Пектораль

                                   Пектораль

 По-разному каждому человеку приходится праздновать юбилеи. Хотя, многие и не считают тридцать пятый день рождения серьёзной датой. Кто-то и не обратит на неё внимания. Подумаешь, прошёл ещё один год жизни. 

 Легко на свете тому, кто не думает о будущем и не оглядывается назад. Просто живёт от одного дня к другому, не строя планов и не переживая, когда они рассыпаются, так никогда и не сбывшись.

 А что же делать, когда памятная дата приносит не столько подарки, сколько сомнения? Выходит, что пришло время подводить первые итоги. А что же я могу предъявить миру, что такого особенного я сделал?

Хотя эти мысли и являлись потоком банальностей, беспокоили они археолога Бориса Мозолевского всё больше и больше. Да, именно об этом уже несколько дней он и думал. С того самого дня, как в феврале нынешнего тысяча девятьсот семьдесят первого года встретил свой тридцатипятилетний юбилей. 

 В этот день ему не пришлось получить от руководства почётную грамоту или памятный адрес. Новый год своей жизни встретил он начальником археологической экспедиции, которая состояла всего из одного человека – Бориса Мозолевского, внештатного сотрудника института археологии.

 Он не принадлежал к избранным кругам, к тем учёным, что защитили диссертации и получали учёные степени. Те, кто сумел достичь карьерных высот, могли осуществить наибольшую свою мечту – выехать в зарубежную командировку. А там можно было потратить суточные по своему усмотрению – то ли на обеды, то ли на покупку импортных вещей.

 Да, не всем удавалось подняться по служебной лестнице.  Кто-то оставалась один, и работал сейчас на кургане Толстая Могила без помощников.

 Но, очень немногие согласились бы работать в такую погоду. Ветер не прекращался, только дул всё сильнее. Он сметал снег с вершины вниз, к подножию кургана. Казалось бы, что на открытой земле работать будет проще.  Но только не в такой сильный мороз, когда промёрзший грунт никак не хотел поддаваться.

 Для того, чтобы узнать, к какой эпохе принадлежал курган, не обязательно раскапывать его от вершины до подножья. Достаточно было пробурить несколько скважин, и по слоям грунта можно определить, как давно был насыпан курган. Слои глины были верным признаком скифского происхождения кургана.

 Толстая Могила была изучена ещё несколько лет назад. Выводы археологов были однозначны – курган насыпан задолго до скифов, раскапывать его не имеет смысла, интереса для науки Толстая Могила не представляет.

 Но Мозолевский был совершенно другого мнения, он не сомневался, что Толстую Могилу  насыпали скифы. Ему это было известно лучше, чем другим  учёным.

   — Я, скифский царь,

   — Что похоронен в Геррах…

 Обычно стихи у него складывались сами собой, но сегодня не шло никак. Стихотворение никак не желало продолжаться дальше двух первых строк. Рифмы не желали приходить на ум. Может, причиной этому был февральский холод, от которого замерзали мысли. Или, музы считали для себя недостойным, помогать поэту описывать варварские скифские обычаи. Вот, скажите, что можно срифмовать со словом – Герры?

 Он почти уже придумал новую строку, но рифма вновь ускользнула, исчезла куда-то в глубину сознания. Отвлечься при помощи стихов Мозолевскому не удалось. Скорее наоборот – стихи вернули его мысли в прежнее русло, заставили крутиться вокруг одной и той же невесёлой темы. Чего же он стоил в этой жизни?

 Пожалуй, Мозолевский относился к тем людям, о которых говорят, что они широко известны в узких кругах.  Лучший поэт среди археологов и лучший археолог среди поэтов.

 Поначалу, когда он начинал писать, его стихи нравились многим, их печатали. Но не обо всём можно было говорить, слишком опасно говорить правду. Особенно о том, что  официальная идеология далеко не всегда совпадала с реальной жизнью. Об этом лучше всего было бы промолчать. А Мозолевский молчать не умел. Потому его стихи и перестали издавать.

 Кто-нибудь думает, что быть талантливым и непризнанным – это возвышенно и романтично. Может быть и так, но  довольно неприятно.

 Мозолевский начал бурить вторую скважину. Она уходила вглубь земли, туда, в прошлое, подальше от наших дней. Но, кому же принадлежало это прошлое, чей был курган? Если курган был насыпан до скифских времён, значит, никаких стоящих находок там нет. В те времена было принято класть в курганы только еду и стрелы. Ни оружия, ни золотых украшений ему не найти.

 Неужели выводы прежних раскопок были верными, и Толстая Могила не имеет отношения к скифам?

 Нет, этого не могло быть, и он обязан доказать всем обратное. Ведь курган находился именно в Геррах – легендарном месте погребения скифских царей.

 Более двух тысяч лет прошло с тех пор, но память о прошлом не исчезла. Здесь, в нынешней Днепропетровской области, были похоронены правители Великой Скифии. Огромные курганы стали последним домом для тех, кто при жизни не имел другого жилища, кроме шатра кочевника.

 Там, где в древности были скифские Герры, сейчас находились огромные заводы всесоюзного значения, проложившие людям дорогу в космос. Металл, добытый в здешних степях, помог осуществить мечту людей подняться к звёздам.

 А что же сможет археолог  извлечь из кургана? Скорее всего, там ничего нет. Последняя мысль была самой вероятной. Пора было бросать это безнадежное дело.

 Подумав об этом, Мозолевский начал третью скважину. Снежинки летали в воздухе, снег скрипел под ногами. На мгновение перед глазами всё стало белым. Таким белым и ярким, что археолог сам не поверил тому, что увидел.

 На семиметровой глубине находились слои глины. Да, это действительно был скифский курган.

 Степь была похожа на кусок некрашеной шерстяной материи, которая висела на ткацком станке у каждой скифской хозяйки. Снег давно уже потерял первоначальную белизну, метели и оттепели сделали его цвет бледно-серым. Был уже самый конец зимы.

 Морозы ещё не отступили, но дни становились всё длиннее и длиннее. Солнце высоко поднялось над краем земли, от редких деревьев протянулись густо-синие тени. Под ярким солнечным светом сердце забилось совсем по-другому – всё чаще, ожидая неизбежных перемен. Скоро старый год подойдёт к концу, растает под весенним солнцем вместе со снегом.

 Но до начала нового года ещё месяц, и он тоже не пройдёт без событий, впустую.

  Атей, царь скифского племени паралатов, ехал сейчас по степи на юг, к морю. За ним следовала тысяча воинов. Но не одна лишь охрана ехала вместе с ним. Как обычно, он взял с собой Борака – личного оружейника и ювелира. Царь часто говорил, что лучше Борака нет мастера во всей Скифии. А в последнее время Атей начал прислушиваться к мнению мастера, хотя говорил он о вещах, далёких от ремесла.

 Кто бы оставил без внимания возвышение нового человека в окружении царя? Верховный жрец никак не мог допустить этого. Потому он также вызвался ехать вместе с царём. Ведь ему не хотелось терять ни капли из своего влияния на Атея.

 Но влияние на царя существовало только в воображении старого жреца. Вот уже второй день ехали они по степи, а царь не сказал никому из них, куда и зачем  направляются.

 Но ближайшее окружение Атея и его охрана несказанно удивились бы, узнай о том, что они отправились в путь без всякой определённой цели. Царю  просто необходимо было подумать.

 Там, в городе, который строился по приказу Атея, ему никак не удавалось отвлечься от каждодневных забот. Тысяча неотложных дел, множество вопросов, которые требовали немедленного разрешения, не оставляли ему свободного времени.  

 Он же задумал неслыханное до сих пор в скифских степях – построить города, не меньше городов эллинов. Они должны были стать надёжной защитой Скифии.  Через новые города должна была пройти торговля между скифами и их соседями.

 Хотя это и был значительный замысел, которого ранее, и представить себе никто не мог, Атей не был им доволен. Ему казался недостаточным размах задуманных им дел. Те тридцать с небольшим лет, которые он прожил на свете, требовали куда большего.

 Атей выехал на вершину холма и огляделся вокруг. Там, вдалеке он увидел море. Вот он берег Понта Эвксинского!

 Он махнул рукой охране, приказывая им оставаться внизу. А сам стоял на холме, всматриваясь в серо-голубую морскую гладь. Здесь заканчивались скифские степи и власть кочевников над их бесконечным простором. Именно на этом  месте заканчивалась и власть самого Атея, царя всех скифов.

 Он долго смотрел на зимнее море, а в своём воображении видел эллинские города, что стояли на берегах Понта Эвксинского.  Ольвия, Херсонес, Пантикапей, Фанагория и множество других эллинских поселений, которые появились здесь двести лет назад.

 Приезжие эллины называли свои города цветной  каймой по краю тёмного варварского плаща. А для скифского царя они были как трещина в кувшине – сколько воду в него не лей, вытечет вся до последней капли.

 Через прибрежные города сейчас проходила торговля между скифами и Элладой. Каждому известно, что купцы не сеют хлеб, не куют оружие, а ходят в золоте. Торговать всегда прибыльнее, чем заниматься ремеслом. Потому в городах и оставалась большая часть прибыли от торговли.

 Атей представил себе огромную скифскую степь, прибрежные города, а за ними, далеко на юге – богатые азиатские и эллинские земли. Теперь ему всё стало ясно. Из городов в скифской степи на юг никак не попасть. Работа, которую он начал, оказалась всего лишь началом, первой ступенью к осуществлению невиданных планов.

 Решено – города на берегах Понта Эвксинского должны подчиняться скифскому царю. Но как это сделать? Как ему добиться желаемого?

 Война за подчинение эллинских городов сейчас ему была не под силу. Для неё требовалась многолетняя подготовка и объединение сил всех скифских племён.

 Хотя Атей и назывался царём всех скифов, его настоящая власть распространялась  только на его родное племя паралатов. Ведь Скифия издавна была союзом племён, у каждого из которых был свой предводитель. Хотя паралатов и называли царскими скифами и им должны были подчиняться остальные, но так было далеко не всегда.

 Если бы случилось нашествие врагов, как та давняя война между Скифией и персами, Атею подчинились беспрекословно. Но сейчас его могут не послушать. Потому что каждому скифскому племени придётся отдавать своих воинов, на что они могут и не согласиться.

 Но великие замыслы так захватили Атея, что он уже не мог просто так отмахнуться от новой идеи. Он уже видел себя хозяином Ольвии и Херсонеса, а Скифию – самой могущественной страной всего известного ему мира. Потому и начал обдумывать пути для осуществления новой цели.

 Выходило, что он должен убедить вождей скифских племён начать подготовку к войне. И начинать следовало с самого сильного из всех – Таксариса, вождя катиаров. Если убедить его, тогда вслед за ним согласятся и все остальные.

 Но, как же он сможет убедить вождя катиаров начать войну? Ведь Таксарис был из тех, кого называли  филэллинами. Он преклонялся перед всем эллинским, восхищался их обычаями и верой. Сложно будет уговорить его. Ведь Таксарис был свято уверен в превосходстве эллинов над скифами.

 И что же делать? Пока Атей не находил никакого выхода. Но он понял, что уже не сможет отступиться от своих намерений. Тогда Атей и решил, что поедет к вождю катиаров и найдёт способ убедить или заставить его.

   — Григорий Лукич! К вам посетитель! – Секретарша заглянула в двери директорского кабинета. – Звать?

    — Кто там ещё?

   — Археолог. – Она поглядела вверх, на лакированную чёлку, пытаясь вспомнить фамилию посетителя. Но не смогла, потому ответила просто: — который приехал из Киева.

   — А, помню. Пусть заходит.

 Григорий Середа, директор горно-обогатительного комбината в городе Орджоникидзе, сказал это и тут же пожалел.

 В отличие от своей секретарши, он хорошо запомнил фамилию приезжего археолога. Хотя имя Бориса Мозолевского не было знаменитым, директор уже был хорошо о нём наслышан. Ведь слухи и сплетни идут быстрее писем и телеграмм, а сведения в них куда интереснее газетных статей.

 Как только Григорий Середа узнал о начале раскопок на кургане Толстая Могила, тут же ему рассказали о человеке, который будет ими заниматься. Археолог Мозолевский считался неблагонадёжным человеком. Всему виной были две строчки его стихотворения, черновик которого Мозолевский неосторожно забыл на столе.  

   — Компанию эту Хрущёвых и Брежневых

   — Я товарищами не назову.

 Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Мозолевского с треском выгнали с должности редактора научного издательства.

 В настоящее время он работал кочегаром, числясь внештатным сотрудником института археологии. Раскопки Толстой Могилы поручили ему только по одной причине – никто из учёных с именем не захотел заниматься этим безнадёжным делом.

 Курган находился на земле, которая принадлежала заводу, и дальнейшей работе он просто мешал. Чем быстрее его раскопают, тем лучше.

 Но связываться с подобным человеком директору не хотелось вовсе. Он решил, что археолог относится к людям, считающими себя умнее окружающих. Но жизнь быстро ставила таких на место.

 Это надо было додуматься – вслух критиковать руководителей государства! Что он понимает в управлении страной! Да, и в настоящем производстве он вряд ли смог бы разобраться. Развелись в стране болтуны, от которых нет никакого толку. В то время, как народ работает, что бы таким бездельникам было что кушать.  

 Только директор успел подумать об этом, как Мозолевский вошёл в двери кабинета.

   — Здравствуйте, Григорий Лукич!

   — Здравствуйте, присаживайтесь сюда. В чём проблема?

   — Вы получили документы с разрешением на раскопки?

   — Конечно, получил. Вы работаете здесь почти месяц. В чём, собственно, проблемы? Говорите сейчас, потому, что у меня ещё дел много.

 Мозолевский не готов был говорить о деле прямо с порога. Он оглядел директорский кабинет. На столе лежали документы, сложенные аккуратной стопкой. А между папок и скоросшивателей он увидел обложку журнала «Знание-сила». Да, так и есть – последний номер.

   — Мне для раскопок нужна техника. Раскапывать курган вручную я буду несколько месяцев. Если техника сейчас без дела, тогда вы сможете помочь в раскопках. Мне нужны бульдозеры. С ними мы справимся за две недели. Так и завод сможет быстрее продолжить работу.

 Да, это было верно. Из-за весенней распутицы техника простаивала, и работа сейчас замедлилась. Но с такими людьми следовало быть осмотрительнее:

   —  Ну, насколько мне известно, раскопки на кургане уже были. Говорили, что там ничего нет. Стоит ли отрывать от работы людей и технику?

 Тогда Мозолевский встал и подошёл поближе к директору.

   — Я знаю о выводах предыдущей экспедиции. Только они неправы. В кургане есть, что искать. Раскопки станут сенсацией, не меньшей, чем находка Трои или гробницы Тутанхамона. Можете мне поверить.

   — А вам это откуда известно? – С подозрением спросил его директор.

   — У меня есть свои методы, довольно нестандартные.

   — Это, какие же?

   — Поднимусь на курган, приложу ухо к земле и слышу прошлое!

 «Никакой он не диссидент. Похоже, просто не совсем нормальный. Такого опасаться не стоит, но и засиживаться здесь ему не надо».

 Так подумал Григорий Середа, а вслух сказал:

   — И что же там зарыли в кургане? Какие сокровища?

   — Кони в золотой и серебряной сбруе и восемь золотых чаш.

 Мозолевский сказал это таким уверенным тоном, с каким бы Середа говорил о содержимом своего портфеля. Эта непонятная уверенность передалась и директору. Неожиданно для самого себя, он сказал:

   — Хорошо, дам для вас бульдозеры. Можете приступать к работе.

 Наступил день, когда бог солнца Гойтосир одержал победу над силами тьмы. Сегодня день сравнялся с ночью, сегодня зима отступала на север, спасаясь от жарких лучей всемогущего солнца. В этот день, все скифы, кто чтил богов и родные обычаи, праздновали Новый Год.

 Снег давно растаял, унося с собой невзгоды прошлого, открывая дорогу для новой жизни. Она пробивалась ростками ковыля и тюльпанов, жужжаньем пчёл над цветками крокусов, первым новорожденным ягнёнком в стаде. Всё живое тянулось к свету, и степь зазеленела огромным, бескрайним ковром.  Голуби на крыльях принесли в степь весну, и завертелось колесо жизни.

 От вечного движения не оставался в стороне и род человеческий. Что значила весна для тех, чей дом не за тесными городскими стенами, чей дом – это вся скифская степь?

 Это дорога, это бесконечные странствия, которые начинаются, едва лишь растает снег и в степи запахнет полынью. Весна – это время сниматься с места и отправляться в путь. Никому не остановить скифа в его вечном пути, ведь он кочует по степи вместе со стадами, не останавливаясь подолгу на одном месте, подобно самому солнцу.

 Только подумаешь о дороге, как сердце стучит в такт с конским топотом, не давая задержаться где-нибудь, не позволяя прекратить скитания по степи. Даже сны сняться о дальних странах, о путях не известных ещё никому.

 Голос крови слышен даже через века. Не равнодушны к нему даже далёкие потомки. Кто знает, что заставляет нас уезжать из дому?

 Мы говорим, что едем по делам, навестить друзей, да и просто развлекаться. Но едва ли это вся правда. Ведь в путь мы отправляемся в то же самое время, что и древние кочевники. Весной – когда растает снег и в степи запахнет полынью.

 Дорога у каждого была своя. В этот день царь Атей сдержал обещание, данное им самому себе, и отправился в гости к вождю катиаров. Он собирался отпраздновать там Новый Год и поговорить с Таксарисом о подготовке к войне.

 Атей и его свита приехали вовремя, к самому началу праздника. Их радушно приняли катиары во главе со своим вождём. Да как же можно не обрадоваться, когда к тебе с угощением, с подарками, а главное – с вином, приезжает в гости царь всех скифов.

 На праздник собрались сотни людей. Степь уже пестрела от множества ковров, расстеленных прямо на траве. Вокруг них собрались люди, которые ждали начала пира. Все они в честь праздника надели лучшие одежды, и теперь красные, жёлтые и синие кафтаны скифов раскрасили степь не хуже весенних цветов. Солнечный свет блестел, отражался от женских украшений, от оружия воинов, отделанного с не меньшим искусством, чем бусы и серьги их жён.

 Это было зрелище, которое больше всего на свете радовало Атея – вид достатка и процветания в скифской степи. Его он привык видеть с детства и хотел бы видеть каждый последующий год своей жизни.

 С каким бы нетерпением не ожидали люди начала пира, они знали, что сначала  должны почтить бога, подарившего всем ещё один Новый Год.

 Сегодня царь приносил жертву богу Гойтосиру, он благодарил солнце – подателя всех земных благ, отдавая ему то, ничтожно малое, что способны дать люди. Жертвенный баран становился подарком для бога солнца, из его руна царь шил новую одежду для бога, чтобы лучник Гойтосир мог продолжать свой ежедневный путь от востока до запада.

 Атей и Таксарис приносили жертву вместе, совсем как первые цари скифов, чьи души давно уже были на том свете вместе с предками, а об их делах помнили люди до сих пор.

 Едва закончилось жертвоприношение, тут же к Атею подошла женщина. Она протянула ему чашу с вином и сказала:

   — Приветствую тебя, царь всех скифов! Сегодня ты встречаешь праздник вместе с нами. Все катиары желают тебе здоровья в Новом Году!

 Атей взял у неё золотую чашу, на мгновение его пальцы прикоснулись к руке незнакомки. В то же мгновение Атей понял, что не золото, которое он держит сейчас в руках, самое большое сокровище подвластных ему племён. Нет, самым большим сокровищем скифского народа была женщина, которая стояла сейчас перед ним.

 Длинное алое платье обтягивало стройную фигуру, делая её похожей на цветок тюльпана, множество которых распускалось сейчас в степи. Тёмно-русые косы ложились на грудь мягкими волнами, оттеняя блеск золотой гривны на её шее.

 В первое мгновение она показалась Атею ослепительно-яркой, такой, что он не мог оторвать  взгляда. Просто стоял и смотрел на скифскую красавицу.

 Так они молчали, глядя друг на друга, пока не услышали слова Таксариса:

   — Это моя жена, Зарина. Для нас великая честь принимать царя всех скифов. Я, моя жена и народ катиаров приглашают тебя разделить с нами праздничный пир!

 Хотя незнакомка и оказалась чужой женой, Атея это нисколько не смутило. Он несказанно обрадовался, когда увидел, что Зарина на пиру будет сидеть рядом с мужем. Значит, и рядом с ним, ведь катиары приготовили для Атея самое почётное место. Так они и сели втроём, а по обе стороны от царей расположились старейшины катиаров и свита Атея.

 Начался пир. Таких пиров и до него, и после, в скифских землях было и будет немало. Это праздник, где вино льётся рекой, и веселье не удержать никому, словно бурный поток по весне.

 Атей поднимал чаши вместе со всеми, стараясь заглянуть в глаза Зарине. Но карие глаза скифянки светились лукавым блеском. Она никак не хотела смотреть в его сторону, только поглаживала свою гривну на шее, в которой львы гнались за оленем. Львы и олени в гривне царицы были совсем, как живые. Глядя на них, Атей и думать забыл о войне, о делах, которые привели его сюда.

 Застольные песни смолкли. На середину круга вышли три десятка молодых парней. У одного из них в руках был мешок. Все гости повернулись в их сторону. Начиналось любимое новогоднее развлечение скифского народа.

 Зарина встала и махнула им рукой. По её знаку из мешка выпустили зайца, и началась  весёлая охота. Парни старались схватить его, ведь тот, кто сумеет поймать зайца голыми руками, будет счастлив в новом году.

 Атей смотрел на весёлую молодёжь. Ему хотелось забыть о своём царском достоинстве и присоединиться к охотникам. Но он сделать этого не мог, только наблюдал со стороны за чужой охотой за счастьем.

 Вот оно уже совсем рядом, бежит к тебе. Но стоит лишь сделать один неверный шаг, а может и не одной ошибки вовсе, и твоё счастье уже в чужих руках. Бьётся и вырывается, как пугливый заяц. Теперь попробуй удержать его.

 Вот и среди охотников нашёлся победитель, поймавший своё счастье. Не успели друзья поздравить его, как поднялся Таксарис и обратился ко всем собравшимся:

   — Сегодня великий праздник Нового Года. Потому сегодня я приготовил особенное развлечение, о котором прежде в скифских степях и не слыхали. Я надеюсь, что наши гости запомнят этот день и расскажут о нём всем, кому не выпало счастья быть тут. Ведь у Таксариса на пиру будет играть знаменитый эллинский флейтист Исмений. Теперь и мы можем приобщиться к красоте, не виданной в наших скифских степях раньше.

 « Вот и поговорили о войне с эллинскими городами. Зря я сюда приехал» — подумал Атей.   

  Следом за охотниками на середину круга вышел эллинский флейтист. Это был ещё молодой человек, одетый в полотняный гиматий, слишком лёгкий для ранней весны. Он поднёс к губам флейту и начал играть. Впервые скифская степь услышала звуки эллинской музыки.

 Атей слушал чужеземную песню. Грустная мелодия говорила с ним без слов. А слова здесь были лишними, ведь в музыке флейты была слышна только тоска по далёкому дому. И больше ничего.

 Всё бы отдал флейтист, чтобы боги совершили чудо. Если бы мог он по воле богов лёгкой птицей взмыть в синее небо. Перелететь бы через море и оказаться на родине. Подальше от этой чужой земли, подальше от непонятной жизни, в которую забросила его всемогущая судьба.

 Что может быть хуже жизни на чужбине, среди диких скифов. Неизвестны ему их язык и обычаи. Даже боги скифов похожи на воинственных кочевников. Скифский бог солнца – это не лучезарный Аполлон в сверкающих одеждах и с лирой в руках. Нет, это всадник Гойтосир в кожаной одежде, вооружённый луком. Он тоже покровительствует певцам, но лишь тем, кто прославляет войско и битвы. Ни боги, ни люди Скифии не помогут ему.

 Едва флейтист замолчал, как Таксарис вновь встал и громко захлопал певцу. Тут же старейшины катиаров бурно начали выражать свой восторг, каждый как умел. Атея же это только разозлило. Выходило, что подготовка к войне закончится, так и не начавшись.

 Но тут царь всех скифов заметил, что его свита никак не проявляет восхищения, все смотрят на него и ждут слов Атея. Даже Таксарис не выдержал и спросил:

   — Ну как? Понравилось ли тебе?

  Атей с вызовом ответил ему:

   — Нет. Всем эллинским песням я предпочитаю ржанье боевого коня!

 Может быть, такой ответ был слишком дерзким для гостя, но остановиться Атей уже не мог.

 Показалось ли царю, или Зарина посмотрела на него с одобрением?

 Тут же он разглядел то, на что с самого начала не обратил внимания. Зарина была полной противоположностью своего мужа. Высокая, стройная, она была, словно кубок, до краёв наполненный жизнью. Любой мужчина отпил бы, из него, не задумываясь.

 Таксарис же выглядел старше своих лет. Цвет лица у него был нездоровый, с желтизной. А когда он долго разговаривал, начинал задыхаться.

 Не обращая внимания на то, как его разглядывают, Таксарис продолжал:

   — Что же, Атей, тебе не по нраву эллинские искусства? А я слышал, что ты каких-то мастеров в Херсонесе нанял? Было такое?

   — Да, люди правду говорят. Они и сейчас работают. Я у себя крепость начал строить, стены из камня. За этим мастера и понадобились.  

 Видимо, это оказалось неожиданностью для Таксариса. Крепость посреди степей – это был существенный довод в пользу власти царских скифов, куда более весомый, чем старинные легенды и обычаи. Атей решил использовать новую возможность до конца:

   — Уже заканчиваем строить. Вот так-то! А потом за следующую крепость возьмёмся, как раз на вашей стороне. Недалеко отсюда будет.

   — Снова мастеров будешь нанимать? – Подозрительно спросил у него Таксарис?

   — Никакой необходимости в этом не будет. Я эллинам один раз хорошо заплатил, да и хватит с них! Их секреты давно уже мои мастера переняли.

 С этими словами Атей указал в сторону Борака. Лишь только он обернулся в сторону свиты, как почувствовал на себе взгляд Зарины. Царица смотрела на него благосклонно, без всякого сомнения.

 Вы, ревнивые мужья всех времён, стережёте жён, не даёте им шагу ступить без вашей воли. Ищите измены там, где их и в помине нет. А когда что-либо начинает происходить прямо на глазах, замечать не хотите.

 Таксарис не видел, как его жена смотрела на царя всех скифов. Не замечал он и ответных взглядов.

 У Атея же перед глазами блестела золотая серёжка царицы с изображением Медузы Горгоны, по которой Зарина гладила пальцами. Атею захотелось поцеловать её нежную шею, расплести косы, скользившие сейчас в руках царицы.

 Но страстные взгляды Таксарис истолковал по-своему:

   — Вижу, Атей, что ты не ко всем эллинским искусствам равнодушен. Нравятся украшения?  Эти серьги сделаны в Афинах. Их я подарил жене недавно, после рождения нашего наследника.

   — Всё, чем ты владеешь, прекрасно! Но мои мастера сделают лучше.

 Атей отбросил первоначальные сомнения, наклонился к Таксарису и тихо сказал ему:

   — Я приехал тебе не только на праздник. Задумал я большое дело. Хочу, чтобы эллинские города на побережье платили нам дань. Ольвия и Херсонес должны быть нашими. Для этого мне нужна твоя помощь и помощь всех скифских племён. Понадобиться не один год, но оно того стоит. Тогда наши доходы возрастут многократно. Золота у нас будет, не сосчитать. Потому подумай, не торопись.   

   — А разве это возможно? Сможем ли победить?

   — Почему нет? Если хорошо подготовится к войне, выиграем! – Атей снова начал злиться, чувствуя недоверие Таксариса.

 И недаром, ведь Таксариса мучали сомнения:

   — Выгодное дело ты предлагаешь. Ко мне первому приехал? Это хорошо. Только боязно. Если бы знать наперёд, что и как выйдет! Ведь мне известно эллинское мастерство. Пожалуй, нам до них далеко будет! Такого нам не суметь!

 С этими словами Таксарис вновь указал на золотые серьги жены.

   — Да что же тут такого удивительного! Побрякушек он не видел! Хочешь, мои мастера сделают такую драгоценность, от вида которой все дара речи лишаться?! Чтоб хоть в Афинах, хоть в Египте подобных не было!

   — Не смогут они!

   — Как это? Да, конечно смогут! Ты мне не веришь!

    — Поверю, когда своими глазами увижу!

   — Хорошо! Тогда поспорим с тобой – если мои мастера сделают украшения, такие, чтоб тебя удивили, поможешь мне в войне с греками! Согласен?! – Сказал ему Атей.

   — Конечно, согласен. Я же ничего не теряю.

   — Беру в свидетели бога Гойтосира! Пусть солнце увидит, что я окажусь прав! – Говорил Атей, не сводя глаз с чужой жены.

 Так поспорили цари скифов, взяв в свидетели, бога солнца. Ему одному известно было, чем всё это закончится.

 В начале апреля большая часть грунта на кургане была снята. Техника закончила работу и к делу приступили археологи. Теперь уже ни у кого не было сомнений, что курган Толстая Могила относится к скифской эпохе.

 Едва бульдозер зацепил кусок дерева, за ним осколки глиняных кувшинов, как стало ясно, что раскопки будут перспективными.

 Мозолевскому прислали помощника – лаборанта института археологии Женю Черненко. Вместе они раскопали погребальную колесницу. Когда-то это была роскошная вещь, которая могла принадлежать только знатному человеку. Сейчас от неё остались полуистлевшие куски дерева и бронзовые колокольчики.

 Археологам предстояло выяснить самое интересное – кто отправился на ней в последний путь, и что осталось от того, кто при жизни был богатым и знаменитым. Уже не осталось сомнений, что здесь был похоронен знатный скиф. Ведь по периметру кургана нашли множество бараньих костей, оставшихся от поминальной трапезы. Такого количества пищи хватило бы на несколько тысяч человек.

 Директор завода приезжал на раскопки практически каждый день. Поначалу он контролировал рабочих, которые помогали на раскопках. А потом начал присматриваться к археологам, наблюдая за их работой. Он с любопытство наблюдал, как они извлекают из кургана то древний кувшин, то наконечник стрелы.  Азарт раскопок увлекал его всё больше и больше.

 Сегодня утром он вновь приехал на раскопки, и сидел, глядя, как работает Мозолевский.  Археолог не отвлекался на перекуры, не смотрел по сторонам. Он работал сосредоточенно и целеустремлённо. Будто от того, как он копает землю, зависит нечто большее, чем решение научной проблемы.

 С такой фанатичной настойчивостью рыли подкоп под стены тюрьмы и бежали из плена. Не успел Середа этому удивиться, как увидел, что труд археолога был вознаграждён. Его результатом стал кусок амфоры – горлышко и ручки.

 Директор почувствовал некоторое разочарование, он ждал находки посущественней.

   — А где же остальная часть? – Спросил он у Мозолевского.

   — Где-нибудь недалеко. Из них наливали вино на поминальном пиру, потом разбивали и бросали в курган.

   — Да, хорошая у вас работа, ребята, – с иронией сказал директор. – То, что скифы выбросили, вы подбираете. Вот так выглядит настоящая романтика археологии.

 Мозолевский пропустил его слова мимо ушей, а Женя ответил директору:

   — Эта амфора сделана в Крыму, они были распространены по всему Северному Причерноморью. Благодаря ей мы сможет уверенно сказать, когда был насыпан курган. А чего вы ждали?

   — Разве скифские цари были бедными людьми? В то время не знали о том, что в гробу нет карманов, и брали на тот свет всё, что нажили. А здесь мне кто-то обещал сокровища, не хуже, чем в гробнице Тутанхамона!

 Хотя замечание относилось напрямую к Мозолевскому, он ничего не ответил директору. Но Женя не упустил возможности показать свой профессионализм:

   — Такая находка бывает раз в сто лет! Большинство захоронений было ограблено ещё в древности, и золото находят достаточно редко.

   — А, выходит, что всё уже украдено до нас! Мы опоздали на две тысячи лет.

 Молчавший до сих пор Мозолевский не выдержал и сказал директору:

   — Копайте здесь и вы найдёте золото!

 С этими словами он указал на землю у себя под ногами и протянул лопату директору. Середа отшатнулся от археолога, как от сумасшедшего:

   — Тебе надо, так и копай сам! Я ещё всякой ерундой тут не занимался!

 После таких слов Середа отвернулся от археологов. Но с раскопок не ушёл, а только сел на несколько метров подальше от них и продолжал наблюдать.

 Мозолевский начал в том месте, на которое он указал директору. Он старался, не обращать внимания на то, как на него смотрят Середа и Женя.

 Прошло минут десять. Мозолевский  отложил лопату в сторону, наклонился к яме и что-то достал оттуда. Потом он подошёл к директору и протянул ему это.

   — Вот оно, смотрите!

 Это была плоская золотая пластина.

За первой драгоценной находкой последовали и другие. Очень скоро археологи раскопали целое захоронение. Это была могила женщины, в таком богатом наряде, который прежде в курганах не встречался.

 Золотыми пластинами было расшито её платье и высокая шапочка. На шее у неё была золотая гривна весом в четыреста граммов, на каждом пальце перстень. Рядом был похоронен двухлетний ребёнок и четверо слуг.

 После замечательной находки археологическая экспедиция на Толстой Могиле была уже в полном составе. Приехала даже Рената Ролле, археолог из Западной Германии, которая стажировалась в Киеве. На кургане был поставлен милицейский пост и проведена телефонная линия. Теперь археологи описывали могилу знатной скифянки.

   — Она была молодой, — сказал Женя. – Не старше тридцати лет, и довольно высокого роста, как для древности. Причину смерти мы, конечно, установить не сможем.

 Мозолевский рассматривал гривну, украшенную фигурками львов и оленей.

   — Зарина, — тихо сказал он. – Назовём её так, ведь на языке скифов это значит «золотая». Такого количества золотых украшений в одном захоронении раньше не находили. 

   — Наверное, при жизни она была красивой. – Рената высказала своё мнение.

   — Может быть, — согласился с ней Мозолевский.

 Археологи продолжали раскопки, которые быстро стали местной достопримечательностью. Посмотреть на них приезжало даже руководство области. О жителях города Орджоникидзе и говорить не приходилось. Множество народа приходило на курган каждый день.

 Как всегда, приезжал на курган и директор завода. Удивительные открытия, свидетелем которых он стал, заставили его совершенно по-иному относиться к неблагонадёжному археологу. Теперь недоверие сменилось любопытством, и Середа подолгу просиживал с учёными, интересуясь их работой.

   — Ну, что сегодня нового? – Спросил он у Жени.

   — Работаем. Уже можем уверенно назвать время, в которое был насыпан курган.

   — Да, и когда же это было?

   — Четвёртый век до нашей эры. Керамика, оружие, всё это говорит в пользу нашей датировки.

   — Я полностью согласен с Женей, — вмешался Мозолевский. – Это четвёртый век до нашей эры, время наибольшего подъёма Великой Скифии.

   — То есть, это было уже после путешествия Геродота? В его «Истории» нет сведений о хозяине нашего кургана?

   — Да, это действительно так. – Ответил Мозолевский, явно не ожидая от Середы осведомлённости в древней истории. – «История» Геродота является для нас основным источником сведений о скифах, но о времени расцвета скифского государства она не говорит. Приходится пользоваться косвенными свидетельствами и конечно, данными археологии.

   — И что же тогда происходило, хотя бы приблизительно?

   — Это было время, когда границы скифского государства протянулись от Дуная до Боспорского царства. Его влияние распространялось на греческие города-государства Северного Причерноморья и территорию современной Румынии.

   — Скифские кочевники заходили так далеко?

   — В то время Скифию уже нельзя называть только государством кочевников. Для четвёртого века характерно появление городов и переходом массы населения к оседлому образу жизни.

   — Что-то я никогда не слышал о скифских городах.

   — О них не так много известно. Но они были городами в полном смысле этого слова, и население их было значительным для античности. Главным центром Скифии было Каменское городище вблизи впадения в Днепр реки Конки. Его скифское название нам неизвестно. Описаны Елизаветовское городище на нижнем Дону, Белозёрское в низовьях Днепра, Надлиманское в районе Днестровского лимана. Все они были крупными центрами кузнечного ремесла и торговли сельскохозяйственной продукцией.

   — Да, это интересно, — согласился директор. – Может, и ваши раскопки добавят новых сведений. Ну, а кто тогда правил Скифией? Как правило, преобразования в государстве связаны с деятельностью какого-либо значительного политика.

   — И тогда было так! Изменения в скифском образе жизни связаны с именем царя Атея. Это была весьма оригинальная личность, даже по сохранившимся отрывочным сведениям. За свою долгую жизнь, а он прожил на свете девяносто лет, он успел очень многое. Сначала он стал единоличным правителем Скифии, а потом начал расширять сферу влияния на юг, на греческие колонии, и на запад, на территорию Балкан. Его политика была успешной, пока интересы скифского государства не пересеклись с растущим влиянием Филиппа Македонского, отца знаменитого Александра. Войну с Македонией Атей проиграл и погиб в решающем сражении.

   — Известен такой эпизод из жизни Атея. – Вмешался в разговор Женя. – Он отправил письмо жителям Византия, будущего Константинополя. Атей предупредил их о том, что если они будут мешать его торговле, к стенам города подойдёт скифская конница.

   — По законам диалектики за подъёмом неизбежно наступил спад государства, — сказал Мозолевский. – Расширение территории привело к истощению ресурсов скифского народа, а накопление богатств, привело к тому, что между классами общества пролегла непреодолимая пропасть. Скифию постиг тот же кризис, что и другие государства древнего мира.

   — Удивили меня своим царём, — ответил им Середа. – Это же надо прожить на свете девяносто лет без таблеток и скорой помощи! Жизнь, наполненная битвами, заговорами, реформами. Сильный был человек.

 Археологи продолжали работу, но их постигло первое разочарование. Едва они приступили к раскопкам царского склепа, тут же выяснилось, что он был ограблен ещё в древности. Опытные воры прорыли боковой ход и вынесли всё. Учёным остались лишь обломки поминальной посуды. Какие сокровища хранились здесь, и кто был погребён под курганом, оставалось неизвестным.

 Экспедиция заканчивала работу, описывала последние находки. Только Мозолевский продолжал ходить вокруг царского склепа. Он внимательно рассматривал стенки могилы, боковые ниши, и не заметил, как к нему подошёл Женя.

   — Скоро уже уезжать. Наши раскопки заканчиваются, мне даже жалко. – Сказал Женя.

   — Подожди немного. – Ответил ему Мозолевский. – Мы ещё должны найти что-то большое и блестящее!

 Женя присел рядом, глядя, как орудует лопаткой начальник. Мозолевский выкопал землю всего сантиметров на десять, а потом резко отдёрнул руку и позвал Женю:

   — Женя, у нас водка осталась? Будь другом, принеси. – Он показал ему кровоточащий палец. – Хотя, не надо, некогда сейчас, быстрее прыгай сюда!

 Женя спустился вниз, на дно царского склепа. Мозолевский указал ему на тот участок земли, где только что разрезал палец. Из-под влажного грунта блеснуло золото. Даже сквозь слой грязи оно сверкало под июньским солнцем, радуясь возвращению из подземного мира.   

 Нравится это людям или нет, но время идёт только вперёд, не останавливая свой бег и не поворачивая обратно. Иногда хочется вернуться к счастливым дням прошлого и остаться в них навсегда. Но это невозможно, как не желай. Солнце встаёт над землёй, освещает своими лучами целый мир и уводит от нас вчерашний прожитый день. Чем бы он ни был наполнен – печалью или радостью, неизбежно станет прошлым.

 Но, хватит, довольно вспоминать,  прогоним прочь призраки минувшего. Новый день уже наступил, и он зовёт нас жить дальше.

 Прошло три месяца с праздника Нового Года. В скифскую степь пришло лето.

 Все эти месяцы стали беспокойными для Атея, царя всех скифов, и его мастеров. Спор с вождём катиаров стоил Атею немало тревожных дней. С тех пор он постоянно задавался вопросом, смогут ли мастера сделать драгоценность потрясающей красоты. Слишком значим был для него выигрыш в этом споре – расширение скифских земель и чувство, которое поселилось в его душе. Как он ни гнал от себя мысли о чужой жене, они возвращались снова.

 Куда тяжелее пришлось Бораку и его помощникам. Ведь приказы царя – это не шутка. Расшибись, а сделай чудесную вещь, да ещё такую, чтобы не было ей равных во  всём известном мире. Вдвойне труднее им от того, что никто из скифских мастеров дальше родных степей и городов на берегах Эвксинского Понта не бывали. Кто же точно знает, что там, в дальних странах?

 Наконец пришёл день, когда работа была закончена. Пора было её увидеть заказчику. 

 Едва наступило утро условленного дня, царь не стал дожидаться Борака и пришёл к нему в мастерскую сам. Он встретил Атея в дверях, ничуть не удивляясь его раннему приходу.

   — Ну, готово уже? Можно поглядеть? – Спросил Атей у мастера.

   — Готово,- просто ответил ему Борак.

 С этими словами он достал свёрток чёрной ткани и протянул его царю. Атей взял его в руки и сразу порадовался – вещь была внушительной по весу. Да, удивительная драгоценность должна быть по крайне мере крупной. Как же ещё ему поразить Таксариса!

 Но стоило ему развернуть ткань, и тут же Атей забыл обо всех сомнениях. Перед ним была драгоценность действительно невиданная!

 Золото блестело на фоне грубой чёрной ткани, переливаясь множеством оттенков. Казалось, что оно может светиться изнутри, без помощи солнечных лучей, освещая мастерскую скифа. Это была шейная гривна – знак царской власти.

 Четыре полых трубки в виде изящных жгутов разделяли её на три яруса, каждый в форме полумесяца. Жгуты сходились вместе и заканчивались двумя львиными головами, друг напротив друга. Пространство всех трёх ярусов было заполнено фигурами.

 Атей присмотрелся к ним внимательнее. Изгибы золотых фигурок, выполненных с необычайным мастерством, разбудили в нём воспоминания о недавнем прошлом.

 Вот перед ним праздник Нового Года в скифской степи. В центре он сам, Атей. Вместе с Таксарисом приносит жертву богу солнца. Их изображения были совсем крошечными, но узнать вождей скифов мог любой, кто видел их хоть однажды.

 Ниже, в среднем ярусе, раскинулся цветочный ковёр. Словно живые, цветы переплетались между собой. Синяя эмаль на их лепестках горела ярче, чем небо. На тонких веточках сидели голуби.

 Цветы и голуби – символы богини любви Аргимпасы. Яснее намёка и не надо было – мастер без труда догадался, о ком думал Атей всё это время.

 Стоило ему перевести взгляд ниже, в последний ярус, и удивлению царя не было пределов. Его изображения совершенно не гармонировали с двумя верхними. Борьба, боль и смерть заполняли его. На первый взгляд это было непонятным – почему Борак соединил вместе столь различные фигуры. Но Атей не успел, и спросить об этом у мастера, а просто залюбовался его работой.

 Грифоны взмахивали крыльями, вонзая зубы в тело лошади. Лев убивал кабана, собаки гнались за зайцем. Тела жертв извивались в предсмертной судороге, уже не пытаясь спастись. По краям была изображена пара кузнечиков, готовых в любой миг выпрыгнуть и унестись прочь из этого мира боли и смерти.

   — Кузнечики – это пара, самец и самочка! – Сказал Борак, видя, что царь доволен его работой. – Если присмотреться внимательнее, это видно!

   — Да? Я и не заметил бы.

 Атей с удивлением смотрел на мастера. Похоже, что благодаря его работе он сможет выиграть спор у Таксариса. Это было понятным и так. Но мастер смог многократно превзойти ожидания и самого Атея. Он смог сделать вещь, обладающую необъяснимой собственной силой, которая притягивала взгляд и не могла никого оставить равнодушным.

   — Это удивительно. Ты, Борак, великий мастер. Но мои слова не похвала, нет, это чистая правда. Ты сделал гривну, которая и есть потрясающей драгоценностью. Тебе и твоим людям будет награда за достойную работу. Но…  Всё что я могу тебе дать – это просто золото. Ты же можешь дать ему жизнь, заставить дышать. Потому, ты уже сделал мне подарок куда больший, чем я дам тебе. Ты показал, что на свете есть красота, сделанная людьми. О чём ты думал?

 Борак не ответил, отведя в сторону взгляд. Он молчал, рассматривая бревенчатые стены. А потом собрался с духом и ответил царю:

   — Я думал о войне. Ты замышляешь большой поход, скоро он начнётся. Все, кто встречал с нами Новый Год, пойдут на войну. Их ждёт великая слава, но многие встретят только смерть. Но именно так боги устроили наш мир – для того, чтобы родилась новая жизнь, кто-то должен умереть. Львица охотиться на оленей, чтобы накормить детей. Так и мы, люди. Мечтаем о мирной жизни, но не можем жить без войны. Но, я слишком много думаю, и чаще всего напрасно.

 До сих пор Атею не приходило в голову мысль о том, что – думать, это бесполезно и опасно. Он считал, что завести не туда, может только глупость. Но не успел он ответить Бораку, как пришёл охранник с новостями для царя. К стенам крепости приближались катиары во главе со своим вождём, Таксарисом. Атей и его приближённые поспешили ему навстречу.

 Таксарис ехал к царю всех скифов. Дорога эта была знакома ему с самого детства. Перед глазами была всё та же бесконечная степь, неизменная с тех пор, как бог Папай создал эту землю и поселил на ней людей. Оставалось проехать совсем немного.

 Вот сейчас перед ним и открылось зрелище, которое вождь катиаров совершено не ожидал. Посреди степи стоял город. Настоящий город, окружённый крепостной стеной.

 Хотя Таксарис уже немало слышал об этом начинании Атея, поверил в него лишь только тогда, когда увидел собственными глазами. От неожиданности он даже остановился, вглядываясь вдаль. Видно было, что строительство ещё продолжалось, стены ещё не были выведены до своей настоящей длины, крепостные ворота не закончены. Но уже было понятно, что скоро город Атея будет представлять внушительную силу.

 Чего же было теперь ожидать  племенам, подвластным народу царских скифов? Ближайшее будущее вырисовывалось перед Таксарисом вполне отчётливо. Об этом он думал, въезжая в город царских скифов.

 Чтобы не было на уме у самого Атея, он радушно встретил гостей. Ведь пришло время решить спор, заключённый на новогоднем празднике.

 Посмотреть на это собралось всё население новорожденного города. Народу было любопытно поглядеть, кто же выиграет в споре царей.

 Собралось и всё окружение царя всех скифов. Верховный жрец переминался за спиной у Атея, переживая, что не он будет главным в этом действе. Никто не сводил глаз с царей, и Борака, который стоял рядом с ними.

   — Вот удивительная драгоценность, которую сделали мои мастера! Я выполнил условия нашего спора! – С этими словами Атей протянул ему золотую гривну. – Я дарю её тебе. Посмотри, признаёшь ли ты, что это действительно потрясающая работа?

 Таксарис наклонился, рассматривая гривну. Сейчас вся свита пыталась заглянуть ему через плечо, едва не толкая своего вождя. Подарок Атея был дорог даже для царя. Гривна была действительно прекрасной драгоценностью. Таксарису оставалось лишь признать это вслух.

   — Отлично! – Воскликнул верховный жрец, который протиснулся к ним. – Поглядите, какая тонкая работа! Здесь изображено всё, во что завещали нам верить предки! Внизу – подземный мир, царство мёртвых. Посередине – земля, вся в цветах. А наверху – высший мир, в котором вместе с богами пребывают первые цари скифов! Это замечательно! Видите, как правильны наши священные обычаи!

 Все ждали от Таксариса только одного ответа. Сам же Таксарис вспомнил о событиях далёкого прошлого. Пренебрежение родными обычаями дорого обходилось скифским царям. Двое лишилось жизни из-за отступничества от родной веры. Хотя это был всего лишь предлог избавиться от соперников, но в борьбе за власть не щадили даже родных братьев. Скажи сейчас Таксарис, что не согласен, что не признаёт изображение скифских обычаев самой замечательной драгоценностью, возможно, и он бы повторил судьбу казнённых царей.

 Оставалось соглашаться, да ещё и следовало выторговать большую долю добычи от предстоящего похода. Тем более, что сама замечательная гривна становилась его собственностью. Потому Таксарис и сказал:

   — Я признаю победу Атея, царя всех скифов! Солнце свидетель, что эта гривна – самая прекрасная драгоценность! Наш народ поддержит Атея в будущей войне!

 Радостно встретили его слова собравшиеся здесь скифы. Невесело было на душе лишь у самого Атея. Да, всё начинало складываться по его замыслам. Катиары согласились с ним,  теперь можно начинать подготовку к большому походу.

 Но, человек не может быть полностью счастлив, всегда найдётся мечта, которой не суждено осуществиться. Теперь Атей думал только о Зарине. После заключения союза, увести жену у Таксариса он никак не мог. Народ бы не стерпел такого чудовищного оскорбления и нарушения обычаев гостеприимства. Зарина оставалась под властью своего мужа.

 Потому Атей бесцельно разглядывал окружающих людей, пока его взгляд не остановился на Таксарисе.

 Вождь катиаров выглядел сейчас ещё хуже, чем три месяца назад. Теперь уже никто не сомневался, что перед ним больной человек. Он похудел, кожа его была желтушного цвета. А когда Таксарис прошёл несколько шагов, то начал часто хватать ртом воздух.

 Атей поразился своей не наблюдательности. Как же он мог не понять, что значат звери в нижнем ярусе гривны. Борак догадался об этом раньше своего царя. Это были символы смерти, которые ещё три месяца назад прочитал мастер в глазах Таксариса.

 Мозолевский и Женя аккуратно извлекли из земли загадочную находку. Комки глины прилипли к благородному металлу, в первые минуты они не могли поверить в то, что перед ними не несколько золотых предметов, а только один. Но, едва с него осыпалась грязь, как археологи поняли, что держат в руках драгоценность, действительно невиданную.

   — Вот это действительно что-то большое и блестящее. – Сказал Женя.

   — Да. – Ответил ему Мозолевский.

 Они молча разглядывали драгоценность, извлечённую из могилы неизвестного скифского вождя. Словно и не было прошедших двух с половиной тысяч лет, перед ними открывалась жизнь давно исчезнувшего народа.

 В верхнем ярусе были изображены сцены быта – в центре фигуры двух мужчин, держащих в руках овечью шкуру. По краям – коровы, овцы, лошади – домашний скот скифских кочевников.

 Нижний ярус занимали сцены терзания и гибели. Грифоны – мифические животные с крыльями орла и телом льва, нападали на лошадь. Львы охотились на оленей и кабанов, собаки преследовали зайцев. По краям была изображена пара кузнечиков.

 Центральную часть украшения занимал цветочный орнамент. Когда-то он был ярко-синего цвета. Но сейчас практически вся эмаль стёрлась, оставшись только на нескольких лепестках.

 Но это был единственный изъян. В остальном  украшение было таким же безупречным, как и в то время, когда вышло из мастерской древнего ювелира.

   — Это же пектораль, — сказал Женя. – Нагрудное украшение, которое служило знаком отличия. Должно быть, она принадлежала царю, никак не меньше. Вот вы и нашли то, что сделает наш курган знаменитым на весь мир. Но как вам это удалось?

 Мозолевский ничего ему не ответил. Но находка пекторали вызвала в экспедиции настоящий ажиотаж.

 Ювелирное изделие четвёртого века до нашей эры весом один килограмм и сто граммов золота 958 пробы. Было от чего прийти в восторг! Уровень ювелирного дела был высочайший, приходилось пересматривать представления о технике древнего мира.

 У всех вызвало удивление совершенная пластика, с которой были выполнены фигуры пекторали. Гармоничная композиция напоминала античные скульптуры. Потому археологи спорили о том, кто сделал эту потрясающую драгоценность и что значили её изображения.

 Выдвигались версии о том, что пектораль была сделана в мастерских Пантикапея – центре ювелирного дела в Северном Причерноморье. Видимо, автором пекторали был греческий ювелир. А заказчиками должно быть были скифские вожди. Ведь невозможно было разгадать символику пекторали на основании греческой мифологии.

 Истинное значение можно было раскрыть, лишь зная подлинную картину скифских религиозных представлений. Но знания о них были довольно приблизительными. Потому сакральное значение пекторали оставалось неразгаданным.

 Какая бы версия не оказалась истинной, это было великое открытие в археологии. Экспедиция на курган Толстая Могила стала сенсацией, найти которую мечтает каждый студент, выбирает профессию археолога. Все они переживают разочарование ещё на первом курсе. Но в глубине души, вопреки здравому смыслу продолжают верить, что найдут неизвестную цивилизацию или удивительные сокровища.

 Этот день – 21 июня 1971, день находки пекторали, навечно вошёл в историю науки.

 С каждым прожитым годом время летит всё быстрее и быстрее. Дни пролетают за днями, похожие друг на друга, словно листья с одного дерева. Кажется мне, только вчера было лето. Но нет, уже и день осеннего равноденствия прошёл. Давно ли он был? Вот уже месяц назад.

 Наступила поздняя осень. Проливные дожди смыли все краски, оставили в степи только цвет пожухлой травы. Под ногами лужи и грязь, пройди хоть всю степь от края до края.  А если поглядеть наверх, увидишь серое небо. Да ещё и жёлтый лист на редких деревьях. Последний лист, который ждёт своего часа, ждёт, когда и его унесёт ветер времени.

 Птицы летят на юг, покидая родные степи. Если бы и мне улететь вслед за ними, спрятаться от холодных дождей в далёком краю. Но эта земля держит тысячами нитей, не давая оставить её, когда пожелаешь.

 Потому иду вперёд, стараясь не замечать, как вместе с окружающим миром замерзает душа. Ведь глубоко под землёй спят луковицы тюльпанов. Придёт их время, и тогда  вновь увижу весеннюю степь, бескрайний ковёр алых цветов.

 В один из таких дней поздней осени пришла весть о смерти Таксариса. Все, кто видел его в последние месяцы, согласились с тем, что это не стало неожиданностью. Но смерть вождя, ещё вчера наделённого богатством и властью, потрясла людей.

 В течение сорока дней после смерти тело Таксариса возили по окрестным землям. Народ, который подчинялся ему при жизни, прощался со своим вождём. А сейчас, спустя сорок дней, наступил день похорон.

 Вожди скифских племён съехались проводить в последний путь прославленного собрата. Приехал на похороны и Атей, царь всех скифов.

 Душа Таксариса должна была вскоре соединиться со своими предками. Ведь в загробный мир его будут сопровождать люди и вещи, которые он любил при жизни. Вместе с царём похоронили его слуг и оруженосцев, коней в золотой и серебряной сбруе. В могиле оставили парадное оружие царя и восемь золотых чаш. Руководил погребальным обрядом верховный жрец скифов, приехавший вместе с Атеем.

 Стоя над могилой Таксариса, Атей наклонился к жрецу и тихо сказал ему на ухо:

   — Мне не даёт покоя одна мысль. Помнишь ли ты того египтянина?

   — Какого египтянина?

   — Того, что продали тебе купцы из Ольвии. Он попался на том, что грабил могилы древних царей. Его продали в рабство, а от смерти спасло знатное происхождение. Египтянин рассказывал мне, какие сокровища ему удавалось похитить.

   — Куда катиться мир!

   — Я и подумал, что всякое может случиться. Всегда может отыскаться охотник за сокровищами. Что будет с нашими курганами?

   — Да, мало ли что может быть, — жрец на мгновение задумался, а потом уверенно сказал. – Я знаю, что делать! Есть одно старинное заклинание. Никто не потревожит покой могилы Таксариса. Взять сокровища сможет только один человек – это ты, царь. Позволь, я произнесу его!

   — Хорошее заклинание! – Одобрил его Атей. – Всё имущество Таксариса останется при нём, и он сможет достойно предстать перед богами.

 С этими словами Атей положил в боковую нишу могилы меч и золотую гривну Таксариса. Честно говоря, с гривной, чудесной работой Борака, царю жалко было расстаться. Но обычаи следовало соблюдать, ничего не поделаешь.

 У Атея оставались его мастера, которые сделают ещё много прекрасных вещей. Да, и теперь он сможет получить желаемое. Женщину, о которой Атей думал много месяцев. Ему следовало навестить вдову Таксариса.

 Зарина стояла неподалёку, в окружении служанок. Женщины рыдали, царапали лица, скорбя по умершему господину. А царица стояла неподвижно, глядела, как насыпают курган над могилой её мужа.

  Зарина молчала, не обращая ни на кого внимания. Казалось, она не заметила, и подошедшего к ней Атея. Увидев царя всех скифов, служанки расступились и отошли подальше.

 Атей понимал, что ему следует сказать женщине слова утешения. Но не о скорби хотелось говорить. Сейчас и надо было рассказать о своей любви, о том, что уже много месяцев думал только о ней. Теперь Зарине надо будет забыть покойного мужа и начать новую жизнь с ним. Не может быть, чтобы женщина не знала о чувствах мужчины к ней, и не могла Зарина остаться равнодушной к его страсти. Потому Атей и обратился к царице:

   — Зарина, я пришёл к тебе. Сегодня скорбный день для всех, но, надеюсь, что это будет последний твоей печали. Знаешь ли, о чём хочу сказать тебе?

 Зарина обернулась к нему, прикрывая лицо краем полупрозрачной тёмной ткани, прикреплённой к шапочке.

   — Не беспокойся, царь всех скифов, те обязательства, которые взял на себя мой муж, мы выполним. Если Таксарис обещал помочь в подготовке войны, наш народ это сделает.

 Сказав это, Зарина собралась уходить, но Атей схватил её за руку.

   — Зачем ты уходишь? Зарина, неужели ты не хочешь меня видеть?

 Она ещё сильнее завернулась в покрывало, отворачиваясь от царя. Зарина отрицательно покачала головой, но Атей так легко не сдавался:

   — Посмотри на меня! Неужели я ошибся тогда, весной? Разве я не нравлюсь тебе?  Вот уже полгода я не могу забыть тебя. Лишь только я тебя увидел, понял, что должна стать моей. Будешь моей женой и царицей над  Скифией, и всеми землями, какие я завоюю. Зарина, ты прекрасный цветок, подарок, который сделала людям богиня любви. Ты должна жить в любви и славе. Всё это я дам тебе, только ответь на мою любовь!

 Но Зарина молчала. Неужели женщина была к нему равнодушна? Пусть ответит хоть что-нибудь, расскажет о том, что у неё на душе. Или дело совсем в другом?

   — Зарина, может быть, я напрасно говорю тебе всё это? Ты любила своего мужа и сейчас думаешь о нём? Ты не забыла Таксариса?

 Едва Зарина услышала имя своего мужа, вздрогнула, будто очнулась от тяжёлого сна. Она удивлённо посмотрела на Атея, словно поняла только его последние слова.

   — Любила мужа?! Да он всегда мне был противен! С самой первой нашей ночи!

   — А я?! Что ты думаешь обо мне?  

 Зарина собралась с духом и ответила ему:

   — Я теперь только и делаю, что думаю о тебе! С того самого дня, как ты приехал к нам на Новый Год. Тогда я поняла, что ты, Атей, тот мужчина, о котором я мечтала всегда. Именно с таким я хотела быть. Ты не будешь оглядываться на мнение чужих людей, не будешь ждать, чтобы кто-нибудь давал советы. Ты можешь бросить вызов всему миру и выиграть. Если хочешь знать, что у меня на сердце, я скажу! Да, я тебя люблю! Потому, уходи, оставь меня!

 Слова женщины противоречили здравому смыслу. Зачем же Зарина отвергает его, если любит?

   — Почему ты так говоришь?

   — Всё это не имеет никакого смысла. Я скоро пойду за своим мужем в могилу. Ему недолго ждать меня.

 Зарина решила умереть вместе с мужем? Вдова умирала вместе с мужем, таков был обычай. Но он не распространялся на царицу, на женщину знатного рода. Да, и как можно было хотеть умереть вместе с человеком, которого ненавидишь? Всё это не укладывалось в голове у Атея.

 Видя, что её не понимают, Зарина сняла шапочку и тряхнула волосами.

   — Разве ты не видишь, что я больна? Больна, так же, как и мой муж. Человек, которого я всегда презирала, не даёт мне начать новую жизнь даже после своей смерти. Уходи, Атей!

 Атей смотрел на Зарину и понимал, что она говорит правду. Да, царица действительно была тяжело больной. Сейчас она напоминала бледную тень самой себя.

 Она похудела, её кожа стала желтушного цвета. Глаза больше не блестели, а в волосах этой совсем ещё юной женщины протянулись седые нити.

 Но разве это преграда? Ведь жрецы смогли бы изгнать демонов болезни из её тела. Стоит лишь приказать им это сделать.

 Зарина покачала головой, будто услышала его мысли. А потом продолжала:

   — Мне уже ничего не поможет. Уходи, Атей. Если ты останешься со мной, мне будет ещё хуже. Я не хочу, чтобы ты видел, как я умираю. Ты говоришь, что любишь, потому, оставь меня. Прощай.

 Зарина обернулась и пошла прочь. Царь всех скифов долго смотрел ей вслед и не мог поверить, что всё это правда. Так он долго стоял один, пока к нему не подошли люди из его свиты.

 Атей прекрасно видел, что они понимают, как он смотрит на Зарину. А ему этого совсем не хотелось. Потому он обратился к верховному жрецу:

   — Расскажи нам, как хоронят мёртвых другие народы. Какие есть обычаи у сопредельных со Скифией стран.

 Все одобрительно закивали. Конечно, если говорить о душе, спрашивать надо только у жрецов.

 Ведь скифский жрец не носит меча. У него на поясе веретено, как у женщины. Крутиться веретено, прядётся нить, по которой боги спускают свои повеления смертным. Только жрецы способны понять их, потому, что далеки от мирской суеты, и беседуют с богами.

 Верховный жрец начал неторопливо рассказывать:

   — Эллины верят, что души мёртвых попадают в Аид, подземное царство. Там они забывают о своей жизни на земле и страдают вечно. А наши соседи, народы из северных лесов верят, что люди живут не один раз. После смерти душа вселяется в тело другого человека и начинает жизнь заново.

 Выслушав жреца, Атей сказал:

   — Наши обычаи самые верные. После смерти скифы будут проводить время в весёлых пирах, вместе со своими предками, жёнами и друзьями.

 Верховный жрец порадовался в душе. Да, Атей, это такой царь, что редко прислушивается к советам жрецов. Зато он строго соблюдает родные обычаи и не даст пропасть вере скифов. Значит, и он сам и его преемники не останутся без царских милостей и подарков.

 Верховный жрец продолжал что-то рассказывать, но Атей его уже не слышал. Он продолжал смотреть в одну точку, куда ушла Зарина.

 Атею, царю всех скифов, суждено было прожить на свете ещё много лет. Но все долгие годы своей жизни он не мог забыть события этого дня.

 Находка пекторали стала великой сенсацией, но оставалось решить практический вопрос. Пектораль надо было привезти в Киев, куда приехали специалисты из Эрмитажа. Это было простым делом только на первый взгляд.

 Перевозить такую дорогую вещь было небезопасно. Надо было найти надёжный способ, но в арсенале археологов подобных возможностей не было.

 Рената предложила обратиться за помощью в милицию, ведь нужна была надёжная охрана. Директор завода предлагал свою помощь.

 Пока археологи спорили, какой лучше выбрать способ перевозки, вперёд вышел Мозолевский. Он достал шнурок от ботинка, продел его в колечки пекторали и надел пектораль себе на шею.

   — Так и повезём её в Киев. Этот способ будет надёжнее других, — сказал Мозолевский.

 Вся археологическая экспедиция с изумлением поглядела на своего руководителя. Ничего подобного никому из них на ум не пришло.

 Совершенно с другим чувством рассматривал его Григорий Середа. Выводы, которые он сделал, полностью противоречили материалистическим идеям. Однако, теперь все странности этой экспедиции получили объяснение.

 Глядя на археолога, надевшего знак царского достоинства, Середа подумал об одном. Вот, человек на своём месте. Так выглядели работники, сменившие специальность. Выбирая другой вид деятельности, взамен надоевшей прежней, люди находили своё призвание. Но директор решил не высказывать свою мысль вслух. Пока надо было подождать.

 Мозолевский надел сверху старую телогрейку. Она скрыла золотое украшение давно умершего царя. С такой маскировкой пектораль была благополучно доставлена в Киев.

 В Киеве археолога ожидало заслуженное признание. Его пригласили на встречу с руководителями республики и зачислили в штат института археологии. Старые подозрения в неблагонадёжности были забыты после великого открытия.

 Обратно, в экспедицию, Мозолевский вернулся через несколько дней. Археологи полностью закончили работу и собирали последние вещи.

 Когда вернулся руководитель, они занимались тем, что обсуждали новости. А главной новостью в стране стала их находка. Фотографии пекторали уже напечатали в центральных газетах.

 Увидев фотографию Мозолевского, который держал в руках пектораль, Женя Черненко воскликнул:

   — Посмотрите! А ведь наш начальник похож на одного из скифов с верхнего яруса пекторали!  

 Верно, все отметили сходство археолога с изображённым на пекторали скифом. Середа хитро усмехнулся и сказал Мозолевскому:

   — Поздравляю тебя! Ты долго шёл к своему успеху. Говорят, тебя приглашал на встречу Щербицкий? И как тебе он?

   — Владимир Васильевич произвёл на меня хорошее впечатление.

   — Да?! Ну, хоть кто-то тебе понравился! А у этой компании современных товарищей, выходит, масштабы не те? А?

 Мозолевский ничего не ответил директору. Да, и кто бы согласился сказать правду, рискуя потерять репутацию здравомыслящего человека.

 Золотая скифская пектораль хранится сейчас в музее исторических драгоценностей в Киеве. Две трети из экспонатов музея были найдены в экспедициях Бориса Мозолевского.  

 Учёному и поэту, Борису Мозолевскому, была суждена недолгая жизнь.  Он умер в 1993 году. Руководители нового государства широко использовали скифскую пектораль как образец для символики независимой страны. Однако, у них не нашлось 14 тысяч долларов на операцию для больного учёного.

 Сравнима ли эта сумма с ценой самих археологических находок? Страховая стоимость пекторали составила около 200 миллионов долларов. Или, больше?

 Да и кто может назвать настоящую цену произведений искусства. Оцениваются ли они только деньгами или для них надо изобрести особую систему измерений?

 Время течёт постоянно и уносит с собой всё, что казалось когда-то неизменным и важным. Когда-нибудь уйдут в прошлое доллары, которыми расплачивались во всём мире, современные государства и политики. Они станут всего лишь предметом изучения историков.

 В одном из стихотворений Бориса Мозолевского сказано: 

  — За добро, що робив я на світі,

  — За усі мої муки й жалі,

  — Я воскресну в тридцятім столітті

  — Та пройду по коханій землі.

Похожие статьи:

Интервью → Археологические раскопки под Армавиром

Видео → Мы, археологи, порой и подписку даём о неразглашении.

Видео → Раскопки у пирамид китайских императоров.