Без названия (мистика, драма) 38.000)

Город опустел.
Михаил живёт на сопке, подпирающей рабочий городок на севере страны, в небольшом поселении, состоящем из пяти просевших домов и пары построек под склады. Отставшая от прогресса деревенщина, обосновавшаяся на руинах доисторического колхоза. Одиннадцать чудаков, принципиально отказывающиеся переезжать в тесные однокомнатные квартиры посреди, заваленных мусором, бетонных джунглей, где вместо обезьян и тигров ходят люди-звери, гораздо опаснее лесных хищников.
Если прогуляться от деревни до импровизированной свалки, вывозимой только по весне, то с небольшой площадки открывается красивый обзор на располагающийся в низине, меж четырех сопок, город Колмогорск. Рабочий городишко с населением в пятьдесят тысяч жителей. В промышленном районе высятся трубы горно-металлургического комбината, и все опасные для здоровья человека отбросы уносит ветром в спальные районы другой части города, где понатыканы коробки девятиэтажных зданий. В центре, месте пересечения всех дорог, площадь, с традиционным памятником Ленину.
Михаил давно перестал интересоваться кипящей в городе жизнью. Раз в неделю, а то и реже, он, и ещё пара мужиков, выезжали в цивилизацию на побитых жигулях, прокладывая себе путь по не менее побитой дороге. Маршрут всегда пролегал через городской рынок, где они под завязку затаривались продуктами, пока крышку багажника не приходилось закреплять веревкой, далее следовали магазин хозяйственных товаров, банк, киоски с газетами. В ужасе от хамства на дорогах, глобального срача на улицах и обилия рекламы на всём чём возможно, трио дряхлых мужиков возвращалась домой в небольшую деревушку из пяти разлагающихся избушек. И жизнь шла дальше. Никакого фермерства, ни огородов в теплицах, ни скотоводства. Рутинная жизнь перед телевизором с парой федеральных каналов, с тупой иностранной музыкой по радио, книжной полкой, чей репертуар не менялся на протяжении последних тридцати лет. Михаил любит поспать, подрессировать собаку, хотя та и передвигается с большой неохотой, любит попариться в баньке с мужиками, да и просто побродить по лесу.
Бывает Михаил забредёт на пару километров вглубь и выйдет к склону, как раз уготованному природой для сторонников экстремальных видов спорта. Тогда он прячется (прижимается к стволу дерева) и наблюдает за ярко выряженными молодыми парнями и девушками. Всплывают ностальгические воспоминания о прошлых временах, когда не существовало в проекте никаких специальных парашютов с досками вместо лыж, и на санях или картонках, прямо по этим убийственным спускам мчишься вниз к городу, и обратно на верхушку по проторенным дорожкам, без помощи подъёмников и снегоступов.
Я вас не ненавижу, думает Михаил.
А сейчас город пуст. Михаил стоит подле свалки и смотрит на город, на трубы комбината, одного из самых больших на Крайнем севере; они заглохли. Трубы более не кровоточат и вообще не видно никакой активности. На расстоянии шести километров машины на дорогах смотрятся крохотными точками, и Михаил естественно ничего странного не примечает.
Хотя точки недвижимы! Глупости, народ ещё не проснулся. Михаил прислушивается и ясно различает шум тишины, бурление крови по сосудам внутреннего уха.
Завтра день покупок. Михаил с облегчение принимает тот факт, что в деревне осталось всего четыре рта и поэтому прогулка по городу не займёт большого количества времени. Семья Кротовых отдыхает в средней полосе, зимовать они будут у знакомых, а летом, вероятно, вернутся и бесплодно попытаются продать дом и участок в собственность городу. Вторая семья не справилась с отопительным сезоном и переехала на зиму в съёмную квартиру, предоставленную им, на бесплатной основе и с явным недовольством, семьёй сына. В итоге в поселении остались Михаил, живущий один, Маргарита, тридцатилетняя женщина, не понятно как оказавшаяся в таком месте в самом расцвете сил, с сыном Олегом, пяти лет от роду. В отдалении от поселения, скрытый в чащобе расположился пятый дом, где сводит концы с концами закоренелый рыбак и охотник, Арсений, один из двух в деревне обладателей транспортного средства.
Ранее утро, народ только протирает зенки, размышлял Михаил, авария на комбинате или внеплановые отключения. Да ё моё, всё что угодно! Чистка труб, ввод в эксплуатацию нового оборудования. Он же сам отдал тридцать лет жизни комбинату, и никогда… никогда, там не происходило ничего непредвиденного. Скоро наступит завтра. Погреб пуст, холодильник пуст, надо заплатить за электричество и присмотреть новую телевизионную антенну, старая потеряла связь с миром, и не пройдёт и недели, как экран с помехами лишит его последних крупиц, хоть и лживой, но информации.
Михаил добрёл до дома и принялся искать в чулане бинокль. Паника недопустима. Всё в жизни осмысленно и не подвергается сомнению.
— Ты пойдёшь со мной, — приказал он собаке и оба вышли на мороз. На груди у Михаила висит бинокль.
Пройдя метров двадцать он обернулся и увидел овчарку за углом дома. Она пряталась и явно не собиралась следовать за хозяином, хотя свалка служила для неё чуть ли не парком аттракционов.
Михаил подобрал коротенькую палку, одну из тех, что кидает собаке по вечерам сидя на скамье у двери, после уборки крыльца от снега. Беспроигрышный вариант на этот раз не сработал. Когда Михаил кинул палку в сторону тропы ведущей на свалки, собака не двинулась с места, даже не дёрнулась
— Атом! – Крикнул он хриплым голосом и закашлялся.
Атом, впервые на памяти Михаила, отреагировал на клич не грузным подходом к хозяину в ожидании похвалы, а резвым нырком за угол дома, с поджатым хвостом.
Михаил бросил тревожный взгляд в сторону леса. Неужели медведь? Стая волков?
Не вняв предупреждению Атома, Михаил запустил собаку в дом, запер дверь на засов и отправился обратно на свалку, хотел рассмотреть город вблизи. На свой страх и риск. Нет необходимости поднимать Арсения или тревожить Марго раньше времени. Завтра вдвоём, или даже всей компанией вчетвером, они отправятся в город, и Михаил будет втихую смеяться над собственной трусостью.
Город жив.
Михаил вернулся на прежнее место наблюдений, обошёл свалку и встал к ней спиной. Посмотрел на город через объективы бинокля.
Восемь часов утра, будний день, учитывай эти факты.
— Чёрт, — Михаил протёр линзы бинокля и проморгался.
Ничего. Воображение, пускай и бурное, не способно наяву рисовать пустые улицы пятидесятитысячного рабочего городка. Но улицы пусты! Хорошо. А как насчёт транспорта? Где маршрутки, автобусы, дорогие иномарки “хозяев жизни”? Недвижимые, они стоят брошенные посреди дорог и на автостоянках, на детских площадках и у тротуаров возле домов. А где же люди? Они ушли? Включали ли оповещение? Он не слышал сирены. Протяжная, не учебная раскачивающаяся волнами, а прямая на одной ноте; она вторгается в жизнь города в случае хлорной аварии, но с момента основания комбината звучала исключительно в целях проверки оборудования оповещения.
Потребовалось несколько часов, чтобы практически полностью эвакуировать город Припять. Интересно, а что они делали с рыбаками, ушедшими на отдалённые озёра, с грибниками, затерявшимися на целый день прочь от цивилизации? С людьми, жившими на отшибе, в покосившихся домах, о которых успели забыть и вычеркнуть из списка живых?
Движения нет. Может показаться “да ладно, ты смотришь не туда, сантиметр влево и в окулярах бинокля предстанет толпа курящих и пьющих школьников”. Нет. По улицам города разве что перекати-поле ветром не гоняет. Ни людей, ни собак. Молчит труба хлебозавода. Молчат трубы котельной, обеспечивающей горожан теплом каждую зиму. Ни костров, ни шума разгневанной или паникующей толпы.
— Я ничего не вижу, — задумчиво произнёс Михаил, убрав бинокль и взглядом охватив город целиком.
Неизменными остались силы природы. Ветер поддувает и постепенно заметает дороги сугробами. Скрипучий мороз. И скоро светлый день сменится долгой двадцатичасовой ночью, и только северное сияние способно потревожить холодную тьму.

Поездка отменяется. Сущая мелочь перед куда более серьёзными проблемами. Ничего, пройдёт время, и Михаил отблагодарит бога за услышанные молитвы. Мир и покой. Гудение проклятого комбината, вонь токсичных отходов и шум тысяч машин отравляют жизнь человека годами, а сейчас пустота и тишина пугают неожиданностью и грядущими изменениями. Жутко. Из года в год привыкаешь к островку безумия под самым боком, и в одночасье попадаешь в рай неподготовленным.
Домик Маргариты самый жалкий из пяти построек на отшибе. Видно отсутствие мужской руки, желания и главное – денег. Двухкомнатная изба, штопанная-перештопанная, с заколоченными окнами, где найдётся только самое необходимое для выживания; тепло, тишина и сладостные мечты о лучших временах. Несмотря ни на что в этом доме всегда витает надежда: на образумившегося отца мальчика, на сердобольных родственников из тёплых краёв… на честных политиков, или обычных политиков (которые в кои-то веки закончат переселять родню и друзей из ветхого жилья, после чего займутся обычным народом).
— Марго! – Крикнул Михаил и отвесил пинок шаткому крыльцу. Он чуть не добавил: ”у меня для тебя хорошие вести”.
Внутри дома-крепости послышалось отпирание многочисленных засовов. Не соседей боится молодая дурёха, все знают о буйном бывшем муженьке, по совместительству отце ребёнка, коротавшем срок за торговлю наркотиками. Боится, что парня отпустят условно-досрочно и подонок-героинщик не постесняется завалиться на время в гости. И ведь не возьмётся за ум, не образумится. Настоящий отморозок. Всей деревней в последний раз скрученным держали, прижав к земле, пока полиция доламывала Уазик на выбоинах лесной дороги.
— Миша, что? – Спросила Маргарита, выглянув из-за двери.
Опять ревела. Бедное дитя, в последнее время пребывает в постоянной депрессии, но нет в нашей огромной и богатой стране психоаналитика, выписывающего деревенщине дорогостоящие лекарства. Есть народная медицина – водка, и Марго не стесняется ею пользоваться, в одиночку, на глазах у скучающего неразвитого ребёнка. Лицо у неё оплывшее и белое-белое, а ведь красавицей росла.
— Я только со свалки, ходил мусор выбрасывать и увидел… не знаю что произошло, ну, может эвакуация была какая, опасность выброса хлора там, или ещё что. Я смотрю в бинокль, а улицы-то и пустые! Ни души, вообще никого, ни людей, ни машин, как будто вымерли все!
— Спит народ, видать всю ночь гулял, может праздник был? Какое сегодня число?
— Да не было никакого праздника, я же знаю, и тем более самый разгар рабочего дня.
— Ой, дядя Миш, — в голосе Марго послышались нотки раздражения. – Я холод в дом запускаю.
— Ты что, не веришь?
— Сходите подольше посмотрите, не может такого быть. Этот клоповник никогда не опустеет.
Марго потянула скрипучую дверь. Михаил почувствовал себя сумасшедшим, естественно, какой дурак поверит в подобные россказни. Он, хрустя костями, вскочил на крыльцо и положил ладонь на дверь.
— Да погоди ты! Не веришь мне, хорошо, пойди сама посмотри. Вот, — Михаил дотронулся до висевшего на шее бинокля, — посмотришь и убедишься.
— Делать мне нечего, переться на свалку за просто так.
Послышался топот, и через мгновение в дверном проёме показалась бритая голова Игорька.
— Здравствуйте дядя Миша, мне холодно.
— Вы всё тепло выпустите, — раздражение сменилось жалобными нотками. Муженёк хорошо поработал над подавлением морально-волевых качеств Маргариты.
— Игорь, сынок, одевайся, прогуляемся до свалки, покажу кое-что интересное, а потом расскажешь матери.
— Мама, можно!? – Мгновенно отреагировал Игорь.
Секундное колебание и отказ, левой рукой Марго попыталась затолкнуть вяло сопротивляющегося сына внутрь, а правой потянула за ручку.
— У меня идея! Сходим втроём! – Не унимался Михаил.
Марго вышла на холод и, навалившись на дверь, оставила сына по другую сторону. На улице крепкий мороз, а она одета в длинный халат, рейтузы, шерстяные носки и стёршиеся тапочки.
— Ну что вы хотите? Может попозже?
— Я хочу сходить попозже, — послышалось из-за двери.
— Так, молчи у меня! – Разгневалась Марго и хлопнула ладонью по двери, благо по торчащему гвоздю не попала.
— Не ругайся, — нарочито спокойным голосом сказал Михаил. – Как насчёт через часок? Пока расходитесь, покушаете, Игорь сбегает на родник.
— Я хочу через час мама!
— Да никуда ты не пойдёшь, ни через час, ни через два, — в порыве гнева Марго ещё дважды ударила по двери и поморщилась от боли. – Уходи Миша, нам нет дела до твоего маразма!
— Маразма? Марго…
Она зашла в дом, остановив попытавшегося выбежать на мороз Игоря, и ругаясь, захлопнула дверь окончательно. Послышался лязг засовов.
— Марго, чего ты боишься? – Крикнул Михаил. – Не веришь мне, так поверь сыну, или сходим вместе.
— Мой сын никуда не пойдёт, нам это не нужно, — раздался приглушённый голос, Марго отошла в дальний конец комнаты.
— Как не нужно? Это в корне всё меняет!
— Мне не нужно!!! – Разразилась Марго надрывным воплем. – Не нужно!!! Иди сам этим занимайся!!!
Лучше уйти. Рано или поздно, если ему не показалось, она смирится. Увидит пустой город и запоёт по-иному. А сейчас женщина просто испугалась, что рутина жизни даст трещину и обыденный порядок вещей рассеется в хаосе. Она не готова. Иногда жизнь подкидывает необычайные, просто фантастические возможности, но не каждому достаёт смелости за них ухватиться, вцепиться зубами и грызть.
— Дядя Миша, — послышался из-за двери тихий голосок, — а это правда?
— Где мама Игорёк?
— Плачет в другой комнате. Так, правда или нет?
— Да, в городе совсем никого не осталось, — то ли с грустью, то ли с радостью ответил Михаил.

Дом, скрытый в чащобе принадлежит давно очерствевшему и нелюдимому Арсению, заядлому рыбаку и нелегальному охотнику на животных. Обветшалый дом, с каждым годом кренившийся на бок всё больше, выражает состояние души хозяина. Проводя львиную долю времени на природе, Арсений даже ночевал в спальном мешке за пару километров от хибары, а еду готовил на костре. Сам дом служит складом для старых вещей и многочисленных трофеев, за большинство из которых легко загреметь в тюрьму. Особенно Арсений гордится рогами лося и шкурой медведя, а на камине расставлены памятные фотографии с охоты и рыбалки. Жилище напоминает мрачные хижины с привидениями из американских ужастиков, но в России подобные места являются прибежищем отставших от прогресса стариков, раньше остальных павших жертвами технологической сингулярности.
Михаил без особой надежды постучался, и естественно никто не открыл. Дверь оказалась не заперта. Приготовившись к худшему, в ожидании смрада разлагающегося трупа, Михаил вышел из предбанника в спальню и увидел Арсения распростёршимся на кровати. Тревожные мысли рассеялись при виде валяющихся на полу бутылок водки. Поза хозяина дома, словно подстреленного, обмякшего на кровати в обуви, говорила о многом.
— Эх ты, баран, — Михаил открыл окна просвежить комнату. – Что случилось-то?
Арсений сопел в подушку. Бедный старик. В каком десятилетии он потерял интерес к жизни? В каком месте прочерчена граница между интересом во внешнем мире и поиском смысла бытия внутри души; посреди бескрайнего леса?
Михаил затопил печку. Кажется, полоумный старик пытался своими корявыми пальцами слепить пельмени, но затея провалилась ещё на стадии замеса теста. Весь хлеб зачерствел, помидоры превратились в жижу, картофелины раскатились по полу, а несколько раздавлены сапогом. Продукты, вывешенные за окно в пакете, превратились в один большой ледяной булыжник.
— Арсений… Николаич! – Михаил тронул спящее тело за плечо. – Эй, мать твою, ты ждал этого всю жизнь, а теперь всё проспишь!
Неизвестно, Арсений может проспать три часа, а может и все десять. Желая не упустить момент пробуждения, когда тот очухается и захочет опохмелиться, Михаил решил подремать. Закрыл окна и налил так называемую в среде молодёжи – сонную дозу. Ну да, пускай успокаивают себя, всё равно помрут раньше, чем следует.
Накрывшись пальто, Михаил лёг рядом с Арсением.
— Подвинься старая кляча.

Темнота за окном… и сколько он подремал? Да немного, полярная ночь на дворе. Светает поздно, темнеет рано. Три-четыре солнечных часа в день, а в остальное время темень, скудное на звёзды небо; разве что северное сияние, хорошо видимое в отдалении от огней города. Настоящая зима, длящаяся восемь месяцев в году. Добро пожаловать на крайний север за полярным кругом, по соседству с Финляндией и Норвегией, между Баренцевым и Белым морями.
В доме горит свет, и бесформенная тень мечется по дощатой стене. Каждое движение таинственной и наводящей страх фигуры, напоминающей гоблина, сопровождается уханьем и скрипом половиц.
— Не может быть. Ну неужели.
Михаил повернулся на голос Арсения. На столе расставлены свечи, топится печка, а хозяин дома поднялся на табурет и шарит по верхней полке стенного шкафа.
— Сколько времени?
Арсений чуть не навернулся от неожиданности.
— Какая разница, — зашипел он.
— Что ты делаешь?
— Сейчас покажу. Наконец пригодилась ненаглядная.
Арсений слез со стула и подошёл к Михаилу, в руках грозно красовалось двуствольное ружьё, которому он обычно предпочитал охотничий карабин.
— Ижевск, — не без удовольствия пропел Арсений, — никогда там не бывал. Хромированный патронник. Поочерёдная стрельба из обоих стволов в определённой последовательности. Эжектор селективного типа. Шестнадцатый калибр. Классика русской охоты.
— Ты чего, на охоту собрался? Я не просто так пришёл…
Арсений не дал договорить, взял из угла комнаты охотничий карабин и бросил на кровать рядом с Михаилом.
— Самозарядный нарезной карабин Сайга. Разработан по “Калашу”, складывающийся приклад. По сравнению с моей пушкой… срань полная, но тебе другого пока не надо.
— Арсений, в городе случилась беда.
— У нас тоже! Смотри родной.
Арсений подошёл к окну и посветил наружу фонариком.
— Не зги не видно, а знаешь почему? Я проснулся и по обыкновению вышел на мороз зажечь уличную лампочку, а вместо этого хрен на палке. Потом дошёл до Марго и Игорька, они напуганы… очень сильно напуганы. Ты их напугал! У них тоже нет ни света, ни электричества. Они сидят в темноте и холоде. Даже телефон, эта безделушка с картинками не работает. Говорят, сигнал не ловит.
Михаил взял ружьё. Ничего особенного. Никакого подзабытого ощущения власти и силы. По сравнению с тёмным городом и гипотетической опасностью глобальной катастрофы, все смертельные игрушки человечества можно смело переименовывать в “срань полную”. Оружие бесполезно против сил природы или техногенной катастрофы.
— Чувствуешь?
Михаил встал, в доме неимоверно холодно, он слегка закашлялся. Карабин упал на пол.
— Подними карабин, мужик! Ты в курсе, что Путин бомбил Хальмер-Ю?
— Мне надо покормить собаку, — сказал Михаил, поднимая оружие, после сна ноги превратились в вату, а мысли расфокусировались и метались между холодом, голодом и собакой. – Твоя печь слабо топит, я околел у тебя.
— Хальмер-Ю превратился в город-призрак, а Путин использовал его в качестве полигона для испытания ракет и систем наведения на новом поколении истребителей.
Михаил попытался протиснуться к выходу, но Арсений преградил путь. Глаза пылали безумием, он приложил палец к губам и зашипел, бросил опасливый взгляд в сторону окна.
— Садись. — Арсений запахнул занавески. — Давай выпьем перед дорогой, чувствую на наши жопы найдётся сегодня приключений.
Михаил не возражал и плюхнулся на диван. Арсений бережливо прислонил ружьё к стене и взял гранёные стаканы.
— Огромное количество городов исчезло в результате военных действий. Вароша, целый квартал в городе Фамагуста, на Кипре. В начале семидесятых туристический центр, принимавший американских звёзд. Однако война. Запрет на заселение, а в итоге целая россыпь пятизвёздочных отелей разрушается природой и отсутствием ухода.
Арсений разлил водку, Михаил хотел пригубить, но очередная тирада дряблого маразматика остановила стакан на полпути ко рту.
— Город Плимут погребён полутораметровым слоем вязкого пепла, сошедшим на город после извержения вулкана. Вместо раскопок, власти решили закрыть территорию. Многочисленные городки и поселения, держащиеся на разработке полезных ископаемых – угля, никеля. После истощения запасов шахтёры просто уходят и города пустеют до нулевой отметки. Я бывал в Норвегии, в городке Пирамида — из этой серии. Я видел сам момент исхода, люди покидали город как будто бежали из Припяти.
— Что ты там говорил про Путина и Хальмер-Ю?
— А-а, — Арсений осушил стакан и снова потянулся за бутылкой. Михаил воспользовался представившейся возможностью и также опрокинул сто грамм. – Путин летел на Ту-160, когда тот выпустил три ракеты на город, примечательно, что все попали в дом культуры.
Алкоголь возымел эффект, оба почувствовали храбрость и непреодолимое желание действовать. Перед выходом Михаил чуть не забыл карабин, за что услышал от Арсения пару крепких словечек.
— Ты пойдёшь с нами, — ласково произнёс Арсений и спрятал бутылку водки в нагрудном кармане.