Дорога

Я иду по шоссе №5. Небольшой городок Бейкерсфильд – моя первая остановка. Рядом со мной идет Хунд.  Хунд — золотистый ретривер. Хунд грязен и неопрятен, но у него выразительные голубые глаза и милый виляющий хвост. Хунд со мной уже двадцать пятый километр.

Впереди нас столб.  На столбе облупившийся желтый знак с надписью «RoadWorkAhead». Хотел бы я посмотреть на RoadWork. Но никакого RoadWork`а нет уже много лет, и мы идем дальше.

Справа, у обочины, лежит заброшенная машина. Она вся покосилась и покрылась ржавчиной. Машина перевернута на бок, и ее дно покрыто густым зеленым мхом. По лобовому стеклу ползет трещина. Я обхожу машину со всех сторон, осматриваю ее и пытаюсь залезть внутрь. В мягком заднем сидении кишат вши. В машине грязно, повсюду пыль и паутина. Я захлопываю дверцу, подзываю Хунда, обнюхивающего колесо, и иду дальше.

Я иду по этой дороге вечно. Я не чувствую ни солнца, ни ветра. Ночью ложусь где-нибудь у края дороги, прижимаю к себе Хунда и засыпаю. Обыкновенно я не запоминаю сны, но те, что все же остаются в памяти, очень любопытны. Например, однажды, во время моих ночных скитаний я увидел стоящий поперек дороги грузовик. Гладкие, блестящие трубы у кабины отсвечивают металлическим цветом, а в красном кузове заперто что-то важное, я чувствую, но что именно, понять не могу. Я обхожу грузовик и вижу двухстворчатую дверь. Дергаю за ручку. Дверцы плотно заперты, и кузов не открывается. Я тяну изо всех сил, но не могу открыть. Просыпаюсь весь в собачьей шерсти и холодном поту.

Вечер. Мы идем мимо живописных каньонов. Вернее, не каньонов, а просто небольших холмов, напоминающих каньоны. Они состоят из сыпучего щебня, а верх покрыт травой. Где-то в бесконечной стене скал пробелы между ними заставлены деревянными досками. В этих местах редко идет дождь, и доски пропитались пылью и будто бы окаменели. За ними идет железнодорожная насыпь, а за насыпью тянется бесконечное поле.

Слева от нас темно-синее море. Иногда я выпускаю Хунда туда искупаться. Иногда купаюсь и сам. Я лежу в воде, глядя вверх, и маленькие рыбки скользят между пальцев моих ног. В грязной и непрозрачной воде я не могу рассмотреть крупных и красивых рыб, обитающих в глубине, но это даже к лучшему. Я не знаю, водятся ли в Тихом океане акулы, но, думаю, к берегу они не подплывают. Им здесь ловить нечего. Всё же я стараюсь держаться на безопасном расстоянии, и, искупавшись, ложусь высыхать. Я в идеальных условиях — теплый, прогретый солнцем асфальт не дает замерзнуть, а прохладный ветерок остужает тело и уносит с собой излишки тепла.

Спустя два дня мы подходим к Бейкерсфильду. Бейкерсфильд — небольшой провинциальный городок со школой, универмагом, почтамтом и церковью.  Ещё в нем есть несколько стадионов и баскетбольных площадок. Я захожу в один из больших супермаркетов, беру тележку и нагружаю ее доверху непортящимися продуктами и разными другими полезными товарами. Также я захватил немного собачьего корма для Хунда — он заслужил. Хунд смотрит на мешок с кормом и радостно виляет хвостом.

Выйдя из супермаркета, мы натыкаемся на полицейский участок. Я исследую его внутри и нахожу комнату с железной решетчатой дверью. Комната оказывается оружейной. На двери висит амбарный замок размером с мой кулак. Через полчаса мне удается сбить его пожарным топором, найденным неподалеку.  Я беру с собой топор и пистолет с тремя обоймами патронов. Заряжаю пистолет, сую его за пазуху, толкаю тележку и иду дальше.

Покинув город, отправляемся дальше. Мы с Хундом пересекаем небольшую речку и идем по пыльной дороге в окружении пустынной степи, в которой с каждым километром ничего не меняется, разве что иногда катятся нам навстречу колючие перекати-поле. Иногда Хунд замечает дикую кошку или крысу и пускается в погоню. Я за ним не бегу, а просто толкаю свою тележку и иду дальше. Рано или поздно он настигает добычу и возвращается. Так мы и идем втроем: Хунд, тележка и я.

Я часто размышляю о том, сколько уже иду и дойду ли. Пусть даже не до места назначения, а хоть куда-нибудь. Я представляю себе, что будет там, за энным километром. Я не знаю ничего, кроме дороги. Мои сведения об окружающем мире расширяются прямо пропорционально пройденному расстоянию. Иногда я нахожу потрепанные телефонные книги, бесхозно валяющиеся возле заброшенных телефонных будок. Будки, естественно, не работают, но иногда забавы ради я набираю чей-то номер.

У меня начинает ныть в ногах. Солнце уже час назад зашло за горизонт. Я складываю тележку с вещами, собираю пару небольших веточек и хворосту, развожу костер. У меня еще много припасов с супермаркета, но я не хочу их использовать. Взамен я разделываю принесенную Хундом кошку и начинаю жарить мясо. По пути я съел пару красных ягод с находящихся по пути кустов, поэтому одной кошки мне хватает. Мясо жесткое, но вкусное. Хунда угощаю сухим кормом.

Питание для меня никогда не было проблемой — почти каждый вечер я сытно ел и никогда не голодал. Это даже странно, потому что insummaдискомфорта за все время путешествия я никогда не испытывал: никогда не болел, не замерзал и не ломал конечности. Вечная весна.

Спустя два дня Хунд начинает скулить. Идет и плачет, тихо повизгивает, грустно смотрит на меня и вертит хвостом. Мне становится тревожно. Я присаживаюсь, смотрю ему в глаза и глажу по голове. Он тычет носом мне в руку и скулит, но уже не так жалостно. Я треплю его за хохолок и иду дальше.

На третий день мы проходим мимо придорожной забегаловки. Я решаю заглянуть внутрь. Приблизившись к двустворчатой входной двери с табличкой «Closed», я слышу музыку. «Strangersinthenight, exchangingglances…». Я узнаю Френка Синатру, в задумчивости чешу затылок и толкаю дверь.

Перед моими глазами предстают внутренности заведения. Стулья и столы расставлены по углам, на кафельном полу в центре горит костер, а рядом с ним сидит невысокий негр, смотрящий на меня. В одной руке у него перочинный нож, а в другой обструганная деревянная палочка. Из музыкального автомата, стоящего неподалеку, льется мелодия. Лунный свет проникает в комнату сквозь запотевшие окна и освещает лицо негра. Дверь на кухню открыта, и в ней можно увидеть девушку, лет двадцати, с надетым серым фартуком в горошек, голубыми глазами и длинными рыжими волосами. Она стоит у плиты и что-то жарит. Воздух заполонили ароматы картошки и куриного мяса. Хунд трется об мою ногу. Я закрываю дверь и ухожу.

Резко просыпаюсь. Еще темно, и луна в небе стоит перпендикулярно горизонту. Вокруг блажь и тишь, слышно лишь сопение Хунда. Я не понимаю, что меня разбудило, и собираюсь уж ложиться опять, как вдруг замечаю небольшую граненую плиту, лежащую рядом с потухшим костром. Когда я засыпал, ее не было. Мне становится не по себе. Я медленно подползаю к плите, осторожно трогаю ее пальцем. Плита не движется. Я смелею, зажигаю спичку и начинаю ее рассматривать. На плите старательно выгравированы три символа: лента Мёбиуса, Уроборос и круг.

На следующий день мы с Хундом находим карту. Это старая, изношенная, брошенная кем-то карта Лос-Анджелеса и окрестностей. Я без труда определяю наше местоположение и намечаю примерный план пути. Стоктон, Сакраменто, Вудленд…  В столице Калифорнии (так указано на карте) мы должны пополнить свои запасы. Сакраменто крупный город, больше всех, что мне удавалось когда-либо видеть. Там будет хорошо.

Я иду по полю. Колосья пшеницы доходят мне до колен, и я с трудом передвигаю ноги. Солнце печет мне голову, а раскаленный воздух варит заживо. Раньше, идя, я рассматривал окрестности, следил за временем — теперь я просто гляжу вниз. Гляжу на свои старые, порванные сапоги, на землю. Питаюсь ягодами и дикими фруктами. На моем плече сидит Фогель. Фогель — степной орел. Фогель питается семенами, ягодами и червяками. Не гнушается и падалью — иногда мы находим мертвых антилоп, гиен или даже быков. У Фогеля коричневая шерсть и желтый клюв. Мы с ним уже неделю.

Изредка попадаются небольшие фруктовые деревьица. Иногда встречаем кустарники с маленькими красными ягодками. Если мы видим реку, то мы останавливаемся и ловим рыбу, а поев, далее идем вдоль реки. Над нами пролетают птицы. Большие, маленькие, белые, сизые, красные. Фогель хватает в воздухе перепелок и приносит ко мне. Фогель — настоящий охотник.

В поле нет ориентиров, нет указателей. Я не знаю, куда иду. Раньше я сильно уставал, но теперь без особых проблем шагаю до наступления темноты. Пробовал отмечать пройденное расстояние камешками и всегда сбивался с курса. Думаю о назначении пути только вечером, перед сном. К сожалению, я всегда засыпаю до того, как успеваю придумать что-нибудь путное. Во сне я вижу много интересного, и иногда иду лишь для того, чтобы поскорее устать и заснуть крепким сном.

Однажды мне приснился дуб. Я шел, как обычно, по полю с Фогелем на плече и наткнулся на него — огромного, расслоившегося. Дуб был настолько высок, что я не видел его верхушки — только бесконечные ветки, простиравшиеся в вышину. Дуб был красный. Ярко-красная кора покрывала его основание и стебли. Иногда с него срывались алые листья, и, кружась, приземлялись на землю. Я постучал об ствол. Внутри было пусто. Решил обойти дуб по кругу и найти вход. Я почему-то точно знал, что он где-то есть. И вот, с другой стороны я обнаружил вмонтированную в него металлическую дверь. Я потянул за ручку, и дверь не поддалась. Потянул сильнее, но ничего не произошло. Начал колотить в дверь кулаком. Тщетно.

Во втором сне я находился в парке аттракционов. Катался на американских горках. Было светло и шумно. Я ехал на одной из тележек, и впереди виднелась мертвая петля. Мне было весело и не страшно. Только мы набрали скорость и заехали на петлю, как она замкнулась. Я оказался в невесомости. Я ехал вперед и меня по инерции крутило, крутило, крутило в этой петле. Луна-парк и все находящиеся в нем люди превратились в один непрозрачный фон, как космос, но белый и без звезд. Я даже не ощущал движения — будто бы двухсекундный отрезок времени в моей голове замкнули и поставили на повтор. Больше из того сна я ничего не помню.

Уже темнело, и мы с Фогелем решили сделать остановку. Я сложил наши пожитки, собрал хворосту, сухих листьев, срубил веточек с одиноко стоящего рядом дерева. Развел огонь. Погладил Фогеля, лег спать. Перед сном снова стал размышлять, кто я и куда иду. Странно, но я даже не помнил своего имени. Мне никогда даже не приходило в голову, что у меня должно быть имя. Я подумал: если я дал имя Фогелю, значит, кто-то должен был дать имя мне. Фогель? Но он только смотрел на меня своими суровыми орлиными глазами и никогда не издавал звуков. Охотник из него, правда, отменный. Вчера опять поймали перепела — пушистый, жирный, откормленный. Иду, а он сидит в траве, и как только я его увидел — так он сразу и взмыл в небо, а Фогель его раз, и в клюв. Хорошая птица.

Сегодня интересная вещь произошла: я обнаружил небольшой плоский камень, когда проснулся. Он лежал неподалеку от нашей с Фогелем стоянки, и был весь дряхлый и покрытый мхом. Когда я засыпал, его здесь не было. Я поднял камень, отчистил его от грязи и мха и осмотрел. На нем были аккуратно выгравированы три символа: Лента Мёбиуса, небольшая змейка и круг.

Большая, угольно-черная, парящая в воздухе плоскость. В вышине, прямо надо мной, висит слепящее солнце. Я в замкнутом пространстве — круглые, безупречно белые стенки хорошо видны. Я будто бы заключен в светящемся шаре с черной пластинкой внутри, и то ли я крошечный, то ли шар огромный. Я не чувствую температуры. Впереди, на другом конце платформы стоит кто-то, очень сильно похожий на меня. Это не отражение и не мираж: лже-я двигается, осматривает свои руки и смотрит на меня. Лже-я выглядит устало и вполне правдоподобно. На нем рваные джинсы, старые кроссовки и красный рюкзак. Рядом с ним собака. Странно, но я никогда не носил такой одежды.  Я вглядываюсь в лже-себя, машу ему рукой. Он машет мне обратно и что-то кричит. Я не могу понять, что он мне пытается сказать, и в потугах прикладываю ладонь к уху. Лже-я начинает идти в мою сторону. Я секунду мешкаю, затем начинаю двигаться к нему. Лже-я подходит все ближе. Он выглядит взволнованным и испуганным, кричит, но я все еще не могу его расслышать. Мы сближаемся все сильнее, и, как только я касаюсь своей рукой руки лже-себя, яркий свет ослепляет меня и я с криком просыпаюсь.

Холодно, темно. Фогель спит, свернувшись калачиком в траве. В небе светят звезды и луна. Я оглядываюсь по сторонам. Каменной плиты со знаками нет. Засыпаю.

На следующий день было пусто. То есть, кроме травы и маленьких кустиков мы с Фогелем ничего не встретили. Солнце все так же палит. Интересно, птицы страдают от жары? Наверное, нет.

Я постоянно озирался в поисках таких же плоских камней, с надписями или без, но ничего не нашел.

В последнее время меня не отпускает сильное чувство тревоги. Я заимел привычку постоянно озираться и оборачиваться при ходьбе. Что значат эти сны? Их можно было бы списать на мое разыгравшееся воображение, но я был твердо уверен в существовании той маленькой плитки, того символа, того намека на что-то большее. Я почти уверен, что это все не просто так. Кто играет со мной злые шутки? Что значат все эти чудеса? Откуда эти неведомые послания? В своей голове я пытался найти ответы на все эти вопросы, но безуспешно.

Вечером меня охватывал жуткий страх, и с ним я засыпал. Каждую ночь, погружаясь в сон, я надеялся увидеть еще хоть что-нибудь. Каждую ночь я ждал объяснения того, что со мной происходит. Я ждал позыва к действию, я мечтал даже о самом маленьком знаке, который покажет и прояснит, или хотя бы просто намекнет на очертания моего туманного будущего. И, неделю спустя, я дождался.

Сегодня дорога была на удивление чистой и приятной. Никаких тебе крыс, или блокирующих движение машин, или беспросветной грязи. Светло и хорошо. Хунд весел и доволен. Яркое солнце, прохладный ветер. Усталости в ногах нет, еды полно, поблизости ни одной души. Мы уже были на подходе к Сакраменто, и на горизонте виднелись вышки покинутых небоскрёбов.

Войдя в город, мы долго блуждали, ища достойного пристанища. Пересекли большой подвесной мост, искупались в мутной реке. Мы обошли почти весь город, и только на одной из окраин нашли подходящее жилище. Жилищем оказался огромный каменный замок, стоящий на отшибе города. Башни и их синие конусообразные крыши придавали строению величественность. Искусно выполненный флагшток, расположенный на центральной и одновременно самой высокой башне и развевающийся на нем по ветру флаг символизировал власть грозного хозяина. Но хозяина не было: замок хоть и не выглядел заброшенным, но таковым, очевидно, являлся. В добром расположении духа мы с Хундом вселились.

Я чувствовал себя прекрасно. Вечером нарубил дров и растопил камин. Мне было тепло, хорошо и уютно. В глубинах замка мы нашли несколько десятков свечей, и теперь в гостиной заметно посветлело. Наша продуктовая тележка стояла в углу. На ней покоился пистолет. Мы сидели на диване, и спящий Хунд мягко сопел мне в ногу. Я чесал его за ухом и игрался с милым собачьим хвостом.

Мы просидели так около часа. Затем потушили огонь и легли спать на найденной нами в другом конце замка старой, скрипящей кровати. Спал я крепко.

Вообще, большинство моих снов были черно-белые. Серого почти не было: черная дверь и белая стена; черный пол и белый потолок. Всегда присутствовал резкий, раздражающий контраст и слепящая яркость. Я шел по длинному, вытянутому коридору. Справа от меня находился точно такой же тянущийся в бесконечность черный коридор, по которому шел уже знакомый мне лже-я. Он был в том же рваном балахоне, как в прошлый раз, и с орлом на плече. Он вышагивал вперед, не замечая меня. Я шел за ним. Это длилось ровно столько, чтобы я мог его подробно рассмотреть и удивиться нашей с ним удивительной схожести. Затем он повернул голову и долго глядел на меня. Мне стало не по себе.  Лже-я достал блокнот, что-то написал в нем и прижал к стенке тоннеля, лицом ко мне. На нем было написано два слова:

«Кто ты?»

Глубокой ночью, в невероятной спешке мы с Хундом выбежали из замка. Второпях собрав все вещи, мы бегом кинулись за город, подальше от этого места. Только отбежав на значительное расстояние, мы снова легли спать. Уже начинало светлеть.

Проснувшись, я обнаружил, что солнце стоит высоко в небе. Мы проспали все утро.

Контакт. Долгожданный, желанный — контакт. Контакт с тем, о ком я не знаю абсолютно ничего, но который имеет огромное влияние в моей жизни. Встреча с ним задала моему путешествию смысл, толчок, цель. Теперь я не скитаюсь просто так, а ищу его, ищу ответы на очевидные вопросы — кто он? Кто я? Что ему нужно? Что нужно мне? Но обо всем по порядку.

Жизнь моя скучна, и основные приключения, как можно было догадаться, происходят во сне. Некоторые сны легкие, несложные. В них я сражаю драконов и эльфов. Некоторые посложнее. Их сложно описать словами, и после них я весь день чешу голову и гадаю — чего же они значат? Но такие сны, как сегодняшний, встречаются очень редко, почти никогда — и в корне меняют мою жизнь.

Старый особняк. Под потолком висят огромные люстры, резные канделябры освещают широкие комнаты мягким, ровным светом. На стенах висят картины эпохи Возрождения, копии известных фресок: «Сотворение Адама»,  «Тайная вечеря» и тому подобное. Огромные залы с мраморными колоннами и расписными потолками, но детали ускользают от глаз: внимание невольно обращено на фигуру старого доброго лже-меня, стоящего у большого деревянного стола. Лже-я смотрит в мою сторону и манит к себе рукой. Давно я не видел эту знакомую фигуру, давно не глазел, в немом восхищении, на него. Единственный другой человек в моей жизни — и он оказался мной.

Лже-я, дождавшись, пока я к нему подойду, начал что-то говорить. Его рот широко открывался и закрывался, и он активно жестикулировал. Но он был нем, или я был глух: я его не слышал. Я пытался показать ему на пальцах, что не понимаю его,  но он все говорил и говорил. Тогда я пошарил по карманам брюк и достал неизвестно откуда взявшийся блокнот. В другом кармане я обнаружил карандаш. Не теряя времени, я накарябал трясущимися руками в блокноте «Я тебя не слышу». Затем снова посмотрел на лже-себя. Он молчал и смотрел мне в глаза. Зачеркнув предыдущую надпись, я спросил:

«Кто ты?»

Затем лже-я исчез.

Итак, прошлый сон придал мне уверенности, но не дал ответов: я хотел выяснить истину, но не знал как. Единственный выбор, что у меня был — делать то, что я делал всегда. Идти. И я шел.

Дела, тем временем, шли все хуже и хуже. Потеряв достойное жилье, мы вновь оказались на дороге. Снова до боли знакомые пейзажи, обшаривание заправок и автомоек в поисках еды и припасов, отчаянное употребление в пищу голубей и крыс. Снова жгущее солнце, удручающий дождь и смертельная скука. Мы продвигались медленно, по 20-30 километров в день. Бедный Хунд тоскливо перебирал лапами и смотрел в пол. Я, забыв обо всем, брел вперед.

Я достал из-за пазухи пистолет. Повертел в руках. За месяц я его так ни разу и не использовал. Была жуткая мысль использовать на месте, но отбросил. Выбросил в придорожную траву.

Все так же, как и в начале, только без цели. Отчаявшись найти спасения в городах, мой путь потерял направления. Тележку и топор я уже давно оставил, несу на себе только самое необходимое: вряд ли я когда-нибудь заведу себе постоянный дом.  Сплю на холодном асфальте, ем что попало. Однажды попробовал сидеть весь день на месте и никуда идти, но так стало даже хуже. Дни и ночи похожи друг на друга, как две капли воды. Если бы я вел дневник, то давно уже сошел бы с ума.

Пока все стабильно. Еды достаточно, здоровье и настроение в норме. Бодро шагаем по полю с Фогелем. Я много думал о недавних событиях и решил идти судьбе навстречу. За день проходим до пятидесяти километров, по моим подсчетам. Не устаю, вкусно ем, хорошо сплю.

Вчера убили оленя. Я подкрался к нему, пока он спал, и воткнул нож в шею. Зверь взревел, вяло боднул воздух копытами и обмяк. Тушу зверя мы разделали и пожарили, а из кожи я сделал себе плащ. Начинает холодать.

Никаких знаков и камней я не встречал. Примерно раз в неделю начинает моросить дождь, и тогда мы с Фогелем устраиваем шалаш, накрываемся плащом и засыпаем.  После дождя Фогель облетает окрестности и съедает выползших червей. Довольные, мы идем дальше.

Каждую ночь с наслаждением мечтаю о том прекрасном и удивительном месте, в которое мы вскоре должны придти.  Отгадка рядом, я знаю это, и осталось лишь дойти. Дойти. Всю жизнь я шел, и вот, виден финиш.  Значит ли это, что я умру?  Буду ли я идти дальше, и куда? А что будет с Фогелем? Не хотелось бы его просто так отпускать. В любом случае, единственный способ узнать наверняка – посмотреть своими глазами. А для этого нужно идти.

Идем. Идем, идем, идем. Сегодня нашли брошенную машину, относительно свежую — попробовал завести, но увы. Еда, вода на исходе. Башмаки изношены до дыр. Собака рычит, скулит и шипит. Солнце, мой вечный спутник, снова выжигает мозги и плавит асфальт. Никаких построек я не встречал уже неделю; никаких кафе, заправочных, автомоек. Последнее, что я помню, это небольшой магазин, в котором мы нашли мешок полусгнившей картошки и бутылку молока.

Пусто, уныло и глупо. Иногда я ловлю себя на мысли о том, что, по сути, ничего не изменилось — так же однообразно было и раньше. Значит, поменялся я. Зачем мы убежали из того замка? На дороге мир лишается свойств, значимости и ясности.

Внезапно, я увидел конец. Сначала исчезли машины. Обычно дорога была постоянно заставлена заржавевшими останками автомобилей, но теперь их не было. Была чистая, идеально гладкая плоскость, размеченная белым пунктиром. Затем исчезла разметка. Осталась лишь тянувшаяся вперед лента асфальта.

А потом оборвалась и она. Асфальт врос в землю, а земля вскоре превратилась в гладкую каменную долину. На выцветшем камне не было никаких трещин, узоров. В небе исчезло солнце и облака. Мир превратился в два цвета: серый и голубой. Но на горизонте видно фигуру, темную, мрачную фигуру. Фигуру меня.

Лже-я подходит.

Бескрайняя серая площадь. На небольшом расстоянии друг от друга стоят две фигуры: одна, в рваных, грязных джинсах, серой рубашке, в кроссовках и с красным рюкзаком, и вторая, в самодельном кожаном плаще, высоких, доходящих до колен сапогах и шортах. Рядом с одной фигурой сидит, глядя вперед себя, крупная, злобная, золотистая собака.  Перед ней — тусклый, общипанный орел, больше похожий на ворона-альбатроса, сидящий на плече у хозяина. Фигуры смотрят друг на друга, одна напряженно, а другая в испуге; как собака рычит на птицу, так и существо с рюкзаком молчаливо ест глазами существо в плаще. Холодно, ретривер невольно ежится. В свете равномерного, нежного света человек в плаще не выдерживает. В слезах я бросаюсь к темной фигуре впереди себя, бегу, отмахиваясь руками от остервенелой птицы, спотыкаюсь, падаю. Ногой он отбрасывает мешающий камень, встает, ползет ко мне. Но как только человек в плаще бросился на свою шею, плача, рыдая, беззвучно крича, все исчезло. Не стало человека. Ни одного, ни другого, ни собаки, ни птицы. А вместе с человеком исчез и его мир.