Исполинское чудовище надвигается на меня, распахивает хищную пасть, - из пасти вырывается алое пламя. Прячусь за камнями, выжидаю – тут, главное, подпустить к себе жертву достаточно близко, чтобы нанести удар…
Выжидаю.
Как учили.
Он приближается ко мне, он не умеет выжидать, он бросается на меня – стремительно, очертя голову, его не учили сражаться правильно.
Рублю. С плеча. Тоже как учили. Меч входит в шею твари – сначала с трудом, потом легко-легко, с хрустом ломается позвоночник. Отрубленная голова падает к моим ногам.
Тварь извивается, дёргается, я смотрю, как медленно, но верно вытягивается следующая голова.
Я уже знаю, что так будет.
Мне не привыкать.
Толстенный хвост чудовища перехватывает меня за талию, швыряет об стену. Меч мой, меч, а нет никакого меча, а вон он валяется далеко-далеко, не добраться, не достать. Кое-как вытаскиваю кинжал, кое-как вонзаю лезвие в толстенную шею. Тут, главное, не отцепиться, - легко сказать, не отцепиться, когда тебя буквально разрывают пополам…
Все-таки рассекаю горло чудовища, перед тем, как в изнеможении упасть на камни.
Жду.
Смотрю, как вытекает слизистое месиво из обрубленной шеи, как месиво затвердевает, медленно, но верно превращается в еще одну голову. На этот раз враг действует чётче – стремительно бросается на меня, оскаленная пасть хватает мою голову.
Чувствую, как трещит доспех.
Чувствую, что еще немного – и хрустнет моя грудная клетка.
Орудую кинжалом – быстро-быстро-быстро, пока эта тварь меня не заглотила, разрезаю её практически изнутри, ну же, ну же, ну же, умирай уже…
Умирает. Нехотя, но умирает. Выбираюсь из окровавленных внутренностей, опускаю меч.
Снова тянется осклизлое месиво, снова отрастает голова. На этот раз даже не отрастает, - побежденный просто пытается прирастить уже отрубленную голову. Не уходит – уползает, вымученно улыбаясь, бормочет про себя, что в следующий раз-то он точно…
Ну-ну.
Посмотрим.
Хозяин одобрительно хлопает меня по плечу, молодец.
- А сколько стоит с человеком сразиться? – спрашивает кто-то.
- Взрослый пятьсот, детский четыреста.
Прохожий присвистывает. Спрашивает зачем-то.
- Вы же только по выходным?
Мой хозяин оживляется:
- Да-да, давайте, сразитесь, человек здесь не каждый день бывает!
Прохожий уходит. Я уже знал, что он уйдёт. Что для него это дороговато. Я уже просил хозяина снизить цену хотя бы до трёхсот. Хозяин пока еще держится. Но думаю, недолго.
Итак, прохожий уходит. С одной стороны это хорошо. Значит, хоть полчасика отдохну, соберусь с силами. Но с другой стороны плохо - за день заработаем хрен да маленько, опять баланду жрать, а хозяину не объяснишь, что не может человек все время баланду жрать. Нет, вычитал где-то про сколько-то там необходимых калорий. Самое страшное, что он где-то вычитал, что человек живет без еды месяц.
Только бы не вздумал попробовать на мне…
- А сколько стоит с человеком сразиться?
Ну, началось.
- Взрослый пятьсот, детский четыреста.
- А давайте… попробуем…
На ринг выходит ребёнок. Хозяин делает мне отчаянные знаки, я киваю, я уже и сам понимаю, что ребёнок, что маленький, что надо бы с ним понежнее, помягче, вполсилы, если вообще не в четверть силы.
Змеёныш бросается на меня, раскрывает пасть, выпускает еще не огонь, - только дымок, огнём ещё не умеет. Трогательные у них все-таки змеёныши, трогательные, что есть, то есть.
Взмахиваю мечом. Бью. Не сильно. Сильно здесь нельзя, змеёныш все-таки…
Враг ловко обвивает меня тугими кольцами, швыряет о землю, раз, другой, третий. Это новенькое что-то. А я и забыл, что дети куда кровожаднее взрослых, взрослый сюда развлечься приходит в выходной день, а ребёнок всю злобу свою выпустит, откуда в детях столько зла…
Уже не сдерживаю себя, рублю голову – с плеча, что есть силы. Кто-то кричит в толпе, должно быть, мать.
Голова прирастает. Дети головы отращивать еще не умеют, только приращивать те, что есть. Думаю, что будет, если ребёнку отрубить голову и спрятать. Сам себя ругаю за такие мысли.
Не успеваю взмахнуть мечом. Что-то хватает меня, что-то с силой швыряет о землю.
Вселенная взрывается тысячами искр.
Умираю.
Мир возвращается. Кто-то льет на меня воду, несвежую, ржавую, да кто кто-то, помощник хозяина.
Поднимаю голову.
Встаю.
Помощник сует мне в лицо плошку с несвежей водой, - отталкиваю, всем своим видом показываю, что я такое пить не буду.
Хозяин торжественно объявляет мальчишку победителем, вручает главный приз, макет человеческого сердца.
Кто-то говорил, что человеческое сердце выглядит не так.
Неважно.
Посетители потихоньку расходятся. Хозяин поворачивается ко мне. Ищу какие-то оправдания, уж никак не думал, что ребёнок окажется такой… такой… да и сам хозяин говорил, с ребёнками помягче…
- А вы молодец, - говорит хозяин.
- Да он как зверь бешеный был…
- Не сильно он вас?
- Крепенько…
- Сотрясение?
- Навроде того.
- День доработаете?
Киваю. Куда я денусь…
- А вы молодчина.
- Вы извините… не одолел его…
- Вы еще ничего не поняли? Это же сын мэра был.
Да ну?
- Ну да. Папаша его теперь нам деньжат отвалит…
Оживляюсь при слове - Деньжат.
- А с человеком сразиться сколько стоит?
- Взрослый пятьсот, детский четыреста.
Прохожий недовольно хмыкает.
Уходит.
Вечереет. Чувствую, что это все, это последний за сегодня. Хватит их уже мне, лезут и лезут.
Хозяин закрывает лавочку, пересчитывает прибыль. Наконец, вспоминает про меня, тонкими красными лучами ощупывает мою голову, не сильно ли ушибли.
- Что-то вы с лица спали…
Пожимаю плечами. Спадешь тут с лица день-деньской с драконами драться…
Помощник хозяина несет мне ужин, щедрый ужин, давненько так не ел. Еще бы, денег у хозяина навалом, можно и человека подкормить, чтобы с ног не валился. Что-то я еще хотел… а. Ну да.
Знаю, что ответ будет отрицательный.
И все-таки спрашиваю:
- А… других не нашли?
Хозяин фыркает.
- В Ойдикуэлне выступал какой-то с человеком… только там человек умер два года назад.
Сжимаю зубы. Чувствую, что лучше бы я не спрашивал, лучше бы я этого не знал.
Что-то случилось.
Смотрю на часы, понимаю – что-то случилось.
Потому что давно уже пора на работу. А на работу мы не спешим.
Хозяин сидит за столом, смотрит на меня, странно как-то смотрит.
- Проснулись?
- А… разве мы сегодня…
- Не работаем. Вы отдохните хорошенько…
Киваю. Ну-ну, деньги появились, теперь расслабиться можно. Надолго ли.
- Предложение поступило. От киностудии.
Не верю своим ушам.
- Сниматься будете. В Последней битве. Змеи против людей.
Холодею.
- Да из меня актер еще тот…
- Да от вас много и не требуется. Справитесь… вот сценарий нам тут переслали, вот историю можете в памяти освежить…
Послушно перелистываю историю, пытаюсь освежить в памяти. Не освежается. Вспоминается что-то давно забытое…
- Ма, а па придет?
- Придет, придет.
- А када?
- А скоро… скоро…
Голос матери, какой-то непривычный голос, холодный, отстраненный, так бывает, когда мать сердится очень-очень-очень…
- А си-вод-ня?
- Нет… не сегодня.
Грохот за окнами.
Ближе.
Ближе.
Когда гремит, прятаться надо. Это я знаю.
- Ма!
- Ну что, что такое?
- Ма, а ма кастрактор принесет?
- Конструктор, горюшко ты мое… принесет, принесет…
- Ма, а ты сердишься?
- Нет, нет, не сержусь…
- А чи-во ты так…
- Ничего, ничего… Всё хорошо, всё, всё…
Грохот.
С треском ломается крыша. Не вижу, но знаю – крыша.
- Вау, круто!
- Да что ты будешь делать с тобой! Без крова остались, он радуется!
Мать хлопает по лицу. Больно. Сильно. Реву. Не понимаю, я, что ли, виноват, я, что ли, крышу обрушил. Круто же, как в кино, совсем-совсем как в кино, а боевые машины – бах, а крыша – хрясь…
С треском ломается дверь.
В подвал врывается оскаленная драконья морда, пышет жаром. Мать отталкивает меня назад, я вырываюсь, я хочу посмотреть на настоящего дракона, хочу-хочу-хочу…
Режиссёр сует мне в лицо кусок сахара. Может, не режиссёр. Не знаю. Но кажется, он здесь главный.
Ем. Не хочется, но ем. Так надо. Хозяин машет руками, просит человека не кормить, вы ему так желудок загубите, у него рацион…
Ну-ну.
- Скажите ему… чтобы показал, на что он способен…
Мне неприятно, что режиссёр обращается к хозяину, а не ко мне. Хочу осторожно намекнуть, что я тоже всё понимаю.
Не намекаю.
- Ну давай… вот это главный герой, ты с ним сражаться будешь.
Оглядываюсь.
- А… мой меч?
- Ты что, ты сегодня не мечом, ты сегодня из автомата будешь.
Холодеет спина. Хозяин подталкивает:
- С автоматом-то справишься?
- Умею вроде…
- Ну вот. Ты, главное, не по врагам стреляй, а в воздух. Понял?
- Где тут не понять.
- Вот и отлично… Когда сигнал дадут, ты стреляешь. По верху. Понял? Отлично. Потом они тебя хватают, швыряют об стену… - хозяин думает, вспоминает, спохватывается, - ну да. Вот пузырек, он разбиться должен, когда об стену тебя грохнут.
Догадываюсь:
- Кровь?
- Ну. Молодцом… за это такие гонорары светят, нам и не снились…
На площадке готовят декорации, проверяют свет, еще что-то такое нужное и важное для фильма. Актёры подбираются ко мне, ближе-ближе-ближе, суют мне сахар, шоколад, орехи, кто-то подсовывает охапки долларов… Уже на полном серьезе начинаю беспокоиться за свой желудок. И за свою печень.
- Ма, а па придет?
- Придет, придет…
С треском ломается дверь, пышет пламя.
- Ма… ма-а-аа!
Когтистая лапа хватает меня за воротник, поджимает. Слышу отрывистое потявкивание, верещание, стрекотание, огромный крылатый змей взмывает в небо, держит меня крепко-крепко…
Камера… мотор…
Вскидываю автомат. Стараюсь отогнать наваждения прошлого…
Ма-а-аа!
- Дубль первый!
Твари приближаются ко мне.
Ма, а па придет?
В 2024 году доблестный поход против гоминидов завершился доблестной победой народа аюми…
Стреляю. Не в воздух. Падают простреленные тела, ещё, ещё, ещё, актёры, режиссёр, хозяин…
Ма, а ты чего так?
Все, все хорошо…
Голос матери в памяти…
Пересчитываю патроны. Мало. До чёрта мало.
Думаю, сколько еще продержусь до того, как.
Не знаю.
Полиция уже вышла на мой след. Ещё есть надежда забраться в какую-нибудь подземку – но слишком крохотная надежда.
Знаю, что могут засечь, все-таки включаю Сеть.
Ищу.
Есть же еще какие-то зверинцы, ярмарки, шоу…
Быть не может, чтобы я остался один…
2015 г.
