Татары убежали недалеко – встали саженях в трехстах. Постояли там какое-то время, а потом легкой рысью двинулись обратно в сторону остановившихся русских. Сблизившись саженей до ста, они опять начали сыпать стрелы, но с такого расстояния одоспешенным людям и лошадям вреда от них было немного.
А Всеволод напряженно думал, что делать дальше: идти вперед? Но татары наверняка будут продолжать отступление, не вступая в прямое сражение, изнуряя, раня, убивая коней и всадников стрелами. Догнать их не получится, если те сами этого не захотят. Тогда, что – отступить к пешцам? Но те уже оставили свои укрепления на льду реки и сейчас двигаются к Коломне, наверное, уже отбиваясь от наседающих со стороны устья татар. Придется вступить в бой с тамошним численно превосходящим его силы противником. А потом в тыл ударят вот эти… Самое правильное сейчас, и впрямь, вернуться к Коломне и уйти со всеми, кто может, по лесным тропам к Владимиру – здесь битва проиграна. Вот только поймет ли такое его поведение отец? Да и воины, которые рвутся в битву? Пожалуй, надо сделать так: продвинуться до того места, где начинаются дороги, по которым прибывают татары, посмотреть, что там происходит, может, удастся выманить на себя конницу? Ту, что потяжелее. Есть же такая у татар, как говорят те, что участвовали в вылазке с Еремеем Глебовичем. Оставленные им в запасе позади три тысячи поставить в засаду, там, где речной поворот. На случай, ежели не получится удержать вражьего удара. Можно бы и в притворное бегство обратиться, как это только что делали татары. Но, нет, сложно – не приучены к такому панцирники, то дело легкой конницы. Зря он ее с собой не взял. Всеволод досадливо мотнул головой.
- Что ты, княже? – тут же воззрился на него Кузьма.
- Ничего, - махнул рукой князь. – Слушай, что делать будем, - и он коротенько объяснил ближнику свой замысел. – Ты останешься с засадным полком. Никому другому этого не доверю.
- Мне бы с тобой, - умоляюще протянул Кузьма. – Как же ты в бою без меня? Кто прикроет щитом? Кто мечом оборонит?
- Я сказал, - сухо обронил Всеволод.
Кузьма опустил голову – когда князь говорил так, спорить с ним не имело смысла.
- Слушаюсь, княже, - вздохнув, только и сказал он.
- Поставь тысячи по берегам не на виду. Понятно, что совсем не спрячешь столько всадников, но в запале, может, не заметят сразу. Получится ударить внезапно. Понял ли?
- Все понял, - кивнул Кузьма, но и ты княже, будь осторожен. Татары хитры, а мне, ежели что, перед батюшкой твоим ответ за тебя держать.
- Не боись, Кузька, - хохотнул Всеволод. – Аль забыл, как нас обоих за проказы в детстве пороли. Ну и тут – выпорет батюшка, да и все на этом.
- Да не о том я, княже, - Кузьма посмотрел на Всеволода с неподдельной заботой и тревогой.
Тот тоже посерьезнел, сказал:
- Ничего, брат, все живы будем. Езжай. Возьми мой малый стяг и десяток гридней. Тысяцким передашь, что я велел им идти под твою руку и повиноваться, как мне самому.
- Слушаюсь, княже, - поклонился Кузьма, окликнул знаменосца, нескольких воинов из княжеской свиты, развернул коня и легкой рысью поехал в сторону устья Москва-реки, туда, где Всеволод оставил в запасе три тысячи всадников. Знаменный и с десяток гридней потянулись за ним.
Всеволод провожал их взглядом до тех пор, пока они не скрылись за рядами владимирских воинов, рвущихся в битву. Что ж, пора. Он вдохнул морозный воздух, выдохнул с клубами пара.
- Труби «Все за мной», - приказал трубачу.
