- Не припоминаю таких дядьев, - тяжело ворочая языком, отозвался Олег.
- Дядька не родной. Должно, троюродный, если я правильно счел, - ухмыльнулся странный половчанин. – Глебом меня в свое время кликали. Глебом Владимировичем, князем Пронским. Слыхал?
Глеб? Глеб Пронский? Братоубийца! У Олега аж дыхание сперло, потому ответил не сразу.
- Слышно было, что сгинул ты в степи, - справившись с волнением, наконец выдавил он.
Глеб Владимирович усмехнулся.
- Сам я те слухи и распустил. Дабы мстителей со следа сбить. Сам же на восход ушел в глубь степей половецких. Там на восходе ведь тоже половцы живут. Верней, жили. Монголы их оттуда изрядно потеснили. Многих побили, а тех, что им покорились с насиженных мест погнали кого куда. Перемешали племена промеж собой, чтобы родственные курени друг от друга подальше были, не сговорились против монголов. Как там жил и что делал расскажу тебе попозжее – время у нас будет. А теперь поправляйся, сил набирайся. Циньская ведунья говорит – голову ты себе при падении здорово встряхнул. Хорошо, что жив остался. Ну и я помог: вначале-то, вишь, они сами хотели тебя живым взять – узнали по корзну, что княжеского рода пленник, а когда на следующий день ты в себя не пришел, хотели добить. Но со слов пленных, узнал я, кто ты есть и отговорил монголов добивать тебя беспамятного. Так что должник ты мой теперь. – Глеб хохотнул. – Ну, отдыхай, племяш, отдыхай.
На месте нежданно обретенного дяди вновь показалась изящная головка лекарки, вернее, ведуньи, как сказал Глеб Владимирович.
- Выпей это, - сказала она по-половецки и протянула Олегу глиняную плошку, дымящуюся ароматным парком.
Он принял посудину здоровой левой рукой. Девушка приподняла прохладной ладошкой его голову, чтобы удобнее было пить. Олег отхлебнул, поморщился – горько.
- Ничего, - улыбнулась та. – Терпи, полезно.
Олег допил травяной взвар, откинулся на ложе. По телу разливалось приятное тепло. Потянуло в сон.
- Спи, - погладила его по голове легкая рука. – Тебе нужно много спать.
И он заснул.
Сколько он спал – бог весть. А проснулся от того, что ложе его качало и потряхивало. Открыл глаза, прислушался. Снаружи разносился стук копыт, скрип колес, конское ржание и людской говор. Светильник зажжен не был, но через щель входного полога внутрь юрты проникал тусклый свет зимнего дня. Олег, стараясь не опираться на больную руку, сел на ложе. Ложе оказалось низким. Строго говоря, это и не ложе было, а что-то вроде перины, набитой не пухом, а чем-то более жестким. Конским волосом? Вроде им половцы набивают свои лежаки. Ноги опустить оказалось некуда. Пришлось сесть, по-половецки, поджав под ноги под себя. Голова все еще кружилась, но тошнить перестало. В общем, жить можно.
В юрте кроме него никого не было. Очаг даже не дымился. От входа тянуло морозным воздухом. Покрывало соскользнуло с плеч, когда Олег поднялся. Оказалось, что он голый. Совсем. Если подумать, то понятно – десять дней без сознания, ходил под себя. Кто-то при этом убирал за ним, обмывал. Кто? Неужели та странная желтокожая девушка-знахарка? При мысли об этом Олег покраснел от стыда, зажмурился. Потом ему стало холодно, и он натянул на плечи покрывало.
Еще раз прислушался. Да – юрта ехала. Интересно. У половцев таких юрт не водилось. Монгольская придумка? Наверное. Какая же должна везти ее повозка. Олег прикинул: в поперечнике это передвигающееся жилье сажени две с половиной, а то и все три. Широкая повозка. Такая не везде пройдет. Для степи с ее просторами оно, конечно, ничего, а вот для лесов и бездорожья Руси такая штука должна быть не слишком удобна. Далеко не уедет. Но едет же! Вот только где едет? Сколько он был без сознания? Вроде, его троюродный дядька говорил о десяти днях. Да потом он еще сколько-то спал… Пробились татары через засечную черту, или там еще идут бои? А, если пробились, стоит ли еще стольный град, или...? От мысли о страшном, что могло случиться, сжалось сердце. Ну, нет, утешил он себя – Рязань мощная крепость, она может держаться в осаде месяц и больше. А за это время должен подойти Юрий Владимирский. Надо быстрее приходить в себя и бежать из плена, помогать родному городу.
Тем временем, шум снаружи усилился, словно они въехали в большое селение, или воинский лагерь. Гул голосов, рев, мычание, ржание, скрип, стук. Проехав еще немного, передвижная кибитка встала. По ходу движения возникла суета: голоса, воловий рев. Юрта пару раз дернулась. Понятно – распрягают упряжку. Надо бы выглянуть, осмотреться. Вот только выскакивать босиком на снег не сильно хочется, да еще красоваться перед врагами голому, прикрытому только покрывалом ему, русскому князю – недостойно. Надо подождать – кто-то в скором времени его да навестит. Вот тогда он и потребует свою одежду.
