1W

Так звучит тишина

в выпуске 2013/07/01
18 июня 2013 -
article665.jpg

 

Не открывали долго, и я уже думал уйти, но дверь осторожно приоткрылась. Немолодой арканец сдержанно наклонил голову в приветствии, я быстро ответил тем же и хлопнул ладонью по зачехленной гитаре за спиной. Инопланетянин колебался несколько секунд, синие глаза едва заметно потемнели, – он не хотел, чтобы кто-то видел, как порог его дома переступает человек. Хотя между обеими расами установились партнерские отношения, людей не слишком-то жаловали среди «певчих». Ходили слухи, будто некоторые арканцы считали непристойным приводить домой человека без причины. К счастью, вечерние улицы Бартиса пустовали, и арканец отошел в сторону, давая войти.

В просторной комнате находилось еще четверо сородичей хозяина: видимо, жена и трое детей.

Арканец коснулся моего плеча, и указал на стул в углу комнаты. Я кивнул и, усевшись, принялся расчехлять инструмент. Инопланетяне сели полукругом напротив, и когда глава семьи позволил, я коснулся струн.

– Меня зовут Максим, о чем бы вы хотели услышать? – отозвалась гитара.

Арканец очень красиво и ритмично запел: голос мелодично переливался от фальцета до баса:

– Зовите меня Атти. Расскажите немного о себе, – понял я.

По большому счету им неважно кто перед ними. Простая формальность – оценить насколько хороша игра человека.

Ноты – те же буквы, только язык музыки, как мне кажется, намного богаче и ярче. Струны послушно сплетали бархатный звон в причудливый рисунок. Иногда мелодия была радостной, а ритм – бойким, а порой –  печальной и отрывистой. Так звучала моя краткая биография. Когда я закончил, подруга арканца с явным одобрением пропела:

– Славная техника. Вас научил Искусству один из наших? – последнее прозвучало с опаской.

Вопрос застал врасплох. Людям сложно обучать друг друга музыкальной речи «певчих». Хорошее мастерство мог передать только арканец. Их настороженность была обоснованной – когда-то секрет пения добывали насильно. И хотя такие методы жестко преследовались законом обеих рас, подобное варварство существовало до сих пор.

Даже вздумай я соврать, ничего бы не вышло, Искусство не терпит лжи.

– Меня обучил друг, – прозвучала в ответ гитара.

Они некоторое время молчали. Глаза всех пятерых посветлели, — удивление.

– Друг… – задумчиво протянул Атти. – Как его звали?

Я послушно наиграл имя. Повисла тишина.

– Маттисс… Слышал о нем, – нарушил молчание хозяин, голос едва уловимо дрогнул. – Он… он погиб. Вы хорошо его знали?

Я не стал отвечать звуками, просто покачал головой. Арканец хотел было задать очередной вопрос, но вмешалась мать семейства:

– Мы небогатая семья. У каждого из нас только по одной мелодии: для поиска воды, спокойного сна, утоления голода, поиска мелких потерянных вещей и способность лучше видеть в темноте.

– Меня устроит, – учтиво проиграл я. В глазах арканки отразилось понимание.

– Торговец? – коротко запела она.

Я улыбнулся и отрицательно мотнул головой, пояснил:

– Скорее сборщик, увлеченный коллекционер. – И небрежно добавил: – Ищу в Бартисе одного арканца. Его зовут Пахадтин… мне сказали, что он обладает очень интересной мелодией. Может, подскажете, где его можно найти?

Они удивленно переглянулись, затем Атти с подобием насмешки пробасил:

– Паха живет на восточной окраине, вам вряд ли будет интересна его мелодия.

– Отчего же? –  искренне удивился я.

Арканец вздохнул, тихо пропел:

– Мелодия Пахи – от запахов.

Маленькие инопланетяне поспешно спрятали лица в складках тоги. Но задорно сверкнувшие глазки выдали их.

– От особых запахов, – многозначительно добавил арканец и очень картинно закрыл ноздри двумя мясистыми пальцами.

На моем лице, видимо, очень красноречиво отразилось замешательство и разочарование.

– Что ж, такой мелодии в моей коллекции точно нет, – попытался шутливо отыграть я.

Дети арканца прыснули, и Атти строго пропел:

– Не будем задерживать гостя расспросами. К делу… Нам очень интересны человеческие эмоции.

– Какие именно? – пробежал я пальцами по струнам.

– Любовь и печаль, в частности. Мы слышали, они очень мощные по воздействию.

Я кивнул. Среди арканцев было распространенным явлением слушать человеческие чувства и переживания, переданные через музыку. И не из праздного интереса. Выраженное музыкантом чувство действовало на инопланетян подобно катализатору, толчку, пробуждающего новую мелодию. Одни называли это вдохновением, другие – допингом. Зачастую арканцы сторонились бродячих бардов, считая позором прибегать к подобным услугам. В таком городке, как Бартис, много бедных семей, так что желающих обменяться предостаточно. Чем большим количеством мелодий владел арканец, тем большим выбором профессий он обладал, и соответственно – благополучием. Обычно мелодии раскрывались очень медленно, с годами. К преклонному возрасту их могло развиться, в среднем, три-пять. Но выраженные через Искусство эмоции людей значительно ускоряли этот процесс.

Я степенно начал перебирать струны, собирая  первую мелодию, выражавшую любовь – то яркую и нежную, то грустную и кроткую. Когда закончил играть, арканцы некоторое время возбужденно перебрасывались щелчками, после чего меня попросили изобразить печаль…

Закончив, я выбрал из имеющихся у семьи мелодий две: для спокойного сна и утоления голода. На рынке подобные песни ценились не высоко и не особенно пользовались спросом. Куда более желанным для торгашей были сложные и редкие мелодии – поиска ценных металлов, перемещения на большие расстояния… Но добыть их было очень сложно.

Арканцы по очереди напели мне свои мелодии, – достаточно простые, запомнить и повторить их труда не составило.

Когда я уже собрался уходить, у самых дверей Атти попросил меня задержаться. Приблизившись, он тихо, чтобы не слышали остальные, прошипел:

– Друг успел передать вам свою мелодию?

Широко открытые сапфировые глаза часто мерцали в сумраке комнаты – он не скрывал волнения. Я ответил не сразу. Взглянул через плече арканца, дабы убедиться, что никто не смотрит в нашу сторону, затем кивнул. Он прищурился, всматриваясь в мое лицо.

– Я знал силу его песни… большая редкость, – прощелкал он, ступив еще ближе. – Его убили из-за нее. – Арканец крепко сжал мое запястье. Глаза его потемнели.

– Мне тоже очень жаль. – Обычные человеческие слова прозвучали грубо на фоне голоса инопланетянина. Возможно, наша речь для них и примитивна, часто не ясна, но я знал, что он меня отлично понял. Арканец выпустил мою руку, отступил на шаг, и как бы извиняясь за вольность, коротко поклонился. Я кивнул.

Когда я был уже снаружи, он не удержался и спросил:

– Вы пользовались ею? Хоть раз?

Некоторое время я смотрел в его бледное лицо, но отвечать не стал.

Голубое сияние глаз медленно растаяло в темноте, и Атти затворил дверь.

Что ж, две мелодии тоже хорошо. Как сказал бы старина Маттисс: «тоже звук». Я взглянул в чужое небо, щедро запорошенное звездами, и двинулся по узенькой улочке, ведущей на восток.

С каждым шагом во мне росло волнение. Пахадтин поселился в Бартисе полгода назад. Арканец, видимо, искренне считал, что сбил со следа службы розыска. Надо признать, ему это почти удалось: он изменил внешность и прикинулся простаком, обрвал связи с подельниками. Не постыдился даже наняться на малооплачиваемую  работу. Он был приветлив и вежлив с местными, кое с кем водил дружбу. Паха стал почти своим. 

Мы долго искали Паху, а когда нашли не стали устраивать облаву – чтобы не спугнуть, риск слишком велик. Позволили пожить тихо-мирно, дабы чувство опасности притупилось. Периодически подсылали сюда бардов, чтобы негодяй попривык к подобным визитам. Правда, он частенько менял жилье, селился в разных уголка Бартиса, – видимо, постоянная травля оставила свой отпечаток.  Из-за этого и приходилось распрашивать о нем жителей городка.

Его хибара, – домом это назвать было сложно, – одиноко стояла на пустыре, обнесенная ветхой оградкой из сухой лозы. В окошке еще светилось, и я постучал.

Я просто очередной бродяга, собирающий мелодии…

Паха был одет в обычную одежду арканцев – тогу до колен. Голова перевязана запятнанным платком. Лицо строгое, но ничем не запоминающееся. Он действительно выглядел здесь своим. Вот только оценивающее, выискивающее мерцание глаз выдавало его.

– Чего тебе? – небрежно бросил он. Я указал рукой за спину, на гитару, потом заткнул нос и изобразил неловкую, стеснительную улыбку. Пахадтин фыркнул, затем махнул рукой, приглашая войти.

– Что, свое говно тоже воняет? – отпел он, подставив мне низкий неудобный стул. Я, как бы извиняясь, пожал плечами. Паха шумно выдохнул, с понимаем так, совсем как человек, и опустился на зашарканную подстилку на полу.

– Пригодится. – Я лихо сложил пару аккордов, давая почувствовать свой уровень. Паха понимающе кивнул, глаза сверкнули. Он пожевал  тонкими губами, с интересом рассматривая мою гитару, потом тихо пропел:

– Боль и оргазм. Одновременно. – В этом был он весь. Совсем на одно мгновенье, он открылся в этих коротких звуках, обнажая свою чудовищную сущность. Я щелкнул «хорошо», стараясь не выдать волнения. И принялся играть, стараясь совместить два ощущения.

Мелодия получилась отвратительной и долгой, но Пахадтин явно был другого мнения. Некоторое время он сидел, прикрыв глаза и вслушиваясь в затихающий отзвук последнего аккорда.

– Ты нервничаешь… – не открывая глаз, запел Паха. – Твоя балалайка говорит мне.

Спина взмокла. У него был хороший слух, я знал. Но чтобы настолько…

– Впервые играю подобное сочетание, – быстро пояснил я.

– Впервые… Твоя игра никуда не годиться.

Сердце предательски часто застучало.

Паха приоткрыл веки. Рот открылся, карикатурно растягиваясь в улыбке.

– Да брось, я же шучу. Отличный стиль, мне нравиться, явно наш учил…

Он не очень удачно изобразил человеческий хохот, больше походивший на кашель.

– Да, арканец. – Отвечать было вовсе не обязательно, но пальцы как-то сами скользнули по струнам, губы растянулись в фальшивой улыбке.

– Ладно, вот, слушай свою мелодию.

Он пропел коротенькую песнь, совсем простую. Подождал пока я повторю, а затем поднялся, явно намереваясь выпроводить меня. Дело шло под откос, и я наиграл, как можно более заговорщицки:

– Есть в городе, что-нибудь стоящее? – Выдержал паузу, он обернулся, и поймав в его глазах интерес, добавил: – Или, может быть, у вас найдется кое-что необычное.

Ход рискованный, но стоило понадеяться на его алчность. А имелось ли у Пахадтина «кое-что» сомневаться не приходилось. По сведениям сыска – арканец владел немыслимым числом мелодий: больше ста.

Он отошел от дверей, задумчиво покосился в окно, потом вернулся на подстилку.

– Найдется, – отозвался Паха. Я вопросительно развел руками. – Есть мелодия… – он ухмыльнулся, – для женщин. Споешь себе – а потом идешь в людное место, ну или где полно девок, и кому первое слово скажешь – та твоя. – Он хитро прищурился, мурлыкнул: – Сделает все, что пожелаешь. Правда, действует только три часа, но, я думаю, тебе хватит.

О таком я даже не слышал. Конечно, существовали разные, казалось бы, странные мелодии, но с подобной столкнулся впервые. Паха не врал, я понял по тону – такая мелодия у него действительно есть. Держу пари: он ею часто пользовался.

Каким же стоило быть, чтобы раскрывать в себе подобную  мерзость?

– Класс, – восхищенно отозвались струны. – То, что надо.

– Возьму дорого: пять эмоций, два впечатления, ну и с пару интересных воспоминаний. Желательно попикантней.

– А вы ценитель, – заметил я.

– Еще какой. – Голос прозвучал неожиданно резко, грубо. Он замолчал, пристально глядя на меня. Я хотел уже нарушить тишину, но Паха процедил, не отводя взгляда: – Начинай со страха. Дикого, густого, животного. Вроде того, какой бывает у овцы, понимающей, что ее сейчас разорвет матерый волчара.

За одно короткое мгновение мысли сжались в очень явственное чувство – он просто играл со мной. Паха раскусил меня, но делал вид, будто его дурачат. Забавлялся. А теперь открылся. Я не успевал сыграть мелодию Маттисса в любом случае: она звучала шестьдесят три секунды. Мелодия Пахатдина, его врожденная песнь, убивала за одиннадцать. Радовало только одно – он тоже не успевал.

Перехватив гриф, я изо всех сил махнул гитарой, надеясь угодить декой в голову Пахи. Арканец ловко прижался к полу, и инструмент лишь рассек воздух. Я ушел в сторону, и обрушил гитару на Пахадтина. Корпус разлетелся в щепки, глухо лопнули струны, — пререступник успел уклониться и удар задел только его плече. Главное – не дать инопланетянину время на песнь.

Он прытко вывернулся, оттолкнулся и, обхватив руками мои ноги, рванул на себя. Гриф я не выпустил и,  падая, попытался им отбиваться, и даже попал, но, на противнике это не отразилось. Цепкие руки сжали запястья, мне удалось вырваться и, оттолкнув Паху от себя, сильно ударить его ногой в живот. Он завалился на бок, с хрипом втягивая воздух, попытался встать. Я занес гриф, уже надеясь закончить поединок, но арканец отразил удар голой рукой. Что-то хрустнуло, Паха вскрикнул и яростно отмахнулся второй рукой, метя мне в лицо, но промахнулся и получил хороший пинок под дых. Закрывшись руками, он обреченно завел песнь. Неприятные, утробные звуки сдавили голову, в груди кольнуло, и я пнул его еще раз, обрывая убийственное соло. Паха захлебнулся, дернулся и затих.

Я быстро перевернул его на спину, снял пояс и туго перехватил арканцу руки за спиной. Потом среди разбросанной мебели и обломков отыскал какие-то тряпки, затолкал Пахе кляп в рот, он вяло попытался отвернуться, но из-за боли долго не сопротивлялся.

Руки дрожали. Опустившись на пыльный пол, я достал крошечный передатчик из внутреннего кармана, поднес к губам и произнес:

– Принесите гитару. Быстро.

Через минут десять дверь в лачугу распахнулась, ввалились люди в форме, яркий свет брызнул в глаза.

Кто-то помог подняться, протянул инструмент. Я присел рядом с Пахатдиниом, и, не обращая внимания на саднившие пальцы, начал играть мелодию Маттисса. Преступник замычал, заворочался, кто-то из ребят прижал его коленом к полу и приставил оружие к виску. Арканец шумно сопел, буравя меня пылающим взглядом. Песнь тишины медленно пожирала в нем все мелодии.

Когда я выбрался на улицу, чтобы закурить, то увидел, собравшихся вокруг жителей Бартиса. Они тихо перекликались между собой, наблюдая, как Паху грузят в полицейский флаер. Я присел на скамейку у лачуги и зажег сигарету, заметив, как от толпы отделился один местный и направился в мою сторону.

– Он был добрым соседом, – с присвистом сообщил Атти, встав напротив. Я не смотрел на него, затягивался покрепче и пытался прийти в себя. – Он был хорошим другом, – упорно гнул свое арканец, – Паха приходил ко мне домой, мы делили кров, пищу… вы схватили хоро…

Я не выдержал, швырнул окурок прочь, встал и, схватив «певчего» за грудки, привлек к себе. Ветхая одежда затрещала.

– А теперь послушай меня, Атти. – Плевать, что инопланетянин с трудом понимает человеческую речь, эмоции били через край, а их-то он поймет отлично. – Паха убивал людей. Он родился с мелодией, способной отнимать жизнь. Но вместо того, чтобы заткнуться и попытаться от нее избавиться, раскрыть в себе что-то иное, Паха стал убивать. Ты же знаешь, человеческие эмоции здорово щекочут вам то место, в котором сидят ваши гребанные мелодии. И он купался в воплях боли своих жертв, впитывал их агонию и выдавливал из себя еще больше дерьмовых мелодий. Паха, твой добрый друг, погубил моего товарища, твоего сородича, когда тот пытался его остановить. Паха…

Пальцы разжались, и Атти отступил на шаг, глаза его тревожно мерцали.

– Простите… не знал…

Я достал новую сигарету, прикурил и махнул рукой, вновь усаживаясь на скамейку. К моему удивлению, арканец не ушел, присел рядом. Когда я погасил окурок о землю, Атти спросил:

– Она красивая?

Я не сразу понял, о чем он, и вопросительно взглянул на арканца.

– Тишина, песнь Маттисса, – пояснил он.

– Красивая, – сказал я, и запоздало кивнул, чтобы он понял наверняка.

– Пойду. – Атти поднялся и, поклонившись, двинулся домой.

Флаер с «ценным грузом» поднялся в воздух, два патрульных составили его эскорт. На земле остались еще три аппарата. Меня окликнул пилот одной из них, поторапливая к отлету.

Прежде чем забраться в флаер, я зашел в хибарку Пахадтина, забрал чехол и отбитый гриф. Почему-то не хотелось его здесь оставлять. Может, отнесу хорошему мастеру для новой напарницы…

Бартис лежал внизу россыпью светящихся точек-окон. Взгляд невольно скользнул в сторону, где находился домик семьи Атти. Я улыбнулся и потянулся к принесенной мне гитаре, – хорошему инструменту, но, все же, пока чужому, не обыгранному. Перелет до столицы предстоял долгий, поэтому, сначала я наиграл себе мелодию утоления голода, а затем спокойного сна…


Похожие статьи:

РассказыГоризонты

РассказыЖелаю, чтоб

РассказыОзерный шкипер

РассказыУслышать тишину

РассказыЭлегия

Рейтинг: +2 Голосов: 2 1795 просмотров
Нравится
Комментарии (3)
0 # 24 июня 2013 в 13:35 +2
Оригинальная идея. Добротный сюжет. Образный и не вычурный язык, что, кстати, непросто при описании эмоций и музыки. Мне понравилось. Прочитал с удовольствием. Спасибо.
0 # 24 июня 2013 в 15:05 +2
И Вам большое спасибо smile
Валерия Гуляева # 7 мая 2014 в 13:57 +2
Как-то так... необычно, что ли. Своеобразно, но очень хорошо.
+, однозначно.
Добавить комментарий RSS-лента RSS-лента комментариев