Ад.

1.

 

Человек умер.

 

После смерти он оглянулся по сторонам: вокруг всё было то же самое. Та же серость, обыденность и скукота. Смерть ничем не отличалась от жизни, подумал с грустью человек. Он сел на диване, на котором он только что умер, и стал ждать. Он сам не знал чего он ждёт, но всем своим нутром – или как это теперь называлось – ощущал, что надо сесть и подождать.

 

В дверь тихо постучали. Человек встал с дивана, на котором он недавно умер, и пошёл открывать дверь. За дверью никого не было. Вернее – за дверью не было ничего: ни лестничной клетки, ни дверей соседских квартир, ни недавно купленного на распродаже коврика. «Коврик-то за что?!» - подумал, почему-то, человек, но тут вдруг он заметил дорогу, ведущую от его двери куда-то в туманную даль. На дороге было написано крупными буквами «Благие намерения!». Всё ещё жалея о пропаже так удачно купленного коврика, и в последний раз оглядев, без малейшей тени сожаления, диван со своим бренным телом, он вступил на дорогу.

 

Ну, а что ему ещё оставалось? Не сидеть же здесь, вот в этом всём. Не для того он наглотался таблеток, в конце концов! Вот так взять – и умереть, и после смерти ещё остаться здесь? Да они за дурака его, что ли, принимают? Кто эти «они» он и сам не знал, но посчитал, что этот мысленный монолог получился мощным, чувственным и проникал в самое сердце… Кому? Да не важно! Главное – что проникал…

 

Дорога была извилиста и сильно петляла. Везде пестрели указатели, как будто бы сделанные специально для него: «Вам сюда!» - кричали они, «Мы ж вас так заждались уже!», «Поверните теперь налево и вниз, дорогой вы наш!» Надписи ласкали взгляд и лились бальзамом на израненное сердце человека.

 

А сердце его было действительно изранено чрезвычайно: всё, всё в его жизни было, как говорится, не слава Богу.

 

Началось всё с того, что родители его в детстве, натурально, недолюбили. Он так хотел тот пистолет, из которого вылетали – пусть и игрушечные – пульки, но так больно бьющие по соседу Ваське, что он в синяках потом ходил! Пистолетик такой был у школьного хулигана Валеры, и однажды стащенный и применённый на Ваське, привёл нашего недавно почившего в неимоверный восторг. А родители подарили ему на день рождения велосипед… Да кому он нужен? Если только на Ваську наехать этим велосипедом… Но тот бегал слишком уж быстро – и мечта его так и умерла.

 

Став чуть постарше, он начал подкарауливать бездомных кошек и отрезать им уши. А что такого? А может, он стал бы потом хирургом или ветеринаром, и ему просто интересно было внутреннее устройство организма… Хотя, это, конечно, было бы враньём, потому что никаким ветеринаром он так и не стал, и интересовали его тогда исключительно мучения животных. Родители об этом не знали, они никогда бы его не поняли, они вообще были, по его мнению, недалёкими и мелкими людьми «из толпы». А он – над толпой. Он себя видел выше, умнее, светлее…

 

Через некоторое время он решил жениться. В его голове уже тогда сформировался список того, что ему должна жена. Что она должна уметь, как говорить и как выглядеть. Поразительно – но такая женщина существовала в природе! Семейная жизнь у него не вызывала восторга, особенно недовольство жены по поводу его измен. Ну, а что ему – привязанным к ней быть? Он что, собака? Пусть беременеет - и не думает больше о всякой ерунде! Ну - она и забеременела. У них родился прекрасный малыш. Вот теперь, - подумал человек, теперь ей будет чем себя занять. Он часто пропадал, ночевал вне дома – и искренне не понимал чем же его жена так недовольна. Вот же, родила, чeго ей ещё надо?! В конце концов, она от него ушла и отсудила у него ребёнка, чем не сильно его расстроила, потому что он и не помнил даже как зовут его сына. Жить, как говорится, стало лучше, жить стало веселее…

 

Вступив в зрелость, он окончательно утвердился в мысли, что главное в человеке – это его возвышенность, как он сам это понимал, начитанность и образованность, а порядочность, доброта, любовь, мораль – это сказки для быдла. «Быдлом» он, естественно, считал большинство окружавших его людей, так и не признавших его талант, ум и удивительную – да-да! - особенность мышления. В чём заключался его талант – он и сам не знал, но талантлив он был несомненно, иначе и быть не могло.

 

И вот, когда осознание бренности бытия достигло апогея, когда он больше не мог уже мириться с тупостью и приземлённостью своего окружения – он решил уйти из этой никчёмной жизни…

 

2.

 

Человек вдруг заметил, что дорога упёрлась, наконец, в какую-то стену. Пути его пришёл конец – это было очевидно. Он с интересом оглядел то, перед чем он неминуемо оказался: красивый, добротный особняк из чёрного мрамора потрясал своей мощью и величественностью. На двери был кодовый замок, изящная дверная ручка, как будто, предлагала за неё взяться и открыть дверь. Над дверью висела табличка, где витиеватым почерком было выведено «Ад». «Как – ад???» - подумал человек, «мне надо не в ад, тут какая-то ошибка…»

 

И тут – дверь сама открылась. Человек осторожно просунул голову внутрь, но внутри никого не было. Только бесконечные коридоры, лестницы – и невероятное множество  каких-то дверей. Сделав пару шагов, он попытался высмотреть хоть кого-нибудь, кто смог бы исправить эту досадную ошибку, но не заметил, как дверь за ним захлопнулась.

 

Как только это произошло, непонятно откуда выскочил улыбчивый и радостно подпрыгивающий – как будто от нетерпения – чёрт и стал подобострастно жать ему руку и восторженно всплёскивать руками.

 

-Дорогой вы наш! Наконец-то! Мы ж так ждали, так ждали…

 

-Подождите… - человек пытался – впрочем, безрезультатно – оторвать от себя вцепившегося в него мёртвой хваткой чёрта - Здесь какая-то ошибка. Мне не надо в ад, у вас тут что-то напутали…

 

-Ах, это, наверное, Гелла напутала. Вот же старая чертовка! Ух, я же ей…

 

-Простите – кто? Гелла?

 

-Ну да. Секретарша Самого. Вы не волнуйтесь, проходите, скоро вас непременно разъяснят…

 

Он быстро сгрёб под локоток не успевшего опомниться человека – и поволок куда-то по длинному коридору.

 

-Ах, вы не представляете как мы рады вашему визиту! – продолжал верещать чёрт. Мы же тут следили за каждым вашим шагом, за каждым вздохом. Какой вы адвокат, ах, какой адвокат! Как вы защищали того пройдоху в суде – и как горько плакала обманутая и преданная мать… Вы великолепны, вoсхитительны - и чрезвычайно прекрасны!

 

-Спасибо, ээээ…

 

-Да что же это со мной такое! Я же забыл даже представиться от такого переизбытка чувств! – чёрт тут же схватился за то место, где у людей обычно находится сердце, для пущей убедительности. - Нижайше прошу прощенья за мою рассеянность! Меня зовут Кондратий. К вашим услугам.

 

Он низко поклонился, всем своим видом показывая, что он очень, очень рад, и даже всхлипнул один раз, после чего громко высморкался в какой-то замызганный носовой платок.

 

-Итак, Кондратий… - человек, успевший уже раздуться от гордости после всех лестных слов чёрта, собрался, наконец, детально объяснить своему собеседнику, что произошла досадная ошибка, которую непременно надо исправить - и как можно скорее…

 

-Вот! – внезапно – и очень торжественно – продекламировал Кондратий. – Вам сюда! Вас там заждались!

 

-Простите, но – как же…

 

-Не волнуйтесь, яхонтовый вы наш! Вас там непременно разъяснят! Непременно!

 

Он торопливо подтолкнул человека к двери и постучал несколько раз. Дверь отрылась.

 

-Ну вот! Входите! Очень, очень было приятно познакомиться!

 

Продолжая кланяться, чёрт, наконец, вышел и закрыл за собой дверь.

 

Человек осмотрелся. Вокруг было непонятно. Какой-то густой туман. Вдруг – яркая вспышка озарила всё вокруг - и он явственно ощутил себя… Своим соседом Васькой. Он бежал куда-то, вернее, от кого-то, в него больно ударялись какие-то пули, а за спиной кто-то громко смеялся, всё время бежал за ним и стрелял… Он уже был весь в синяках, ему было очень больно и обидно. Он не понимал, за что соседский мальчишка с таким остервенением делает ему больно, и почему так громко смеётся, он же даже когда-то хотел с ним подружиться… Дома он плакал от обиды, но никому не рассказывал откуда у него синяки, и даже мысль о том, чтобы выйти за переделы квартиры, сопровождалась диким, животным ужасом…

 

Вдруг он увидел дверь – и понял, что ему дают передохнуть. Тяжело дыша, он выбежал в коридор. Виски ломило, слёзы лились рекой, в горле застрял противный ком.

 

-Кондратий! Кондра… - он охрип. Он тяжело дышал. Ему было невыносимо больно, и он еле стоял на ногах. Он был похож на наркомана в самом начале ломки. В сущности, так оно и было.

 

-Да, о прекраснейший?

 

-Вы меня обманули! Вы сказали, что здесь исправят эту досадную ошибку…

 

-Позвольте, любезнейший, - Кондратий самозабвенно пилил ногти тоненькой розовой пилочкой, - я не говорил ни про какую ошибку, с чего вы взяли? Я говорил, что вас за той дверью разъяснят. Ну, я был прав? Лёд тронулся? – чёрт ехидно ухмыльнулся.

 

-Вы имеете ввиду… Да, я понял смысл. Я понял как всё устроено. Теперь я могу идти?

 

-О, нет, свет очей моих, нет, ни в коем случае! Вы видите этот длинный коридор? – он указал широким жестом в даль коридора, в котором они находились. – Так вот, все эти двери, всё вот это – ваше. Ваше, мой драгоценный! И всё это вам надо пройти, чтобы там, - он сделал большие глаза и показал рукой туда, где, по всей видимости, коридор должен был заканчиваться, - наконец, смогли решить что же с вами делать дальше.

 

-Кондратий, - заговорщицки шепнул человек чёрту, - а кто – там?

 

-Ах, ну какая вам заразница, бесценный вы мой! – сладким голосом пропел демон. –Вы сами всё потом узнаете, имейте терпение. Терпение, друг мой, терпение… - Шептал он торопливо, подталкивая человека к следующей двери.

 

За следующей дверью он ощутил себя кошкой. Одной из тех самых кошек, которым он в детстве отрезал уши. Всю боль, весь ужас бедного животного он ощущал с такой отчётливостью, что от боли заплакал. А боль и ужас всё не проходили - и, казалось, длились вечно…

Захлёбываясь слезами, он выскочил в коридор. Чёрт смотрел на него, трясущегося от нескончаемых рыданий – и удовлетворённо улыбался.

 

-Господи, какое же я чудовище…

 

-Ну что вы, дорогой мой, что вы! – услышал он сквозь свои рыдания голос чёрта…

 

И так, после каждого такого его возвращения, когда он выходил в клочья растерзанный, чёрт его успокаивал, гладил по голове и шептал что-то ласковое и ободряющее. «Помните шутку? Мол, Кондратий хватил. Представляете, какой пердимонокль? Я вас хватил! Вот же, ирония судьбы-то, а!» А между тем, коридору всё не было видно конца, двери эти были, будто бы,  бесконечны, всё слилось в какой-то кошмарный клубок, водоворот его грехов, раскаяния за них, боль и слёзы…

 

-Что за этой дверью? – спросил он чёрта, трясясь и поскуливая.

 

Левый глаз его дёргался, под глазами обозначились тёмные круги, взгляд был почти безумен, а боль всё не утихала.

 

-Что за этой дверью? – переспросил чёрт. – А за этой дверью суд идёт. Тот самый суд, после которого заказы на вас посыпались валом – и вы в одночасье стали баснословно богаты.

 

-Нет, я не хочу! – его крик разнёсся по всему коридору, отдаваясь гулким эхом от стен. - Не надо, пожалуйста… - взмолился он шёпотом, но чёрт был непреклонен:

 

-Надо, ангел мой, надо, не торчать же вам целую вечность в коридоре, как тогда в ОВИР-е в очереди за паспортом. Что ж делать, протокол, чтоб его…

 

И дверь за ним закрылась.

 

Он помнил этот суд. Он блистал на этом суде. Он был профессионален, язык его был отточен, а манипулирование фактами – безупречным. Он знал, что этот день имеет все шансы стать судьбоносным в его карьере – поэтому его ничто не трогало: ни серое и осунувшееся лицо брата подсудимого, ни слёзы его же матери, ни довольное лицо его упыря-клиента, который пытался отравить родного брата, чтобы унаследовать всю квартиру после смерти отца – а в дальнейшем он планировал так же разделаться с матерью… Но он - он был на коне. Всю свою последующую жизнь он гордился своим выступлением на том суде – а теперь смотрел в ужасе на себя со стороны и искренне хотел умереть от стыда. И ведь – умер же уже, так что деваться было некуда…

 

Он выполз в коридор на коленях. Долго не мог сфокусировать свой взгляд на чём-то одном, всё расплывалось и разбегалось в разные стороны. Он уже не помнил, где он и кто он, зачем он здесь, и кто это там стоит у стены с розовой пилочкой в руках… Но тут он моментально просветлел умом.

 

-Всего одна дверь? Осталась только одна дверь? Последняя?

 

-Да, яхонтовый мой, да! Она самая, последняя! – пропел сладким голосом чёрт и ободряюще подмигнул почти переродившемуся. – Последний рывок…

 

-И что же там, за последней дверью? - дрожащим голосом спросил… человек ли? Сложно уже было сказать…

 

-Ваш сын.

 

Он открыл дверь. Сердце его бешено колотилось, руки дрожали, ноги еле слушались… Но там никого не было. Комната была пуста. Он вошёл, осмотрелся – и понял, что это детская в его старой квартире. Сын, видимо, был в детском саду, жена готовила ужин, стирала и пылесосила. Его, естественно, дома не было. Стоп, что там за дата на календаре? 12-е? Это же уже после развода…

 

В прихожей послышались шаги – это тёща привела сына из детского сада. Он разделся – и бросился сразу к своей маме, захлёбываясь от впечатлений от произошедшего сегодня в саду, от шоколадки, которую он получил от бабушки – и от новой собаки, которую дал погладить сосед.

 

-Мама, мама, представляешь, мы с Мишкой сегодня подрались!

 

-Это ещё что за новость???

 

-Ну, он у меня машинку отнял…

 

Он долго ещё вертелся и балагурил, а потом вдруг спросил:

 

-Мама, а папа скоро придёт?

 

-Не знаю, сынок.

 

-Он не пришёл на мой утренник в садик. И домой больше не приходит. Я ему больше не нужен? Он нас бросил?

 

Бывшая жена героя нашей истории закусила до крови губу и посмотрела на свою мать.

 

-Ничего страшного, мой хороший, - ответила та, -  папа просто очень занят…

 

Он не мог больше на это смотреть. Он не мог больше этого вынести. Он – достиг своего предела… Последней его мыслью было то, что у сына, оказывается, голубые глаза, как у него… И он провалился тут же в Небытие.

 

3.

 

Очнулся он на полу в каком-то тёмном кабинете. На стенах висели картины с библейскими сценами, а на потолке была огромная роспись: изгнание Люцифера из Рая. Он сразу же понял где находится. Надо было встать и посмотреть Ему в глаза. Подняв голову, он увидел, что Дьявол был импозантным мужчиной, лет где-то сорока пяти, в безупречно сшитом – и превосходно на нём сидящем – чёрном костюме. На левом мизинце сверкал золотой перстень, правой рукой он вертел, зачем-то, глобус, стоящий у него на столе.

 

-Ну-с, Сергевна, что делать будем с этим кадром? Я, знаешь ли, ума не приложу…

 

Вечность осмотрела вновь прибывшего и покачала головой.

 

-Случай запущенный, хоть и сложный. Поэтому, надо это всё обдумать, в связи.

 

Человек посмотрел на то место, откуда раздавался голос: взгляд его упёрся в массивную, мощную тётку средних лет. Такую, знаете ли, вечную. Тётка смотрела строго и всё время качала головой.

 

-Ты, Сергeвна, опять непонятно выражаешься. В отпуск тебе надо, вот что. Всё равно людям больше не нужно ничего вечного, они и не заметят…

 

У человека появилось ощущение, что он зритель, что он смотрит какой-то, непонятный ему самому, спектакль. Разыгрывающееся на сцене действо, казалось, совсем его не затрагивало, он мог только наблюдать со стороны…

 

-Ты прошёл все круги ада, все испытания. – Дьявол, наконец, повернулся к нему лицом. – Проблема же в том, что в рай тебя не пустят, принимая во внимание твою… кхм… историю болезни, а здесь тебе тоже оставаться нельзя, больно уж ты совестлив оказался… - Генеральный Директор Ада, как он сам любил себя называть, скорчил гримасу. – Поэтому, надо с тобой что-то делать. Есть идеи?

 

После недолгих раздумий человек принял решение.

 

-Вы знаете ту иву, к которой любила приходить моя жена, когда мой сын был совсем маленьким?

 

-Да, конечно… Ты уверен?

 

-Да.

 

-Сергевна?

 

-А что, - отозвалась Вечность, - ива – это вполне. Ну что ж, так тому и быть…

 

Окружающие его предметы стали терять свои очертания – и, в конце концов, превратились в какой то густой, однородный туман. Всё кончено. Он заплатил за всё, с процентами - и теперь его ждал Покой…

 

Эпилог.

 

Когда её сын был ещё очень маленьким, и ей было очень плохо – а случалось это нередко – она любила приходить в парк и сидеть на скамейке под развесистой ивой. Она качала коляску, пела колыбельную сыну – а ива её убаюкивала своим шелестением листьев. Ива успокаивала. Закрывала в холод от ветра, а в жару – от солнца. Шелест листьев был поистине целительным, она уходила домой спокойной и умиротворённой.

 

Потом её сын вырастет – и будет тоже приходить к этой иве. Есть в ней что-то… Особенное, что ли. Посидев немного под ней, вдруг начинает казаться, что - что бы ни случилось – всё будет хорошо… Ива давала эту уверенность – и делилась своим Покоем.

 

Её сын проживёт долгую жизнь и будет хорошим, светлым человеком, совсем не похожим на своего отца – а где-то в Небесной Канцелярии уже зарезервированы для него крылья: висят в огромном белоснежном шкафу, с золотой биркой, на которой начертано его имя. Земная жизнь – это своего рода школа, и все экзамены он сдаст на «отлично». А пока – молодая женщина сидит с коляской под раскидистой ивой и поёт колыбельную своему сыну, а ива, как будто, качает ветками в такт…