- Тирлим, бом-бом! Тирлим, та-та! Тра-та-та, дзинь-бряк-бом-бом! – разносилось по улице.
Открывались окна, взрослые и дети выглядывали наружу.
- Шарманщик, шарманщик пришел!
- И с обезьянкой!
- Скорей, бежим скорей!
Набив карманы, набрав полные ладошки монеток, конфет и сладких булочек, малыши выскакивали из домов. Кто-то так спешил, что позабыл переобуться, и сейчас перепрыгивал через лужи, чтобы не замочить тапочки. Другие на ходу натягивали курточки, смешно размахивая одной рукой и крепко сжимая кулачок другой, чтобы не выпали денежки. Третьи – самые воспитанные и послушные – поспешно переодевались, торопили нянюшек и горничных с прической.
Шарманщик ждал. Он стоял под высокой липой, оперев шарманку на кривую, перевязанную веревками палку; на заплатанную рубаху осыпались лепестки.
Дети, прибежавшие на звуки шарманки, сбились в кучку и стояли, похожие на встревоженных воробышков, чуть поодаль, боясь подойти ближе
Шарманщику полагалось быть старым, - они знали это. Но этот шарманщик был очень-очень стар, стар, как сама вечность, как смерть и жизнь, как мир вокруг. Не благородно-седые, но грязно-серые волосы свисали на лоб и морщинистые щеки; из-под тонких, словно пергаментных век жутко сверкали налитые кровью глаза; руки и лицо были покрыты пятнами старческой гречки. Вместо левой ноги у шарманщика был протез: такая же кривая, перевязанная веревками деревяшка, как и опора шарманки.
На плече старика сидела старая, белая как лунь обезьянка с тарелками в руках.
- Бом-Бом! – била в тарелки обезьянка. – Бим-бом-бом!
- Тилим-там-там! Тарам-пам-пам! – запела и шарманка: ласково, совсем не страшно.
Дети подошли поближе. Самый смелый малыш подбежал к шарманщику, кинул в потрепанную шляпу две монетки и тут же отскочил обратно, поближе к друзьям.
И тогда шарманщик улыбнулся, и лицо его сразу изменилось: так вымокшая от дождя земля в пасмурный день меняется, лишь только выглянет солнышко.
Старик улыбнулся, и вместе с ним улыбнулась белая обезьянка.
Шарманщик остановился, а потом заиграл снова: не привычное и знакомое, уже слышанное от других шарманщиков, а что-то неизвестное, волшебное. Мелодия вытекала из старого ящика тонкой струйкой, ласково гладила детишек по щекам и волосам; расправляла листья на старой липе; разгоняла облачка и раскрашивала небо яркой синевой.
Со всех сторон на чудную музыку сбегались взрослые, кошки, собаки, овцы. Приковылял даже старый тощий мерин: неизвестно чей, он пасся на городской площади, прямо перед ратушей, и никто не гонял старого коня, объедавшего цветы на газоне и листву на декоративном кустарнике.
И тут шарманщик запел. Слабый голос, дребезжащий и срывающийся, выговаривал слова неведомого языка, в паузах хриплое дыхание вырывалось изо рта старика – и его слышали все, хоть обезьянка и старалась заглушить нелепые звуки своим «бом-бом».
Мерин, что стоял, прислушавшись и склонив голову, внезапно радостно, по-молодому заржал и пустился вскачь – вокруг шарманщика и шарманки, вокруг людей, собак, кошек и овце. Следом за ним заплясали собравшиеся жители – взрослые и дети, - а потом и звери.
Они плясали не в такт, не в лад, кто как умел, и подпевали, подмяукивали и подгавкивали непонятной песне.
Была в этом танце странная, дикая удаль: та, что рождается в душе от нечаянной радости, приходит из ниоткуда и заполняет собой весь мир.
Так плясали и пели они несколько часов, а потом – вдруг, внезапно – всё стихло.
Молчал шарманщик, не играла шарманка, не била в тарелки обезьянка.
Счастливые, довольные люди понесли старику деньги и еду, обнимали шарманщика, гладили обезьянку, дети - уже не напуганные, нет, но влюбленные в чудного музыканта - водили вокруг него хороводы и выкрикивали благодарности и благословения.
Так, толпой, все вместе и проводили шарманщика до трактира, на прощанье кланялись и просили завтра сыграть еще, а, разойдясь по домам, увидели, что больше нет в подполах мышей, а в перинах – гадких кусачих насекомых.
Те, кто вышел утром из дома рассерженными и недовольными, вернулись подобревшими и смягчившимися. Кто поссорился с домашними или злился на покупателей, что задерживали оплату по счету, - помирился с родными и решил дать должникам отсрочку.
В тот вечер лад и мир опустились на город, окутали его мягким теплым одеялом, подарили светлые, радостные сны.
Наутро жители поспешили к старой липе, словно их кто-то вел за руку, звал звонким голосом, поспешили так, будто это уже стало традицией, привычным утренним ритуалом вроде умывания и завтрака.
Шарманщик и обезьянка уже ждали и, лишь только подошла последняя овечка и словно помолодевший мерин, заиграли и запели.
Так и повелось с того дня: каждое утро жители собирались вокруг шарманщика, слушали волшебную музыку и чудесное, непонятное пение, а после, натанцевавшись, возвращались к своим делам.
Казалось, всё в городе – и домашняя утварь, и куры на насестах, и товары в лавках, и школьные тетради – тоже слушали старого шарманщика и его седую обезьянку: дрова кололись быстрее, топоры не тупились, тесто подходило как никогда раньше, оставленный в чайнике чай не покрывался плесенью, а мясо не портилось, даже если его забывали убрать подальше от теплой печки. Работа спорилась в руках людей, дети быстрее заучивали стишки и таблицу умножения, куры неслись, овцы покрывались густой, мягкой шерстью, а собаки и кошки перестали драться между собой, а рядком да ладком прогуливались по улицам и дворам.
Лишь кривой бобыль, что жил на окраине в покосившемся домике, всё бурчал под нос:
- Не к добру это, ох, не к добру! Как ушли из города мыши да крысы, вши да блохи, так шарманщик и детишек ваших уведет! Попомните мое слово, да поздно будет.
Однако прошел месяц, другой, а жуткие предсказания бобыля и не думали сбываться.
Каждое утро жители посветлевшего, радостного города сходились к старой липе, слушали шарманку, а после возвращались к своим делам и трудам.
Но однажды люди и животные не нашли под деревом старого шарманщика с белой обезьянкой. Пусто было в круге, через невидимую границу которого рискнул переступить один кривой бобыль. Смело прошел он туда, где еще виднелась на земле вмятина от кривой палки-опоры шарманки, и другая – от протеза шарманщика, - плюнул на землю, обернулся к опечаленным зрителям и предсказал, что быть месту сему пусту, а городу – свободну от колдовства и нечистых чар.
Повздыхали жители, да разошлись по домам.
Одно утешало: и после ухода красноглазого старика не вернулись в город ссоры да злоба, словно оставил он им мир да лад в подарок.
И лишь спустя несколько дней поняли жители, что отныне нет им выхода из чудесного, доброго, лишенного зависти и обид города, ибо песни на неведомом языке и чудесная музыка, подаренные шарманщиком, обернулись невидимой и непреодолимой границей, переступить которую не мог ни зверь, ни человек.
Похожие статьи:
Рассказы → Чудеса обетованные
Рассказы → Гном по имени Гром
Рассказы → Сказка, рассказанная на ночь
Рассказы → Сказка про мужика, трёх мудрецов, бога и поиск истины
Рассказы → Звезды для тролля
