Белый танец

Посвящается моему Кёнигсбергу, спрятанному в Калининграде

В подземелье от наших шагов взмывала пыль и металась как скопище растревоженных мошек. Пыль – это хорошо. Значит, в каменные лабиринты попадает воздух. Так сказал Богдан, поклонник истории, дотошный и немного занудный. Этого долговязого, как нарочно придуманного таким, чтоб всюду лазать и проникать, паренька прозвали историком. Казалось, он больше знает древних персонажей, чем окружающих людей и чувствует среди них себя комфортнее. И сейчас вот с воодушевлением спускался в подземелье.

Шаги глухо отзывались в сводчатых коридорах. Молчание давило, но разговаривать не хотелось.

– Вот здесь, – почти шёпотом сказал Макс.

Луч фонаря высветил переплетённых змей на щите и кованую дверь с замысловатым узором.

– Дальше не ходил. Хотел, чтобы вместе, – усмехнулся Макс. Испуганно так усмехнулся. Ещё бы! Найти прямо в центре города лаз в подвал, который совсем не подвал, а целый лабиринт.

– Почти у выхода, – изумился Богдан.

Мы с Максом переглянулись. Слово «выход» нас однозначно больше радовало, чем «вход». Но историк не разделял наших смутных желаний. Он посветил на дверь и обнаружил слова:

…qui invenire aeternam amor

– Которые находят вечную любовь, - перевёл он.

Я глубоко вздохнул, но вспомнил, что дыхание каждого слышно, и скрыл выдох.

– Идём, – то ли спросил, то ли скомандовал Богдан и взялся за входную ручку. Дверь легко отворилась.

– Какие высокие подвалы, старая кирпичная кладка, – пробормотал под нос историк. – Всё как я и думал.

Он не заметил, как ускорил шаг, мы едва за ним поспевали. Такое чувство, что он здесь и не первый раз.

Макс сначала подумал, что нашёл подвал какого-нибудь старого, снесённого здания. «Неплохо, будет, где потусовать летом, а то всё одно и то же…», – так он рассказал нам о своём открытии. Как именно обнаружился вход, Макс предпочёл не распространяться. Только что-то невнятное про пиво на улице, погоню от полиции и необходимость укрыться. И попросил Богдану не рассказывать. Понятно почему – романтический образ сразу бы разрушился, а Макс замыслил очаровать находкой Маринку.

Хрупкая смугляночка оказалась неприступной скалой. Ради общения с ней Максу (о, ужас!) пришлось сходить в библиотеку и сделать вид, что он занимался. Ага, как же! В университете ему нужны только девушки и девушки. И, надо сказать, атлетичному улыбчивому парню мало кто мог отказать. Маринка как раз попала в те самые «мало». И ещё Маринка сразу заинтересовалась Богданом. И вот тут уже Макс завёлся не на шутку.

Мы прошли галерею тёмных щитов с белыми крестами и переплетениями змей. За третьим (я считал!) поворотом начался пологий спуск и потолок взмыл вверх.  Я схватил историка за руку.

– Богдан! – стены отозвались гулом.

Макс вжал голову в плечи и поёжился.

– Ну,– с недовольным видом обернулся историк, будто его оторвали от важной работы.

– Ты помнишь, как мы шли?

Историк остолбенел.

– Нет, не совсем.

– Хватит нестись как угорелый! – шёпотом прокричал я.

Богдан молча захлопал глазами.

– Там зал должен быть, я помню, – сказал он и осёкся.

– Эх ты, мечтатель, – покачал головой Макс. – Думаю, на сегодня хватит, а?

– Да сам ты…  – хотел огрызнуться Богдан, но передумал. – Ладно, нам нужна верёвка, тогда не заблудимся.

– Резонно, – подытожил я. – Ну что, братья-масоны, на свежий воздух?

Историк демонстративно затопал в обратном направлении, затем остановился, пропустил меня вперёд. Макс поравнялся с нами. Честно говоря, выбраться наружу получилось гораздо легче. Показалось, словно какая-то неведомая сила вытолкнула нас, выгнала из подземелий. Или это просто инстинкт самосохранения? Который не сработал у историка… Богдан на прощание погладил старую красную пыльную кладку.

Тёплый воздух лета сделал своё дело – древние подвалы остались блеклыми отголосками прошлого.

– Ну что, сказать  Маринке? – загорелся Макс. Скоро должна была подойти наша красавица, а горе-ухажёра так и подмывало предстать перед ней героем.

– Успеется, – брякнул историк.

– В каком смысле? – опередил я Макса, воспарившего на крыльях любви, но сбитого на взлёте беспощадным словом.

– Ещё ничего не ясно, – важно сказал он. Будь у него очки – непременно поправил бы пальчиком! – Выясним, а то получится как в прошлый раз.

В прошлый раз Макс хотел соблазнить неуступчивую Эм познаниями в истории, решив, что фильма «Гладиатор» и пары словечек от Богдана вполне достаточно для охмурения. И нарёк себя Максимусом. И поведал девушке о пунических войнах, которые назвал пучиническими. И, конечно, ничего не вышло.

– Спасибо, что напомнил!

Макс поджал губы и хмыкнул. То есть согласился с Богданом. Вот так мне и приходилось между ними всё время дипломатом работать.

Точёная фигурка Марины замелькала среди прохожих. Эх, Маринка, до чего ж ты ладная!

– Привет всем! – миниатюрное сокровище предстало глазам искателей приключений. Я невольно заулыбался. Макс стал играть в матерого соблазнителя, отправил ей воздушный поцелуй.

А Богдан просто сказал:

– Привет, Маринка.

Может, дело в том, что он единственный честно смотрел ей в глаза? Она кивнула. И перевела своё внимание на жертву пученических войн.

– Максимус, ты что-нибудь новое открыл с тех пор?

Эх, вот так бывает! Макс не удержался и всё выложил девушке. Маринка перевела взгляд на историка и расценила его молчание как подтверждение.

– Где нашли? – спросила она.

– Тут недалеко, – засмущался Богдан. Наверное, девчонка ему всё же нравилась. – А у тебя верёвка есть светлая и тонкая?

– Есть, – Маринка вопросительно  нахмурилась.

Пришлось объяснить.

В общем, сюрпрайз не удался. На следующий день в урочный час мы собрались в скверике, что скрывал в себе тайну прошлых веков. Маринка в спортивном костюме выглядела не менее притягательно, чем в юбке.

Разумеется, у лаза, едва заметного под замшелой плитой, Макс превратился в любезного джентльмена, желавшего страховать хрупкую девушку.

– Я помогу, – Макс приготовился узнать талию девушки.

– Спасибо! – кивнула Маринка и юркнула во тьму. Мы переглянулись и рванули за ней.

Под входом никого не оказалось.

– Ну и где она? – гулом отозвался голос Макса.

Лучи фонарей заметались по стенам и наткнулись на девушку.

– Маринка, – облегчённо вздохнул я.

– В глаза не свети, – ответила шутница.

Прижавшись к стене, миниатюрная красотка насмешливо разглядывала нас.

– Я сама скажу, если нужна будет помощь, – с достоинством добавила она.

– Понятно, – пробубнил Макс.

– Что за выходка? – пришёл в себя историк. – Может, сразу закончим поход?

Макс бросил на него умоляющий взгляд. Планы захвата девичьего сердечка в который раз рушились на глазах.

– Пожалуйста, – с вызовом ответила девушка.

– Народ, народ, народ, – встрял я. – Мальчишки и девчонки, спокойно, вы все мне дороги, люди мои.

Я посмотрел внимательно этой бойкой девчонке в глаза. В этом деле главное – не моргать и говорить уверенно.

– Маринка, мы здесь второй раз, в этом лабиринте. Мало ли, что! Так что давай на будущее, и это всех касается, – я обвёл взглядом компанию, – Не пугать. Согласны?

Маринка кивнула.

– Хорошо. Богдан, мы можем продолжить поход? – спросила она кокетливо.

Историк опустил голову и ответил:

– Достань, пожалуйста, верёвку.

Моток вверили разматывать мне.

Только мы миновали галерею щитов, и начался спуск на глубину,  Богдан перестал следовать собственным правилам. Он то ли принюхивался, то ли прислушивался и нашёптывал что-то. Мы шли грузно, напряжённо, а его шаг был лёгок и быстр, и страх не давил на плечи.

– Потише, Богдан, – хотел утихомирить друга Макс.

Историк оглянулся.

– Разве вы не слышите? – в недоумении спросил он.

Маринка схватила его за руку.

– Слышите что?

Богдан отмахнулся от неё, как от досадливой мухи. Лицо сияло от восторга и блаженства.

– Не отставайте! – закричал историк и понёсся во тьму.

Маринка и затем Макс ринулись за ним.  Я старался не потерять их из виду, одной рукой удерживая нить, а второй освещая путь.

В круге света передо мной исчезали за поворотами и появлялись две спины, пятна от фонариков метались по каменному зеву подземелья, и впереди маячил Богдан. Он растворялся во тьме, и мы успевали лучом света выхватить его силуэт. И почему-то историк оставался недосягаемым для Макса.

Окрикивать его было бессмысленно, историк спешил как безумец, будто знал наизусть лабиринт. В конце концов, мы его потеряли и бежали по голосу, пока не наткнулись на развилку.

Гул от пения историка шёл, казалось, отовсюду. Больше всего хотелось на свежий воздух, где потолок неба высоко-высоко, и где можно не думать о смерти.

Я собрался сказать, что нужно разделиться, а Маринку оставить на развилке, потому что с каждым мгновением шансы вернуть Богдана таяли. Сколько поворотов, сколько разветвлений можно удержать в голове?

Но из левого хода призраком выплыл историк. Маринка вскрикнула и прикрыла рот руками.

– Ну, быстрее! – укоризненно произнёс Богдан и устремился обратно, но я успел крепко схватить его за плечо и отгородить от гнева Макса. Разборки – наверху, когда все будут точно живы.

Глаза у историка блестели, зрачки почти закрывали радужку глаз. Словно пьяный  он заторможено обернулся, неожиданно ловко извернулся и скрылся во тьме. Мы рванули за ним.

Коридор шёл прямо, и мы не теряли из виду Богдана. Он вальсировал, отчего сделалось жутко.

Ход закончился большим помещением, похожим на школьный спортзал. Мелькнула фигура Богдана. Он будто танцевал с кем-то. В пустоте гулко отзывались шаги. И резонировал счастливый смех.

– Богдан! – окликнул историка Макс и окаменел. Я проследил за его взглядом и потерял дар речи.

На стене от света фонаря упали две тени – Богдана и женского силуэта с длинными, летящими за танцем волосами.

Пятно света задрожало, взметнулось к потолку и маленькой лужей разлилось возле моих ботинок – Макс выронил фонарик.

– Тсс… – Маринка прижала палец к губам Макса. Он молча захлопал глазами.

Я провёл лучом по дальней стенке. И различил зыбкие и тут же исчезающие тени. Они прямо на глазах стали разноцветными и объёмными, разместились по площади бального зала. Танцующие пары, дамы в пышных платьях, которые взметнулись в очередном па, джентльмены, сбившиеся в кучки и оживлённо беседовавшие о последних веяниях моды и сплетни. Дама с ярким, присыпанным блёстками платьем важно прошествовала рядом, с любопытством оглядев мою скромную персону. Следующий танец, несомненно, не застанет меня одиноким. Симпатичная шатенка соизволит оказать мне честь. Я не сведу с неё взгляд, и белый танец юная богиня подарит мне.

Хлопок! И щека запылала болью. Фигуры расфокусировались как в калейдоскопе. Цветные пятна размазались по стенам и почернели. Ещё одна пощёчина, и я заметил перед собой Маринку.

Макс стоял рядом с обвисшими, словно плети, руками.

– Вытаскиваем Богдана, соберитесь, – сквозь зубы сказала Маринка.

Историк поклонился невидимой партнёрше. А затем, разводя руки, мол, почему не присоединились к веселью, направился к нашей остолбеневшей компании.

– Видите? – удовлетворённо спросил Богдан и красноречиво показал взглядом на пустоту. – А я и правда подумал, что мы что-то нашли, а тут они… – он замолчал, кисло усмехнулся несбывшейся мечте.

– Хороша, да? – проводил он взглядом пустоту. – Я решил, была – не была, и пригласил, а она, представляете, этот ангел, смутилась, и призналась, что давно ждёт меня! Мы с ней столько времени не виделись…

– Богданчик, – Маринка бережно погладила его по плечу, – Здесь никого, кроме нас.

– Не одобряешь? – нахмурился историк. – Да ты её совсем не знаешь!

Богдан прислушался и приветливо заулыбался в темноту.

– Белый танец, господа.

В повисшем молчании прозвучал резкий и жёсткий голос Маринки.

– Богдан! Можно пригласить вас?

– С удовольствием, – расшаркался перед ней историк и подхватил в танце.

Стараясь попасть в ритм, Маринка сжала губы, распахнула глаза, но историк понял это по-своему:

– Не бойся, просто танцуй.

А я опустил фонарик, посмотрел, сколько у нас осталось верёвки, не натянута ли она. Но, кажется, я автоматически разматывал её размеренно всю дорогу.

Больше ничего не оставалось, как смотреть за вальсирующей парой. Движения Богдана становились ломкими, нескладными, он замедлялся. И, наконец, остановился.

– Маринка? Где мы? Почему танцуем?

Он с удивлением огляделся. Маринка от души влепила ему пощёчину.

– Я чем-то тебя обидел? – возмутился Богдан. – Что я сделал-то, можно узнать?

– Снаружи поговорим, – ответила тоном, не терпящим возражений, Маринка. – Идём.

Она взяла его за руку.

Мы направились в обратный путь. Резкими но аккуратными движениями я сматывал верёвку. Ступор окончательно прошёл, и нахлынул страх.

В сумрачной тишине было слышно, как над нами журчит вода. Это река, что обрамляет сквер. Как же далеко и глубоко мы залезли! Хотелось бежать, куда глаза глядят – лишь подальше от этого проклятого зала! Руки задрожали. От страха ли, игры света, змеи на щитах шевелились, переползали, сливались одна с другой. Судя по оторопевшему взгляду, Маринка тоже это заметила, но боялась признаваться.

А воображение нарисовало картину, как нашу путеводную нить привидения переместили в тупик, как мы заблудились в лабиринте, а тени настигли нас, свели с ума и утащили в царство радости и веселья. Или верёвочка оборвалась и потихонечку побежала навстречу нам. Я помотал головой и отогнал наваждение. Макс задышал часто, захихикал, я почувствовал, что он сейчас закричит, и тогда всё, мы пропали. Но Маринка отдавила ему ногу, и Макс, шипя, закосолапил, чуть замедлив бегство.

Наконец мы упёрлись в тупик. Дверь, та самая дверь, рядом с выходом, в десятке метров от синего неба и свежего ветра, наглухо захлопнута. Мотка хватило, дальше верёвка не нужна, да уже вообще ничего не нужно!

– Закрыто, – сказал я, не оборачиваясь, чтоб ребята не увидели моего отчаяния.

– Закрыто? – переспросил Богдан. Поинтересовался, как будто спросил у прохожего сколько времени. Он ещё не в себе.  А Макс стал причитать.

– Ну-ка взялись! – скомандовала девушка.

Мы навалились вместе. Дверь застонала как живая и поддалась. В узкий проход я просунул ногу, расширил проем, боком пролез в щель и упёрся в косяк, приоткрывая ловушку.

В лазейку прошмыгнули Маринка, историк и очумелый Макс, и затем выдернули меня. Тут же всё прекратилось. Дверь легко отошла к стене, будто пригласив на увлекательную прогулку. Этого было достаточно, чтоб вернуть нам силы.

Поворот, ещё поворот, и я почуял свежий воздух. Вот он, спасительный выход! Макс вылез первым. Да, как бы там ни было, но кажется, Маринку он потерял навсегда. Мы с историком подсадили Маринку, и выбрались сами. На улице была глухая ночь.

Историк с удивлением смотрел на циферблат часов.

– Ведь прошло не больше часа…

Мы молча вышли на аллею. И тут у всех затрезвонили мобильники. Десятки неотвеченных вызовов. Родители, друзья, незнакомые номера… Не сговариваясь, мы отключили телефоны. Впереди много объяснений, но сперва надо успокоится. Мы дошли до ближайшей круглосуточного магазина и взяли две бутылки сорокаградусного лекарства.

Сели на скамейке. Всё равно, если загребут. По крайней мере, в КПЗ будут люди.

– За возвращение, – сказала Маринка и поднесла чокаться пластиковый стаканчик. Я подхватил её почин. Всё-таки первые слова за полчаса. А разговаривать надо.

– За любовь, – неожиданно подал голос Богдан.

Макс глыбал горилку как родниковую воду, ни на что не обращая внимания. Водка, зараза горькая, какая ж ты сладкая! Долгожданное забытьё, сколько стаканов ещё до тебя? Воспоминания не поблекли, а мы стали пьянеть только после первой бутылки.

Беседа не завязывалась. Историк начинал было объяснять, что он чувствовал себя почти как дома, но никто не хотел возвращаться к теням даже мысленно.

– Значит так, – оборвал я попытки общения. Все обернулись на меня. – Этого просто не было, понятно? Мы никуда не лазали, ничего не видели. Ну загулялись, наплевали на всех, такая уж нынче молодёжь пошла.

– А мобильники? – спросила Маринка.

Всё-таки она очень красива… А я очень пьян.

– Были в мёртвой зоне, не работала связь, а мы не знали, не смотрели на них, – предложил я.

– В мёртвой зоне… – повторил историк.

– Ну, не знаю, придумай сам! – не выдержал я.

Все снова замолчали. Разлили по последней.

– За тебя, Маринка, спасительница наша, – сказал я.

Она внимательно посмотрела на меня, вздохнула и перевела взгляд на Богдана. Да понятно, я не претендую, хотя…

На следующий день стало проще. Родители успокоились, узрев пьяное в зюзю чадо, и решили не придумывать наказание. Наши имена за прошедший вечер выучили в полиции, больницах, морге… Но за то, что мы были живые, нам почти всё простили.

Макс по телефону сбивчиво объяснил, что его посадили родители под домашний арест, и как он на ночью читал библию. Я позвонил историку, чтобы рассказать, каково казанове. Долго слушал гудки. Наконец трубку взяла его мать.

– Миша, Богдан не может говорить, он… – всхлипы мешали ей говорить. – Ты можешь приехать, пожалуйста?

Она зарыдала и бросила трубку.

В дверях квартиры Богдана я в тишине слышал своё частое от переживаний и спешки дыхание. Вспоминалось подземелье, танец теней…

Дверь отворила убитая горем женщина. Я с трудом узнал мать Богдана.

– Проходи.

В бесцветном голосе проглядывались ужас и недавние слезы.

– Здравствуйте, – запоздало поздоровался я и почувствовал себя идиотом.

Она захлопнула дверь за мной.

– Когда будила, по стене тень к окну шмыгнула. Девичья тень. Еле добудилась мальчика моего, он уже бледнеть стал, губы такие синие-синие… – проговорила она. – Мальчики, что вы натворили-то?

Раз всё так серьёзно – выкручиваться поздно. Я рассказывал про подземелье. А она просто кивала. Пока я не дошёл до того, как Маринка пригласила на танец Богдана. Взгляд матери светлел, становился сосредоточенным. И сама она менялась, как будто в ней зажигалась надежда.

Не теряя времени, я позвонил нашей отважной девчонке. Маринка обещала мигом добраться.

Мать Богдана металась по квартире, то садилась на кухне и, обхватив локти, медленно раскачивалась, уставившись в одну точку. 

– А вечером священник. Освятить. Любые деньги, – бормотала она.

Я прокрался к Богдану.

Он недвижно сидел на застеленной кровати. Даже не обернулся, когда я зашёл в комнату. Ноги вместе, руки на коленях. Как примерный мальчик.

– Привет, – нарушил я тягостное молчание.

– Привет.

Он медленно обернулся, с любопытством младенца оглядел меня и вернулся в прежнюю позу. Только теперь я заметил, круги под глазами, даже нет – синяки, и взгляд отстранённый, будто человек мыслями далеко-далеко.

– Это из-за Маринки?

– Из-за Маринки. Она обиделась, – холодно ответил историк.

– Да брось ты, – обрадовался я. Если друг влюбился, значит всё поправимо. – Маринка если честно сама на тебя заглядывается. Так что не кисни, а думай, как к ней подкатить, Богдан.

Историк вздрогнул от своего имени, будто оно не принадлежало ему.

– Она обиделась из–за Маринки, – сказал он. – Это был её белый танец, она уже шла ко мне, и тут Маринка перехватила… – глаза его затуманились.

– Да ты чего, Маринка спасла нас! – я почти перешёл на крик.

– А ночью… – продолжал историк, будто не слыша меня, – она приходила, и я согласился идти. Моя девушка, я раньше знал её. Мы созданы друг для друга. Это любовь, понимаешь? Я взял её за руку, а это оказалась рука будящей матери.

Он снова вздрогнул.

– Почему вы хотите меня удержать? – голос стал жёстким.

– Потому что иначе ты умрёшь, – ответил я.

– Неужели, чтобы быть счастливым, нужно жить? – ухмыльнулся Богдан.

Я вскочил, подошёл к нему и тряханул за плечи. Как же хотелось, чтоб историк стал прежним! Надежда была только на Маринку. Я обрадовался, что дождался её.

Богдан даже не оглянулся на Маринку, когда она вошла в комнату.

– Это из-за тебя, – сказал Богдан вместо приветствия.

– Богдан, – Маринка нежно взяла за руку, посмотрела в лицо. – Я знаю, извини. Но у меня есть оправдание. Я люблю тебя.

– Люблю? – переспросил он.

– Люблю, – ласково повторила Маринка и поцеловала историка.

Богдан часто заморгал.

Самое время уйти третьему лишнему!

Мать Богдана потом звонила, расспрашивала, что это за девушка Маринка. Весело так расспрашивала. Ну я честно поведал, какая она умная, прилежная и хорошая.

На неделе видел её в сквере с Богданом. Историк смеялся, историк балагурил, а Маринка цвела от счастья. Влюблённые часов не наблюдают, влюблённые других не замечают… Обо мне никто не вспоминал – оно и к лучшему. Маринка очень хорошенькая, не хотелось смотреть, как она целуется с Богданом. Стыдно признаться, но я завидовал.

Поэтому и удивился, когда через неделю Богдан пожаловал в гости. За чашкой чая он поведал, что не хочет делать больно никому.

– Объясни, что я не виноват, что я влюбился, – сказал он.

Я молча кивнул.

– Пойми меня правильно, – проникновенно сказал Богдан, – я не могу без неё, я пробовал. Но стоит закрыть глаза – вижу её… Невозможно жить без неё.

Я закрыл глаза, чтобы скрыть досаду. В велеречивости мне удалось спрятать собственные чувства. Нельзя ему показать даже капельку недовольства, он только-только отошёл от края бездны!

– Думаю, Макс уже не очень жаждет быть с Маринкой. В общем, это уладится, в крайнем случае я объясню ему… – рассуждал я, раскладывал по полочкам, а историк грустно улыбался, как будто был далеко-далеко. И смотрел добрыми глазами.

Постепенно разговор сник. И я с облегчением вздохнул, когда Богдан попрощался. До сих пор помню его глаза, полные света.

Вечером позвонила обеспокоенная Маринка. Спросила, что с Богданом. Он сослался на усталость и просил никого не беспокоить, мол, надо выспаться. И во сне умер.

Через пару месяцев Макс стал совсем чужим. Подземелье навсегда изменило нас, разладило общение. А вот с Маринкой мы с тех пор хорошие друзья. Её тянет со мной общаться. Правда, следа не осталось от той бойкой девчушки, будто в ней что-то надломилось. Она стала серьёзной, скупой на эмоции. Мне горько на душе. Позавидовал – и не понял друга. Хотя, честно говоря, для меня историк остался живым. Вспомнилась надпись в подземелье: …которые находят вечную любовь. А дверь открыл именно Богдан. И нашёл любовь. Я чувствую, что он рядом, с любимой. Может, смерть – это переход в другой мир? А может, я убаюкиваю совесть, потому что люблю Маринку и хочу быть с ней? Правда, пока об этом не может быть и речи. Слишком тяжело забывается гроб.

В день прощания с историком мать Богдана рыдала и убивалась, остальные подавленно молчали. Даже похоронщики ошеломлённо смотрели на покойника и отворачивались. А зеваки-прохожие съёживались будто от холода. На лице покойника, на мёртвом лице, застыла счастливая живая улыбка.

Похожие статьи:

Рассказы → Танец с драконом (миниатюра)