*
Толпа на вокзале гудела как рой чудовищных насекомых. Сверху, скопище людей напоминало кастрюлю с солянкой медленно перемешиваемую неведомой силой. Пассажиры тащили за собой чемоданы, сумки на колесиках, полиэтиленовые пакеты, мешки и баулы, несли на руках плачущих детей и подгоняли нервными окриками детишек постарше, выучившихся уже передвигаться самостоятельно.
Лисоух стоял в стороне от всеобщей возни и попивал из алюминиевой банки коктейль Джин-Тоник. Лисоух Иванович Молодянский, а именно так звали молодого человека, собирался сегодня подзаработать. Ему было уже тридцать лет, но толи судьба распорядилась им жестоко, толи он жестоко обошелся с судьбой, в итоге чего ни единой профессией, из всего многообразного спектра человеческих занятий, он не обладал. Однако, как и каждое живое существо, Лисоух хотел кушать. Гордость не позволяла ему питаться как бродяге объедками, а трусость не позволяла воровать, и тогда он нашел другой выход, нечто среднее между этими двумя унизительными занятиями.
Молодянский обнаружил одну весьма интересную закономерность. Люди, собирающиеся в дорогу, для чего-то, везут с собой столь великое количество поклажи, что зачастую сами не помнят чего и сколько они насобирали дома в путь, а потому часто вещи оказывались попросту забытыми на перроне. И Лисоух, смекнув это, повадился забытые вещи прикарманивать себе. С одной стороны он как бы не был падальщиком, потому как вещи никто ведь не выбрасывал, а с другой стороны он и их не крал в прямом смысле этого слова.
Частенько ему попадались сумки набитые одеждой, книгами и различной едой. Иногда в забытом отыскивались фотоаппараты, бритвы, радиоприемники, фонарики, рыболовные снасти и прочая мелочевка, которую Лисоух сдавал в ломбард, получая за это примерно треть стоимости находки. Одежду он носил на рынок и так же продавал по бросовой цене торгашам, которые после сбывали её гражданам по ценам новых вещей. Денег выходило не так уж и много, но Лисоух не жаловался, ему вполне хватало на сносное питание и оплату коммунальных услуг. Лисоух Молодянский вовсе не был бомжом. У него была своя однокомнатная квартира в не очень новом, но достаточно еще крепком доме, где помимо людей прочно обосновались крысы. А крысы, как известно, никогда не селятся в сейсмически опасных постройках, и следовательно дом грозил простоять еще долго.
Сейчас Молодянский внимательным взглядом обшаривал вокзал. В скором времени должен был отойти поезд на Самару, а это значило что, кто-то возможно уже оставил под какой-нибудь скамейкой одну из своих сумок. Он смял высосанную до дна банку и кинув её в сторону двинулся к ряду скамеек для ожидающих отправления поезда пассажиров. Из громкоговорителя, задребезжал монотонный женский голос с предупреждением об отправке поезда, Лисоух увидел нескольких бегущих к вагонам опаздывающих граждан и сам вдруг преобразившись, стал нервен взглядом и телом. Так он изображал из себя такого же пассажира, который вдруг вспомнил, что забыл свой чемодан, но не помнил где именно. Он начал энергично ходить вдоль скамеек, ища глазами что-нибудь кем-то забытое. И усилия его не оказались напрасны.
Под одной из скамеек Лисоух увидел, то что искал. Он быстро подошел и уверенным движением, таким, что у стороннего наблюдателя и сомнения бы не возникло, что вещь эта принадлежит ему, схватил черный саквояж. Он оказался довольно тяжелым и Лисоух внутренне тут же возрадовался, предполагая в нем наличии чего-то ценного. Он развернулся и поспешно побежал в сторону отходящего поезда, но не добежал до него, а резко свернул вправо и, сбавив темп, быстрой походкой направился к выходу.
Саквояж не терпелось вскрыть. Лисоух выбрал для этого, давно уже приглянувшийся, тихий дворик в котором чужих сумок и чемоданов вскрыто было им не мало. Он поставил саквояж на лавочку и, убедившись что вокруг ни души, щелкнул заклепкой на лямке.
Раздвинув саквояж, Лисоух онемел от изумления. Он был не то что бы пуст, хотя наполненным его тоже назвать было нельзя. Но то, что он увидел, не укладывалось в его голове. Он смотрел в саквояж и не видел дна. Вместо дна он видел блестящую гладь воды, казалось, он смотрит в открытый люк, который необъяснимым образом парит в воздухе посреди бела дня над сверкающей в лучах солнца водой.
- Это что фокус? – спросил он неизвестно кого, - наверное, оптический обман.
Он сунул руку внутрь, но к удивлению своему не наткнулся на хитроумную систему зеркал, наткнуться на которую ожидал. Рука ушла в саквояж по самое плечо. Молодянский прикинул размер необъяснимой сумки и понял что по всем законам логики, рука его сейчас должна касаться земли под лавочкой, а не болтаться высунутой из окна тряпкой неизвестно где. И тут вдруг, какая то сила ухватила его конечность и потянула за собой. Казалось, что руку всасывают огромные мягкие губы, Лисоух попытался вырваться, но у него ничего не получилось, тело его согнулось влекомое какой-то силой, ноги оторвались от земли, и он забился как пойманный на крючок карась. Мгновенье спустя саквояж всосал его полностью, захлопнулся и исчез.
Всю эту сцену наблюдал из окна своей квартиры пенсионер Збрундель Автонгил Петрович. Поле того, как чемодан проглотил худощавого молодого человека, Збрундель вскрикнул и заметался по кухне не зная, что предпринять. Он схватил телефон и дрожащей артритной рукой набрал 03. Женский приятный голос поприветствовал его и Автонгил, не вдаваясь в детали, тут же выпалил в трубку.
- Только что человека убили!
На другом конце на секунду воцарилось молчание.
- Пульс есть? – спросил тревожно голос.
- Не могу знать, - ответил старик, - он пропал.
- Кто? Труп? - Удивился голос.
- Человек пропал, - разъяснил Збрундель, удивляясь непонятливости барышни, - его чемодан проглотил, а сам исчез!
Снова в трубке повисла пауза.
- Давно пьете? – уже с совсем иной интонацией, в которой Збрундель уловил надменные нотки, проговорила девушка.
- Я, ветеран! – с гордостью ответил он, - Я не пьющий!
- Звоните в психиатрическую, - посоветовал голос, став совсем безразличным, и связь прервалась.
Збрундель бросил трубку, поправил дрожащей рукой, грозящую вывалиться изо рта, от негодования, вставную челюсть и снова посеменил к окну, но когда он дошел до него и уперся лбом в стекло, он уже ничего не помнил о событиях связанных с чемоданом и пропавшем в нем человеке. Збрундель страдал моментальным склерозом, о чем он впрочем, тоже не догадывался, так как давно забыл о своем диагнозе.
Лисоух упал в воду. Упал он неуклюже от чего сразу ушиб себе живот, да и падение его было с высоты никак не меньшей пяти метров, а потому погрузился он глубоко. Он принялся барахтаться как брошенный в ванну кот и, нахлебавшись воды, всплыл тревожным поплавком на поверхность. Вода была пресной и прозрачной. Лисоух, все еще перепуганный, не соображая что с ним произошло, принялся вертеться в воде и искать глазами берег. И он его нашел. Вдалеке зеленела полоса земли, она возвышалась над водой и упиралась в высокую серую стену, что было за стеной, обозрению не поддавалось. Лисоух запрокинул глаза вверх, надеясь найти отверстие, в которое вывалился, но ничего похожего не увидел. Вверху синело небо без облаков и хрусталем блестело летнее солнце.
«Это мне наказание за воровство» - сокрушенно подумал он и поплыл к берегу. Плыть в одежде было неудобно, ботинки тянули ко дну, и полы пиджака развиваясь в воде медузой, надувались на встречу движению парусами, замедляя скорость незадачливого пловца. Молодянский быстро устал, но жажда жизни придавала ему сил и он, экономя энергию, поплыл медленнее. Благо, что вода была теплой и спокойной. Вот уже берег стал совсем близок, Лисоух нащупал подошвами илистое дно, и отплевываясь пошел на сушу.
Первое что увидел Лисоух, выйдя на берег, это надпись на бетонной стене.
Турбулентность, релаксация и формалин! Реактивируйте мозг!
Лисоух не знал что такое релаксация, и смутно догадывался, что скрывается за словом формалин. Но надпись показалась ему значимой, и он одобрительно покачал головой в знак согласия с автором строк. С мозгом действительно что-то нужно было делать.
«Интересно куда я попал?» - подумал он. С Лисоуха не прекращаясь, текла вода, и он принялся раздеваться.
Оставшись в одних трусах, отжав свои одежды, Молодянский побрел по траве вдоль стены, с мотком мокрого одеяния под мышкой. В голове его все смешалось. Он никак не мог осознать того, что еще час назад находился в своем родном городе, занимаясь обыкновенным своим делом, а теперь пребывает на берегу то ли громадного озера, то ли пресного моря и идет черт знает куда. Хотя в глубине души Молодянскому было интересно узнать, что же это с ним приключилось, он вдруг понял, что стал частью некоего мистического действа, ну или на крайний случай научного эксперимента.
- Чей же это интересно был чемоданчик? – задумался он.
Шел он очень долго, сколько - сказать было невозможно, потому что часы его остановились в тот самый момент когда под стеклышко проникла влага, а случилось это сразу же как только часы соприкоснулись с водой, хотя в инструкции к ним и было указанно что часы обладают водонепроницаемым корпусом. Сам Молодянский, думал что с момента его высадки на берег прошло не меньше часа, однако, сколько он ни шел, однообразный пейзаж не менялся. Все так же с одной стороны тянулась вода, слегка плескаясь о берег, а с другой непробиваемой громадой высилась серая стена. Высота стены была сравнима с высотой трехэтажного дома, перелезть через неё не было никакой возможности, и Лисоух с ужасом подумал, что если она не закончиться, то ему останется только или разбиться об неё лбом или утонуть в безбрежной воде. И тут он увидел, что-то впереди на стене. Лисоух ускорил шаг, и спустя минуту разглядел веревочную лестницу, лентой свисающую сверху.
Добежав до спасительного приспособления, он ухватился за гладкую ступеньку и неуклюже начал карабкаться вверх. Подошва часто соскальзывала и Лисоух чуть не упал совсем уже почти осилив всю высоту, но все-таки удержался и выполз червем на бетонную плоскость. Он предполагал, что стена представляет из себя лишь ограждение, но это оказалось не так. Вскарабкавшись наверх, он очутился на уходящей к горизонту плоскости, края которой не было видно.
Вдалеке возвышалось одинокое сооружение, к нему то и побрел измученный незапланированными физическими нагрузками, неудачливый похититель саквояжа.
Строение напоминало церковь, но только из далека, чем ближе Лисоух подходил, тем более четко вырисовывались контуры сооружения и когда он приблизился совсем, он понял что перед ним стоит космический корабль.
В то же время корабль напоминал и церковь. Центральная часть корабля , метров двадцати в диаметре, венчалась куполообразным наконечником с лунками иллюминаторов, по бокам присоединялись четыре турбины, искусно украшенные орнаментом. И даже с такой близи корабль очень напоминал собой религиозный храм. Он остановился и натянул на себя еще не до конца просохшую одежду.
Лисоух направился к входному отверстию корабля, которое было открыто. Из открытого люка доносилось слабое свечение, Лисоух перекрестился и шагнул внутрь…
*
Фома проснулся он внезапного всплеска электрической гитары, вырвавшегося из телевизора, предусмотрительно установленного на таймер. Будильника у Фомы не было, и его функцию исполнял китайский цветной телевизор, выигранный Фомой в лотерею. Моментально разлепив глаза, Фома судорожно отыскал пульт дистанционного управления и значительно убавил звук. От столь резких действий, голова его разболелась, и он раненым солдатом упал в подушку, закатив глаза.
Всю ночь Фома пил водку. Уснул он только под утро, когда уже стало светло, и когда вся водка закончилась. Пил он не один, а в компании своего друга Матвея. И выпито двумя приятелями было, надо признаться, не мало. Вероятно, вследствие этого, голова Фомы раскалывалась, будто бы изнутри по ней стучали кувалдой затонувшие подводники. Он сглотнул сухую пену слюны и простонал:
- Матвей?
Но Матвея в квартире не было, вчера он, обидевшись на жадного до спиртного приятеля, который при каждом удобном моменте, подливал себе сорокаградусный нектар, ушел, шатаясь и матерясь, домой. Домой, правда, он не попал, а был захвачен милицейским патрулем, при попытке разбить витрину ларька возле станции метро «Тушинская».
- Матвей! – снова позвал Фома и закашлялся от сухости. Он сполз с кровати и на четвереньках пополз на кухню. С трудом, открыв дверцу холодильника, Фома нашарил в его прохладном, как горная вершина нутре, открытый пакет молока. Жадно присосавшись, Фома испил содержимое пакета с такой жадностью, что из уголков его губ потекло как у младенца, отрыгнув, Фома понял, что молоко прокисло. От этого в животе тут же произошло подозрительное бурление, живот скрутило непреодолимым позывом и Фома метнулся, на сколько это было возможно в его состоянии в уборную, где еле успев стащить с себя трусы, украшенные синими ромашками, мгновенно заполнил керамический унитаз отходами своей никчемной жизнедеятельности.
- Как же мне плохо! – пожаловался Фома, маленькому паучку, свисающему с потолка в его уборной. Паук ничего не ответил, а быстро начал подниматься по своей паутине вверх, он напоминал маленького бойца отряда специального реагирования, которого утаскивает за собой на тросе вертолет. Фома грустно посмотрел вслед удаляющемуся насекомому, спустил воду и покинул туалетную комнату, такую маленькую, будто она существовала не в панельном доме, а в самолете.
Голова болела не прекращаясь, и Фома решил поправить положение, старинным, испытанным средством. Он оделся и отправился в магазин за пивом. Продавщица, с губами пухлыми как мешки под глазами Фомы, улыбнулась, криво нарисованным помадой ртом, когда Фома поставил перед ней полторалитровую пластиковую бутылку пива «Хмiльное» и дребезжащим, как сельский автобус голосом поздоровалась.
- Что Фома Ильич, праздник у вас?
- Отнюдь! – ответил Фома, у которого рот был заполнен слюной, появившейся в предвкушении скорого вскрытия спасительной бутыли.
- Видно хорошо вчера посидели? – не отставала продавщица, находящаяся в вечном поиске спутника жизни. Фома, сам не зная того, давно был вписан в число возможных кандидатов на эту роль, и находился под пристальным наблюдением, продавщицы Зинаиды.
- Я, Зинаида Петровна, с другом имел беседу продолжительную, - многозначительно ответил он, расплачиваясь, - давно, знаете ли, не виделись.
Тут Фома говорил явную неправду, с Матвеем он виделся очень часто и преимущественно с одной и той же целью. Они совместно возлияли. Матвей как и Фома был подвержен тяге к зеленому змию. Но это было не единственным объединяющим их интересом. Фома, равно как и Матвей являли из себя людей творческих и считали себя последними лучами заходящего солнца русской интеллигенции. Фома писал стихи, для литературного альманаха «Соцветие души», а Матвей трудился в мелком издательстве, занимая колонку музыкального критика. Они вели интеллектуальные беседы. И, конечно же, при этом возлияли.
Можно сказать, что поэзия и послужила, пусковым механизмом любви продавщицы Зинаиды, к не столь уж привлекательной личности Фомы. Однажды, Фома, пребывая в растрепанных алкогольным угаром чувствах, ворвался в магазин средь ночи, с естественным желанием, приобрести дополнительно ко всему выпитому за трое суток, две бутылки коньяка, и встретив глаза Зинаиды, своими мутными зрачками, увидел в них красоту, которой почему-то раньше никогда не замечал. Он, испытав прилив вдохновенья, стал читать ей свои стихи. Продавщица, никак не ожидала, от плюгавого, каким ей всегда виделся Фома, рядового покупателя таких внезапных перемен, тут же изменила о нем свое мнение, и в её безразмерной груди воспылал огонь страсти.
Фома, слегка пошатываясь и несколько заплетаясь языком, прочел Зинаиде свое лучшее, и самое откровенное о любви.
Любимой розы подарил я
И в предрассветной тишине
Она слова шептала мне
И птаха страсти воспарила
Как рыцарь въехал на коне
Я к ней в убранные палаты
И расстегнув её халаты
Приник губами к груди сочной
Безумством пьяные средь ночи
Любви мы отдались сполна
В окно светила нам луна!
Услышав это Зинаида поняла что перед ней стоит гений, хоть и пьяный но все же стоит, глаза её заблестели и Фома увидев этот блеск, опьянел еще сильнее и выдал незавершенное свое творение
Я вас любил, мечтой сгорая пылкой
От чар прекрасных пал…
На этом собственно и кончалось стихотворение, потому что дальше мысль Фомы упорно сталкивалась с одной и той же рифмой, которая никак не вязалась с высокой нотой чувств, должной передать всю глубину души автора. Как ни старался Фома, все приходило к одному и тому же, к рифме «бутылкой», и хотя что-то даже было в этом притягательное и трагическое:
От чар прекрасных пал бутылкой…
Фома не решался оставить рифму такой, от того стихотворение не писалось дальше. Да и друг Матвей веско заметил, прослушав, при очередных возлияниях сокровенные строки.
- Не поймут! – и выпил, закусив половинкой жареной котлеты по-киевски.
Но Зинаиде было достаточно и без окончания, понять что Фома, существо высшего порядка, что он как никто другой, имеет право и должен быть внесен в список кандидатов, а от того она блестела глазами, как созвездие козерога, и Фома, видя такое признание своего таланта, ответно помигивал тусклыми фонариками зрачков.
К слову сказать, утром Фома, сколько ни вглядывался в очаровавшие его ночные очи Зинаиды, но так и не рассмотрел той красоты, что привиделась ему давеча. Но чувство Зинаиды не остыло так же быстро, как его и она требовательно ждала от Фомы развития, столь романтически начавшегося знакомства.
- А в театре сейчас, постановка интересная идет, - Зинаида, состроила глазки, и её сдобные булочки щек подрумянились, подогреваемые жаром сердца, - только сходить мне не с кем, - наигранно погрустнела она
- Ах, Зинаида Петровна, я и сам в театре не был лет пятнадцать, - кристально честно ответил Фома, сознание которого уже открыло коричневую пластиковую оболочку, и жадно пило пенный солодовый мед, но тело, не получая в действительности того, что так живо нарисовало воображение, панически урчало желудком, чувствуя дикое несоответствие реальности и мечты, - но весь в делах. Работаю как вол!
С этими словами, Фома схватил в одну руку сдачу, в другую бутыль и выбежал на улицу, где, не медля, сорвал крышку и присосался к горлышку, при этом его кадык заработал как поршень гидронасоса, а в носу защекотали газы. Желудок, получив целебную влагу, успокоился и затих. Фома не отрываясь выпил большую половину бутыли, оторвался от горлышка и смачно продолжительно отдал миру лишние газы, что получилось слишком громогласно от чего в проезжающей мимо магазина коляске заплакал младенец а его мамаша, посмотрев на Фому полными ненависти глазами, мысленно послала на него такое проклятье, которым во времена инквизиции ведьмы награждали своих безжалостных палачей.
Но Фома, вероятно имея некий природный оберег, не упал замертво, а лишь шатаясь пошел к скамейке, что располагалась под листвой зеленого раскидистого клена. Он сел в тени и чувствуя, как боль в голове сменяется ласковой волной опьянения, блаженно улыбнулся. Если бы Фома был более внимательным, он бы возможно увидел, как в его бутыли вдруг начали происходить странные процессы. Пиво начало бурлить и образовало внутри пластиковой тары водоворот. В тот момент, когда Фома занес бутыль над своим оплывшим лицом, для очередного глотка, она вдруг лопнула, будто это был воздушный шарик, наполненный гелием, и окатила Фому обильной пеной. В тот же самый миг он исчез с лавочки, и ощутил себя лежащим, на чем то твердом и ровном.
«Белочка пришла» - констатировал про себя Фома, даже не испугавшись. Он поднялся на ноги и завертел головой, созерцая странный пейзаж. Вокруг на сколько хватало силы зрения простиралось бетонное плато, со всех сторон упирающееся в небо. Только в одной стороне, Фома заметил что-то, что блестело микроскопической искрой, отражая солнце. Он пошел на эту блестку. Шел он долго и ему даже начинало казаться, что он просто топчется на месте, как на тренажере для бега, потому что блестка никак не увеличивалась в размере. Но Фома упорно шел, во многом из-за того, что ничего другого ему просто не оставалось. Спустя какое то время, предмет все же начал расти, Фома обрадовался и ускорил шаг. Когда он подошел на столько что предмет можно было идентифицировать, он понял, чту путь его состоял, к церкви.
- Это не белочка, - высказался Фома, - я умер и попал в чистилище!
Мысль эта его не испугала, хотя он всю жизнь чудовищно боялся умереть. Он вытер мокрый от жары лоб и побрел к церкви. Но, подойдя ближе понял что это, очень похожая на церковь космическая ракета…
*
Вован, работал охранником в обыкновенной общеобразовательной школе. Это и дало ему возможность беспрепятственно пользоваться подвалом в своих целях. Особенных целей, у двадцатилетнего Вована, которого друзья звали Чупа, за его любовь к конфетам «Чупа-чупс», не было и он, что бы подвал не простаивал зря, вместе с друзьями организовал в нем тренажерный зал. Друзья Чупы, Ленчик – Циклоп и Вадя, помогли в этом перспективном деле, и так же являлись полноправными хозяевами подвального спортзала как и Вован. Вадя, которого судьба обделила и не наградила звучным прозвищем, как например Ленчика – Циклопа, которому в детстве в глаз попала абрикосовая косточка из-за чего он два месяца ходил с заклеенным пластырем глазом, притащил из дома две шестнадцатикилограммовые гири. А Ленчик – Циклоп раздобыл штангу, со съемными дисками. Поначалу друзья и вправду занялись спортом, каждый вечер, закаливая дряблую плоть железом, но спустя непродолжительное время первоначальный энтузиазм спал, и друзья стали проводить вечера за куда более интересным занятием. Они пили пиво и курили травку, играя в бридж.
- Есть чего? – Вадя нетерпеливо уставился на только что вошедшего Вована. Они с Циклопом сидели в подвале уже два часа, ожидая приятеля отправившегося брать «дурь».
- Есть! – обрадовал Вован приятелей и швырнул на стол, с хаотически разбросанными на нем порножурналами и картами, заветный коробок.
- Афганская! Убийственная трава! – Заверил Вован друзей.
Ленчик – Циклоп ухватил тонкими, как стебли камыша, пальцами «корабль» и внюхался в него, топорща ноздри парусом.
- Афганская! – подтвердил он с уверенностью знатока, хотя никогда в жизни ничего афганского не видел и не пробовал. Мало того по запаху он не смог бы отличить чай от кофе. У Циклопа был врожденный гайморит, от чего он уныло гнусавил и сморкался во всех неподходящих местах.
- А Пиво? – удивился Вадик, - Пиво то купил?
- Вот, - Вован поставил на стол полиэтиленовый пакет, из которого жаждущий поскорее уйти в параллельную реальность Вадя, тут же выудил прохладную банку пива.
- Круто, - пшикнул Вадя, открывшейся банкой, - ну, давай через мокрый!
- Давай, - согласился Ленчик и полез под стол, за приспособлением, для более эффективного потребления дыма. Оно состояло из двух пластиковых бутылок, одной емкостью пять литров, и другой полторалитровой. У пятилитровой бутылки была отрезана верхняя часть, а у полторалитровой наоборот нижняя, меньшая помещалась в обрезанную пятилитровую емкость, которая была наполнена водой. Крышкой служил вмонтированный в пластиковую пробку при помощи зажигалки, заранее продырявленный наперсток.
Смысл конструкции заключался в том, что травка, помещалась в наперсток, поджигалась, бутылка медленно поднималась, наполняясь матовым дымом и дым этот от соприкосновения с водой остывал. А остывшего дыма, проникало в легкие, куда больше чем через простой «косяк». Достаточно было выкурить две, три таких порции, и счастливый вечер был обеспечен.
Ленчик, проделал все подготовительные манипуляции, аккуратно поджег содержимое наперстка, бережно набрал дым и, открутив крышку, кивнул Вадику. Вадик, не долго думая, присосался к бутылке и втянул в себя сизое облако. Дым он выпустил не сразу, позволяя афганскому чудодейственному дурману впитаться в капилляры легких. Глаза его покраснели и подернулись легкой пеленой.
- Афганская! - выдохнул Вадик, тоже, между прочим, никогда до сего момента, не куривший афганской наркоты.
- Следующим был Вован, который вдохнув дым, надулся жабой и сел на стул, вытаращив глаза. В глазах его можно было прочесть удивление и радость, как будто бы он говорил – «Я такой крутой дури сроду не курил!» - что, несомненно, было правдой. Афганку он курил впервые.
Последним, испробовал заморской травы Ленчик. От жадности он забил себе больше чем другим, и дым в него еле поместился. Но все же, ленчик не проронил ни струйки ароматного курения, и закашлялся только тогда, когда выдохнул все остатки.
Они тут же повторили процедуру по второму разу и, рассевшись вокруг стола, отрыли пиво. Каждый сидел, ожидая действия нового сорта дури, о котором до этого момента все слышали много невероятных историй.
- Чё то я не знаю, - отреагировал первым Вадик.
- Не торкает! – веско заявил Циклоп.
- Да не, - оправдался Вован, который признаться тоже ничего совсем не чувствовал, - сейчас торкнет!
Они замолчали и сидели в тишине, в не успевшей еще развеяться дымке подсвеченного тусклой лампой помещения.
- Ты у кого брал? – поинтересовался Вадик, чувствуя легкое прикосновение чего-то к кончикам пальцев, как будто по коже семенила лапками бабочка.
- У Шефа! – заявил Вован. Шеф был авторитетным наркоподгонщиком, снабжая чуть ли не весь район качественной «дурью», а потому такой аргумент не вызвал подозрения. Сам же Вован начал ощущать что-то странное, ему вдруг показалось что комната, в которой царил полумрак, начала принимать обтекаемые очертания и странным образом изменяться.
- Я вдруг вот что подумал, - неожиданно сказал Циклоп, шепотом, - вдруг мы на самом деле не те, кто мы есть?
- Ты чего это? – испугался Вадя, - который вдруг осознал, что пристально смотрит на дальнюю стену, на которую почти не попадал свет лампы, но видит вместо грязного бетона, темный металл и образовавшийся в нем, уходящий неизвестно куда, проход.
- А то, - продолжил Циклоп, страшным шепотом, - вдруг мы просто видим сон, и вся наша жизнь нам приснилась?
- Хорош грузить, - занервничал Вован, - видя серьезные изменения интерьера. Стены комнаты слились в однородную материю, углы сгладились и она из прямоугольной превратилась в овальную.
- Я вдруг подумал, - прошипел Циклоп, - что мы на самом деле, выполняем сейчас ответственную миссию, мы летим куда-то, на космическом корабле, и летим очень долго, а что бы нам не было скучно, нам придумали такое развлекалово. Типо фильма, только мы в нем живем.
- Ты чего, Циклоп? Перестань! – Вадик почти трясся. В проходе, образовавшемся в стене происходило что-то страшное, кто-то шел от туда, из самой темноты. Послышались тихие шаги и все друзья резко повернулись в сторону, где Вадик видел проход. Из прохода медленно вышел человек и молча остановился у стены, глядя на, до смерти перепуганную, компанию.
И тут шаги послышались из противоположной стороны, все с ужасом посмотрели туда. В стене, ставшей теперь уже совершенно металлической, из точно такого же отверстия, которое Вадя наблюдал на стене противоположной, вышел еще один человек.
В тот самый момент, когда все пятеро встретились взглядами, произошла яркая вспышка, как при взрыве атома и комната, и находящиеся в ней люди мгновенно изменились.
- Бортовой компьютер Зельта стопятнадцать, рад сообщить, что наше путешествие подходит к концу. Вы все успешно выведены из состояния симуляционной релаксации, и после медосмотра можете приступать к своим прямым обязанностям. До звезды Софириус-3, и точки приземления осталось сорок три часа, девятнадцать минут. Добро пожаловать в реальность! – донесся голос из динамиков корабля.
- Спасибо, Зельта, - весело ответил Кондратьев Руслан, который еще секунду назад был Лисоухом Ивановичем Молодянским. Сейчас же, когда действие симуляционной камеры закончилось, он вновь являлся самим собой, то есть вторым пилотом развед - экспедиции к звезде Сифириус-3. В отличии от своего персонажа Лисоуха, Руслан был мужественным, смелым и образованным человеком, сознание его благополучно вошло в действительность, и он чувствовал он себя прекрасно. Полет к звезде Сифириус-3 был слишком долгим и что бы людям не было скучно, ученые разработали специальную программу, моделирующую совершенно реальную жизнь, для сознания пользователя. Это было эффективно еще и потому что, находясь в вымышленной жизни, экипаж не подвергался постоянному межличностному контакту. Давно выяснилось, что такие контакты всегда чреваты трагическими последствиями, и оно понятно. Люди находящиеся в замкнутом пространстве, в течении нескольких лет, в итоге становились злейшими врагами и все, все без исключения экспедиции, терпели крах только из-за человеческого фактора.
Теперь же, когда Люди могли отвлечься от длительного нудного полета, путем проживания совершенно иной жизни, проблема была снята. Кондратьев Руслан вылез из симуляционной камеры и посмотрел на свой экипаж. Из соседних камер выходили Альфред Мачкявичус, Костик Нуленко и Денис Ветров, они программировали свою симулрелаксацию совместно, и теперь хохотали над воспоминаниями своей подростковой псевдожизни.
Странно вел себя лишь капитан Иржи Новак.
Фома не мог понять, что произошло. Только недавно он пил пиво на лавочке, потом непонятным образом очутился черт знает где и брел больше часа к церкви, оказавшейся космической ракетой войдя в которую обнаружил странную компанию, потом его ослепила яркая вспышка, и он оказался лежащим в каком то фантастическом саркофаге. А теперь еще на него взирают четыре пары удивленных глаз. Людей он этих видел впервые. Все они были одеты в одинаковые комбинезоны, похожие на военную форму и обращались к нему со странным вопросом.
- Капитан Иржи, как вы?
- Я? – удивился Фома, - А где я?
- Как где? На корабле, - улыбнулся молодой парень глядя на него так, будто они знакомы сотню лет, - бросьте нас разыгрывать.
Фома вылез из саркофага, заметив что, как и все одет в такой же синий комбинезон.
- Я Фома Ильич Пряников, - заявил он гордо, - поэт! Меня в «Правде» дважды печатали! Хотите стихи почитаю? - и, не дождавшись согласия, бархатным голосом изрек.
Я вас любил, мечтой сгорая пылкой
От чар прекрасных пал бутылкой!
Теперь лечу пространство сквозь
Я в рюмке мирозданья – Гвоздь!
Похожие статьи:
Рассказы → Незначительные детали
Рассказы → Культурный обмен (из серии "Маэстро Кровинеев")
Рассказы → Как открыть звезду?
Рассказы → О любопытстве, кофе и других незыблемых вещах
Рассказы → Лизетта
