- Плохо потчевал, должно, - проворчала Меланья, уже не так грозно.
В двери землянки вошел Годеня. Рука у него все еще висела на перевязи – не быстро заживала рана от татарской стрелы, полученная им при прорыве из города. Следом зашел Воеслав. Его Ратьша, перед тем как удариться в пьянство, тоже взял под свою руку меченошей. Оба они тоже заметно сробели при виде разбушевавшейся мамки боярина. Ну так, колдунья же! Не мудрено…
- А ну, тащите дрова, топите очаг! – начала распоряжаться Меланья. – У землянки вьючная лошадь. Снимайте вьюки, тащите сюда, воду кипятите.
Меченоши, не сказав ни слова против, метнулись исполнять распоряжения. Мамка же подсела на лежанку к Ратиславу, ощупала ему голову, безошибочно нашла чуткими пальцами место, куда ударило копыто коня, тогда, в свалке у рязанской стены. Оказывается, там все еще болело, если нажать. Руки Меланьи погладили больное место и боль прошла, словно по волшебству. Ну, так – колдунья же… Потом руки скользнули на шею, грудь, нащупали оберег. Мамка одобрительно кивнула. Какое-то время посидели молча. Потом Меланья еще раз окинула Ратьшу взглядом, вздохнув, сказала:
- Запустил ты себя, княжич. По ней печалуешься?
- По ком? – разлепив сухие губы, - спросил Ратислав.
- Сам знаешь, - взгляд мамки стал жалостливым. – И я знаю. А иным того знать не надо. Живым, по крайности… А мертвым пусть останутся навьи дела. Печалиться – печалься, никуда от этого не денешься, но убиваться и убивать себя вот этим, - она кивнула на корчагу с медовухой, оставленную Первушей на столе, - не дело. Кто землю родную боронять от ворога будет? Мы что ль с бабами?
- Да понял я уже это, мамка, понял, - вяло махнул рукой Ратьша. – Делай свои отвары. Выхожусь с похмелья чуток, а уж там будем думать, что сделать можно. И, кстати, откуда ты здесь взялась-то?
- Хоронимся мы тут неподалеку верстах в двадцати уж четвертую седьмицу. Сделала, как ты и велел: как ясно стало, что не удержали вы ворога на засеках, собрали мы все, что могли, да и двинулись по льду Прони до Оки, а там в Заочье ушли в самую дебрь. Вырыли землянки, обустроились, как могли. А на днях узнали, что вы здесь хоронитесь. И про тебя узнали, что живой. Вот я и собралась в гости. А ты тут… - Вгляд Меланьи опять стал укоризненным.
- Ну, полно, - Ратислав потер, гудящую с похмелья голову. – Все уже – закончил с этим.
Потом два дня мамка отпаивала боярина травяными отварами и откармливала привезенной с собой снедью. Уже в день приезда мамки, как только почувствовал себя получше, Ратьша позвал к себе Прозора, который, видя, что боярин выпал из мира, взял на себя начало над вырвавшимися из Рязани людьми. Старый воин, пригнувшись, вошел в землянку и, кажется, занял собой добрую половину свободного пространства. Поклонился, встал, ожидая, что скажет Ратислав.
- Что татары? – спросил Ратьша. – Посылал лазутчиков, пока я тут… - Он досадливо поморщился. – Сколько воев у нас? Как люд обустроился?
- Люди устроились, - начал отвечать Прозор на последний вопрос. – Землянок нарыли. Дров хватает. Еда пока есть. Поболе тысячи двухсот человек в Спасе Рязанском собралось. Кроме тех, что с Рязани вырвались, еще несколько сот прибежало с сел и весей разоренных. Но эти с запасами явились. Многие со скотиной даже, так что, ежели желаешь, можно молока парного раздобыть.
Ратислав мотнул головой – терпеть парного молока с детства не мог. Поморщился – побаливала все еще голова с похмелья, не смотря на выпитый мамкин травяной взвар. Спросил еще:
- Сколько воев уцелело, напомни.
- Тех, что с Рязани вырвались, осталось две сотни и три с половиной десятка. За седьмицу прибилось еще четыре десятка – кто откуда. Еще десятка три горожан да селян можно наконь посадить. Так что около трех сотен конных наберется. Оружия на них хватит. Еще сотни три пешцов набрать можно, но этих вооружать уже нечем, разве только косами, вилами, дрекольем.
- Эти пусть здесь сидят – какая-никакая защита, - махнул рукой Ратислав. - Так, что татары? – повторил он вопрос.
- Разошлись по всему княжеству, как саранча, - опустив глаза, ответил Прозор. – Жгут города, веси, убивают, насилуют, грабят. Слышно, Пронск, Ижеславец, Белгород, Переяславль, Ужеск, Ольгов, Борисов-Глебов взяты и сожжены. Народ, те, кто успел в лесах хоронятся. Татары глубоко в дебрь забираться опасаются, так что там выжить можно, коль припасы с собой прихватить успели.
- Откуда про все это прознал?
- Так, конные разъезды посылаю во все стороны. Они люд, спасшийся расспрашивают. Что-то сами видят. Возвращаются, докладывают.
- Татары им в том не мешают?
- Стерегутся, - пожал плечами Прозор. – Идти стараются не на виду, лесами.
- Неуж, так ни разу не переведались с ворогами?
- Было пару раз. Раз наши не удержались, вступились за жителей деревеньки, которую татарва зорила. Тех не больно много было, а наши ударили нежданно. Побили иродов. Своих, правда, тоже двоих убитыми потеряли и троих ранеными. Вдругорядь наши не убереглись – приметили их татары, но, все же, наши сумели уйти в дебрь. Лучным боем все обошлось, пока гнались за ними. Двоих воев сумели-таки достать, но легко. Об одном десятке беспокоюсь – вечор еще должны были вернуться и нет до сих пор. Может, конечно, просто припоздали, дай бог. Но могли и нарваться на татар. Коли так, то сил наших меньше на десяток.
