Золото демонов

Фентези без чудес

Еще только подъезжая к кузнечной слободе, Хурб удивился — почему так тихо? Молотки не стучали, хотя обычно здесь их звон слышен даже глубокой ночью — из множества мастеров непременно найдется хоть один, которому требуется ковать нечто срочное, что ни в какую до утра не дотерпит.

Когда Хурб в слободу въехал, она не показалась покинутой, были люди: старухи дремали на солнышке, дети играли. Но не видно обычной суеты мастеров с подмастерьями. Кузницы здесь без стен, просто под навесами, так в какую не заглянь — горны погашены, инструмент убран и куры бродят, тишине удивляются.

— Тпру! — осадил Хурб лошадь, когда услышал равномерный скрежет доносящийся из одной кузницы. Вылез из коляски, заглянул и увидел, как молодой носатый подмастерье с вислыми усами правит на точильном круге свежеоткованный хлебный нож. Хурб вежливо поздоровался и спросил:

— А где все?

Подмастерье неторопливо ответил:

— На заречной площади. Цеховой суд оружейников там. С рассвета.

Вон оно что. Видать, страх какая скучная в слободе жизнь, раз цеховые суды столько народу собирают.

— А где тут Сафта-северянин? — спросил Хурб, имея в виду: где кузница Сафты? Но подмастерье понял по-своему:

— На заречной площади. А как же — его же и судят.

— Что?.. Да за что?!

— Оружие ковал, говорят, хотя сам не оружейник.

Хурб аж попятился, бормоча:

— Не оружейник?! И оружие… Это ж хуже чахотки! Чахоточные иногда выздоравливают, но ковать оружие мимо цеха… Он что, умом тронулся?!

Подмастерье, пробуя лезвие пальцем, пожал плечами:

— Можно и мимо цеха. Главное — не попасться. Однако северянин на самом деле не ковал оружия, за другое его… — он положил нож на верстак и глянул на Хурба: — Ты на коляске, слышал я? Подвезешь до площади? Все одно все там. А я расскажу, как оно было. Заодно дорогу покажу — у нас тут путано. Меня Шаймом зовут.

— А я — Хурб.

— Северянин, как у нас появился, быстро прославился, потому что сталь выплавлял хорошую, — неторопливо начал Шайм, когда устроился в коляске. — Прямо пока что правь.

А потом сломанную стамеску из его стали кто-то перековал на бритву. Отполировал, а там проступил струйчатый узор, как на старинных клинках из сизой стали.

— А, это ее секрет потеряли сто лет назад?

Шайм покачал головой:

— Триста лет будет. А тут по всем приметам сталь сизая и есть — твердая, гибкая, кромку держит. А северянин-то и не знал.

— Во дает, — поразился Хурб. —  А сталь хороша, конечно. Я ж затем и тут — хотел кой-чего для верфи нашей заказать у Сафты. Но судят его за что?!

— Не за что, а зачем, — поправил Шайм. — Оружейники секрет сизой стали присвоить хотят. Они первые про ту бритву узнали и тут же северянина схватили. Обвиняют теперь, что ковал оружие, потому что в старину из сизой стали ничего другого не делалось. Тут налево. И не докажешь, что топоры были для лесорубов, а ножи кухонные. А раз все, что из сизой стали — оружие, то и плавить ее имеют право только оружейники. Во, как повернули. Чтобы Шайм никому больше не выдал, чего в сталь добавлял. Закон им, что болванка — вроде твердая, а что захотят, то и выкуют.

— А, так он добавлял чего-то?

— Ну. Говорил: “Настолько тайная в моей стали добавка, что и представить не можете”. А в остальном и не скрывался особо, на виду плавил. Ну, руду отбирал лучшую, уголь древесный, большой жар давал, остужал медленно — все это знали. Не знали, что его сталь сизая, и не допытывались особо. Гордые мы на чужие тайны кидаться, своих хватает. Если кто и допытывался, так северянин с самого начала признался, что завещано ему либо всем тайну выдать, либо уж никому не выдавать. У северян нередко такие заветы. Поговаривали, чтобы скинуться да заплатить ему за тайну, но не собрались, теперь жалеют. На суд пошли, надеются, что северянин возьмет да и выкрикнет, что за добавка, лишь бы оружейникам тайна не досталась. За тем поворотом уже и площадь.

Хурб догадался, потому что сквозь стук копыт и грохот колес по брусчатке доносился зычный, скрипучий голос, какие бывают только у законников — перечислял чьих-то предков. «…рожденного от известного мастерством в ковке железных ножен для змеевидных мечей Квалтуна Сомро, рожденного от известного мастерством в закалке наконечников для стрел Афи Сомро…».

Шайм объяснил:

— Я потому и не пошел на суд с утра. Пока еще всех предков каждого оружейника перечислит. И вовсе не пошел бы, но заказы почти доделал, а ты подвезти согласился. А если северянин секрет выдаст, то и так узнаю.

Открылась площадь: да, суд. Помост, перед ним зрители — и вправду почти вся слобода. Мужчины и женщины, мастера и подмастерья, кузнецы и приказчики из лавок. Но не стоят — знали, как и Шайм, что дело затянется, и прихватили чурбаки, табуретки, даже легкие складные кресла. Все равно засиделись — переминаются, перешептываются, носами клюют. Иные что-то жуют, из фляг запивают.

На помосте расселись рядком в богатых резных креслах десятка два надменных толстяков, разряженных в цветные шелка и увешанных драгоценностями — мастера-оружейники. Давно уже в их цехе куют подмастерья, продают готовое оружие приказчики, а мастера по большей части козни друг другу строят, даже не подходят к кузницам и лавкам. Правда, в середине, возле самого толстого и разряженного сидел на низкой табуретке жилистый седой мужчина в простой одежде подмастерья, смотрелся, как ворона среди павлинов. Пока Хурб выводил коляску на край площади, Шайм тихо объяснил, что самый толстый мастер это глава цеха, а седой подмастерье лучше всех знает оружейное ремесло.

Посреди помоста стоял лицом к зрителям рыхлый бледный законник в новенькой мантии, читал с пергаментного листа. Неспешно, с расстановкой. Прерываелся — то неторопливо, напоказ покашливал, то медленно обводил зрителей взглядом. И не было ему дела, что никто его давно уже не слушает.

А с краю помоста наискосок к зрителям сидел на узкой скамеечке подсудимый — по скуластому лицу и черным волосам понятно, что северянин, по одежде и ремешку в волосах — что мастер-кузнец. Опустил широкие плечи, угрюмо смотрел в помост. За спиной у него — два дюжих парня с дубинками наготове и каменными лицами. И не скучно им с утра выстаивать? А нет, не с утра, сменялись они — как раз еще один с дубинкой влез на помост и стал за спиной подсудимого, а один из прежних, облегченно вздохнув, отошел.

Хурб больше всего смотрел на северянина. Уж очень тот неподвижен, только челюстью пошевеливает. Злость копит, небось, чтобы решиться.

— Вот сейчас улучит миг и выкрикнет в голос, что там за добавка, — пробормотал Хурб. Тихо говорил, но ближайшие зрители повернули головы, одна из женщин объяснила с легкой злостью:

— Не выкрикнет — его заставили грош в рот положить. Вроде, старый обычай такой был когда-то.

Ясно — чтобы крикнуть, северянину надо выплюнуть монету, тут его и приложат дубинкой. А обычай ни при чем — по нему надо серебряную монету в рот ложить, но она мелкая, а медный грош в пол ладони, не хуже кляпа будет.

— А все-таки может он еще секрет выдать, — шепотом усомнился Хурб. — На пальцах, там. Чего же тогда оружейники решились судить его в открытую, а не где-то по-тихому секрет выпытать? Порядок такой? Если судить, то на людях?

Шайм покачал головой:

— Первым делом — власть свою показать. Это оружейникам главное. Во-вторых, чтобы все знали, что секрет сизой стали у оружейников. Что узорчатые клинки из нее в их кузницах куют, а не из могил воруют. Тогда и могилы можно грабить, сколько хочешь. И порядок такой тоже — но это аж в-третьих.

Тем временем законник наконец-то изложил последнюю родословную. Остановился, вдумчиво кашлянул, обвел взглядом площадь. Меж зрителей прошел тихий гомон, они подбирались, расталкивали задремавших.

Законник торжественно заговорил:

— Означенное судебное собрание на основании вышеприведенных свидетельств, доказательств и сопоставлений после всестороннего обсуждения установило нижеследующее. Подсудимый Сафта по прозвищу Северянин, кузнец черного цеха, восьмого дня второго зимнего месяца семь тысяч четыреста шестьдесят восьмого года с зарождения мира, поселившись в вышеозначенной кузнечной слободе, презрев гостеприимство и обманув доверие честных жителей вышеозначенной кузнечной слободы, в нарушение законов, обычая и правил оружейного цеха, разрушая основы общественного устройства, занялся изготовлением и продажей оружия, — тут законник еще раз прокашлялся, — из сизой стали, также известной под наименованием дымчатой стали…

Дальше он перечислил все, какие есть, названия сизой стали, не забывая каждый раз начинать с: «…также известной под наименованием». Дымчатая сталь, истинная сталь, чистая сталь, благородная сталь, высокое железо, черное серебро, золото демонов, холодная ртуть, лунная твердь, драконья кость — все одно и то же, оказывается, можно было и не перечислять.

Законник еще много наговорил, но за казенными выражениями, повторами и где только можно всунутыми днями-месяцами-годами Хурб смысла не видел. Дивился лишь, почему это «Сафта по прозвищу Северянин», если тот северянин и есть? Тогда почти у всех тут будут прозвища Кузнец или Кузнечиха. У Хурба — Плотник.

Шайм понимал лучше, бормотал недовольно:

— Ишь ты, раз в кузнечной слободе сталь варили, то и секрет стали принадлежит оружейникам. Так значит.

А законник «на основании выше установленного» и к решению суда подобрался:

— …вышеозначенный подсудимый Сафта по прозвищу Северянин обязуется передать полное письменное описание всех переделов изготовления вышеозначенной сизой стали, а также весь запас вышеозначенной секретной добавки главе цеха оружейников Диуту Сомро.

Зрители снова загомонили. На лицах разодетых мастеров-оружейников проявились недовольство и злость. Только самый толстый — глава цеха — едва заметно улыбался, не отвечал на косые взгляды.

А Шайм протянул:

— Хитро придумали. Не просто сказать, какая добавка, а запас передать.

И то верно: если добавка где-нибудь в тайнике, то могут найти и догадаться, что это. Надежнее передать ее всю, чем назвать вслух или написать — не отвертишься потом, что кто-то подслушал или подсмотрел.

Когда законник объявил, что северянина отпустят не раньше, чем подмастерья Диута Сомро выплавят сизую сталь, Шайм испуганно выдохнул:

— Отпустят… Не жить ему… Если бы заставили отрабатывать… да если бы хоть на рудники… А раз так, значит зашибут, чтобы тайну не выдал. Хорошо, вдовый он, бездетный…

— Может, сбежать успеет? — понадеялся Хурб. Он даже почти решил, что сам вывезет северянина из слободы, а то и укроет.

Шайм поморщился:

— Куда ему бежать? На Север хода нет, раз завет нарушил — там с этим жестоко. За море? Ему и до порта не добраться.

А законник тем временем предупреждал, что, если северянин попытается выдать тайну сизой стали, то будет за это оскоплен, ослеплен и руки ему отрубят.

Площадь замерла в молчании. Будут теперь шарахаться от северянина, как от чумного — уж очень опасный секрет он знает, раз такие наказания.

Потом «во исполнение приговора» самому толстому оружейнику вручили два деревянных ящичка — один длинный, другой покороче, но объемистей и опечатанный воском.

Зрители перешептывались:

— Смотри, легкий какой! Может секретная добавка — цветы? Хотя, пробовали цветы… Может — пух?

Глава цеха открыл длинный ящик и вынул оттуда пергаментный свиток, законник объявил, что там описано, как плавить сизую сталь. Сидевший рядом с главой цеха седой подмастерье торопливо положил в рот медный грош — чтобы, значит, не выдать тайну случайным возгласом. Оружейники заставили, или сам боится, что оскопят, ослепят и руки отрубят?

Седой подмастерье и главный мастер склонились над свитком вместе. Первый был не шибко грамотен — медленно читал, губами пошевеливал. Второму скоро наскучило читать — может, плохо понимал кузнечные премудрости, а может и так знал, что в свитке написано.

Зрителям неспокойно было:

— Хоть бы глазком одним глянуть!

— Зачем? Там то, что и так все знают.

— А вдруг нет? Вдруг — там секрет?!

— Нет, секрет в другом ящике. Туда бы заглянуть.

Седой подмастерье дочитал наконец-то свиток и пожал плечами, мол — ничего особенного. Ох, рискует, ведь жест тоже намек на секрет, вернее — подсказка, где его искать.

В полном, но далеко не спокойном молчании глава цеха взялся за второй ящик. Все на него уставились, кроме северянина, который так и не поднял глаз, и Хурба — он по сторонам смотрел, на кузнечные страсти дивился. Тут того и гляди человека зашибут насмерть, собрата ихнего по ремеслу, а кузенцам какая-то секретная добавка важнее. А чего от них ждать? Это ж не плотники, которые артелями работают и живут. Кузнецы — каждый сам за себя, еще и, небось, завидуют друг другу смертельно.

Хрустнул воск, и поднялась крышка ящика. Седой подмастерье вытаращил глаза и чуть не подавился монетой. Глава цеха оружейников произнес:

— Пусто, — вроде и негромко сказано было, вроде и спокойно, а у Хурба по спине мурашки.

По рядам зрителей покатился удивленный гомон. Да и оружейники на помосте переглядывались, парни с дубинками переминались, законник глазами хлопал.

Глава цеха тяжело уставился на северянина:

— На дыбу хочешь? Или сразу на кол?

Тот, так и не подняв головы, лишь пожал широкими плечами. Но очень красноречиво. Будто произнес: «За что на дыбу?! В ящике добавка, как договаривались!»

А гомон среди зрителей не умолкал. Из удивленного становился радостным, взбудораженным, кроме «пусто» звучало «чисто».

Седой подмастерье встрепенулся, принялся теребить главного мастера за рукав, но оружейник не обращал внимания, все смотрел тяжело на северянина. Тогда седой в сердцах выплюнул монету — она отчетливо зазвенела о помост — и быстро зашептал главному мастеру на ухо. Тот лицом не дрогнул, но вспотел и побледнел.

Остальные оружейники забеспокоились, зашевелились. Некоторые, прислушавшись к гомону зрителей, вскочили из кресел и двинулись на главного мастера. Их опередили парни с дубинками — стали на его защиту. Законник неуклюже спрыгнул с помоста.

Зрители уже не сидели — одни на помост лезли, другие в кружки сбивались, радостно обсуждали пустоту и чистоту, третьи торопливо уходили, оставив чурбаки, табуретки и даже складные кресла.

А где северянин? На помосте его не было — увильнул под суету.

— Вон он! — тихо сказал Шайм.

Хурб проследил за его взглядом и увидел северянина — тот шел по краю площади, ссутулившись и отвернув лицо. И ведь не замечали!

Когда северянин посмотрел в сторону коляски, Хурб и Шайм, поддавшись порыву, коротко махнули ему руками — сюда давай! Северянин принял приглашение — направился к ним, Хурб уже разворачивал коляску, торопливо понукая лошадь.

Северянину оставалось шагов десять, когда наперерез ему кинулся приказчик из оружейной лавки. И был легко отброшен с пути — куда лавочнику с кузнецом силой мериться? Однако сзади северянина обхватил здоровенный подмастерье-оружейник:

— Сюда! Держу его! Не уйдет!

Хурб ринулся на помощь. Выхватил из-за пояса плотницкий топор и, поймав взгляд здоровяка, замахнулся, будто целясь в голову. Здоровяк испуганно отпрянул, и северянин вырвался из ослабленной хватки, еще и локтем под дых двинул, что противник аж завалился.

Быстро отступили спинами вперед, Хурб с выставленным топором, северянин с поднятыми кулаками. Запрыгнули в коляску, и Шайм хлестнул вожжами:

— Нно-о!

Коляска понеслась улицей.

Хурб сунул топор за пояс и сам взялся за вожжи, северянин коротко облегченно выдохнул и сел спокойно, даже расслаблено. Поблагодарил хрипловато:

— Ну, спасибо. За мной долг теперь, а значит — за Севером.

— Думаешь, не погонятся? — беспокоился Хурб, оглядываясь.

Северянин помотал головой:

— Не сейчас, они там с главным разбираются, с Диутом. Он скажет, что это я секрет выдал. Но остальные скажут, что он же сам и выдал его — на всю площадь объявил, что ящик пустой.

— То есть… Это его должны теперь должны оскопить, ослепить и руки?!.. — поразился Хурб.

Северянин хмыкнул:

— Да нет, откупится, в крайнем случае — сбежит, позволят ему. Оружейники своего калечить побоятся — если одного из их цеха можно оскопить, то и любого другого. Но главным Диуту больше не быть. За ним сила, но остальные посильнее будут, если объединятся.

— А объединятся?

— Конечно. Злы на него, что хотел тайну сизой стали себе присвоить. И что упустил ее. А еще каждый сам хочет быть главным мастером.

Хурб спросил у северянина:

— Как ты вообще на все это решился — сизую сталь варить?

— Чудил, когда жена умерла родами.

— А… ну, прости… сочувствую. И куда ты теперь?

— На Север. Там меня ваши оружейники не достанут, даже если решатся мстить. А завет я выдержал. До реки подбросите?

— Подброшу.

Шайм смотрел на северянина и в восхищении головой покачивал:

— Выдал-таки секрет всем сразу. Пустой ящик… Кто бы и подумал! Вот почему сизую сталь чистой зовут!

— Так в чем секрет-то? — вступил Хурб. — Разъясните, а то я так и не понял, получается, что не всем его выдали.

Ответил Шайм:

— А секрет в том, что добавка — чистота!

— Чистота? Всего лишь? — поразился Хурб.

Шайм рассмеялся:

— Всего лишь?! Да чистоты добиться — это тебе не всего лишь! Не добавки в тигли сыпать, а в сто раз труднее! В тысячу! Потому и греть надо до предела и долго — чтобы вся грязь всплыла либо утонула! Потому и уголь древесный… Потому у нас надо плавить — наша руда очень чистая! Ничего, управимся.

Северянин хитро щурился: мол, пробуйте, а я посмотрю.

А Хурб усомнился:

— И все-таки… разве можно считать чистоту добавкой?

Северянин усмехнулся:

— Можно. Настолько, видишь, секретная добавка, что даже нет ее. Совсем нет, и нельзя допускать, чтобы была.

Похожие статьи:

Рассказы → Жизнь под звездой разрушения. Пролог. Смерть, Возрождение и его Цена. часть 2.

Рассказы → Чужое добро

Рассказы → Жизнь под звездой разрушения. Глава 1. Танец под двойной луной, Принцесса и Важное решение.

Рассказы → Жизнь под звездой разрушения. Пролог. Смерть, Возрождение и его Цена. часть 1.

Рассказы → Наследник