- Говорил, все же? – остро глянул на дядюшку Олег. – О чем же договорились?
Глеб Владимирович на миг смешался, но быстро взял себя в руки, ответил небрежно:
- Да ни о чем особом. Так, повспоминали общих знакомцев, родичей. Рассказал Роман Ингваревич, что в Рязани творится. Так о том и без него мы много чего знали.
- А за какие же такие заслуги Батый ему пайцзу вручил? Ведь, как я теперь понимаю, большую услугу надо монголам оказать, чтобы от них бронзовую пайцзу поиметь.
- Этого не знаю, - отвел глаза Глеб Владимирович. – То дела Романа и Бату.
- Оно – так… - протянул Олег. – Вот только мнится мне: не дядя ли Роман присоветовал Батыю к себе на ложе жену Федора – греческую царевну попросить.
Голова Глеба Владимировича дернулась, и Олег понял, что угадал. И, скорее всего, придумал все это не один покойный коломенский князь, но и сам Глеб Владимирович к этому руку приложил. На душе стало гадко. Он прекратил разговор и стал снова смотреть по сторонам. А посмотреть было на что. Судя по всему, они добрались до первой оборонительной линии русских. Тут реку во время сражения перегораживали сани с установленными на них щитами для прикрытия пешцов. Часть этих саней – поломанных - были отодвинуты к обоим берегам. Там же у берегов были свалены трупы. Олег, ни слова не говоря, повернул коня к левому ближнему берегу. Дядя было вскинулся, но так ничего и не сказал, направив коня следом за конем племянника. Охрана последовала за ними.
Трупы начали попадаться еще до берега. Ободранные до гола, покрытые замерзшей кровью. Частью растоптанные лошадиными копытами и вмерзшие в лед. У берега трупы лежали валом. Тоже ободранные до нитки, с торчащими в стороны растопыренными в смертной муке конечностями, искаженными, жуткими лицами. Олег остановил коня. Смотреть на все это было тяжко, почти невмочь, но Олег смотрел – запоминал, чтобы ожесточить помягчевшее было сердце. «Вот их дела, - думал он, - дела Бату, Хулагчи, который тебе даже понравился, который предлагал тебе почти что дружбу. Дела «любимого» дядюшки, который ведет степняков по родной земле… Да и Джи… Джи лечит твоих врагов, врагов твоей земли, а они, поправившись, опять идут жечь, убивать, насиловать…
- Да, крепко здесь владимирцам досталось, - раздался из-за левого плеча голос Глеба Владимировича. В голосе дяди слышалось нескрываемое удовлетворение.
Олег глянул на него через плечо. Видимо, было во взгляде переславского князя что-то такое, что заставило Глеба Владимировича попятить своего скакуна и потянуться правой рукой к рукояти сабли.
- Ну-ну, племянник. Не дури, - не слишком громко, должно быть, чтобы не привлекать внимания охраны, произнес он. – Не дури.
Вспомнив, должно быть, о том, что у Олега совсем нет оружия, он убрал руку с рукояти сабли, похлопал по шее своей всхрапнувшей лошади, почувствовавшей испуг седока, послал ее вперед, равняясь с конем племянника, подхватил его жеребца под уздцы, дернул, увлекая за собой.
- Все. Едем отсюда. Посмотрели и хватит. Уж слишком нежен ты, племяш. Словно и не видывал никогда поля битвы.
Олег не стал противиться, последовал за дядей, словно в оцепенении.
- Пожалуй, хватит на сегодня прогуливаться, - окончательно успокоившись, решил Глеб Владимирович. – Ехать дальше – Коломну порушенную пожженную увидишь, трупьем набитую. Так там подальше татары еще и над полонянниками глумились. На то тебе смотреть уж точно не стоит. Все. Едем обратно, - окончательно решил дядя, разворачивая своего коня и продолжая вести в поводу жеребца Олега.
Как они добрались до кибитки Олег помнил плохо – перед глазами продолжали стоять замороженные трупы и дымящиеся в дали развалины города. Спешившись, он поднялся по лесенке в юрту, не разуваясь и не скидывая полушубка, прошел к своей лежанке, улегся на нее, натянул на голову одеяло и затих, стараясь не слушать разговора между Глебом Владимировичем, устроившимся у очага, и половчанкой Абикой.
