизнесмен осыпа́л меня проклятиями, вопил от боли и пытался брыкаться, но кроме него самого это никому проблем не доставляло. Я не торопясь протащил его по лестнице, затем по коридору и вошёл в комнату, где лежала связанная миссис Блант.

Усадив Джорджа в кресло, я повернул его так, чтобы он видел жену. Бланта от переизбытка адреналина била дрожь, он судорожно моргал и обливался по́том. Орать и угрожать он перестал. Должно быть, до него дошла серьёзность моих намерений.

Прежде чем начать, я достал из-под одежды пистолет, наклонился к бизнесмену и сказал:

– Сначала я лишу тебя того, кто тебе дорог.

*     *     *

В моём городе уже лет пятьдесят не бывает темно. Как только дневной свет меркнет, его легко замещают рекламные экраны, вездесущие вывески и прожектора, посылающие в небо холодные ксеноновые лучи. В некоторых кварталах из-за этого даже убрали уличные фонари: разноцветные огни вкупе с люминесцентной краской и без них загоняют тени глубоко в подворотни. Даже в грязном, поражённом преступностью Муравейнике не так-то просто найти тёмный угол.

Только в одном районе до сих пор сохранилось понятие ночи. В Пентхаусе. Живущая в здешних особняках элита не очень-то любит, когда ей мешают спать, так что улицы засажены кустарниками и деревьями, которые скрадывают шум и закрывают почти весь свет. Лишь по едва слышному фону можно понять, что через несколько километров, у подножья холма, располагается мегаполис с населением в почти девяносто миллионов человек.

Эти тишина и темнота буквально бесили меня. Я изо всех сил старался соблюдать спокойствие, но получалось плохо.

Всё не так. Совсем не так, как должно было быть. Блант получил по заслугам, но мне ничуть не полегчало! Наоборот, стало хуже: к жажде мести я привык, но теперь, когда она свершилась не так, как задумывалось, в голове всё перемешалось. Моё сознание будто раскололось надвое. Одна часть радовалась достижению цели, а другая не видела в содеянном смысла. Да что со мной?

На мгновение я потерял контроль над собой и злобно рыкнул. Делать этого не стоило: Пентхаус отлично охранялся. Я замер в тени ближайшего дерева и прислушался. На этот раз вроде бы пронесло. Поскорее бы выбраться отсюда…

Я не воспринял убийство как возмездие, потому что уже не испытывал ненависти как таковой. Унижение бывшего врага, молящего не убивать жену, не помогло. Когда я всё-таки убил её, Джордж зарыдал. Умом я понимал, что добился своего, но чего-то всё равно не хватало. Даже в луже крови, натёкшей из простреленной головы Бланта, я видел лишь цвет, форму и консистенцию. И подумал, что выглядит она в точности как разлитый вишнёвый соус, который в детстве я мазал на хлеб…

И вообще, с какой стати я прикончил жену? Разве она в чём-то была виновата? Виноват был сам Блант. Убить следовало только его. С другой стороны, Йон тоже был ни в чём не виноват, и всё равно погиб. По вине Бланта. И я убил ублюдка! Но если его смерть не принесла мне облегчения, то стоило ли оно того? В самом деле, что я сделал?!

Восстановил справедливость.

…Или просто убил двух человек?

Убийство аморально. Но та же самая мораль диктует мне поступать по справедливости! Противоречие старо, как мир, так почему я думал, что, свершив месть, обрету покой? И если бы я не сделал того, что сделал, всё равно бы не успокоился… Проклятье, проклятье, проклятье!

Мимо меня с воем пронёсся гоночный болид, преследуемый двумя полицейскими электрокарами, и я вдруг понял, что нахожусь в Центре, а Пентхаус давно остался позади. Вокруг шаталось огромное количество народа, свистели проносящиеся мимо электромобили, в ближайшем клубе стучала и скрежетала музыка, от вездесущей рекламы рябило в глазах. Такая обстановка была для меня куда привычнее тихих пустынных улиц, так что я даже немного остыл.

Да и почему я так разнервничался? Это точно как-то связано с НФУ и его побочками. Неужели имплант бракованный? Но до сих пор он отлично работал. Так может дело не в нём?

Фактически, я только что стал убийцей, но не считаю себя им. Будто мозг спорит с подсознанием, и из-за их конфликта я не в состоянии справиться с простейшим выбором. И дело уже вовсе не в мести, мне наплевать на Бланта, наплевать на его жену. Я не могу определиться с ответом на простейший вопрос: кто я?!

Резкий толчок вывел меня из задумчивости. Я на ходу задел плечом проходящего мимо человека, который теперь остановился и свирепо смотрел на меня.

– Ослеп, торчок? – рыкнул он, угрожающе подавшись вперёд.

Посторонние мысли вылетели из моей головы со скоростью света, прогоняемые НФУ; я в считанные мгновения оценил положение.

Надо мной навис рослый детина. Молодой азиат. Лысый, без намёка на брови и ресницы: последствия чрезмерного увлечения популярным в последнее время мышечным гормоном. Синюшные вены, выпирающие из кожи, налившиеся кровью глаза – результат регулярного приёма «Неоплазмы». Судя по агрессивности, он и сейчас под кайфом. Одет по моде, броско и стильно. Скорее всего, верзила принадлежал к тому типу молодёжи, который может позволить себе топовый инъектор, но не имеет достаточно мозгов, чтобы не накачиваться всякой дрянью.

– Извини, – сказал я и сделал шаг назад, намереваясь уйти.

– А ну стоять! – гаркнул детина и схватил меня за плечо.

Я ожидал такого поведения. Несколько лет назад я бы не на шутку перепугался и, скорее всего, огрёб по седьмое число на том же месте.

Лапа детины сломалась в локтевом суставе раньше, чем тот успел произнести следующую фразу. Вопль боли огласил улицу, привлекая внимание других прохожих. Нормального человека такая травма вывела бы из строя, но химия в крови качка заблокировала шок и инстинкт самосохранения. Верзила, вместо того, чтобы скорчиться от боли, замахнулся второй рукой.

Я атаковал ногой, синтетические мышцы придали удару силу выстрела, и парень отлетел на несколько метров. Прохожие с криками шарахнулись в стороны. Детина лежал на тротуаре и не шевелился – его грудная клетка провалилась в туловище. По одежде медленно растекались ярко-красные пятна.

Стало ли мне жаль его? Нисколько. Тупица сам вынудил меня защищаться. Его смерть – его вина.

…И только я подумал об этом, как вдруг понял, что на тротуаре с проломленной грудью лежит Йон.

Несколько секунд я не мог вдохнуть. Потом опомнился, бросился к недвижимому телу. Схватил безвольно лежащую руку. Вгляделся в хорошо знакомые глаза, но вдруг осознал, что у них совершенно другой цвет и разрез.

Наваждение сгинуло. Передо мной снова лежал мёртвый наркоман.

Я шарахнулся в сторону и схватился за лоб – НФУ нагрелся до такой степени, что я почувствовал это даже сквозь овладевший мной шок.

У меня… галлюцинации?

Совсем рядом взвизгнула сирена: у тротуара остановился полицейский электрокар. Легавый в защитном шлеме взвёл пистолет. Я повернулся в сторону угрозы и мгновенно забыл обо всём, кроме направленного на меня дула.

– Немедленно опуститесь на колени и заложите руки за голову!

– Я не сделал ничего плохого! – крикнул я невинным голосом, на всякий случай подняв руки.

…Или сделал?

– Делай что говорят!

Запутавшись в собственных мыслях, я медленно опустился на колени и снова оглянулся на убитого наркомана. Всё правильно, он сам виноват.

…Так же, как Йон?

Полицейский осторожно зашёл мне за спину. Я не шевелился.

– Сложите руки на затылке!

Переставая понимать, что происходит и как нужно поступить, я повиновался.

– Вы арестованы. У вас есть право…

Едва холодный металл наручников коснулся моей руки, в мозгу будто щёлкнули выключателем. Голова очистилась, как плата оперативной памяти; осталась только одна задача, навязанная инстинктами: защитить себя.

Мои пальцы сомкнулись на запястье полицейского, а в следующий миг он уже распластался на тротуаре, ошеломлённый внезапным броском. Коп всё ещё сжимал в руке пистолет. «Угроза» – констатировал мозг, и я в считанные секунды завладел чужим оружием.

– Нападение на полицейского! – крикнул легавый, пытаясь отползти подальше. – Нужно подкрепление!

Моё сознание не поспевало за НФУ. Хакерский шип вошёл в техническое гнездо на пистолете. Индикатор датчика отпечатков мигнул и погас: перегрузка отключила блокировку курка. Я навёл ствол на полицейского и выстрелил.

Раз. Второй. Третий.

Пули одна за другой вошли под шлем и вылетели с другой стороны. Из шеи копа струйкой брызнула кровь.

И снова: дезориентация, заторможенность, недоумение – зачем? Рядом со мной лежало уже два трупа, а все живые куда-то сбежали. Я со всей силы швырнул оружие под ноги.

Что происходит?! Разве это я только что хладнокровно убил двух человек? И ещё двух – до этого. Память подсказывала, что в схожих обстоятельствах я поступал совершенно иначе. Между мыслями об убийстве и его совершением всегда лежала непреодолимая пропасть! Но перед тем, как нажать на курок, я не сомневался ни мгновения. НФУ отрезал меня от эмоций и ускорил реакцию в несколько раз, но, во имя всего святого, почему я всё ещё стою и думаю, правильно ли поступил?

Вдалеке послышались сирены, и вскоре на другом конце улицы засверкали мигалки. Подкрепление спешило на место происшествия.

Очистка сознания. Я подобрал брошенный пистолет, прыгнул в полицейскую машину, несколько секунд повозился с электроникой и вдавил в пол педаль газа. Взвизгнули шины. Защитная система, распознав взлом, заверещала как сумасшедшая, но поделать ничего не могла: я отрезал её от управления электрокаром. Выкрутив руль, я выровнял машину и поехал в противоположном от преследователей направлении.

В этой машине наверняка имелся спутниковый маячок, который никак не отключить, поэтому я не питал иллюзий, что смогу скрыться от погони. Суть плана заключалась как раз в том, чтобы заставить полицию думать, будто я пытаюсь это сделать.

На следующем перекрёстке я заложил лихой вираж и едва не столкнулся со встречным потоком. В открытом окне мелькнуло перекошенное лицо с линзами вместо глаз; весь ряд электромобилей завизжал сигналами. Это всё, на что хватило реакции водителей. Один из преследующих меня копов вошел в поворот по неправильному радиусу и на всей скорости влетел в остановившихся на светофоре водителей.

Впереди образовался затор, поэтому мне пришлось выехать на немного освободившуюся встречку. Рефлексы заработали на полную. К миганию защитной системы добавились слепящие огни фар; я маневрировал между ними, выжимая из электрокара максимум возможностей. Некоторые водители даже успевали отключить автопилоты и свернуть в сторону – для того, чтобы врезаться в соседа или вылететь на тротуар. Двое копов попытались сунуться за мной, но почти сразу разбились. Улица быстро заполнялась помятыми и перевернутыми электромобилями, визжащими аварийными сигналами.

Я снова свернул на ближайшем перекрестке и какое-то время не видел полицейских машин. Только дронов – один летел рядом с электрокаром, второй снимал погоню сверху. Они мешали. Пришлось нырнуть в тоннель.

Ослепительные краски города сменились разноцветными рядами габаритных огней. Дроны нырнули следом и приблизились на опасное расстояние. Подгадав момент, я высунулся в окно и двумя выстрелами сбил обоих роботов. Лицо в салонном зеркале довольно оскалилось. Можно ни разу в жизни не выстрелить из пистолета, но связка «НФУ + синтетические мышцы + окуляры» сделает тебя стрелком не хуже легендарного Дикого Билла.

Я свернул на подземную трассу и включил сирену. Отчего-то жители моего города не очень любили подземные трассы – может, из-за непривычно слабого освещения или почти круглой формы тоннеля, – но для меня очень быстро освободилась экстренная полоса. Навигатор показывал, что я двигаюсь на север. То, что нужно.

Наверняка выезд на поверхность уже перекрыт. Копы работают шустро, но в этот раз только понапрасну создают пробки. Я ведь не собираюсь никуда выезжать.

Взвизгнули тормоза. Я свернул в карман с быстрым питанием и остановился. Времени оставалось мало – полиция наверняка уже въехала в тоннель. Софт моего программного модуля быстро перехватил потоки данных борткомпьютера, и я в считанные секунды задал нужную программу автопилота. Как только я закрыл дверь, электрокар сорвался с места и помчался дальше по трассе.

Уже входя в технический коридор, я услышал, как тоннель заполняется режущим слух воем сирен. У меня был небольшой запас времени, прежде чем стражи порядка остановят угнанный электрокар направленным ЭМИ и поймут, что внутри никого нет. К счастью, большего мне и не требовалось.

*     *     *

Моё лицо уже наверняка попало в сводки новостей. В информационных полях голографических экранов и рекламных щитов появилось моё описание с припиской «вооружён и опасен», а полицейские программы распознавания лиц искали мой образ в каждом кадре с каждой видеокамеры в городе.

Мне было плевать. Всё, чего я хотел – как можно скорее избавиться от жгущего череп НФУ. А для этого мне нужен был Док.

Уходя от преследования, я сделал по городу крюк и вышел в нескольких минутах ходьбы от нужного адреса. Разумеется, путь сильно удлинился из-за того, что пробираться предстояло по техническим тоннелям и верхнему ярусу канализации, где камеры были большой редкостью.

Здесь не жили даже крысы. Только люди: бомжи, наркоманы, беглые преступники и прочие сумасшедшие диггеры всех сортов и помолов. Городские катакомбы – это как мир из постапокалиптического романа, отделённый от привычной реальности всего несколькими метрами бетона. Здесь свои законы, свои иерархии власти. Большинство попавших сюда людей тут и умирали – из-за недоедания, отравленной воды или от руки ближнего своего, оказавшегося сильнее.

Катакомбы соединяли собой весь город и имели столько лазеек, что перекрыть каждую из них просто не представлялось возможным. Поэтому, если в каком-то районе города начинался разгул преступности или учащались поломки в подземных системах, первым делом власти отправляли рейд в катакомбы. Когда-то оскотинившихся местных жителей прогоняли или арестовывали; теперь их просто истребляли. Светлые умы правительства решили, что безопаснее жечь трупы, чем таскать на поверхность тысячи заживо гниющих тварей, разносящих невероятные букеты заразы.

Я был здесь впервые и понятия не имел, как добраться до нужной секции катакомб. Зато это наверняка знали диггеры.

Я подошёл к первому же заросшему грязью и волосами бомжу, похожему на йети. Тот, увидев в моей руке пистолет, резво подскочил со своей лежанки и попытался смыться, но споткнулся о мою ногу и растянулся на полу. Схватив его за шкирку, я предельно доходчиво объяснил, что если быстро доберусь до нужного адреса, кое-кто не только останется в живых, но и получит в награду настоящий полицейский ствол.

Сработало на ура. Мотивированный йети торопливо закивал и потянул меня дальше по тоннелю. Мы преодолели изогнутый коридор, вскарабкались по лестнице, проходящей сквозь взломанный металлический люк, и оказались в вышедшем из эксплуатации канализационном тоннеле, ныне представлявшем собой плохо освещённую улицу с настоящими торговыми рядами.

Жизнь здесь бурлила кипятком. У самого входа стоял наркодилер, продающий, судя по всему, дешёвый заменитель обезболивающих пластырей – если такой намочить и наклеить, мир заиграет новыми красками на целых пять часов. В нишах, где раньше располагались большие трубы, прятались крохотные ларьки с вывесками: «Еда», «Вода», «Оружие», «Антибиотики», имелась даже хорошо охраняемая кабинка с живой проституткой. Уровень вони сломал бы любой измерительный прибор, и на каждом новом метре «аромат» пополнялся новыми оттенками.

Шатающиеся по улице диггеры выглядели так, будто прямо за углом находились раскрытые настежь врата в Преисподнюю. Они уступали дорогу, потому что видели механическую руку с пистолетом, но таращились на меня так, будто готовы съесть живьём. На обезображенных шрамами и болезнями грязных мордах читались лишь животные злоба и голод. Кто-то даже попытался отобрать у меня оружие, но сломал челюсть об металлическую рукоять, и желающих поживиться за мой счёт тут же поубавилось.

И правильно. Я готов был убить любого, кто хоть чем-то меня спровоцирует.

Йети явно хотел провалиться под землю от страха, но исправно вёл меня вперёд, поэтому вскоре мы выбрались из торгового района и углубились в менее запруженные народом помещения. Кое-где освещение отсутствовало напрочь, но мой провожатый ориентировался здесь, как паук в собственной паутине. Из самых тёмных углов доносились хрипы, стоны и надрывный кашель смертельно больных существ. Я видел их благодаря встроенному в окуляры прибору ночного видения – даже приняв большое количество допущений, диггеров сложно было назвать людьми.

Всё это нисколько не отвлекало меня от дороги. Мозг машинально запоминал дорогу, будто я собирался сюда вернуться. Сверился с часами: с того момента, как я вышел из машины, прошло восемнадцать минут.

В голову тут же пришла мысль: а если этот бомж ведёт меня в ловушку? Я с трудом поборол желание вышибить ему мозги прямо на месте. Да и поборол ли? Просто его смерть не приближала меня к цели…

– Лучше бы тебе поторопиться, приятель, – сказал я провожатому.

Тот что-то невнятно промычал и ускорил шаг.

Я ожидал нападения в любой миг. Учитывая слухи о катакомбах, такая настороженность была более чем оправдана. Местные не знали таких слов, как «честь» и «справедливость», ведь по отношению к диггерам эти понятия никогда не применялись. Они усваивали только одно правило: «хочешь жить – убей».

Этим жизнь в Катакомбах мало отличается от жизни на поверхности. Да и в целом тоже не отличается. Присмотрись – и увидишь всё то же самое. Разве что здесь никому не нужно прятаться за многочисленными слоями сладкой лжи. Люди ненавидят диггеров за их дикость, а я ненавижу всех – просто потому что не вижу разницы между первыми и вторыми.

Мы прошли мимо подтекающей трубы со смердящими химией отходами. Для меня это был хороший знак – значит, мы приближались к Промышленному району.

НФУ жёг меня изнутри как маленький термоядерный реактор. Я остервенело потёр лоб и стиснул зубы. С каждой минутой мне хотелось избавиться от треклятого модуля всё сильнее. И тем это выглядело омерзительнее, что имплант сам помогал мне прийти к мысли об его извлечении. Будто я был не в состоянии понять, чего именно хочу. В нашем симбиозе я был хаосом, а НФУ – порядком.

Вдруг йети остановился и испуганно посмотрел на меня, будто желая что-то сказать.

– В чём дело? – рявкнул я, сам от себя не ожидая.

– Т-т-там… – бомж указал на лестницу, ведущую к очередному люку. – П-п-п… – он никак не мог справиться с заиканием. – Переулок…

– Мы пришли?

Йети закивал и на всякий случай сделал пару шагов назад.

Я полез наверх, сдвинул крышку люка и удостоверился, что это выход на поверхность. Пистолет полетел к ногам бомжа. Без обоймы, разумеется – её я забросил подальше в темноту коридора.

– Не советую кому-либо рассказывать о нашей встрече, – на всякий случай предупредил я и вылез в переулке, соседствующем с лабораторией Дока.

*     *     *

Дверь заперта, поэтому я просто выламываю магнитный замок из стены. Полутёмный коридор. Вторая дверь направо. Приёмная. Биотехника нет.

Дверь в операционную. На столе лежит полная женщина со свежим рубцом на животе. Без сознания. Значит, Плейтон должен быть где-то здесь.

– Магнус? – голос за спиной.

Оборачиваюсь.

– Вытащи его из меня! – требую я, подходя к Доку вплотную.

В его глазах удивление и испуг.

– Вытащить что? НФУ? Но ведь я только вчера его поставил!

– Плевать! Я хочу, чтобы ты его извлёк! Немедленно!

– Ты не понимаешь! – Док отступает на шаг. – Твой мозг проходит первую стадию привыкания, сейчас просто нельзя проводить никаких операций! Слишком велик риск, что ты сойдёшь с ума!

Я бью кулаком в стену. Металлический косяк гнётся. Биотехник подпрыгивает от неожиданности.

– Я уже схожу с ума. Новости не смотрел?

Док стоит, не шевелясь. Теперь он откровенно боится.

– Что ты сделал?

Если бы он только знал, сколько раз за последние два часа я сам задал себе этот вопрос.

– Не важно. Всё, что от тебя требуется – избавить меня от импланта.

– У меня сейчас пациент…

– Да плевать я хотел! Если ты этого не сделаешь, сам станешь пациентом!

Биотехник смотрит на меня с ужасом. Его руки трясутся.

– Подожди минутку, – говорит Док и идёт к кабинету.

Я следую за ним.

Биотехник садится за рабочий стол и начинает рыться в ящиках. На столешнице лежат какие-то бумаги, планшет, стопка медицинских снимков, и стоит монитор. В одном из углов голографического экрана воспроизводится какое-то видео. В кадре улица, на которой останавливается полицейский электрокар. Из него выскакивают двое легавых и занимают оборонительную позицию напротив камеры.

– Что это? – я указываю на экран.

Док смотрит в указанном направлении, чертыхается и начинает сбрасывать бумаги и снимки в лазерный шредер.

– Это камера безопасности, не так ли? – я смотрю уже только на Плейтона. – Она подключена к внешней сети?

Мне хватило одного его взгляда, чтобы понять ответ.

– Это… за тобой… – мямлит биотехник, таращась на меня во все глаза.

– Извини, Док. Наш договор только что утратил силу.

С этими словами я достаю пистолет, из которого совсем недавно убил Бланта, и пускаю пулю Доку между глаз.

*     *     *

Не знаю, зачем я убил Дока. Здравый смысл подсказывал, что это было не обязательно. Даже если биотехник выдал меня, его смерть ничем мне не помогала. Но и размышлять о причинах своего поступка мне было некогда.

Я поднялся на жилые этажи здания, чтобы хоть на время сбить с толку тепловые сканеры копов. Вломился в первую попавшуюся квартиру. Мне повезло – там жил какой-то гик, утонувший в виртуальности. Чтобы обмануть камеры, я вырезал себе маску из подвернувшейся под руку одежды. Её хозяин даже не заметил, что к нему кто-то заходил – так и просидел в своём виртуальном шлеме до самого моего ухода, ничего не видя и не слыша.

Когда полиция начала штурм, я уже переходил в другое здание по надземному тоннелю. Чтобы выйти незамеченным, мне потребовалось всего лишь вести себя, как обычно, и избегать встреч со служителями порядка. С НФУ это не составило особого труда. Полчаса – и я растворился в огромном городе.

Логика и инстинкты твердили мне: «Беги, прячься, заляг на дно! Тебя всюду ищут, нужно как можно скорее выбраться из города!» Но другая моя часть, хаотичная, человеческая, приказала ногам идти домой. И я шёл. Будто заложник в собственном теле, уставший сопротивляться. В недрах сознания ворочалась мутная бесформенная масса, природу которой я не мог понять, как ни старался. Словно какой-то паразит, она захватила контроль и дёргала меня за ниточки, как кукловод.

Я увидел свой дом, когда уже начало светать. В подворотне притаился чёрный электрокар – похоже, для моей поимки задействовались более серьёзные службы, чем простая полиция. Это не имело значения: я попал внутрь через окно на втором этаже, которое частенько видел открытым.

На моём этаже в коридоре стоял патрульный – караулил лифт. Я выскользнул с лестничной площадки и оглушил копа. Подкрался к своей настежь распахнутой двери. Там в моих вещах рылись двое следователей. Один из них, на свою беду, заметил меня, так что пришлось убить обоих. Я знал: их датчики сердцебиения тут же подняли тревогу, и прятавшиеся внизу агенты ринулись наверх.

«Бежать!» – рявкнула логика.

«Никуда я не пойду», – ответила мутная масса, постепенно выходя на поверхность моего сознания.

Я забаррикадировал дверь. Сделал непрозрачными окна. Обрубил всю связь с внешним миром, кроме электричества. И остановился посреди гостиной, будто в недоумении.

Это моя квартира?

Это даже временным жильём назвать трудно. Всего по минимуму: кровать, стол, рабочая станция с ВР-колпаком, зеркало. В шкафу три комплекта одежды. Одинаковых. У двери три пары обуви. На полке всего одна голограмма и больше ничего.

А ведь раньше всё было иначе. Голограмм было больше – я с приёмными родителями, я с друзьями по университету, я с Инессой. Сама Инесса жила здесь, со мной, и благодаря ей квартира всегда была уютной, наполненной тысячами приятных мелочей. Я ведь любил её, эту несносную рыжую девчонку. Где она теперь? Уже два с половиной года я о ней даже не вспоминал.

Я взял в руки нашу с Йоном голограмму. Из неё смотрели два улыбающихся лица. Оба – не мои.

В тот день мы гордились собой и друг другом, были полны надежд. Два специалиста по разработке имплантов, задавшиеся целью превратить модули из уродующих тело биоинженерных комплексов в искусство. Идеи и безграничная фантазия не давали спать по ночам. Казалось, невыполнимых задач для нас двоих просто не существовало. Вот только жизнь повернула всё иначе.

Потому что Йон, единственный человек, который знал, каково быть мной, погиб.

Голограмма выпала у меня из рук, ударилась об пол и сломалась.

Тогда всё и началось. Сначала я потерял Инессу. Она не выдержала моей депрессии, постоянных походов на судебные слушания и скрежета зубов ночи напролёт. Ушла, оставив лаконичную записку на моей рабочей станции и кучу совместно нажитого барахла по всей квартире. Я прочёл все слова до точки, собрал всё, что напоминало мне об Инессе, и выбросил в мусоросжигатель.

К тому времени я уже подключился к разработке НФУ, тогда ещё первой модели. Будучи специалистом в кибернетической биоинженерии, я быстро понял, что будущее за мозговыми имплантами. Жажда мести настолько ослепила меня, что былые убеждения ушли на задний план, а потом и вовсе забылись. Уродство превратилось в необходимость. Я стал улучшать своё тело и почти сразу потерял руку. Остановило ли это меня? Нет, я просто пошёл к более квалифицированному биотехнику, чтобы поставить протез.

Всё это требовало больших денежных вложений, и моей официальной зарплаты сильно не хватало. Так что я стал зарабатывать везде, где только мог. Продал всё лишнее, что купил в предыдущие десять лет. Крал на работе импланты и продавал их на чёрный рынок. Занимался взломом униаккаунтов, которые тоже продавал. Согласился шпионить в пользу конкурирующей компании и за большие деньги слил несколько производственных тайн. Мои секретные счета пополнялись, а тело обрастало новыми и новыми апгрейдами. Возможности росли, а потребности сокращались.

Через какое-то время я избавился от всего, что мне мешало или отвлекало от цели. Квартира опустела, круг друзей тоже. Магнус Дойл остался в прошлом, а на его место пришёл Магнус Рейзор – холодный, сосредоточенный, целеустремлённый и чрезвычайно эффективный. Не останавливающийся ни перед чем. Я сегодняшний.

В дверь несколько раз ударили, но та не двинулась с места. Голоса бойцов штурмового отряда звучали приглушённо и невнятно, но по скрежету, огласившему комнату, я понял – они хотят выпилить кусок стены.

Я неспешно подошёл к зеркалу и избавился от одежды. То, что я увидел, произвело на меня совсем другой эффект, нежели двенадцать часов назад.

Механизмы, электроника, бионические детали почти поглотили человеческое тело, одно за другим заменили собой органы, мышцы, воспоминания и чувства. Они встроились в меня как нельзя лучше, и теперь, поблёскивая в свете лампы, будто говорили: «Человек слишком несовершенен». И в самом деле, разве металл не прочнее кости? Разве биокарбон не долговечнее эпителия? Сегодня машины намного совершеннее человека. В сотни, тысячи раз. Машиной быть проще.

Три года я думал, что делаю всё, чтобы выжить и отомстить. Но на деле, кажется, я не выжил.

НФУ выделялся небольшим выступом на лбу. Я поднял руку, и, помогая себе шипом, надорвал кожу рядом с биокарбоновой заплаткой. По лицу потекло липкое и тёплое. Инъектор автоматически ввёл обезболивающее и коагулянт. Я ухватился за край заплатки и потянул, а потом и вовсе оторвал её.

Кровь залила окуляры. Меня это уже не беспокоило. Слишком поздно беречь лейкоциты – они имели значение только для Магнуса Дойла. Сквозь багровые разводы я увидел в отражении металлический корпус процессора НФУ, крохотными ножками-креплениями вцепившийся в череп.

Несколько часов назад я ошибочно предположил, что это мозговой имплант сделал меня убийцей. На самом деле он всего лишь выполнил свою функцию – навёл порядок в голове носителя.

Когда Йон умер, я почувствовал себя человеком. Но теперь, благодаря НФУ, понял, что именно тогда я и перестал им быть. C помощью мозгового импланта я хотел окончательно избавиться от боли и сомнений, но… именно их и вернул.

Комната постепенно заполнялась пылью; штурмовая группа уже почти прорвалась внутрь. По голому помещению носился набирающий звонкость скрежет. Зеркало вибрировало, размывая моё отражение. В ушах привычным ровным ритмом стучало искусственное сердце.

Да, я спокоен. К добру или к худу, но я рад, что ноги принесли меня сюда. Так всё и должно было закончиться.

Кусок стены с грохотом упал на пол. В пролом хлынули люди в спецброне. Они что-то кричали; двое бросились к трупам следователей, остальные обступили меня полукругом, угрожая дулами винтовок. Никто не решался подойти вплотную. Они хотели, чтобы я сдался сам.

Я повернулся к ним лицом. Безжалостный убийца, которым я стал, отчаянно пытался поднять руки, чтобы остаться в живых, но маленький искалеченный человечек глубоко внутри меня не давал ему этого сделать.

Вот и всё. Моё последнее убийство.

Главное, чтобы они все нажали на курки.

Раз.

Два…

 

Три.

 

 

 

Похожие статьи:

Рассказы → Тени тоже хотят спать. Часть 2

Рассказы → Цифровая трясина

Рассказы → Тени тоже хотят спать. Часть 1

Рассказы → Лишняя деталь

Рассказы → Ржавые ленты (Ржавые ленты 1)