№86 Забытое прошлое. Смерть из моря
Стояло летнее утро. Ночная прохлада, столь желанная в это время года, еще держалась в тени деревьев, но встающее над вечным городом солнце не оставляло ей шансов. Пройдет еще несколько часов – и все живое разбежится по убежищам, моля богов о долгожданном дожде.
Жара в этом году выдалась страшная. Простолюдины с унынием глядели на гибнущие посевы. Дабы избежать ненужных волнений в городе, император приказал перевезти в Рим запасы зерна из других провинций. Груженные припасами корабли толпились в порту, и, видимо из-за уставших от жары гребцов, периодически происходили столкновения. Один корабль и вовсе вылетел на берег. Единственный выживший тронулся умом и все твердил о каких-то чудовищах, вылезших из моря. Перегрелся на солнце, не иначе.
Луций Анней Сенека, консул-суффект Империи, вышел на террасу своего особняка на Авентине. Вниз с холма спускались рощи причудливо изогнутых оливковых деревьев. Их бугристые перекрученные стволы, напоминающие руки страдающих артритом, навевали Сенеке мысли о старости и неизбежной смерти. Тем сильнее казался контраст с жизнеутверждающим хором многочисленных цикад, населяющих оливковую рощу.
- Что тревожит тебя сегодня, муж мой? – спросила вышедшая из спальни Помпея Паулина, когда увидела, как ее муж смотрит на холмы Рима с грустью в глазах.
- То же, что и в другие дни, – ответил Сенека, задумчиво взглянув на возвышающийся вдалеке дворец императора. - Жара сказывается на всех нас. Идешь по городу, а он словно вымер. Одной только Локусте все нипочем. Ходит довольная, словно новый яд нашла.
При этих словах Паулина вздрогнула. Галльскую отравительницу все боялись и ненавидели. Поговаривали, что именно ее руками Нерон устранял неугодных ему людей.
- А сегодня во дворце случилось странное, - продолжал между тем Сенека. - Повелительница наша, Октавия, ни с того ни с сего повысила на меня голос. Она всегда такая любезная и учтивая, а тут из-за простого совета не ходить больше к разбившемуся кораблю сорвалась.
Паулина сочувственно покачала головой.
- Неудивительно, что ее так тянет туда. Сейчас только у моря можно дышать полной грудью. Я и сама люблю ходить у воды, дышать свежестью, ловить брызги на тунику. Но кто знает, какие беды могут подстерегать у обломков столь невинное создание, как она. Пусть уж лучше гуляет у фонтанов в своем саду, там и вода, и безопасность. И кстати о воде, мне сон виделся сегодня, - продолжила она, внезапно вспомнив прошедшую ночь. - Такой странный и ужасный. Будто бы из моря начали выползать существа страшные, словно из царства Плутона. Они нападали на граждан Рима и пожирали их, а те, кого съесть не смогли, становились такими же жестокими и безумными. Я проснулась вся в ледяном поту.
- Я говорил тебе не есть на ночь много медовых змеиных мозгов с вином, все беды от полного желудка! – с раздражением сказал Сенека и, вспомнив, что во дворце сегодня пир, направился ко входу в дом.
Паулина упрямо покачала головой и тихо, больше для себя, чем для уходящего мужа, возразила.
- Ох чую я беду, неспроста мне этот сон виделся. Вот увидишь, этим летом что-то произойдет.
***
Когда Сенека пришел во дворец на Палатине, там кипели последние приготовления к торжеству. Рабы сновали словно муравьи, разнося кувшины с вином и подносы с едой. Высота некоторых явств, уложенных горками на расписных блюдах, была почти в половину взрослого раба, а сами эти явства поражали разнообразием. Там были фаршированные дикими утками и лебедями змеи, засахаренные птичьи языки, запеченные в меду новорожденные крысята, жареные аисты, тушеные молодые крокодилы и многое другое. Тонкий вкус блюдам придавали редчайшие специи, завезенные из дальних провинций бескрайней Империи и из восточных миров. Имбирь, асфетида, шафран и другие приправы, стоимостью в целое состояние, были насыпаны на тарелки так обильно, что затмевали собой изначальный вкус блюд.
Обмениваясь приветственными речами со знакомыми, Сенека подошел к своему месту на ложе, где уже возлежал префект преторианцев Секст Афраний Бурр.
- А, Луций, седая твоя борода, где ты пропадаешь? – радостно приветствовал он Сенеку, поднимая кувшин с молодым вином. - Я уж подумал, сегодня мне смотреть на обжорство и разврат любезных наших патрициев в одиночку.
При виде своего товарища Сенека улыбнулся уголком рта:
- Нет уж, эту чашу мы выпьем до дна вместе.
- Хотите свежую сплетню, господа? – присоединился к мужчинам Гай Софоний. – Слышали, что учудила благородная наша Октавия?
Секст Афраний хотел было опустить кубок, но при этих словах передумал и залпом допил его содержимое.
- Так вот, - продолжал Софоний, - сегодня наша милейшая правительница, вспылив во время утреннего туалета, набросилась как львица на рабыню и расцарапала бедняжке все лицо.
- Да ты, должно быть, рехнулся! - Афраний с грохотом поставил кубок на стол, отчего полулежащие за соседним ложем патриции вздрогнули и неодобрительно посмотрели на префекта. – Говорить такое про Октавию, отсохни твой язык!
- У всех нас бывают тяжелые дни. Учитывая, с кем она связана узами Гименея, ее сложно в чем-то винить. На рабах все заживает, как на собаках, а бедной девочке нужно как-то выпускать пар.
- И все равно, - упрямо, но уже потише, возразил Афраний, - подобные сплетни порочат честь и достоинство, не пристало тебе их разносить.
Софоний хотел было что-то возразить, но тут оживленный говор гостей стих – в зал вошел великий консул Нерон Клавдий с оливковым венком победителя на голове, улыбкой на устах и со своей молодой женой рука об руку. Патриции приветствовали вошедшую пару рукоплесканиями, но видно было, что адресованы они в основном Октавии. Римский народ обожал эту благородную женщину, что неимоверно раздражало императора – сам он своим браком тяготился.
- Свободные граждане Рима! – обратился к собравшимся и уже развеселившимся от явств и вина патрициям Секст Афраний. - Сегодня великий день! Наш Отец и Аполлон позвал нас на это пиршество, дабы развеселить наш дух и ублажить наше нутро. Да здравствует император!
- Да здравствует император! – вторили нестройным хором гости.
Когда аплодисменты и восторженные крики смолкли, император возлег на свое ложе и приказал начать пир. Воздух наполнился звоном бокалов, стуком бьющихся тарелок, оживленным говором гостей. А пока все ели, Афраний не сводил глаз с Октавии. Она же, заметив его пристальный взгляд, опустила глаза и слегка покраснела. Но даже это не скрыло болезненную бледность ее лица.
***
На другой день после завтрака Клавдия Октавия, сославшись на головную боль, пошла в сад. Что-то беспокоило ее все утро, но что именно, она не понимала. Завтрак был как обычно - лепешки с медом, сыр и финики. Но у всего был какой-то странный вкус, который ей не понравился. Хлеб казался излишне жестким, а мед чересчур сладким. Отругав рабыню и отказавшись от сопровождения, Октавия ушла из экседры голодной и раздраженной.
В саду царило спокойствие и умиротворение. Экзотические деревья, привезенные по воле императора из далекой Сицилии, и аккуратно подстриженные кусты рододендрона создавали легкую тень, укрывая от знойного летнего солнца. В их кронах жили своей веселой беззаботной жизнью пташки, озаряя многоголосым хором перестиль. Экзотические цветы, слегка увядшие от стоящей уже несколько недель жары, источали чарующие ароматы.
Октавия медленно шла по дорожке из красного песка, по обеим сторонам которой расположились в различных позах каменные статуи. Они были сделаны лучшими мастерами Рима столь старательно, что, если бы не мраморная бледность их кожи, казались бы живыми. Дорожка вела к фонтану с кристальной водой, разноцветными рыбками и фигурой Апполона в его центре.
Внезапно сад преобразился. Песчаная дорожка стала атласным шелком, и Октавия скинула сандалии, чтобы почувствовать ее мягкость. Каменные изваяния ожили и начали петь дивными голосами, а те из них, у кого в руках были музыкальные инструменты, стали им подыгрывать. Каменные голуби вспорхнули с плеча Венеры и перелетели на руки Октавии. Зачарованная, она шла вперед. Бог Дионис протягивал ей виноград и персики, а Диана предлагала девушке жареных перепелов и мясо оленя. Их ароматы просто сводили с ума. И тут она увидела у фонтана амфору, украшенную рисунками людей и животных. Сосуд был прекрасен, она никогда раньше не видела такой изящной росписи. И хотя он был запечатан, Октавия ощутила изумительный аромат его содержимого. «Это божественный нектар, - шептали ей статуи. - Вкуси его, не бойся, он здесь для тебя».
Женщина неуверенно попыталась открыть амфору, но крышка была плотно закрыта. Оглядевшись по сторонам и увидев лежащий на земле камень, она подняла его и на мгновение ощутила жалость к такой красоте. Ей даже показалось, что животные и люди на сосуде были напуганы, предчувствуя свой конец. Но аромат сводил ее с ума. В конце концов она жена императора и имеет право попробовать это. Плохая еда не может так чудесно пахнуть. Возможно, это подарок от Нерона и его просто забыли открыть.
Набравшись смелости, она замахнулась камнем и ударила амфору. Что-то брызнуло ей в лицо, но запах стал еще сильнее, и Октавия все била и била по сосуду, пока наконец он не раскололся. Отбросив ставший ненужным камень, она стала копаться в черепках. Мармелад, думала она, поедая содержимое сосуда. Боги, как вкусно, и почему ей не подали это на завтрак. Пальцы, губы и туника были перепачканы в соке, сладком и алом. Она хватала кусочки и запихивала их в рот, забыв о подобающих ее положению манерах, облизывала пальцы и все ела и ела похожее на суфле кушанье. А статуи все кружились стояли вокруг нее и смеялись, громко и звонко, заглушая все другие звуки, и потому она не слышала, как кричит в ужасе глядящий на нее Афраний Бурр.
***
Префект преторианцев до конца не поверил рассказу Софония, но видя ее болезненную бледность, решил сам осведомиться у Клавдии Октавии о ее состоянии. Исключительно ради блага государства, уверял он себя.
Узнав во дворце от расстроенной рабыни, что она в одиночку собиралась погулять по саду – и еще больше встревожившись, услышав от нее о плохом аппетите повелительницы - он направился туда. Поплутав немного среди деревьев, он наконец увидел ее, идущей босиком по дорожке. Префект почтительно окликнул молодую женщину, но она даже не повернулась. В ее походке было что-то странное. Афраний не сразу понял, что она напоминает ему, а потом вспомнил – так же крадется пантера, готовящаяся прыгнуть на добычу.
У фонтана кормила рыбок юная, почти еще девочка, рабыня. Беспечно оставленная ею корзина с фруктами стояла рядом, а сама она была полностью увлечена своим занятием и не видела подходящую к ней повелительницу. Бурр ожидал, что Октавия выбранит девочку, но вместо этого она подняла с земли камень и обрушила его на голову рабыни. Та упала, а Клавдия с улыбкой продолжала ломать череп несчастной. Префект остолбенел, но следующая картина повергла его в ужас. Октавия доставала куски мозга из черепа мертвой рабыни и ела, словно вкуснейшее лакомство. Кровь стекала по ее губам и подбородку, и пропитывала тунику.
Огромное усилие воли потребовалось Бурру, чтобы освободиться от пут ужаса и с криком броситься к Октавии. Подбежав к ней, он схватил ее за плечо, развернул к себе и уставился в ее мутные глаза.
- Что же ты делаешь, госпожа? – срывающимся голосом крикнул он.
Не успел он договорить, как Октавия кинулась на него. От неожиданности Афраний упал на спину, а женщина навалилась сверху, клацая зубами. Он был в разы сильнее, но сейчас едва мог выдерживать ее натиск. Одной рукой удерживая ставшую вдруг кровожадным чудовищем женщину, второй Бурр пытался дотянуться до своего кинжала. На мгновение он ослабил хватку, и тот час же зубы Октавии вонзились ему в шею. Закричав от боли, префект изо всех сил отолкнул ее ногами, и она упала в фонтан. Зажимая рану, из которой хлестала кровь, он пытался отползти подальше, но силы быстро покидали его. Последнее, что он увидел перед тем, как потерять создание, была столь долго и тайно любимая им женщина, замершая в воде словно статуя – прекрасная, если бы не безумные глаза и стекающая по лицу его собственная кровь.
***
Прошло несколько дней, и город наполнили мрачные слухи. О людях с мутными глазами, подкрадывающихся в тени ночи, о нападении странных существ, о трупах, растерзанных и сожранных. Говорили, что какая-то болезнь поражает граждан, сводит их с ума и заставляет нападать на своих же родных и друзей. Один торговец едва успел унести ноги, пока несколько мутноглазых потрошили его мула. Люди были напуганы и запирались в своих домах, бросив лавки и мастерские. Страх проникал в сердца римлян, они считали, что боги прокляли их.
Афраний Бурр все это время пролежал в беспамятстве, но наконец пришел в себя и повелел позвать Сенеку. Консул-суффект не заставил себя ждать. Войдя в комнату, он нашел друга в плачевном состоянии. Мертвенно бледный, Афраний лежал на кровати с забинтованной шеей, и его грудь тяжело поднималась и опускалась. Болезнь иссушила могучего префекта преторианцев за какие-то пару лун. Почувствовав прикосновение к своей руке, он медленно открыл помутневшие глаза.
Сенека взял бинты и пропитал ими пот со лба Бурра. Больной попросил воды и, когда влага промочила иссохшие губы и язык Афрания, он смог сказать пару слов.
- Приветствую, мой старый друг Анней, седая твоя борода. Видишь, кто бы мог подумать, что смерть свалит меня раньше нас двоих, – он вяло улыбнулся, а затем закашлял. Кровь выступила изо рта вместе со слюной.
- У тебя просто лихорадка, ты выкарабкаешься, - сказал Луций, понимая, как глупо звучат эти слова.
- Нет, дорогой мой Анней. Не в этот раз, – Афраний прикрыл глаза. – Я уже вижу, как за мной пришли из Гиераполиса.
- Я слышал, на тебя напало какое-то животное.
Афраний приподнялся ближе к другу, чтобы тот лучше услышал его.
- Это была Октавия, - еле слышно сказал он. Было видно, что каждое слово приносит ему нестерпимую боль.
Сенека вздрогнул и боязливо оглянулся.
- Ты уверен, мой друг?
- Это была она и как будто не она в то же самое время. Мне показалось, что она одержима. У меня перед глазами до сих пор стоит тот миг, когда она … она…, - Афраний сжал руку философа. – Спаси ее, слышишь. Я уже не смогу, но ты можешь. Она больна, - префект снова зашелся кровавым кашлем.
Сенека вытер кровавую массу с подбородка друга.
- Она меня словно отравила чем-то, – продолжал Бурр. - Все как будто во сне, какие-то видения, запахи. И постоянный голод, нестерпимый, разрывающий изнутри. Перед твоим приходом заходил лекарь, обрабатывал мою рану – а я все смотрел на его горло и видел, как пульсирует под кожей кровь. Веришь или нет, а безумно хотелось попробовать ее на вкус. И сейчас тоже… Все сложнее сдерживаться. Я не хочу перед смертью навредить ни тебе, ни кому-то еще, - больной отпустил руку Сенеки. – Возьми клинок и пронзи мое сердце, сам я не справлюсь.
- Как я могу убить своего лучшего друга? – Сенека был подавлен. - Это всего лишь недуг. Лекари помогут тебе.
Афраний покачал головой. Ему становилось все хуже, но он еще держался. Его мысли путались, память начала подводить. Он с трудом узнавал в человеке возле его ложа своего друга.
Сенека отошел на мгновение от больного, чтобы снова смочить бинты, а когда обернулся, вздрогнул – таким страшным взглядом смотрел на него Бурр. Во взгляде его мутных глаз не было ничего человеческого. Дрожащей рукой Сенека потянулся было за мечом, лежащим на сундуке при кровати, но внезапный голос за спиной остановил его.
- Замрите, консул, - сказал Гай Софоний Тигеллин. – По приказу Нерона я должен доставить Афрания Бурра к императору. Он должен ответить за неучтивое отношение к Клавдии Октавии. Нам приказано применить силу, если префект..., – тут Софокл запнулся, - если бывший префект откажется.
Последнюю фразу он мог бы и не говорить, стоявшие позади него два преторианца с копьями делали ситуацию предельно ясной.
- Какую силу? Вы только взгляните, он даже стоять не может! Оставьте нас, я должен выполнить последнюю волю друга.
Но Тигеллин лишь отодвинул философа в сторону. Дальше все произошло мгновенно. С неожиданной для умирающего прытью Афраний Бурр вскочил с кровати и, распахнув челюсти, бросился на Тигеллина. Преторианцы направили свои копья на Афрания, и тот, не снижая скорости, насадился на них как свинья на вертел. Кровь брызнула во все стороны. Сенека охнул при виде погибшего друга. Преторианцы, остолбенев, смотрели на своего бывшего командира, висящего на копьях. А потом мертвый вдруг поднял голову, протянул к ним руки и моментально вырвал им адамовы яблоки. Солдаты рухнули на пол, захлебываясь в собственной крови, а Бурр начал потрошить их разорванные шеи. Гай Софокл и Сенека, справившись наконец со ступором ужаса, рванули прочь из комнаты.
«Локуста, - думал Сенека, - она везде, где странные смерти. Она должна быть в курсе!» Задыхаясь от непривычно быстрого бега и расталкивая испуганных рабов, прибежавших на шум, он направился в убежище галльской отравительницы.
***
Как только он вошел в ее логово смерти, в дальнем углу что-то закопошилось и зазвенело цепями. Из-за темноты и слабого зрения Луций не смог разглядеть несчастного пленника. Накрытое белой некогда тканью чье-то тело на столе в центре комнаты ненадолго приковало его внимание. Красные пятна проступали на ткани в разных местах. Причину их возникновения Сенека не хотел даже представлять.
Женщина в серой тунике копошилась у стола с мисками и склянками, наполненными различными жидкостями, сухими травами, измельченными костями и зубами и какими-то другими, еще более непонятным и неприятными субстанциями. Запах здесь стоял специфический, аромат трав, смешанный с вонью разлагавшейся плоти.
- Долгих лет тебе, консул. Что привело главного императорского советника в мою скромную обитель? – спросила отравительница, вываливая дохлых крыс из миски в ведро.
- Не могу пожелать тебе того же, женщина. Я пришел поговорить о последних событиях, наверняка ты в курсе.
- Ну еще бы, - ухмыльнулась Локуста. – Раз уж вы, мудрые мужи, не доглядели за своей повелительницей, пришлось этим заняться скромной иноземке из Галлии. Пару недель назад наша Октавия возжелала погулять по берегу моря. Свежий воздух, плеск волн, трагическая история разбившегося корабля, как раз для ее романтичной натуры. Не лезть в воду ума ей хватило, но вот остаться в сандалиях – нет, – В углу снова брякнула цепь, но Локуста не обратила на это внимания. – А потом эта глупая девчонка наступила на что-то босыми ногами. Лекари смогли залечить рану, но проблема была уже глубоко в крови, твой приятель тому свидетель, – Локуста улыбнулась. – Нерон решил, что это какой-то яд, и отдал ее мне. Но такого яда я еще не встречала. Он завладевает человеком и подчиняет себе. Тело можно разрубить на куски, но человек все равно будет двигаться и требовать пищи.
- Я виделся с ней недавно, она выглядела бледной, но не более. Если ты права, колдунья, почему же префект уже на второй день перестал быть собой?
- У меня есть на этот счет мнение. Возможно, что она была первой, и яду потребовалось время, дабы приспособиться к человеку. Теперь же он сразу завладевает телами, как только проникает в них.
Из глубин комнаты снова раздались какие-то звуки, и женщина в рваной одежде выскочила из темноты. Консул инстинктивно отпрянул. Цепь, к которой была прикована за ошейник несчастная, натянулась и дернула ее назад. Сенека в ужасе узнал в женщине Октавию.
- Бедняжка Октавия, - злорадно ухмыляясь, покачала головой отравительница. – Это все злой недуг. Нерон приказал держать ее так, чтобы она никому не причинила вреда.
- Это сам Нерон приказал приковать свою жену как собаку? – вскричал Сенека.
Локуста молча взяла крысу из ведра и швырнула ее пленнице. Октавия мгновенно схватила ее и зубами оторвала крысе голову.
- А теперь представь, что точно также она отрывает голову тебе, - усмехнулась Локуста в лицо консулу. – Вижу, это никак не вписывается в рамки твоего учения и морали. Только посмотри на нее, раньше эта девочка боялась раздавить личинку цикады в саду, а теперь она выпотрошит любого на своем пути.
- Неужели ничего нельзя сделать? Как это остановить? Скоро весь город поглотит жажда убивать! – Сенека запустил пальцы в седые волосы и сел на скамью, ибо ноги его не держали.
- Что бы это ни было, оно не оставит тело, даже если отрубить голову. Видишь? – Локуста указала на корзину, в которой сильно затронутая разложением голова без тела пыталась разгрызть прутья. Он отпрянул, чуть не споткнувшись. – Но есть один способ, который на время останавливает их жажду убивать.
Локуста взяла ведро с водой и выплеснула ее на тянущуюся к ней Октавию. Жена Нерона тут же замерла. Сенека хотел подойти поближе, но отравительница остановила его.
- Осторожнее. Как только вода сойдет с ее кожи, она опять будет хотеть сожрать твои умные мозги, консул.
Сенека понял, что насмотрелся достаточно. Еще минута в этой комнате, наполненной ужасом, смертью и гниением, и его вырвет. С трудом он встал со скамьи и направился к выходу.
- Надеюсь, ты получил ответы на свои вопросы, консул, - сказала ему вслед Локуста, возвращаясь к своим склянкам. – Иди домой и не задерживайся по пути. Нерон приказал ввести в город войска.
***
В тот же день легионеры, облаченные в сверкающие латы – гордость и слава Рима – наводнили столицу. Они врывались в дома, жестко пресекая любую попытку к сопротивлению. Каждый житель, что состояние здоровья вызывало у них хоть малейшее подозрение – будь то малый ребенок или убеленный сединой старик – убивался на месте под горестный вой домочадцев.
Кровь обагрила улицы города. Однако шли дни, а усилия армии оставались тщетными. Легко и смиренно умирали лишь безвинные жертвы, замирая в страхе под занесенным для удара копьем. Зараженные же свирепо набрасывались на легионеров, когтями и зубами прорываясь сквозь строй контубернии. Ни смертельные для любого живого существа раны, ни потеря конечностей не могли остановить их. Ужас охватывал закаленных в боях воинов при виде расчлененных, но продолжающих двигаться созданий. Среди грязи, крови и выпущенных внутренностей по земле ползли отрубленные руки, отделенные от туловища головы бешено вращали мутными глазами. Практически каждое столкновение заканчивалось или бегством легионеров, или боевыми потерями. Количество дезертиров превысило все разумные пределы.
Граждане, не будучи в состоянии защитить себя, бросились было вон из города – в свои загородные виллы, к родственникам или друзьям. Однако вновь назначенный префект, опасаясь распространения заразы и паники за пределы Рима, приказал перекрыть все дороги, а также закрыть порт. Император, взбешенный отменой пиров и фестивалей, заперся в своих покоях. Каждый день он вызывал к себе Локусту, требуя найти противоядие. Обещания щедрой награды за ее труды сменились угрозами смерти под пытками, однако изощренный ум отравительницы оказался бессилен.
А потом внезапно, когда казалось, что наступает бесславный конец, пошел дождь. Темные тучи пришли с востока, нависли над измученным жарой и страхом городом, и капли – сначала робкие, а потом все более крупные и смелые – полились вниз. Вымывая духоту и грязь, потоки воды потекли по улицам. От нагретых солнцем камней заструился легкий, едва заметный пар. Граждане, измученные от вынужденного заточения в своих жилищах, начали отпирать двери, чтобы выпустить набирающие силу водяные потоки, и внезапно изумленный крик, словно гром, прорвался сквозь шум дождя: «Смотрите, смотрите, мертвые идут!». И действительно, мертвые, словно завороженные стуком капель по крышам и мостовой, вылезали из своих убежищ. Гниющие, зловонные, они стояли под струями, не пытаясь нападать, и вода стекала по их изувеченной коже. Казалось, дождь и с них смыл что-то, вернув вновь человеческий облик. Робко, неуверенно люди стали подходить к переставшим казаться опасными зараженным. И вот сначала у одного, а потом и у других мертвецов глаза обрели осмысленное выражение. Они начали оборачиваться к изумленным людям, как будто бы даже узнавая среди них родных и близких. Зачарованные этим превращением, здоровые стояли напротив больных, набираясь смелости окликнуть их по именам.
Но очарование минуты было нарушено. Центурия преторианцев, личная охрана императора, выступила против зараженных. Лишенные агрессии, те не оказали никакого сопротивления, и быстро были разрублены на части. Их тела поспешно сложили на повозки и вывезли в колумбарии, и запах гари, смешанный с ароматом дождя, еще долго висел над городом.
Прошло время, летний зной сменился дождливой осенью, и горожане, поглощенные насущными проблема, вычеркнули произошедшее из своей жизни. Байками о мутноглазых пугали непослушных детей, а взрослые думали о сборе урожая и наступлении нового года. Людская память в очередной раз оказалась короткой.
***
Скрипнул тяжелый замок, и в темную каменную комнату проник женский силуэт со свечой. За спиной силуэта остался заваленный свитками и склянками стол. Галльская отравительница, глубоко задумавшаяся и явно не спавшая уже долгое время, подошла к клетке и заглянула внутрь. В глубине клетки как будто бы кто-то шевелился.
- Они все забыли, милая, - проговорила она, - но мы то помним, ты и я. Подобные вещи нельзя забывать, это сила, власть, которая даже императору неподвластна. Я разгадаю тайну этой болезни однажды. И ты мне в этом поможешь, милая, пока не сгниешь окончательно. Зря ты пошла тогда к морю.
Из темноты клетки на мгновение блеснули глаза – жуткие бешеные глаза, некогда принадлежавшие первой красавице Рима.
