— Входите.
Вхожу. Почему мне не страшно, почему не страшно, у меня же должны все жилки трястись, ноги подкашиваться, почему я не боюсь…
Это плохо, что не боюсь. Почему-то кажется, если буду бояться, все обойдется.
— Садитесь.
Сажусь. Мимо кресла. Ага, все-таки волнуюсь, кто-то подхватывает меня, что ж вы так, вы аккуратнее…
Легко сказать. Лихорадочно припоминаю, дату Троянской войны, год рождения Македонского, формулу общей теории относительности, а как из шести квадратиков сделать два, не перекладывая палочки, а как из синего квадратика сделать зеленый треугольничек, переложив три палочки, Волга впадает в Каспийское море, теорема Ферма… Ферма… не помню…
Ладно, тут не помнить надо, тут другое требуется. Кинут мне на стол катушку и проволоку, а ну-ка, соберите вечный двигатель…
Снова тихонько говорю про себя, если будет меньше пятидесяти, сегодня же прыгну с крыши. Как старшеклассница месяц назад…
Экзаменатор смотрит на меня:
— Волнуетесь?
— Н-немного.
— Это нормально… я вообще когда сюда пришел, в обморок грохнулся.
Зачем-то спрашиваю:
— А у вас сколько?
— Семьдесят процентов. Середнячок.
Низшие надевают на меня проводки, это еще зачем. Сейчас ток, разряд, и нет меня…
— Да не бойтесь… что вы как на электрическом стуле?
Пытаюсь отшутиться:
— Почему как?
— Ну начнем… зовут вас как?
— Николай.
— А полностью?
Не понимаю.
— Николай.
— Что, фамилии-отчества нема?
— А-а… Николай Антонович Авдеенко…
— Оч хорошо… родились когда?
— Семнадцатого марта… две тысячи шестого.
— Прекрасно… семнадцать, значит… самый расцвет сил. Школу кончили?
— С золотой медалью.
— Ой, молодец… А дальше что думаете?
— М-м-м… ну вот… вы решите.
— Ой, мил человек, это не мы решаем, это вы сами за себя решаете… мы только решение оглашаем…
Начинаю бояться. Это даже хорошо…
— Давайте уже… начнём.
— Что начнём, кончили уже… снимайте с него уздечку…
Низшие бережно снимают с моей головы проводки.
— Сколько там натикало?
— Пятьдесят…
Холодеет спина. Быть не может, ошибка какая-то…
— Пятьдесят, запятая, семь.
— Да-а… ой, батенька, середочка на половиночку, сами видите.
Еле выжимаю из себя:
— И?
— Что и… а то сами не видите.
— Высший?
— Ну. Пятый уровень. Тоже хорошо…
Встаю, на радостях спотыкаюсь о какую-то мыслишку про цены на хлеб, мысль отскакивает с жалобным писком.
Тогда я тоже думал, что хорошо. Знал бы я, какое это хорошо, быть последним среди первых.
— Ну, скоро ты там?
Линка кричит. Вздрагиваю. Кто ей дал право орать на меня, сказать ей, что ли… да что я ей скажу, она тут царица-богиня второго уровня, я еле на пятый тяну…
С остервенением запихиваюсь в пиджак. С остервенением думаю, что лучше бы тогда попал в низшие, первый среди низших хорошо звучит…
— Ты там заснул, что ли?
— Иду, иду…
Иду. Проклинаю всё на свете. Ненавижу побеждать, ненавижу получать премии, будь я проклят за свой роман, будь я проклят. Сейчас начнется, весь вечер в пиджаке, в удавке на шее, торжественные речи, шампанское…
Выхожу в зал.
— Лин, вот я…
— Лин?
Линка лежит на полу, как-то нехорошо лежит, подавилась, что ли, очень похоже. Хватаю за плечи, как там дальше полагается, похлопать по спине…
— Ли-и-ин?
Сжимаю неподвижное горло, понимаю, что ни по какой спине уже хлопать не придется.
— Давно знали умершую?
— Года два.
— Жена ваша?
Смотрю на полицейского как на психа:
— Окститесь, оба высшие, я пятый, она вторая, а вы — жена…
Следователь смотрит на меня. С ненавистью смотрит.
— Отвечайте на вопросы.
Понимаю, что шуточки здесь не прокатят. Да и вообще какие могут быть шуточки, Линка умерла, вот так, внезапно, Линка…Следователь включает временщик, смотрит на экран, как в пущенной назад плёнке поднимается с пола, хватается за горло, выпрямляется, кричит что-то в комнату, ну скоро ты там…
— Что вы пили перед тем, как она умерла?
— Не успели.
— Отвечайте на вопросы.
— Не успели еще… выпить ничего.
Следователь снова прожигает меня взглядом. Думает, как бы упечь меня за решетку. Бывают такие люди, между ними и мной пробегает какая-то искра, напряжение двести двадцать, так бы и испепелили друг друга…
— Что она говорила перед смертью?
— Да… ничего…
Жжет взглядом. Ожог четвертой степени, обугливается душа.
— Что она говорила… последний раз?
— Ну, что-то вроде давай быстрее, сколько тебя можно ждать… Мы на вручение премии собирались…
— Я вас не спрашивал, куда вы собирались… — следователь оглядывает комнату, — в чем она была одета… утром?
Чувствую, что зависаю, нажмите кто-нибудь конрл-альт-делит. Легко сказать. Хотите ввести мужчину в ступор, спросите, как была одета женщина.
— Вы низший?
— А?
— Вы низший?
— Да нет, высший, пятый уровень.
— А отвечаете, будто низший… последний.
Молчу. Не знаю, что в таких случаях отвечать.
— Вы понимаете… — не унимается следователь — седьмой случай за неделю. Вот так вот живет человек, здоровье в пределах нормы, все в порядке, личных врагов нет, склонность к суициду в пределах нормы… И вдруг бац, хрипит, задыхается…
— Она не хрипела…
Следователь вздрагивает, смотрит на меня, вроде как, ты все еще здесь… Следователь… тощий, сутулый, глаза ввалившиеся, красные, пальцы бегают беспокойно…
— Ещё два случая… вон вызов на Новокузнецкую… Чует мое сердце, то же самое… успешный человек умер ни с того ни с сего… И никто, понимаете, никто ничего не может поделать…
Он бросает мне в руки временщик, которым только что орудовал сам, брезгливо спрашивает:
— Обращаться-то умеете?
— Н-немного.
— Немного, это как?
— Да.
Следователь выходит из номера, тощий, нервный, задёрганный, что-то подсказывает мне, что нужно идти за ним. Интересно, чего ради я иду за ним, своих проблем, что ли, мало… нет, иду, забиваюсь за ним в машину, он уже не смотрит на меня, он уже забыл про меня…
— А… куда едем? — спрашивает таксист.
Следователь не слышит.
— А-а, на Новокузнецкую… — киваю я. Таксист смотрит на меня недоверчиво, не понимает, кто я, то ли высший из самых низов, то ли низший из самых верхов, и что прикажете со мной делать, смотреть с подобострастием, или заговорить, а-а-а, как жизнь,
Он не слышит, не слушает, перебирает данные в маленьком буке, бормочет что-то, не могу разобрать ни слова. Пытаюсь прислушаться к его мыслям, тоже не могу, слишком быстро, слишком отрывисто, как он сам в этом разбирается…
— Уровень?
— А?
— Уровень! — срывается на крик.
Вздрагиваю.
— А-а… пятьдесят… три.
От волнения даже не могу вспомнить свой уровень. Да он, кажется, и не слышал. По-прежнему не замечает меня, уткнулся в свои расчеты…
Спохватываюсь. Спрашиваю то, что должен был спросить уже давно. То, о чем спрашивать неприлично, но так хочется…
— А… у вас уровень какой?
— Сто десять.
Вздрагиваю. Не хочешь, не отвечай, огрызаться-то зачем…
— Так не бывает.
Следователь вытаскивает корочки, показывает мне, наскоро читаю имя, Игнат, Игнат, дальше не вижу, уровень — сто десять целых, семьдесят три сотых.
Вот чёрт…
— Давно знали покойного?
Женщина всхлипывает, бормочет что-то нечленораздельное, Тоша, Тошенька…
— Женщина, я вас спрашиваю, вы давно знали покойного?
— Тоша… Тоша…
— ПОКОЙНОГО ДАВНО ЗНАЛИ?
— А… да, да… два г-года… со свадьбы.
— Что, познакомились, сразу свадьбу сыграли?
— Да нет… до того еще год встречались.
— То есть, три года… Так бы и сказали сразу… Тоша, Тошенька… Антон… дальше как?
— Ч-что дальше?
— Фамилия, отчество?
— Иг… Игоревич… Конюшенко…
Женщина заливается слезами. Знакомая картина, умер ни с того ни с сего, никаких следов насильственной смерти…
— О чем вы говорили с ним в последний раз?
— Мы… мы поссорились.
— Как поссорились?
— Ну… он сказал… что я кретинка тупая… что он со мной больше не хочет… а я что… у меня всего… тридцать… восемь…
— Лет?
— Не-ет… уровень, — женщина первый раз сердится — а лет тридцать…
— Поссорились, и?
— Он… уйти хотел… а потом… собрал вещи… и у… упал…
— Все ясно… что вы ничего не ясно. Спасибо… барышня…
— Пройдемте с нами, — полицейские берут барышню под руки, хотят увести.
Не понимаю.
— Вы… вы её что?
— Разберемся.
— Спохватываюсь:
— Не она его, чесслово, не она его убила.
— А вы откуда знаете?
— Да таких случаев по стране до фига и больше. Так что не надо её…
Меня не слышат. Умоляюще смотрю на Игната, ну скажи им, скажи, ну что ты… черта с два, Игнат меня не видит, не слышит, проверяет что-то на трупе, подключает датчики…
Что могло случиться:
Новая болезнь, поражающая только высшие слои общества
Некий завистник, убивающий гениев (он сам предположительно из низших или высший пятого уровня).
Слишком большой уровень вызывает в мозгу изменения, несовместимые с жизнью (проверить!)
Замысел какого-то гения, непонятный простым смертным.
Другое
Вхожу в комнату. Осторожно. На цыпочках, чтобы не спугнуть Игната, а спугнуть Игната раз плюнуть, когда Игнат работает, он бесится, если к нему кто заходит хоть на цыпочках, хоть как. да что значит, когда, Игнат всегда работает, я вообще не видел, чтобы он спал, может, и не спит…
— Игнат…
Не слышит. Точно, работает, счас развернется, заорет, да вы чего, достать меня сегодня все решили. Рядом с ним чувствую себя низшим, да таким низшим, которые снег чистят, когда по утрам из дома выходишь.
— Вот… смотри…
Тычет в экран, смотрю на графики, боюсь признаться, что ни хрена не понимаю. Вообще. Абсолютно.
— Видишь?
— А… что?
Игнат запускает пятерню в немытые патлы.
— Нет, я вообще не понимаю, как такое можно не увидеть… в школе-то хоть учился вообще?
— Да что же?
— Да вот… вот этот показатель… он их всех объединяет… умерших. У них у всех показатель на нуле, а у Эстеллы у твоей вообще в минус один вылез…
Даже не говорю, что не у Эстеллы, а у Линки, и никакая она не моя, она сама своя.
— А что это?
Смотрит на меня. Отчаянно. Кажется, сейчас начнет биться головой о стену, ну как это можно не знать…
— Да знаю, знаю, — отмахиваюсь, чтобы не нарваться на очередной скандал.
— Знаешь? Так что же молчал, говори уже, я тут неделю бьюсь…
Спохватываюсь. Понимаю, что он не знает. И никто не знает, что это за штука такая, которая у них у всех на нуле. Может, знали те, кто делал приборы, да что значит, может – знали. Только их могилы уже мхом поросли, вот в чем фишка-то…
— Н-не знаю.
— Тьфу на тебя, иди уже… умник хренов… как таким удостоверения дают…
Иду уже. Показатель, показатель… что это может быть… температура тела… ну да, на нуле. Потому что мертвые. Стоп, как на нуле, у мертвого температура тела выравнивается с температурой среды… или четверга, или чего там. давление…Ну это ясное дело. Какой-нибудь уровень жизни… Порыться бы в справочниках, старых, как мир, только где они эти справочники…Тоже мхом поросли. И рассыпались. В прах.
— А… у простых умерших… кто как-то по-другому умер, этот показатель…
— Разный, — кивает Игнат, уже сменил гнев на милость, — кто под машину попал, или там от сердечного приступа… у всех хоть плюс три да и есть. А тут на нуле… не хватает им чего-то…
Просыпаюсь. Игнат сидит на краю кровати, тощий, всклокоченный, смолит сигарету, хоть бы разрешение спросил, а нет, такие разрешение не спрашивают…
— А ведь получается, это ты их убил… всех.
— Чего?
— Ты их убил.
Язык прилипает к гортани.
— У тебя уровень какой? Ниже не бывает. Высшие все об тебя ноги вытирают, так, да?
Хочу сказать есть маленько. Не могу.
— Ну вот… Никогда не думал… а если бы их всех не было… кто выше тебя… ты был бы высшим?
— Б-было…
— Ну вот. Всех разом ты не убьешь, кишка тонка… А так, потихоньку… раз плюнуть.
— Да я не…
— И Эрнестину твою тоже ты…
Даже не говорю, что она Линка.
— А потом комедию разыграл, что горем убит…
— Взрываюсь.
— Ну, тогда это ты сделал.
— Что сделал?
Смотрит на меня, глаза ледяные, замораживает взглядом.
— Убил их… всех.
— Обоснуй.
— Что обоснуй… ты гений, у тебя уровень вообще зашкаливает… вообще неизвестно, что тебе в голову придет. Замысел какой-нибудь, простым смертным непонятный, вот ты и убиваешь их…
Холодеет спина. Что я ему наговорил, сейчас заберет меня, и будет прав, что заберет, за оскорбление следователя…
— Тоже верно.
— Что верно?
— Что я мог их убить… и ты…
— Это не я, — еле выдавливаю из себя.
— И не я. Но похоже… очень может быть… кто-то из этих, из самых низших… или из самых высших…
Гасит сигарету о мое оделяло, одеяло начинает тлеть. Уходит. Даже не успеваю заорать ему, что так делать нельзя. потому что ему все можно.
Потому что уровень сто десять…
— Да… еду…
Игнат отключает ментальную связь, думает. Это я уже знаю, когда у Игната зрачки сжимаются в точечки, он думает. Точка. Нуль измерений. Бездна мысли… Ловит мысли, какие-то далёкие-далёкие, как он их видит…
— Еще одна смерть? — спрашиваю.
Не отвечает. Выходит из комнаты, нашаривает куртку, брошенную незнамо где. Как всегда не знаю, ехать за ним или нет, зовет он меня с собой или не зовет, а ведь настанет такой день, когда и не позовёт, гении обычно долго при себе людей не держат…
— Мне… с вами?
Не отвечает. Шнурует ботинки, беззвучно ругается.
— Ну, долго ты еще там?
Это мне. Иду. За Игнатом. Не иду, бегу, позвал, позвал, может, еще чему научит… буквально чувствую, как поднимается мой уровень, а чем черт не шутит, может, и правда поднимается…
— Едем?
— Какое едем, вон… в соседнем квартале…
Идем в соседний квартал, перед Игнатом расступаются машины, каким-то непостижимым образом чуют уровень. Входим в комнату, усыпанную сканвордами, что-то не похоже на жилище гения…
Игнат смотрит на женщину, лежащую на диванчике, делает мне знак, чтобы проверил временщиком.
— Уровень покойной? — спрашивает Игнат у старенького полицейского в углу.
— Двадцать.
Игнат присвистывает, это что-то новенькое, двадцать, раньше так умирали высшие, а не те, которые полы моют и за прилавком стоят…
— М-м-м… тэ-экс… давление, гемоглобин…
Хочу намекнуть Игнату, чтобы проверил показатель экс, как мы его назвали, не знаем, что это. Игнат уже сам спохватывается.
— Экс… у-у-у, на уровне… десятка. Уникум какой-то, ты смотри, уровень ниже плинтуса, быдло быдляцкое, экс за десятку зашкаливает, а вот умерла…
Смотрю на экран временщика, хлопаю себя по лбу. М-мать моя женщина…
— Она… это самоубийство.
— Ну вот если предположить, что умирают люди из двух разных крайностей: самые умные и самые глупые… те, у кого экс на нуле и те, у кого…
— Самоубийство! — срываюсь на крик.
Игнат оборачивается.
— Что?
— Вон… на временщике посмотрите… наглоталась таблеток, траванулась…
— Вот оно что…
Игнат хмурится, кусает ногти, вот чёрт, ошибся, прощелкал, почуял смерть в соседнем квартале, а смерть-то не та, а смерть-то самая обыденная…
— Тут даже записка предсмертная… — полицейский осторожно разворачивает бумагу, — в моей смерти прошу винить Игната Липецкого…
Игнат вздрагивает.
— Что?
— В моей смерти прошу винить Игната Липецкого.
— Чёрт…
Догадываюсь:
— Жена ваша?
— Бывшая…бросил её… когда… не знаю… не помню…
— А она вас любила… — перебираю журналы с фотографиями Игната, лауреат каких-то премий посетил какой-то симпозиум…
Игнат кусает ногти, выходит на улицу, глаза сжимаются в точки. Прислушиваюсь к мыслям, кажется, он зол, здорово зол, отвлекли, спугнули мысли, они же пугливые у Игната, только-только сядут на голову, вспархивают от одного неосторожного слова…
Мысли…
Вспоминается универ, дела давно минувших дней…
— Ну, видите… уровни людей, они от чего зависят? — старый декан хитро щурится.
— М-м-м… от интеллекта.
— А интеллект, это что?
— Способности… умственные…
— А это что?
Смущенно улыбаюсь, мне-то почем знать…
— Эх, батенька… учебник не читали. Пра-ально, такого умника учить, только портить. Мысли, батенька, мысли… все зависит от того, как далеко мысли ловите. Кто сошка мелкая, тот здесь, поблизости мыслишки хватает… какие мыслишки в городе летают… что на ужин купить, с кем пивка попить. Кто поумнее, тот мысли берет из стратосферы, поглобальнее что.
— А самые умные из экзосферы?
— Выше берите.
— С орбиты Плутона? — смеётся кто-то в аудитории. Смейтесь, смейтесь, я посмотрю, как сами отвечать будете…
— Тю, орбита Плутона, это восемьдесят процентов уровень. У кого девяносто, тот со звезд. У кого сто, ну-ка, догадайтесь?
— Из вселенной… отовсюду мысли берет.
— Верно. Ну, таких у нас нет, чтобы прямо целиком сто процентов. Это боги какие-то…
Боги…
Смотрю на спящего Игната, спит как-то не по-человечески, сидит на коленях, голову положил на руки.
Сто десять процентов.
Откуда он берет мысли, черт бы его драл… из каких параллельных вселенных…
Учёные скажут — так не бывает.
Ученые-крученые-верченые…
А вот бывает…
Не спит. Открыл глаза, смотрит в пустоту вселенной, в распахнутое окно, видит что-то, видит…
Ухожу, чтобы не спугнуть ему мысли, а то всполошатся, улетят за орбиту Плутона, за самые дальние квазары, и дальше, из нашего трехмерного мира…
Уровень — семьдесят пять.
Склонность к суициду — чуть выше нормы. Это настораживает. Хотя что настораживает, очевидцы говорили, Игнат вечером счастливый был, с друзьями пил на крутой вечеринке, больше всех шутил, смеялся… Ну да, самоубийцы так себя и ведут, вечером веселый, как ни в чем не бывало, а потом бац — и пулю в висок.
Нет, тут не пуля. Вот такая же смерть. Внезапная.
Прокручиваю временщик, экран показывает только мертвое тело. Ну еще бы, уже три часа прошло, временщик прошлое на два часа назад покажет, не больше.
Игнат…
Нет, не тот Игнат, у которого уровень за сто десять зашкаливает. Другой Игнат. На уровне семьдесят пять. Какой-то астрофизик какого-то института. Сегодня ночью нашли мертвым. Здесь. В гостиничном номере.
Проверяю уровень экс. Минус нуль целых одна десятая. Ну-ну…
Наклоняюсь, чтобы измерить степень агрессии. Хотя степень агрессии черта с два что покажет. Можно быть на нервах, и при этом ни одного врага у тебя нет, а можно быть спокойным как танк, а недоброжелателей как звезд на небе, только и мечтают цветочки на могилку принести…
Наклоняюсь…
Тело умершего чуть дергается, гос-ди, неужели живой…
Нет… медленно тает, растворяется само в себе…
Черт…
Хочу позвать на помощь, интересно, кому и чем тут надо помогать. Оторопело смотрю на пустоту на кушетке, которая только что была человеком…
Вызываю Игната, ну только попробуй не ответить… отвечает сразу, даже странно, что отвечает сразу…
— Ну что у тебя там?
— Тела… ты в курсе, что они исчезают?
— Что исчезает?
— Тела… умерших…
— Куда исчезают?
— Просто… растворяются…
— Что пил?
— Да не пил я… только что… на моих глазах…
Чувствую, как мир понемногу начинает рушиться. У меня под ногами шарится мысль, от волнения даже не могу понять, насколько глубокая.
Вхожу. Замираю на пороге, чувствую себя последним идиотом. Экзаменатор смотрит на меня, как… на последнего идиота.
— Вы…
— Я по записи…
— На восемнадцать тридцать, да?
— Ну…
— Вы… сына записывали?
— Нет… я для себя.
— А мы взрослых не проверяем.
— А что, взрослый человек помрет, если его к аппарату подключить?
Да не помрет, вам-то зачем? Что, уровень свой не знаете?
— Знаю.
— Думаете, поменялся со временем?
Смеется. Я сам над собой смеюсь, и все-таки…
— Думаю, да.
— Ну-ну…
— Заплачу.
— Да что заплатите, давайте, если уж так не терпится…
Даю, если уж так не терпится. Вытягиваюсь в кресле. И ведь знаю, что ничего не будет, и все равно сижу как на электрическом стуле, сейчас повернут рубильник, и…
— Зовут вас как?
— Николай Антонович Авдеенко.
— Я вас фамилию не спрашивал… — экзаменатор посмеивается, смотрит на меня как на психа, — что провериться-то решили?
— Да так… мало ли.
— Ну, это генетически обусловлено, какое там может быть мало ли…
— А вдруг…
— А так в жизни чем занимаетесь?
— Вон, премию за книгу получил…
— Пишете?
— Ну.
— А корень из минус единицы сколько будет?
— Чего?
Кривая на экране подскакивает, ага, мозг заработал на полную силу…
— Корень… из минус единицы.
— Единица.
— А если подумать?
— А-а… нет такого числа.
— Тоже верно.
— Хотя нет. Есть такое. Иррациональное число и.
— И это правильно. Ну что… — экзаменатор смотрит на результаты, присвистывает, — похоже, прибор шалит…
— А чего?
— Пятьдесят девять и одна.
— Д-давайте перепроверим. Другой прибор есть у вас?
— Имеется…
Меня подключают. Экзаменатор задает вопросы. Это так всегда, надо задавать вопросы, чтобы мозг работал, чтобы было что считывать…
Нет, верно всё… пятьдесят девять и одна. Это, получается, десять лет назад неверные данные вам сунули…
Киваю. Лучше согласиться, что десять лет назад ошиблись. Хоть и знаю, что это не так, просто потому что…
Смотрю на новые корочки, а быстро здесь выдают, оперативненько…
Пятьдесят девять и одна…
Спасибо, Игнат…
— Это варианты ваши?
Следователь смотрит. Настороженно хмыкает. Листает то, что мы с Игнатом накропали, варианты, варианты, варианты, что там, черт возьми, могло случиться…
— Это что?
Наклоняюсь, с трудом разбираю игнатовы каракули.
— А-а… мысли… понимаете, мы что думали… может, мыслям не нравится, когда их ловят… Вот они и мстят людям, убивают…
— Интересненько… и что прикажете с мыслями делать?
Пожимаю плечами, кто их знает. И вообще это только гипотеза. Хочу уйти, следователь делает мне знак.
— Вы это… поосторожнее бы с Игнатом, — смотрит на меня, как на врага народа.
Холодеет спина.
— А… что так?
— А так… что вы с ним… как с простым смертным.
— А с ним как надо?
— А то сами не знаете… вы хоть уровень его смотрели?
— Ну… я вообще сначала не поверил.
— Да я тоже не поверил, увидел… Вы хоть понимаете, что это прорыв…
— К-куда?
Следователь пожимает плечами, я откуда знаю, куда…
— Вы хоть понимаете… что мы все перед ним как эти вон низшие перед нами… а вы тут… обиды свои какие-то…
— Ты спишь?
— А?
Игнат пробивается в мои мысли, расталкивает сознание, бли-ин, только что хрень какая-то снилась, как я зачем-то в лесу сосну выдернул и с ней в магазин пришел, а тут…
— Просыпайся давай уже… он вернулся.
— К-кто он?
— Да кто, кто, Антон, кто!
— Он же мертвый был.
— Да знаю я, что он мертвый был, вернулся он!
Просыпаюсь. Окончательно. Наспех высчитываю, где сейчас Игнат, наскоро залезаю в брюки, по-детски две ноги в одну штанину, падаю…
Спешу. Когда Игнат зовет, надо спешить, в следующий раз не позовет. Такси, такси, удочку мне, ловить такси, и к нему скорее…
— Что с вами было?
Игнат наседает на Антона, тощий, взъерошенный, кажется, сейчас запустит длинные пальцы прямо в голову, разворошит, растреплет мозги, что там было…
— А что было?
Антон улыбается до ушей, обнимает Иришку, ему не до Игната, ни до кого, ни до чего…
— Ну что… что вы помните?
— А что я помнить должен?
— Та-ак… какое сегодня число?
— Счастливые часов не наблюдают, да, Тоша? — Иришка тянется к Антону, Игнат взрывается.
Да прекратите вы! Какое… какое число?
— Первое вроде бы… марта.
— Та-ак, все ясно… не помнит ничего… стоп, еще одно…
Игнат подключает к Антону датчики, отталкивает Иришку, да идите вы, не мешайте работать, ну вот, я так и думал, а я что говорил…
— А что?
— А то… плюс пять. А когда умер, на нуле было, понимаешь?
Понимаю. На нуле. А то плюс пять…
Выходим на улицу в умирающий снег, вспархивает с крыльца стайка вспугнутых мыслей, простеньких, земных, а картошка на рынке по десять рублей кило, а гнилая вся, а сейчас какие-то смеси картофельные появились, а вчера…
— Ты понимаешь… — Игнат обреченно смотрит на меня, — время-то поджимает… А мы ни на йоту не продвинулись, ни на йоту…
— Да ладно, успеется всё, куда оно денется…
— Что успеется, что успеется, времени хрен да маленько осталось! — Игнат взрывается, сжимает голову ладонями, — иди уже отсюда, не хочу тебя видеть…
Иду уже отсюда. Думаю про себя, как бы уйти совсем, пошел он, Игнатушка, жил же как-то без Игната, и ничего…
Игнат догоняет, сжимает мое плечо, ну что, что такое…
— Ты понимаешь… я себя проверил… у меня нуль целых, одна десятая.
— Одна десятая чего?
Игнат смотрит на меня обреченно, как можно быть таким тупым.
— А у меня сколько?
— Полторы. Тебе ещё жить да жить…Сам погляди…
Гляжу на табло. Холодеет спина. Не за себя. За Игната. Будь я проклят, если не разгадаю, что тут творится, если не спасу Игната, будь я проклят…
Мой показатель перескакивает с один и пять на один и шесть.
Что это, черт возьми…
ЯНДЕКС
НАЙДЕТСЯ ВСЁ
Ну-ну, посмотрим…
Набираю — Игнат, Яндекс уже сам выдает мне — Игнат Липецкий.
Смотрю. Читаю. Игнат… проверку прошёл не в семнадцать, а в четырнадцать, тогда и показало — сто десять. Три раза перепроверяли. Младшая сестра Игната покончила с собой при неясных обстоятельствах. Отец умер, когда мальчику было двенадцать…
В школе учился на тройки, любимым предметом была математика… Две одноклассницы Игната наглотались таблеток. Потом один универ, другой универ, третий универ, будто парень сам не понимает, чего хочет, смерть двух однокурсников…
Ловлю себя на том, что кусаю ногти. Как Игнат. Странный какой-то путь у Игната по жизни, усеянный трупами…
— Это что?
Оборачиваюсь. Игнат. Интересно, сколько он у меня за спиной стоял…
— Я тут… — говорю, не могу договорить.
Глаза злые, горят красным огнем сетка воспаленных сосудов…
Показывает на дверь.
— Свободны.
Понимаю. Я ждал этого. Как-то с самого начала ждал, когда он покажет мне на дверь. Такие надолго с людьми не сходятся, такие вообще людей не замечают…
Беру куртку, главное, повернуться и гордо уйти, с таким видом, мол, не очень-то и хотелось бы, была бы честь предложена…
На пороге спотыкаюсь о самого себя…
Спотыкаюсь…
Кусочки мозаики начинают складываться в общую картину, но как-то неуверенно, робко…
Выхожу на улицу, в дождь, еще раз спотыкаюсь о самого себя, ну только посмейте не подать такси, да что не посмейте, вот по закону всемирной подлости такси не дождусь…
Свет фар.
Забираюсь в салон, перевожу дух. Кусочки паззла складываются. Складываются… еще недостаточно, но…
Черт…
— Почему не едем?
— А куда?
А… ну да, я же не сказал, куда… куда… можно подумать, мне есть куда ехать…
— В аэропорт.
Ну да. В аэропорт. И домой. И пропади оно всё, сам виноват, ввязался, сказано же — не бывать двум гениям вместе, не бывать, нашел себе лучшего друга…
— Уважаемые пассажиры, просьба пройти…
Прохожу. Кусочки мозаики в голове складываются, складываются, умирают гении, умные, самовлюблённые, открывающие вечные двигатели и седьмые континенты.
Умирают. Вот так. Внезапно.
— Уважаемые пассажиры, просьба пристегнуть…
Пристегиваю, как всегда не знаю, как это делается, сколько летаю, столько не знаю. Стюардесса цепляет меня на ремень, как маленького, смущенно извиняюсь, что не умею, она смущенно бормочет что-то, да ладно, вам не до того, вам общую вселенной выводить…
Общую формулу…формулу того, что происходит, формулу, формулу… Пытаюсь поймать мысли, я-то слабоват, я-то мысли еле-еле из экзосферы ловлю, Игнат, правда, научил меня ловить с орбиты Луны…
Понимаю.
Вот так и приходит озарение. Внезапно. Когда его не ждешь.
Ищу в ментальной памяти номер Игната, неужели уже стер…
Нет… есть… выхожу на связь, ну только посмей не ответить… не отвечает, ставит барьер, ну пусти, пусти-пусти-пусти, это очень важно, очень-очень-очень…
Игнат бьет меня разрядом, больно, сильно, давненько меня так никто ненавистью не обжигал. Последний раз мать так, лет пять мне было, она с какой-то подружайкой болтала, я все лез, ма, ма, ты же со мной гулять пошла, не с ней… вот тогда и получил, так обожгла душу, мало не показалось…
Игнат… когда он вообще с кем-то дружил… последний раз…
— Разверните самолет!
— Простите?
— Разверните самолет! Мне нужно назад… это… это очень важно…
В салоне ворчат, ишь чего выдумал, парень, я из-за тебя конференцию прощелкивать не собираюсь, парень, меня в Питере ждут, ты чего в самом деле…
— Да от этого жизнь человека зависит, понимаете?
— К сожалению, невозможно развернуться… заходим на посадку…
Черт…
Снова пытаюсь связаться с Игнатом. Снова не могу.
Сбегаю по трапу, кто-то подхватывает меня, да вы осторожнее. Размахиваю своим удостоверением высшего, в кои-то веки пригодилось…
Мне нужно позвонить… срочно… мне нужно связаться с человеком… Игнат… Игнат…
Понимаю, что не знаю фамилии.
— Мил человек, у нас этих Игнатов по стране как собак на небе, — фыркает администратор.
— Чего?
— Как звезд нерезаных, вот чего… фамилия?
— Н-не знаю… Игнат… умирает…
Администратор разводит руками, я-то что могу сделать…
Хлопаю себя по лбу.
Черт.
— У него уровень… сто десять целых, семьдесят три сотых.
— Идите, не мешайте работать уже.
Думает, шучу. Хватаюсь за соломинку, ну только посмей меня прогнать, только посмей…
— А вы посмотрите… по базе, по базе посмотрите!
Администратор фыркает, смотрит по базе, ворчит что-то, блин, работать мешаете…
— Точно есть. Игнат Липецкий, двадцать семь лет…
— Свяжитесь с ним… пожалуйста… ему опасность грозит… большая…
Администратор ищет связь, обреченно смотрит на меня:
Не отвечает. Уединился, надоели ему все…
Бегу на улицу, ловить такси.
— До Москвы довезёте?
Таксист пожимает плечами, отчего же не довезти…
Мимо проносятся холмы, деревеньки, тонут огни в темноте ночи…
— Понимаете… они все… которые умирали… у них там один показатель на нуле был…
Водила кивает, был так был…
— Гемоглобин в норме, все в норме… а вот что-то на нуле…чего-то не хватало им…
Водила кивает.
— Ну и вот… я так посмотрел… все умершие высшего уровня… в людях только игрушки видели… пешки в своей игре…
Водила кивает, это они могут…
— Ну вот… я понял, чего им не хватало… без чего человек не может… А они думали, можно так… играть людьми… как пешками…
Приехали.
Выскакиваю из таксюшки.
— А платить кто будет?
Перевожу содержимое карты. Целиком.
— Сдачи не надо.
Бегу в темноту ночи, охранник у входа в отель смотрит на меня, как на врага…
— Чего?
— Человек… умирает.
— Где?
— У вас, там… в сто седьмом номере… Да дайте я сам, сам…
Бегу в номер, да не стучите вы, так откройте, он вам оттуда черта с два откроет…
Заходим, Игнат сидит за столом, злой, уставший, сутулый, оборачивается, какого черта…
— Игнат, я…
Хватаю его за руку. Откидывается назад, падает с хрипом, замирает на ковре…
— Игнат?
Растворяется, и понимаю, что когда растворяется, я уже ничего не могу сделать…
— Давно знали покойного?
— Недели две.
Сам себе удивляюсь, что недели две. Кажется, вечность прошла. Если не больше.
Следователь… разве это следователь, всего-то какой-то четвертый уровень, он никогда не спросит, как Игнат, во что был одет покойный утром…
— Сильно ему завидовали?
— Что?
— Ну… у него сто десять, у вас пятьдесят с хвостиком…
Начинаю догадываться.
— Это… это не я…
— Ну ладно… пройдемте с нами.
Все понимаю. Бросаюсь вон из комнаты, опрометью, ага, не ожидал от меня следователь, вот Игнат сразу бы спохватился…
…сжигаемый завистью к гению с более высоким уровнем убил своего знакомого….
Перечитываю обрывок газеты. Беззвучно фыркаю. Ну-ну, вы еще подробно напишите, как я его отравил. И зарубил ледоколом, хотя нет, рубят ледорубом, ледокол — это другое…
Меня ищут.
Меня не найдут. Может быть. Если повезет. Мне.
Думаю про Игната. Про Игната, про которого лучше не думать, как он обрывает говорившего — отвечайте на вопросы, как презрительно фыркает, смотрит на меня как не скажу, на что, доедает ужин, спохватывается — а что, на двоих было сервировано… Ходит по комнате, сжимает виски, ну как это можно не понимать, ну как это можно не понимать…
Чш, чш… не то думаю… я его люблю, я его люблю, у меня старшего брата никогда не было, а тут вот, вместо старшего брата, это он меня на уровень выше поднял, это я у него научился, это…
Думай про него.
Думай.
Иришка тоже своего Антона любила… тоже про него думала…а потом он вернулся…
Так что думай, думай…
2014 г.
