Когда я очнулся, мира уже не было.
Вместо мира была какая-то муть, из тех, что приходят в ночных кошмарах, пытаешься их прогнать, не можешь, просыпаешься в холодном поту, а потом не хочешь ложиться спать, выдумываешь себе по вечерам какие-то срочные дела, лишь бы не иди в постель.
Нас было много. Каких-то растерянных, обезумевших, со стеклянными глазами, с отрешенными лицами. Мы карабкались вверх – по огромной высотке, перед которыми манхэттенские небоскребы казались карликами.
Без страховки, без ледорубов и тросов, сами по себе, мы ползли по почти отвесным стенам, цеплялись за едва заметные карнизы, подоконники, барельефы. Иногда нам удавалось передохнуть – на балконе, пока он был, этот балкон, но через пару минут он отрывался, обрушивался – вниз. Пару раз я пытался залезть в какое-нибудь из окон – пока не понял, что окна просто нарисованы на стене.
Чем выше мы забирались, тем меньше нас становилось, но все равно на стенах было тесно от человеческих тел. Мы сражались, сталкивали, отпинывали друг друга, боролись за каждый карниз, за каждый выступ, за каждый этаж. Дрались – иногда кулаками, иногда ножичками, иногда в ход шли пушки, обрезы, наганы, что у кого было. Я оказался неплохо вооружен – на поясе у меня висел ручной пулемет, за пазухой был кольт. Я не думал, что придется стрелять – но стрелять пришлось, все время получалось так, что кто-то должен был упасть в бездну – или я, или кто-то другой.
В бездну…
Под нами была бездна. Бесконечная, чуть разреженная облаками, уходящая в темноту. Я смотрел в нее – и понимал, что там, внизу, нет никаких тротуаров, дорог, площадей. И если ты упадешь туда, с тобой случится что-то такое… такое… о чем лучше и не думать.
Пару раз я пытался заговорить с людьми – пока не понял, что они меня не понимают. Не видят. Не слышат. Меня для них просто не существует – для этих людей со стеклянными глазами и пустыми лицами.
Тогда мне еще не было страшно. Страшно было, когда сцепился в драке с каким-то парнем и понял, что он ползет вверх, спихивает меня с карниза, но при этом не дышит, и сердце у него не бьется.
Пробовал вспомнить – как попал сюда. Ничего не вспоминалось. Память подсовывала какие-то обрывки, огрызки, которые никак не хотели складываться в целую картину. Вспомнил, как отчаянно вертел руль, как на меня летел матерый камазище, куда прешь, куда-прешь-кудапрешь. Потом было что-то, ток, разряд, Ленька, чего делаешь, он же не дышит…
Потом не было ничего.
А когда я очнулся, мир пропал.
Вместо него были высотки, — выходящие из бездны и рвущиеся вверх, в бесконечность.
На карнизах попадалась еда – ровными рядами, как на полках супермаркета. Иногда на карнизах встречались и другие радости жизни, мобильные телефоны, которые не работали, коробки с бантиками, пустые внутри, плееры, айпады, ноутбуки, все не работало, одежда, которую невозможно было расстегнуть и надеть на себя, пачки банкнот.
Поначалу я еще надеялся добраться до вершины небоскреба, верил, что там, наверху, что-то изменится. Чем дальше, тем больше убеждался – нет никакой вершины, есть только бесконечный подьем в никуда.
Чем дальше, тем больше все походило на страшный сон – из которого невозможно проснуться.
Хотя…
Кажется, я знал, как это сделать…
Я сделал это – после очередной драки с очередным человеком, который рвался наверх и сталкивал меня вниз.
Я пригвоздил его ножом к стене.
И прыгнул в бездну – чтобы проснуться.
Когда я проснулся, мира по-прежнему не было.
Вместо него была пустыня – как мне показалось, раскаленная. Мертвая пустыня, выжженная солнцем, огромным, в полнеба. Кажется, я бы сгорел в этом пекле – если бы не прозрачный купол, укрывающий меня от жара.
Я узнавал эти места – и в то же время, не узнавал. Руины чего-то, в чем угадывался город, вернее, то, что осталось от города, остовы высоток, что-то подсказывало мне – Москва.
То, что было Москвой.
Он был здесь. Рядом. Огромный, черный, бесформенный. Испещренный длинными щупами. Смотрящий на меня. без глаз, без лица – смотрящий на меня.
Я слышал голос в своей голове. Его голос.
— Что… вам… не понравилось?
…операция «возрождение» не увенчалась успехом, возрожденные объекты, помещенные в искусственно воспроизведенную реальность, пытались вырваться из нее, проявляли негативные эмоции.
— Кто реальность восстанавливал, ты?
— А что?
— Тебя как, сразу уволить, или потом?
— А что такое?
— Он еще спрашивает… кто ж так двадцать первый век делает… умник чертов… чтоб тебя потом в такую реальность поселили… исковерканную…
— Да в чем дело-то?
— В чем, в чем… ты память человека возрожденного хорошо смотрел?
— Куда уж лучше…
— Я вижу, ты в нее вообще не заглядывал… Понадергал фактов из учебников, и дело с концом. Кто же евро ставит ниже долларов? Сначала доллары должны идти как бонусы, а этажом выше – евро… так правильно будет. Знать надо. А то вон, человек испугался даже, сбежал из заповедника…
2013 г.
