Морошковый ветер Амбинголда

Амбинголда болота мертвы –

Саван вод для целой страны,

Что хранит в себе чудеса.

Покидают сны небеса.

Ненадолго слетают вниз.

Лишь исполнят мертвых каприз

И к рассвету вернутся назад…

(из старинной Лангаардской песни)

Гербелин замер. Цепкие пальцы трясины только что ухватили его за лодыжку. Шевельнуться – провалиться глубже. А не шевелиться – они постепенно затянут его.

Он огляделся по сторонам.

Это место называли Золотой трясиной – Амбинголдом, за странное свечение, по ночам заливающее обманчиво ровную поверхность болот, за обилие морошки, за слухи о несметных богатствах, покоящихся на дне.

Нет, помощи ждать неоткуда. Гербелин прибыл сюда выживать… Или умереть, если ищейки дядюшки Регуса разыщут его.

«Я родом из тех мест, сынок, – сказал ему тогда егермайстер Кохан, протягивая карту на потрёпанном куске пергамента. – Амбинголд укроет тебя, покуда Регус не уймётся. А если ты исчезнешь надолго – авось и забудет! Да и дел на него навалится – не продохнёшь. Сам знаешь, как Господина не стало, в Лангаарде разброд и шатание. Сильная рука была у его величества Альха Третьего, крепко держала узду власти! Отправляйся тотчас же, ни с кем не прощаясь. Выждешь год, а то и два. Ежели я жив буду – весной навещу тебя, расскажу, как и что. Тогда и решим, что делать. На карте мои тайные тропки пунктиром помечены. Без них не пройдёшь. Мороша тебя утащит...»

Эх, не спросил он тогда, кто такая Мороша, а теперь поздно!

Холодные пальцы трясины были уже под коленом. Амбинголд всегда получал своё...

Как там говорили – вся жизнь перед глазами промелькнёт? Ну, у тех, кто от меча или, скажем, петли погибал, может, и укладывалась она в долю секунды. А у Гербелина, здорового, крепкого и сейчас абсолютно беспомощного парня разматывалась перед глазами как полотенце, вышитое матушкой...

…Вот отец целует его в макушку, накидывает капюшон, скрывающий лицо, и выходит на улицу. Он уходит… Он всегда уходит прочь, никогда не оставаясь ночевать.

– Почему батюшка так редко бывает дома? – спрашивал мальчишка, не поднимая глаз. Не хотел видеть в ответном взгляде мамы тяжёлую, покорную грусть.

– Он много работает, сынок. У него очень важная работа...

– А кем он работает?

В ответ матушка лишь отшучивалась. Или отмалчивалась. А иногда давала ему огромный ломоть вкуснейшего хлеба с медом и он, довольно урча, вгрызался в него, забывая получить ответ на вопрос.

Жили они, не бедствуя, но скромно.

– Всё это: каменные дома, богатые экипажи, красивые одежды, драгоценные украшения, – прах, сынок, – говорила матушка. – После смерти человек оставляет другим лишь память – добрую или дурную! А себе – только любовь.

– Откуда ты знаешь? – спрашивал неугомонный Гербелин.

И тогда она, улыбаясь, прижимала руку к сердцу и просто говорила:

– Здесь!

…Вот столица встречает героев – страна пережила очередную войну.

Люди, выстроившись вдоль улиц, бросали цветы под копыта коней. Альх Третий ехал впереди. Осунувшийся, мрачный, он лишь кивал горожанам как старым знакомым. Дома его ждали королева Регина, тишина бездетного замка и куча вопросов, которые надо было срочно решать.

Проезжая мимо Гербелина, король посмотрел на него и улыбнулся. Мальчишка следил за ним, едва дыша… Теперь он знал, на какую работу папа уходит из дома, никогда не оставаясь ночевать!

…Вот они вдвоём с отцом сделали привал в лесу после охоты. Такие дни, наедине, выдавались чрезвычайно редко.

– Прости меня, сын, – неожиданно произнёс Альх.

Гербелин поднял недоумевающий взгляд.

– За что?

– Я никогда не сделал бы твою мать королевой. Но не потому, что она была простой подавальщицей в трактире, когда я впервые встретился с ней. А потому, что бремя власти убило бы её… Дворец – не место для любви! По той же причине я не взял тебя ко двору, хотя вижу в тебе горячую кровь и холодный разум предков.

Он помолчал, помешивая палкой тлеющие в костре угли. А затем повторил:

– Я никогда не сделал бы твою мать королевой… Но я отказался бы от короны ради неё, если б мог. Только я не могу, сын! Потому что у меня есть Лангаард.  

Матушка сгорела до срока под палящими лучами королевской любви. Альх Третий скоро последовал за ней. Смерть помогла ему исполнить заветную мечту.

Королева Регина править не умела, не желала и не могла. Очень быстро страну начали раздирать на части междоусобные склоки и жадные до чужой земли соседи. Королева, мечтающая, чтобы её, наконец, все оставили в покое, царственно махнула рукой на младшего брата и ушла в монастырь, где вскоре и скончалась. Регус, дядя Гербелина, был коронован. Он взошёл на трон, снедаемый страхом, ибо народ Лангаарда не любил его. В ответ новый король задушил его налогами и поборами, не давая взамен ни спокойствия, ни защиты. А ещё Регус знал, что незаконнорожденный сын походит на отца статью, лицом и манерами...

Ищейки Королевской охранки вышли на охоту.

«Кажется, совсем скоро охотиться станет не на кого! – невольно усмехнулся Гербелин. – Может, облегчить им жизнь?»

Словно в ответ ледяные пальцы перехватили его выше колена, и ощутимо дёрнули вниз. Гербелин не удержался на тропинке, завалился на бок… Ох, ты, как тащит! Божественная ступица, он не сдастся! Погибнуть от рук наёмных убийц или на охоте во время схватки с диким зверем не так унизительно, как захлебнуться густой, дурно пахнущей грязью. Пусть он, Гербелин, байстрюк, но королевский байстрюк!

И юноша сопротивлялся. Долгий летний день и светлый северный вечер – до самой полуночи. Он тянул себя из болота, рыча, сыпля проклятиями или, наоборот, молясь всем известным богам. Но завязал всё глубже. Хладные ладони уже гладили его грудь и плечи, щекотали шею, подбородок. Запах грязи забивал ноздри, а едва показалась над горизонтом Полярная звезда, как потекла в них стылая жижа Амбинголда. Гербелин взвыл, словно пёс, которому оттяпали лапу, и забился в судорогах, запоздало удивляясь тому, что видит, будто со стороны, как над ним смыкаются нежно мерцающие в белых сумерках створки Золотого болота, как расходятся по зеркалу воды ленивые круги насыщающейся трясины...

Он очнулся на пороге покосившейся избушки, построенной неведомо когда и кем в заболоченном лесочке на одном из островов Амбинголда. Здесь будто кто-то ножом отсёк растительность от болота, обозначив ровную границу, за которой начиналась трясина. Гербелин пришёл в себя от холода, от такого невозможного холода, что поначалу не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, а лишь повернуть голову в сторону неожиданно отрыгнувших его болот. Там, у самой воды, застыла фигура, источающая сияние, закинувшая руки за голову, поверх взблескивающего искрами облака абсолютно оранжевых волос. На касание взгляда Гербелина неизвестное существо повернулось. И он смог разглядеть чёткий профиль худощавого лица, раскосый, будто рысий, глаз, остро очерченные нос и подбородок.

– Амбинголд разлился на костях целого народа, – негромко сказало существо, но в предутренней тишине на краю пропасти каждое слово было прекрасно слышно. – Под толщей грязи и воды сокрыты прекрасные дворцы и волшебные сады, чудесные механизмы и просторные здания, принадлежащие мертвецам. Вот почему от него не убежишь, от его голоса не скроешься. Если ты увяз в Золотой трясине – она заставит тебя покориться. Но ты… Почему ты не захотел уснуть, ведь я пела тебе колыбельную?

Гербелин, застонав, сел, с трудом подтянул колени к груди и обхватил их руками. Его знобило, и в горле хрипело и свистело, словно последний вдох клинком пробил гортань. Сейчас юноша вспомнил – шелестел, уговаривал, окутывал эхом чей-то голос. Всё то время, что он сопротивлялся стылой погибели, нашёптывал одно и то же: «Спи, отдохни, успокойся…» Да только он не слушался! Красная как кровь жажда жизни горячей пеленой застила разум, побуждая сопротивляться.

Почему? Действительно, почему он не сдался? Ведь жизнь кончена – что ждёт его, кроме безвестной кончины? Клинок наёмного убийцы, удавка, отравленное вино? Не к чему стремиться… Близкие люди покинули его, любящую женщину не подарил ему свет. Кто он, что он? Бесславный ублюдок, заброшенный судьбой на окраину мира. На окраину жизни.

Отчего-то мысли, которые Гербелин уже давно гнал прочь, набросились с новой силой. Рвали душу, как псы, жалили гордость, как осы. Смерть, хоть и не получила своё, но стащила с сознания шоры надежды, обнажив во всей неприглядности ситуацию, в которой он оказался.

Существо неожиданно развернулось к нему.

– Молчишь?

Гербелин попытался встать, уцепившись за столбик крыльца. Ноги казались ватными, каждое движение отдавалось болью.

Она шла к нему… Теперь он видел ясно – и округлые тяжёлые груди с оранжевыми сосками, сразу притянувшие взгляд, и золотую чашу живота, и длинные ноги. Она двигалась спокойно и размеренно, словно не касаясь узкими ступнями грязи заболоченной опушки, и остановилась почти вплотную к Гербелину. От близости, от ощущения едва уловимого тепла и тонкого аромата, источаемого её телом, юноша вытянулся струной, невзирая на боль. И замер, изумлённо разглядывая медового цвета радужки глаз, лёгкий персиково-золотой пушок над пухлой верхней губой, ямочку на подбородке.

Она казалась выточенной из янтаря, святящейся изнутри, мягкой, но налитой неведомой силой, податливой, но непреклонной… Прекрасная и чуждая, притягательная и ужасающая в своей невозможной красоте.

Тонкие пальцы, коснувшиеся его кистей, обжигали, ведь Гербелин был холоден как труп. Жил ли он до сих пор на этом свете, под рассветным небом цвета оранжевого сока? Не остался ли там, под толщей грязи и воды, в мире мертвецов, полном непонятных механизмов и волшебных зданий? Не бредит ли? Не грезит ли наяву, видя то, что смертным видеть не полагается?

– Странное существо, – сказала она, словно считала его мысли о ней самой. – Хочу быть с тобой. Идём!

И она взяла его за руку и повела прочь от домика – в сторону трясины. Гербелин не сопротивлялся. Ему и в голову не пришло запнуться перед границей леса и болота, он шагнул через неё с такой легкостью, словно сошёл с облака, и… оказался на поверхности воды. Той самой воды, что скрывала предательскую глубину, той воды, в которую не следовало ступать в стороне от вешек или тайных тропок, нарисованных на старой карте егермайстера Кохана.

От шафранового зеркала поднимались оранжевые дымки испарений, по горизонту растекался золотой край солнца, а Гербелин, забыв про время и холод, про боль в истерзанных лёгких, шёл за своей проводницей неведомо куда, не смея оторвать глаз от её гладкого, будто литого, тела. По краям его зрения проплывали листья гигантских растений, расчертившие болота тёмно-зелёными кругами. На одних лежали странные ягоды, цвета его неизведанной возлюбленной – тёпло-оранжевые, собирающие где-то глубоко внутри себя утренний свет, на других жёлтые цветы, совсем не похожие на кувшинки, только раскидывали лепестки, на третьих тугие бутоны скрывали свои тайны, сжимая в кулачках тени ли, слова или видения?

– Не смотри вниз, – предупредила его спутница, не поворачивая головы, – там лежит Амбинголд, мёртвый и прекрасный, мой дом и моя тюрьма. Если ты заглянешь в его глаза – пропадёшь...

– Ты была человеком? – спросил Гербелин, поражённый внезапной догадкой.

– Может быть… Не помню.

– Ничего не помнишь? Даже имени?

Она внезапно остановилась, и притянула его к себе. Обняла, обвила руками, будто хмельной лозой связала, своими губами забрала властно его губы. И более не отпускала...

Гербелин очнулся в кровати в своей избушке. Не вскинулся, не застонал, лишь подумал очумело: «Боги, какой кошмар мне приснился!» Страхи… Это страхи человека, за которым идет охота, порождают такие странные и страшные видения, кажущиеся реальностью.

Отчего-то сильно болела нижняя губа. Юноша потрогал её языком, и ощутил солоноватый привкус крови. Прикусил, наверное, во сне, и немудрено: приснится же такое!

На краю зрения бежала дорожкой световая полоса. Неужели он забыл закрыть на ночь дверь?

Гербелин повернул голову, и подавился вдохом. Узкая женская спина серебрилась в дверном проёме новым полумесяцем. Давешний кошмар запустил внутрь дома призрачный лунный свет, клинком рассёкший подушку Гербелина и… всю его жизнь.

– Кто ты? – хрипло спросил он, садясь и спуская ноги на стылый пол. – Как тебя зовут?

– Кто ты? – эхом отвечала она, продолжая смотреть на болота. – Как тебя зовут?

– Гербелин, – ответил он. – Меня зовут Гербелин.

– Нет, – гостья закачала головой, и свет заскользил по её волосам, превращая их в факельное пламя, растекающееся по лопаткам. – Твоя кровь говорит другое!

– Моя кровь? – изумился он, но тронув раздутую губу, всё понял.

Она укусила его… там, на болотах!

И то ли от этой догадки, то ли от дрожащего языка луны, лижущего половицы, воспоминания о прошедшей ночи сложились в мозаику, а затем разбились вдребезги. На миг Гербелин перестал дышать, так ярки оказались эти осколки.

Острота лучших приправ в её поцелуях...

И сладость осотового меда её кожи...

И горечь болотной воды на языке...

И кисло-стальной привкус крови...

– Теперь я понимаю, отчего Золотая трясина не покорила тебя, чужак, – сказала гостья. – В тебе течёт кровь господина этих земель. Древняя кровь выходцев Амбинголда. Как зовут твоего отца?

– Я не… – пробормотал было Гербелин, но осёкся. – Альх. Его звали Альх.

Она чуть повернула голову.

– Всех королей Лангаарда называли Альхами, знаешь – почему?

– Нет.

– На языке Амбинголда это слово означает «Посланец Богов». Тот, кто призван ими на благо людей и страны. Ты – дитя Посланца, чужак. Отчего ты пришёл сюда?

И Гербелин неожиданно рассказал ей всё: об отце, о коронованном дяде, и об охоте на человека. На него самого.

Она слушала внимательно. Сначала неподвижно, словно статуэтка из драгоценного оникса, затем медленно прохаживаясь по дорожке, кинутой луной ей под ноги.

Юноше всё сказанное казалось таким же чужим, как и мир за границей Амбинголда. Будто то, что с ним случилось ранее, происходило во сне. Нудном и страшном сне, от которого тяжело избавиться, чтобы осознать реальность.

Она остановилась у кровати и села на краешек. Её огромные зрачки поблёскивали в темноте, кожа едва уловимо светилась…

«Дитя Золотой трясины, зачем ты спасла меня? Зачем не допела колыбельную, не сжала холодной дланью моё сердце, не остановила его никчемный бег?»

…Наклонившись, она положила ладони Гербелину на грудь, толкнула на подушку. Склонилась, касаясь тёплыми мягкими сосками, и прошептала:

– Ты забыл себя, раз голос крови не поёт победную песню в твоих ушах. Но я разбужу тебя, мой король, господин Амбинголда!

Гербелину снилось, как под белыми костями, усеявшими дно трясины, раскрывались-раскатывались гигантские кувшинки, собирали останки в себя, замыкали лепестки, чтобы втайне проходило волшебство преображения. Стебли утолщались, толкали бутоны на поверхность, укладывали на воде до срока. А затем цветки раскрывались с таким звуком, словно треснул орех, и в порозовевших ладонях лепестков оказывались тугие комочки плоти… нечеловеческой плоти. Амбинголд не спал. Амбинголд не желал сдаваться. Амбинголд пытался возродить самим собой поглощённую страну, пусть даже таким необычным способом. Было ли этому виной волшебство, до сих пор источаемое чудесными механизмами древней расы, или состав болотной воды, кому-то при одном только прикосновении исцеляющей раны, а кому-то останавливающей сердце?.. Золотая трясина молчала, храня свои тайны.

– Лишь раз в десять лет, в ночь летнего солнцестояния я могу познать мужчину, пришедшего из внешнего мира, – шептала, ластясь к Гербелину, его золотая подруга. – Но того, в ком течёт кровь Посланца, я могу брать, когда пожелаю…

И она брала. А Гербелин отдавал – нежность, силу, желание закрыть глаза и забыться в шелковых объятиях той, что чуть не привела к смерти…

Несколько наполненных странной, стеклянной тишиной ночей прошли одна за другой, превращая знатный кусок луны в серебряную нитку убывающего месяца. Мир сузился до размеров комнатки в покосившейся избушке на границе леса и болот, упокоился в оранжевых зрачках неведомой гостьи. Гербелин забыл об опасности, идущей по следу, о стране, стонущей под пятой нового короля. Пока однажды утром не проснулся в одиночестве…

…Он лежал, глядя в щели потолка, за которыми клубилась тьма, притаившаяся под скатами крыши, и думал лишь о том, что так и не спросил у неё имя. Впрочем, он давно догадывался, что услышит в ответ.

В доме не было еды. Ключевая вода, которую он набирал неподалёку, тоже кончилась. Чем же он питался, что пил всё это время?

Охота и хозяйственные заботы заняли его до вечера. Гербелин старался не думать о том, что произошло, или о том, что произойдёт, но прекрасно понимал – настаёт время принимать решения. Богам было угодно свести его с Золотой принцессой Амбинголда – и они это сделали. А всё, что случилось ранее – лишь цепочка причин, следствием которых оказалось его нынешнее одинокое пробуждение.

С наступлением сумерек Гербелин уселся на пороге, глядя в сторону болот. Он не ждал свою гостью, нет. Чувство опасности царапало сердце, а слух и зрение обострились до предела. В запахе застоявшейся, нагретой за день воды ему чудились нотки металла и кожи, и тонкий, едва уловимый аромат стремления к цели гончих, почуявших след дичи…

Видел ли он наяву или ему лишь грезилось, как пятеро, одетые в чёрное, ступают на предательские болотные тропы, с разных концов света ведущие к избушке не островке? Знал ли или только почувствовал, что тщательно срисованные копии карты в их руках стоили жизни старому егермайстеру?

Юноша закинул на плечо охотничий лук и, скрывшись в зарослях низкорослого кустарника, затаился в чавкнувшей грязи заболоченной опушки. Он не сдался Амбинголду с его колдовскими песнями и цепкими пальцами – и остался жив. Не сдастся и убийцам, пущенным проклятым родственником по его следу! В юноше поднималось исподволь чувство протеста жалкой судьбе бастарда, осуждённого умереть от руки наёмника. «Потому что у меня есть Лангаард» – сказал ему отец однажды. Тогда юный Гербелин не понял этой фразы. А сейчас…

Золотая колдунья привязала его родной земле – через связь с ней Гербелин начал ощущать Лангаард живым существом! Существом, которое страдало, и требовало помощи от него, безвестного отпрыска рода Альхов. Может быть, это чувство единения со страной, как с любимой женщиной, имел в виду его отец, говоря о Лангаарде?

Лёжа в засаде, Гербелин размышлял о том, что полотно жизни полно удивительных узоров и вовсе не конечно. И если мужчина может подарить женщине дитя, чем равноценным женщина может одарить мужчину? Внутренней, непоколебимой уверенностью в себе и своей судьбе! Отчаяние и страх, сомнения и смущение навсегда покинули его и – освобождённый – он ясно видел собственный путь, уводящий за границу болот. Сначала – разобраться с убийцами. Затем найти тех, кто остался верен отцу, и был недоволен правлением Регуса. И, в конце концов, возвратить Лангаард тому, кому он должен принадлежать – потомкам Амбинголда из рода Альхов!

Внезапная тишина показалась чужой. Не звенели комары. Осинки перестали трясти кровавыми ладонями, затаившись. Запах металла и кожи в воздухе усилился. Из призрачно струящегося над водой свечения без всплеска и звона оружия выступили одетые в чёрное фигуры.

Гербелин видел троих. Значит двое заходили со спины, замыкая кольцо смерти.

Первого юноша едва не сбил стрелой, но наёмник был опытен – ушёл от удара. Вот только не рассчитал, насколько обманчива реальность трясины – ступил чуть в сторону с тропки и тут завяз по самые колени.

Второй ускорил шаги… и исчез в мгновение ока – Гербелин разглядел лишь круги на воде. Более не скрываясь, он переместился левее – и успел увидеть, как третья фигура беззвучно ушла под воду. Оставшиеся двое хотели бы идти быстрее – да на обманчиво крепкой, но невидимой под жижей тропке было так легко и так страшно оступиться; не желали безвестной смерти – да Амбинголд позвал обоих, и они не смогли ослушаться!

Болота вновь опустели, лишь оттуда, где завяз первый наёмник, доносились сдавленные ругательства.

Гербелин поспешил к нему, надеясь успеть. Тропки, окружающие остров, он выучил наизусть, и уже давно не пользовался картой Кохана. А после времени, проведённого со своей гостьей, и вовсе стал каким-то звериным чутьём ощущать, куда следует, а куда не следует ступать.

Он добежал до наёмника в тот момент, когда болотная жижа уже достигла его подбородка, вкрадчиво оглаживала губы. Тот молчал, чтобы она не затекла в рот, лишь молил глазами о пощаде.

Гербелин склонился над ним и, нашарив воротник куртки, принялся было тащить несчастного вверх. Как вдруг мощный рывок едва не сдёрнул его с тропы. Рука была пуста. Несколько пузырей поднялись на поверхность воды, и лопнули. Всё было кончено.

Юноша постоял, глядя вдаль, прислушиваясь к собственным ощущениям. Здесь у него есть защита, стремительная и невидимая, а что будет там, за границей Амбинголда? Божественная ступица, что-то будет! Долгая дорога к трону, друзья и враги, разочарования и победы, шум большого и тёплого сердца Лангаарда, неслышимый никому, кроме него. Может быть, он даже найдёт женщину, ради которой захочет оставить трон… Только ему будет наплевать на мнение других! Он сделает её королевой, или он не сын Альха Третьего! И тогда дворец будет полон любви и детского смеха!

Гербелин нащупал на груди висевшее на ремешке кольцо матушки. Она отдала его перед смертью, это первое, подаренное ей его отцом колечко – из чернёного серебра с маленьким изумрудом. И решительно направился в сторону избушки. Побросал нехитрые пожитки в дорожный мешок, снял с шеи матушкин подарок, положил на стол – на видное место. Подумав, порвал карту Кохана на мелкие клочки, развеяв их по ветру с крыльца. Никакие карты отныне не нужны – он ощущает свою землю каждой жилкой, каждым напряженным нервом. И один сторонник у него уже есть! Сам Лангаард.

Юноша уходил прочь по скользкой тропинке, невидимой под болотной водой. Уходил, не оглядываясь…

Как вдруг стылые пальцы вцепились в него и затянули под холодную, неживую, сияющую кожу Амбинголда.

Гербелин проснулся, словно вырвался из-под воды – закашлялся от спазма, сдавившего горло. Холодный воздух ожёг лёгкие. Костёр давно потух, и ночная изморозь покрыла ковер из павших листьев, из которых юноша устроил себе нехитрое ложе. Он встал, отряхивая лесной мусор с одежды. Ещё пара часов пути, и он достигнет границы Амбинголда, прозванного Золотой трясиной. Места, которое скроет его от ищеек дядюшки Регуса на долгие дни и ночи. Сейчас конец осени, главное – пережить зиму. А весной егермайстер Кохан обещал навестить его, чтобы придумать, что делать дальше. Одиночество на болотах – выбор лучший, чем смерть от руки наёмного убийцы!

Юноша вышел на обочину дороги, взглянул на карту. Следуя тракту, идти на запад, затем повернуть на север. Когда закончится лес, он увидит широко раскинувшуюся и полную тайн болотную страну!

Из-за поворота послышался скрип колес. Показалась телега, запряжённая парой мохнатых лошадок и гружёная мешками. Дедок, держащий вожжи, бросил взгляд на Гербелина из-под густых бровей, уточнил:

– Давно идешь, странник? Садись, подвезу чуток, коли нам в одну сторону.

Гербелин, благодарно улыбнувшись, залез на телегу. Жутко хотелось есть, но лепешек у него осталась всего две, а ещё надо было дойти до места и разобраться в том, как жить дальше.

Дорога взобралась на холм. Отсюда открывался великолепный вид на лес, лежащий справа. Он казался тёмно-зелёной ковровой дорожкой, брошенной под ноги великану, а за ним растекался до самого горизонта бледно-золотой гигантский блин.

– Что это? – удивился Гербелин. – Там, за лесом?

– Чужаки, – покачал головой дедок. – Это Амбинголд, сынок. Ежели с холма спуститься через лес, аккурат к его зеркалу выйдешь. Только нельзя в него смотреться – Мороша тебя утащит!

– Мороша… – прошептал Гербелин. Рука лихорадочно искала на груди матушкино памятное кольцо. И не находила.

Он спрыгнул с телеги, и застыл, глядя на блеклое золото трясины.

– Слышь, ты, странник, – крикнул дедок, обернувшись. – Не вздумай вниз идти! Коли посмотреть просто – смотри отсюда. А потом догоняй. Я быстро не езжу!

Юноша ничего не замечал. Он видел, как смыкаются нежно мерцающие в белых сумерках створки болота, как расходятся по зеркалу воды ленивые круги насыщающейся трясины. Как поднимаются от шафранового зеркала оранжевые дымки испарений, а по горизонту растекается золотой край солнца. Как под белыми костями, усеявшими дно трясины, раскрываются-раскатываются гигантские кувшинки, собирая останки в себя, замыкая лепестки, чтобы втайне проходило волшебство преображения.

Он ощущал остроту лучших приправ в её поцелуях...

И сладость осотового меда её кожи...

И горечь болотной воды на языке...

И кисло-стальной вкус крови...

Он шептал её имя, но вспоминал, как зовут его самого…

…Гербелин развернулся и побежал за телегой.

Дед обрадовано натянул вожжи.

– Вот, молодец! Не пошел-таки вниз!

– Скажи, любезный, в твоей деревне у кого-нибудь можно купить коня? – задыхаясь от бешеного стука сердца, спросил юноша.

– Ну… кто-нибудь да найдётся! – дед прищурился. – А тебе зачем? Пешком надоело топать?

Гербелин помолчал, глядя в сторону болот. Оттуда поднимался полный запахов засыпающей природы ветер, в котором прощально звенела тонкая нотка оранжевой сладости. Морошковый ветер Амбинголда.

– Мне надо вернуться, – он вдруг почувствовал себя старше и опытнее на десяток лет. – В столицу. Домой.

– Подберём какую-нить ледащую, – засмеялся дед. – Тебя как звать-то, парень?

Юноша улыбнулся.

– Альх, – сказал он. – Меня зовут Альх.

Похожие статьи:

Рассказы → Зоренька Алая, свет моих глаз 3 часть

Рассказы → Зоренька Алая, свет моих глаз 1часть

Рассказы → Зоренька Алая, свет моих глаз 2 часть

Рассказы → Не уходи

Рассказы → Подарок Ахсоннутли