Конь, подчиняясь узде, взвился на дыбы и, развернувшись на задних ногах, встал на все четыре копыта. Встал тяжело – теряет силы коняшка. Олег тоже удержался в седле с трудом – и у него сил немного осталось. Надо спешить, или падет скакун, не донеся хозяина до врага. Вот они – враги, совсем близко. Хорошо видно в свете полной луны, как шпорят, скалящих зубы, лошадей, тянут луки…
И слабость от потери крови, одолевающая Олега, куда-то отступила. Им овладела жажда боя. Желание продать свою жизнь подороже. Князь перекинул здоровой левой рукой щит из-за спины на грудь, потянул правой рукой меч из ножен. Движение отозвалось болью в правом плече, в котором застрял наконечник татарской стрелы.
Махнул вправо-влево клинком. Ништо, терпеть можно! Оглянулся. В ночной тьме, рассеиваемой бледным лунным светом, вздымая клубы снежной пыли, исчезали последние всадники - уходящие от погони соратники. Последний из них, обернувшись в седле, неотрывно смотрит на него. Ратьша…
Прощай, брат! Нелегко терять тебе второго уже побратима. Олег сморгнул, внезапно застлавшие глаза слезы, и дал шпоры коню. Тот начал разбег. Тяжело идет. Но ничего – до татар, несущихся навстречу, рукой подать. Скакун набрал скорость. Алое княжеское корзно расправилось за плечами, захлопало на ветру. Вот они, первые враги впереди в десятке саженей. Почему-то не стреляют в него. Стрел жалеют?
Олег Красный, скрипнув зубами от боли в правом плече, вскинул меч в готовности рубить врагов, но те раздались, объезжая сторонами русского князя. В следующий миг тот почувствовал, как на плечи ему упал волосяной аркан, соскользнул на шею, затянулся, не давая дышать. Олег напрял шею, дернул повод, пытаясь развернуть коня, махнул мечом, целя по веревке. Не дотянулся, вылетел из седла, грянулся спиной и головой о мерзлую землю. В глазах вспыхнуло, а потом все поглотила тьма.
Сознание возвращалось с трудом. Когда Олег осознал, что, жив и дышит, он услышал голоса. Два голоса. Разговор шел негромко по-половецки. Сам Олег говорил на языке степняков плохо, но все понимал. Похоже, говорили о нем. Мол, без сознания уже десятый день. Выживет ли? Спрашивал первый голос, принадлежащий, судя по всему, человеку в возрасте. Второй, вроде бы, молодой, звонкий, вроде как женский, отвечал, что должен. Мол, глаза чувствуют свет, дыхание спокойно, биение сердца ровное, еще что-то. Второй голос говорил по-половецки не совсем правильно (это Олег понял даже с его знанием языка) с каким-то странным подсюсюкиванием.
Не спеша открывать глаза, Олег принюхался. Пахло дымом, овчинными шкурами, кислым кобыльим молоком и еще чем-то неуловимым. Запах юрты – жилья степняков. Его ни с чем не спутаешь, если ощущал хоть раз. А Олег в половецких юртах бывал. Хоть и не часто. И только тут он вспомнил, что случилось перед тем, как он лишился сознания: самоубийственная скачка навстречу преследующим татарам, волосяной аркан на шее, удар о землю… Так его не убили? Взяли в полон? Олег испытал одновременно радость и огорчение. Огорчение от того, что не получилось красиво погибнуть, врубясь в гущу врагов, как подобает витязю. Но радости, если по-чести, было больше: жив! А раз жив, возможно родичам удастся выкупить его из полона, как всегда водилось в войнах с половцами и в своих усобицах.
Голоса, тем временем, стихли. Олег услышал шуршание одежды, чужое дыхание на своем лице. Дыхание легкое, свежее. Прохладная рука легла на лоб, скользнула на шею, потом на грудь. Голую грудь. Похоже, он без одежды.
- Очнулся, - сказал молодой голос. – Просто не открывает глаз. Боится, наверное.
Боится? Он?! Олег открыл глаза, оперся руками о ложе, собираясь вскочить и доказать, что некого тут бояться русскому князю. Но плечо при движении пронзила боль, а голова неудержимо закружилась и к горлу подступила тошнота. Он упал обратно на ложе, чувствуя, как выступает пот на лбу и лице.
- Ну-ну, бахадур, не так быстро, - это все тот же молодой голос. – Пришел в себя – хорошо. А до поправки тебе еще далеко. Полежи.
Над ним склонилось лицо. Странное лицо. В неровном свете, мерцающем в юрте, его можно было неплохо рассмотреть. Матовая, чуть желтоватая кожа, высокий гладкий лоб, довольно широкие, но не портящие лица, скулы, поднятые к глазам. Глаза… Необычные глаза. Странный разрез. Не узковатые, как у некоторых половцев, вполне себе широкие, но какие-то круглые с высоко поднятым крутой дугой верхним веком. Темно-карие. Гладкие длинные с прямым пробором волосы цвета воронова крыла. И впрямь – женщина. Молодая. Но таких Олег никогда не видел. Монголка? Но у тех монголов, с которыми он имел дело, глаза узкие, скулы широченные. Нет, не похожа. Красива? Пожалуй. Но красотой непривычной. Кто она? Лекарка? В войске? Одна среди множества мужчин? Или, может, шаманка, как та старуха, что прибыла тогда в Рязань с посольством. Все может быть…
Лицо лекарки, или шаманки исчезло и на его месте появилось лицо мужчины. И впрямь – немолод. В окладистой бороде изрядно седины. Голова обрита по половецкому обычаю. Но точно не половец. Те, хоть и изрядно перемешались за две сотни лет, с тех пор, как пришли в южные степи, с окрестными народами, но лица их сохранили черты, не позволяющие их ни с кем не спутать. Этот на вид, больше всего походил на русского. И даже бритый череп тому не мешал.
- Ну, здравствуй, племяш, - сказал бородатый.
