"Женище" Ивана Грозного

ГРОЗЕН И СЛАСТОЛЮБИВ

Ох и грозен был батюшка-царь Иван IV Васильевич, — недаром и получил соответствующее прозвище от своих подданных. А уж женский пол любил – спасу нет! прямо уж и неприлично православному царю быть столь сластолюбивым. Но Иван Васильевич, как известно, на приличия и традиции внимания обращал мало, делал, что ему вздумается: ну чисто деспот и сатрап восточный! Потому-то и происходит у современных историков путаница: сколько жен да полюбовниц было у Грозного – кто и вправду был, а кого уже спустя века приписали? Проще всего, конечно, обратиться за свидетельскими показаниями к современникам грозного царя. Да и они расходятся во мнениях.

Так, Мазуринский летописец называет Марию Нагую (мать несчастного царевича Димитрия) пятой женой Ивана Грозного, а Новгородская летопись – шестой, а пятой, по мнению новгородского летописца, была Анна Колтовская, с которой, согласно Московской летописи, царь вообще не состоял в освященном браке.

А вот знаменитый дипломат и путешественник Джером Горсей, несколько лет проведший при дворе грозного царя, насчитывает у Его Сластолюбивого Величества аж 12 законных жен! И это при том, что, согласно православным установлениям, жениться можно лишь трижды. Ну, предположим, Ивану Васильевичу четвертый брак был разрешен только потому, что его третья супруга – знаменитая Марфа Собакина – умерла, фактически не успев стать женой царя. Но 12 – это, безусловно, перебор. Среди этого обширного гарема (а Горсей приводит сведения не только о «законных» женах, но и полюбовницах) называются лица, которых в реальной жизни и не существовало: Авдотья Романовна, Анна Романовна, Марья Романовна, Марфа Романовка, Мамельфа Тимофеевна и Фатьма Тимофеевна. За компанию с ними упоминаются и вполне реальные исторические персоны – Анна Васильчикова и Василиса Мелентьева. И если о первой сведений сохранилось очень мало (при царе она пробыла меньше года и закончила свою юную жизнь весьма печально – была утоплена в проруби по обвинению в супружеской неверности), то о второй есть что вспомнить…

ВАСИЛИСА ПРЕКРАСНАЯ И БАБА ЯГА

Когда родилась Василиса, к сожалению, точно не известно: ну в самом деле, кто же будет интересоваться датой рождения обычной мещанской дочки. Но произошло это примерно в середине 50-х гг. XVI в. Фамилии, как водится у незнатных особ, у нее не было, а по батюшки кликали ее Васильевной.

Никакого образования девочка, конечно же, не получила бы, да и к чему грамота да всякие заморские премудрости просто горожанке – если бы не одно «но». Звали это «но» так же, как и девочку – Василисой, и приходилась она ей аккурат родной прабабкой. Была бабка Василиса сморщенной, как старый гриб, горбатой, словно колесом согнутой, руки имела длинные, до колен, нос крючком, как у Бабы Яги. Кстати, злоязычные и завистливые соседушки так бабку и звали. Да и было за что: бабка Василиса умела обращаться со всякими травками да отварами, могла и корове больное вымя вылечить, и больной зуб заговорить, и сухотку излечить. Но шептались соседи, что не только добрыми делами старуха занимается: дескать, может и порчу навести, и сглазить, и печаль-тоску на молодуху нагнать, да не к родному мужу приворожить, а к чужому молодцу, что в полюбовники набивается.

Да и в доме у внучки Марии, которую не видела много лет, бабка поселилась не просто так, старость скрасить, а с умыслом. Мария тогда на сносях была, а тут Василиса заявилась. И не «здрасьте» тебе, ни «Господь храни твой дом, внученька». А как вошла, так к внучке подошла, по животу погладила, да и говорит:

— Царицу родишь, беспременно царицу! Назови чадушко Василисой, будет у нее судьба счастливая, вся жизнь – медом намазанная! Все у нее будет – и краса девичья, и ума палата, и удача при ней до гроба. Только назови ее, как меня кличут, — Василисой.

Мария к бабушкиным словам особенно не прислушивалась, но и обижать старушку не хотела. Поэтому, спросясь мужева согласия, как родилась девочка, окрестила ее по прабабке – Василисой. Да бабку в крестные взяла.

И хоть кроме девочки у Марии с Василием было еще четверо детишек – и все хорошенькие да смышленые, бабка Василиса прилепилась душой только к крестнице. И рубашечки ей вышивала – чисто царские! Простым людям смехота – а Марии краснеть перед соседями, так что и дитя на улицу не выпустишь: что, скажут, нарядила девку, ровно царицу? То пойдет да на свои копейки последние купит Вассе бусики, да не простые, стеклянные, а из камушков самоцветных. В общем, баловала старуха правнучку, так что уж и мать с отцом недовольны были.

— Кого ты из нее делаешь, бабушка? – ругался Василий. – Девке замуж надо будет выходить, а она совсем неумеха: ни тебе еды приготовить, ни за скотиной прибраться, ни рубашку сшить! Кому она такая нужна будет!

— Помолчи, — бабка только рукой замашет, — Сказала же я: царицей будет дочь твоя!

— Совсем старая рехнулась, — вздохнет Василий и отходит: ну не спорить же с полоумной.

А как стала Василиса подрастать, стала бабка ее грамоте учить. Вот уж совсем дело девчонке не нужное! Пробовали было мать с отцом возмутиться, да ничего не вышло, старая карга их все одно переспорила. И еще того хуже: взялась таскать девчонку с собой, когда какие травы собирала. А дело это темное: не ровен час, кто увидит, точно решит – колдунья! И бабке гореть на костре, да и Василисе от беды не отделаться. А потом начала учить девочку травы всякие варить да настои делать.

Уже лет в 12 стало ясно, что Василиса растет писаной красавицей: высокая, статная, черноглазая и чернобровая, с роскошной косой ниже пояса, она приковывала к себе взгляды и молодых, и пожилых мужиков. Но ни на посиделки, ни на весенние хороводы девушка не ходила.

— Жди, — говорила ей уже совсем старая прабабка, — твое дело сейчас – ждать. Придет он – твой принц ненаглядный, уста медовые, глаза ясные. Сделает он тебя царевной-королевной.

СКАЗ ОБ ОПТИЧНИКЕ НИКИТЕ МЕЛЕНТЬЕВЕ

И замуж она вышла не очень рано – к тому дню, как повел ее суженый к алтарю, ей уже сравнялось 19 – и это при ее-то редкостной красоте, когда сваты чуть ли не каждую неделю приходили на их скромный дворик! Суженого звали Никитой, сыном Мелентьевым: был он хорош собой, молод, влюблен в Василису до безумия. А главное, был он не простой человек – хоть не боярский сын, но все-таки дворянин, да еще и в опричниках ходил. А значит, мог рассчитывать на царскую милость. Правда, мог и голову на плахе сложить: царь-то батюшка не зря имя Грозного носил, и вчерашним любимцам головы рубил по одному только пустому наговору. А то и вовсе: не так за столом сидел, не так взглянул. Мало ил что подозрительному царю могло показаться!

Но пока Бог миловал: вышла замуж Василиса, через год родила Никите сына. Потом еще одного, потом и дочку.

Жили они мирно да ладно. Про бабушкины предсказания молодая женщина уже и думать забыла. Да, хоть и одобрила старая прабабка жениха, хоть и сказала: «он-то и приведет тебя к счастью, к короне царской, только ты воли сердцу не давай – погубит оно тебя. Ты, внученька, разумом живи, а сердце не слушай – глупое оно», — да только даже на свадьбе у крестницы не погуляла, умерла за неделю до венчания.

ЦАРСКАЯ МИЛОСТЬ

Все больше милостей оказывал царь Иван Васильевич своему стремянному – Никите Мелентьеву. Тот и рад угодить батюшке-царю: за любое дело берется, даже иногда и за такое, где руки кровью замарать можно. Вот за это-то Грозный и отличал Никиту. А отличив, решил порадовать царской милостью: в гости к простому стремянному приехать. Приехал царь со всей свитой. Пришлось Мелентьеву на скорую руку пир горой «организовывать», всякие яства-пития на стол выставлять.

Да по русскому обычаю, да чтобы честь царю-батюшке оказать, позвал он из терема Василису. Своими белыми рученьками должна была молодая жена поднести Грозному серебряный поднос, а на нем – кубок с заморским вином. Нарядилась Василиса в лучшие одежды, украсилась жемчугом да камнями самоцветными, уже собралась было к гостям из терема сойти, как вдруг что-то толкнуло ее: «Уж не тот ли это мой случай, о котором бабка говорила?»

Постоял, подумала, потом достала спрятанный за божницей мешочек с травками, оставшийся от крестной, да и всыпала в царский кубок приворотное зелье.

Войдя в горницу, где пировал Никита с грозным царем и опричниками, Василиса низко поклонилась. Царь поднялся, взял предназначенную для него чарку и сказал:

— Здрава буди, хозяюшка. А хозяину твоему укор за то, что такую красоту до сей поры от нас скрывал.

Лицо хозяюшки покрылось густым румянцем: какая женщина останется равнодушной к признанию ее красоты? А уж цену себе Василиса знала, потому и метнула на Ивана Васильевича такой взгляд из-под густых ресниц, что даже привычный ко всему царь покраснел и смутился, как мальчишка.

Совершенно иное впечатление произвели слова Иоанна на Мелентьева. Пригляделся он к дворцовой жизни и понимал, что значит эта вроде бы безобидная похвала в устах его грозного повелителя. В глазах Никиты сверкнул недобрый огонек. Но он сдержался, отвесил низкий поклон и ответил:

— Благодарю на ласке, великий государь. Да продлит Господь твои лета. А насчет Василисы скажу, что негоже бабе стремянного пред царскими очами быть. Ступай, Василиса! – строго добавил он, обращаясь к жене.

Василиса поклонилась и вышла. При этом она успела бросить на Иоанна еще один взгляд – столь лукавый и вызывающий, что царь был сражен и покорен в мир единый.

Когда она ушла, царь, не спускавший с нее глаз, сказал Мелентьеву:

— Сегодня же пришли Василису во дворец. Нечего ей здесь свою молодость губить.

Мелентьев молча поклонился.

ЧАРКА ОТ САМОДЕРЖЦА

Но ни в тот, ни на следующий день Василиса во дворец не явилась. Не появлялся там и сам Мелентьев. На третий день Иоанн вспомнил о нем. На вопрос, почему не видно стремянного, Скуратов ответил, что Мелентьев болен.

— А Василиса? – спросил царь.

— Тоже сказывается хворой, — ответил Малюта, но по губам его скользнула хитрая улыбка.

— Послать к ним немца-лекаря, — распорядился царь. – Да приказать ему, чтобы прямо от них ко мне пришел.

Через два часа лекарь Бомелиус явился к царю. Он сообщил, что Мелентьев точно слегка нездоров, но что к Василисе его, лекаря, не пустили.

— Надо навестить хворого, — сказал Иоанн и добавил, — Малюта, захвати с собой фляжку вина.

Царь в сопровождении Малюты и Басманова отправился к Мелентьеву. Тот лежал в постели. Последнее посещение Иоанна так его потрясло, что он действительно заболел. В наше время сказали бы, что у молодого, здорового мужчины приключилась горячка на нервной почве: ведь Никита прекрасно понимал, чем грозили слова царя его семейному счастью. Да и Василиса не проявляла никакого благоразумия: напротив, она уговаривала мужа отпустить ее во дворец, уверяя его, что ничего страшного с ней не случится.

Новое посещение царя было настолько неожиданным, что челядь совершенно растерялась и даже не успела уведомить Мелентьева. Иоанн прямо прошел в его спальню.

— Хвороба одолела, Никита? – спросил царь, стараясь придать своему голосу оттенок ласкового участия.

— Недужен, великий государь, — ответил Мелентьев, с трудом поднимаясь на постели.

— Ничего, Никитушка, вылечим! Малюта! Дай-ка ему нашего вина. Авось ему от него полегчает.

Мелентьев пристально взглянул на царя, посмотрел на Малюту и понял все.

— Государь! – дрожащим голосом сказал он, — Суди тебя Господь! Я противиться не смею. А только… коли поднимется у тебя рука обидеть Василису, с того света приду к тебе.

Иоанн хрипло рассмеялся и отвернулся. В это время Скуратов подал Никите чарку вина. Тот перекрестился и залпом осушил ее. Через несколько минут на постели лежал труп.

«ЖЕНИЩЕ» ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА

Через два дня, когда тело мужа еще не было предано земле, Василиса уже жила в царском дворце. Все приближенные Грозного были удивлены: на этот раз царь выбрал себе в подруги не молодую девушку, а женщину уже не первой молодости, да еще и мать троих детей. И самое удивительное, она не была безропотной жертвой сладострастного Ивана Васильевича. Василиса сразу заняла первенствующее положение. Она сумела очаровать дряхлеющего Иоанна, который беспрекословно исполнял все ее прихоти. В короткое время Василиса Мелентьева удалила из дворца всех женщин, в которых она могла видеть соперниц. При этом она ухитрялась держать царя все время в напряженном состоянии, не допуская его до физического сближения: не хотела, по ее словам, жить во грехе. И требовала, раз уж легла между ними кровь ни в чем не повинного Никиты и стали их детишки сиротами, пусть уж Иван поправит то, что натворил, — женится на ней.

На Чижовском подворье стояла малая церковь – Жен Мироносиц на Никольской. Вот в этой-то скромной церквушке в 1575 году Иван Васильевич Грозный и обвенчался с вдовой Василисой Мелентьевой. Она все-таки стала царицей – не обманула бабка.

Но это было ненастоящее царствование: ведь Василиса была шестой, если не больше, женой царя. А, значит, согласно церковным установлениям, брак ее с Иоанном был незаконным, а венчание недействительным. Священники потихоньку (вслух не решались) называли новую пассию царя не женой, а «женищем». И, конечно, ни о каком благословении патриарха и речи быть не могло.

Василиса держала Иоанна около себя в течение двух лет, и все это время непостоянный и женолюбивый государь вел себя словно влюбленный мальчишка. Он словно переродился: кое-кто стал даже благосклонно посматривать на новую полюбовницу и вспоминать благословенные времена первой жены Иоанна – кроткой Анастасии. Почти прекратились казни. Иоанн не выезжал в Александровскую слободу, припадки ярости случались крайне редко, оргий во дворце не было. В это время государь начал поговаривать со своими приближенными о том, что и опричнину надо бы отменить, устал от нее народ.

Бояре вздохнули посвободнее: похоже, к царю-батюшке вернулся светлый разум. Снова благодать снизойдет на землю русскую, уже и кровью обильно политую, и слезами умытую.

ДОБРЫЙ МОЛОДЕЦ И КРАСНА ЦАРИЦА

И все было бы хорошо, если бы помнила Василиса еще одну бабкину заповедь: «Воли сердцу не давай. Пусть добры молодцы сами тебя любят. А ты только позволяй ножки себе целовать да в шелка и дорогие каменья одевать». 30 апреля 1577 года Иоанн с боярами принимали шведского посла. Велась крайне важная беседа относительно уступки побережья Балтийского моря. Вдруг посреди беседы Иоанн встал и ушел. Шведский посол остался стоять посреди залы в полном недоумении. Иоанн быстрыми шагами направился на половину царицы. Он распахнул дверь. Василиса стояла посреди терема, ее лицо было покрыто румянцем, на губах застыла деланная, растерянная улыбка. Иоанн крикнул, обернувшись назад:

— Малюта!

Вошел Скуратов.

— Обыщи терем! – отрывисто приказал царь и остановился, опершись на посох. Василиса побледнела, но не произнесла ни единого слова.

Малюта стал осматривать терем. За штофным пологом кровати он нашел оружничего князя Ивана Девтелева. Молодой красавец, видя, что его участь решена, вышел на середину терема, смелым взглядом окинул дрожащего от ярости царя и сказал:

— Государь! Винюсь перед тобой. Скрывать нечего. И ведаю, что меня ждет лютая казнь. А только позволь мне напоследок правду сказать тебе. Загубил ты Василисиного мужа Никиту, губишь теперь и ее. Погляди на себя. Подумай, гоже ли тебе молодую жену иметь. Лучше бы ты…

Острый конец царского посоха прервал эту речь. Василиса в слезах бросилась на труп молодого любовника. Увидев это, царь окончательно рассвирепел: с ним случился припадок эпилепсии. Шведский посол его в тот день так и не дождался.

КРЕМЛЕВСКИЕ ПОХОРОНЫ

На следующий день в Александровской слободе происходили похороны. На окраине была вырыта широкая могила. Священник, совершавший богослужение, не знал, кто лежит в двух гробах, которые привезли из Кремля. От имени царя Басманов передал, что нужно просто поминать «усопших рабов Господень». Трясущийся от страха батюшка с трудом закончил службу, перекрестил один гроб, но, когда он попытался перекрестить второй, оттуда донеслись стоны, и рука попа дрогнула и опустилась.

— Ведьма! – прошептал в ужасе Басманов. – И креста святого положить не дает! Хоронить! – нервно закричал опричник. – Засыпать землей, и чтоб никто об этом месте не знал.

Могильщикам было приказано молчать под страхом страшных пыток и жестокой смерти, а сам Басманов, как только убедился, что гробы закопаны, в ужасе бросился к государю, чтобы доложить о случившемся.

Так и порешили, что девка Василиса была колдуньей и чары на царя наводила, да еще и извести хотела, а на трон своего полюбовника посадить.

Ведьма не ведьма, сие доподлинно неизвестно. Но вот только целый год после погибели Василисы видели в разных углах царского сада высокую женскую фигуру, которая, плача, бродила по дорожкам и звала таким тоскливым голосом, что жуть брала:

— Иван! Иван!

А Иван Васильевич с горя ударился в такой кровавый разгул, что все бояре да дворяне только закрестились. И «ведьму Василису» поминали во вздохами: «Вот, дескать, не смогла девка сердца своего сдержать! А могла бы и царицей быть! Да еще какой! И царю-батюшке было бы лучше. Да, глядишь, и Руси спокойнее!»

Похожие статьи:

Статьи → Николай II и проклятие числа 17

Статьи → Реабилитация Синей Бороды

Видео → Было это в лето от сотворения мира 7197-е.

Видео → Самые тёмные и туманные моменты истории нашей страны.

Статьи → Царство, которого не было