***
(наши дни)
— Вовка, а твои когда вернутся? – краснолицый пухлый мальчишка, немного сгорбившись, возвышался на высоком вращающемся стуле, покорно опустив мясистые ладошки на колени.
— Обещали к вечеру, — Вовка клацнул мышкой, судорожно вглядываясь в мерцающий монитор, – а там посмотрим. Вот если на электричку опоздают, тогда только завтра жди.
— Эх, если бы, — пухляк мечтательно закатил глаза и, крутанувшись бешеной пчелкой вокруг своей оси, выжидательно заглянул в монитор, едва не свалившись со стула аккурат мордой в столешницу. – Загрузилось?
— Отстань ты, не загрузилось еще. Через каждые пять секунд спрашиваешь! Мешаешь только!
— Ну и что. – Отмахнулся толстячок невзначай и моментально перевел тему в старое русло. – Может, сегодня еще раз опоздают?
— За все мои четырнадцать лет они опоздали лишь однажды, — мальчишка старательно втянул сопли в себя и громко кашлянул, заляпав ламповый монитор, - когда дед Ваня себе на даче два пальца отрубил. Крови как с порося натекло, полный сапог.
— Отрубил?!
— Угу, даже костяшек торчащих не осталось. Под корень рубанул. Раз и все. Вот как приедет, попрошу, чтобы показал. Зрелище покруче «Чужих», что мы вчера с тобой смотрели.
— Не напоминай, я всю ночь не спал. — На секунду толстяк оторопел, сглотнул гулко, затем глянул на свои пальцы-колбаски и победно заверещал, будто писклявая девчонка, огорошенная портфелем по голове.
— Вечно ты врешь, Вовка! Вчера деда Ванька к папке моему заходил за секатором, все пальцы на месте! По пять штук на руке! – и тут же в шутку хлопнул соседа по спине. – Ну, ты и шутник, а!
— Сам ты шутник, Валек! Он же их лопатой себе отчекрыжил. На ноге. Ты-то откуда мог видеть ноги дедовы? В баню с ним же не ходишь?! Он даже если обувку скидывает, носки никогда на людях не снимает, оно и незаметно получается. Вроде и есть пальцы. Муляж!
- А как он без них теперь? – Валек соскочил со стула, не дождался ответа и заковылял по комнате на подогнутых пальцах. – Вот так? Похоже на него?
— Ну, головой еще из стороны в сторону подергивай, как дед, тогда один в один будешь!
— Я так на параличного смахиваю. – Пухляк, прихрамывая, нарезал круги, подергивая толстой монолитной башкой влево вправо в такт ковылянию.
- Валька, да тебе в цирк идти надо! Талант! Клоун из тебя фирменный выйдет! – друг совсем отвернулся от монитора, и заворожено таращился на Вальку, пляшущего в диком танце. Так скоро и соседи снизу прибегут, потом еще и мамке нажалуются.
— Вовка, я понял! – натанцевавшись, мальчишка устало плюхнулся на диван. Четвероногий друг подозрительно скрипнул, но пока разваливаться не стал. А вот сотрясенная ударной волной кошка поспешно сиганула на окно, схоронившись за огромным цветочным горшком. Еще пришибут ненароком, а так не найдут. Место схрона изменить нельзя. – Дед Ваня – это, на самом деле, не дед Ваня. Это черепашка-ниндзя! Пятая черепашка!
— Точно! ДедВаньтелло! — сопли радостно заклокотали в носу у Вовки, смех вперемешку с кашлем и прибаутками эхом загулял по комнате, выскочил в коридор и ускользнул сквозь открытую форточку на улицу. Кошкин хвост все так же нервно колотил подоконник.
Долгожданный пиликающий звук вырвался из динамиков.
— Загрузилось? — веселье моментально пропало, а вот хитрая улыбка на прыщавом Валькином лице засияла с пущей силой. Ну и хитрая же рожа! Бандит, не иначе.
— Загрузилось. — Вовка развернул монитор в сторону от окна. – Колонки прикрути только.
— Ага.
Пышногрудая девушка на экране сладко застонала…
Не прошло и пяти минут, как экран безжизненно погас, и тарахтящий на весь подъезд холодильник «Саратов» моментально замолк.
— Что случилось? – Валька неумело клацнул по клавиатуре, наглухо утопил потертый Inter, а затем щелкнул мышью, как обычно это делал Вовка. Только сейчас ничего не произошло.
— Свет выключили! Весь день же грузили! – Вовка с досадой стукнул костлявым кулаком по клавиатуре. Запавшая клавиша радостно выпрыгнула на поверхность. — Непруха!
— И надолго? – сосед даже не шелохнулся. Сидел, как сидит.
— Да не, через час уже включат…
-Думаешь?
— Да чтоб у меня в роду все с тремя пальцами на правой ноге были, если не включат!
— Гы! Где у тебя свечки?
****
(350000 тысяч лет спустя)
— Валентин, ты рожу-то свою жирную из кустов не высовывай, увидят — отгребем с тобой полные карманы! И задние и передние. — Кучерявый крепкий мужик в набедренной повязке отпустил хороший смачный подзатыльник своему собрату. – Я попасться не хочу. Потом вся морда в царапинах будет. Раны заживать полгода будут, ядовитые заразы у них когти.
— Да знаю я, чего дерешься сразу?! – толстые кривые пальцы обиженно пригладили взъерошенные подзатыльником жиденькие сальные волосы. – Будто не я с тобой весь день в этих камышах мокну и мошкару кормлю. Дурак ты! Понял?
— Что ты там вякнул? Еще хочешь?
— Не хочу, — толстяк заворочался на месте, чвакая оранжевой мерзкой грязью под пузом, явно прицеливаясь встать в полный рост и засветить место схрона, — один тут сиди. Мне твои подзатыльники и ежечасные смертельные угрозы надоели пуще комарья.
— Стой, — мужчина без раздумий достал из сумки краюху черствого ржаного хлеба, и силком потянул соседа за толстенную руку обратно брюхом в жижу, — брат, извини! Только не уходи, засветимся же, как пить дать. Возьми хлеб, ешь! Только сиди и не вставай, окаянный!
— Во! На такой мир я согласен, дружище! Как говорится, согласен мимикрировать под кусты! – Обида исчезла с бородатого лица толстяка, не успев окончательно оформиться в кислую недовольную мину. Довольная, широченная улыбка расползлась от края до края. — Первый раз за месяц краюху вижу, – без раздумий и колебаний он плюхнулся на место, устроил громадное тельце в луже и жадно вцепился в кусок желтыми кривыми зубами.
- Старейшины говорят, что раньше хлеба было море морское, – чавкать толстяк умел и любил, — какого хочешь! Белого, красного, черного, зеленого, в полосочку и пупырышку! Булки большие, булки маленькие, пирож…, — толстяк напрягся каждой жировой складкой, вспоминая старое, забытое словцо, — пирожи, вроде бы, если не запамятовал! А еще сухари! И много чего еще, поверь мне. И всё в шалашах огромных делалось, Вова. Так-то. В таких огромных, — толстяк почти описал вокруг себя полный круг необыкновенно короткими ручками, — прямо до горизонта. С утра до вечера делали. Говорят, люди только хлебом и питались, даже пословица есть «хлеб всему голова».
— Это кто тебе еще такое сказал? - кучерявый заинтересованно развернулся с живота на спину, разогнав ладошкой дежуривший у спины рой комаров. Огромные грязные капли суматошно побежали по голому загорелому накачанному телу обратно в лужу. – Опять бредни трехпалого старика слушал? Тебе вечерами делать совсем нечего, что ты к нему на посиделки ходишь?
— Почему сразу бредни? – огромная желтая крошка намертво запуталась в густой, длинной бороде. Толстый подбородок оттого казался огромной волосатой живой горой. – Дед Ваня всегда что-то интересное рассказывает. Вчера вот про эклектричествы рассказывал. Сегодня обещал про движущиеся картинки в лужах рассказать. Телевизеры, вроде бы.
— Электричество, Валентин! Электричество! Сколько раз повторять, дубина! – Вова откровенно негодовал. – Да откуда дед вообще что-то о нем знает? Никто из живущих ни разу его не видел. Бред все это! Одни лишь выдумки старцев, да детские сказки для наивных юнцов вроде тебя! Готов поспорить на что угодно! Да и про телевизеры брехня собачья! Что это за слово вообще?
— Ну, да. Выдумки. – Валентин дожевал корку и теперь умиротворенно таращился на негодующего соседа, получая, казалось, от этого некое моральное удовлетворение. — Ты еще скажи, что у деда Вани на правой ноге не три пальца – тоже выдумка! – Толстяк гоготнул и рыгнул одновременно, сотрясая свое пухлое тело жуткими вибрациями. — Поспорь с этим!
— С этим я спорить не собираюсь. Все знают, что у него в роду у всех по три пальца на правой ноге. Посмотри на Гальку, внучку его мелкую, ходит на трех пальцах и ничего, ровно получается. И рано научилась. В год уже с мамкой в лес бегала за ягодами. А вот насчет электричества вранье. Не было его, и нет. И точка. Заикнешься, точно по лбу дам, напросишься.
— Может, тогда его дочку возьмешь? У той пальцы крепче будут, зайца загонит в лесу. – Валентин перевернулся с бока на шарообразное пузо, внимательно вглядываясь сквозь камыши в сторону дороги. - Тогда и у тебя в роду трехпалые заведутся! Может, и про эклектричествы узнаешь.
— Валентин, я тебя сейчас тресну.
— Идут! - Валентин ткнул пальцем в сторону противоположного берега и жадно облизнувшись, вытянул шею вперед, не забыв при этом опустить шарообразную задницу поглубже в заросли.
— Не высовывай нос! Засветимся.
— Не бойся, не засветимся.
— Рот закрой, умник.
Компания молодых девушек из соседнего племени, с улюлюканьем и веселым смехом запрыгнула в воду, побросав на берегу вещи и корыта с бельем как попало. Точнее, как упало. Как упало, так и лежит сейчас, для антуража. Еще секунда, и молодые сексуальные тела затеяли в воде веселую игру, не догадываясь о любопытных перевозбужденных мужиках, засевших в кустах еще с утра…
Пять минут спустя на небе что-то треснуло, хрустнуло, затем рухнуло, вывалилось. И полилось. Визжащие барышни, не задумываясь, выскочили голышом из воды, наспех похватали тазы, наспех натянули портки на интимные места и выпуклости, и так же стремительно, как и появились, скрылись за бугром.
— Ну что за черт?! Дождь! Весь день же сидели! – Вова с досадой рубанул огромной мозолистой ладошкой по камышам, распорол руку чуть выше запястья, отчего вода в соседней лужице обагрилась в миг.
— Думаешь, надолго? – сосед даже не шелохнулся. Лежал, как лежит.
— Нам-то какая разница теперь. Вовремя, ничего не скажешь. Зуб даю, через час же кончится, зараза.
- Зуб? Мелко даешь. – Толстяк смачно вытянул лапищи из грязи и потянулся к небу, вылавливая огромные свинцовые капли на лету.
— Тогда пусть у нас в роду все на левой ноге по два пальца будут иметь, если он не закончится! – Вова смачно плюнул в камыши, совсем не замечая кровоточащую ладонь.
Толстяк поднял зеленые глаза к серому небу. Огромная ледяная капля точно хлопнула по прыщавому носу.
— Ох, и рискуешь же ты, Вова…
Похожие статьи:
Рассказы → Культурный обмен (из серии "Маэстро Кровинеев")
Рассказы → Как открыть звезду?
Рассказы → Незначительные детали
Рассказы → Лизетта
Рассказы → О любопытстве, кофе и других незыблемых вещах
ничего, будем писать еще и еще
