Судоверфь давно была заброшена. Но несмотря на запрещающие таблички и разрастающийся с каждым годом всё пышнее бурьян, народ приходил сюда, кто купаться, кто ловить рыбу.
Мы не стали говорить никому, когда нашли затопленный старый док за кустами терновника. Тропинка, по которой рыбаки спускались к заводи, уводила чуть левее, а продираться сквозь колючие кусты ни у кого желания не возникало. А зря, рыбы там много плескалось.
Обычно мы приходили в тайный уголок к вечеру. По пластунски пролазили терновник, осторожно, стараясь не ломать, отодвигали стебли тростника и, вспугнув стаю чаек, усаживались на бетон. К вечеру становилось прохладно, пришлось натаскать картона, мы даже принесли старый плед, который на всякий случай от дождя прятали в расщелине между плитами. Нам нравилось смотреть, как медленно надвигается закат, нравилось наблюдать, как пробегает по чернеющей реке рябь, покачивая опрокинутые в воду звезды . Нравилось слушать звук иволги, немного тревожный и грустный, плеск рыбы и раздающееся позади, как шепот, шуршание сухого тростника. Иногда казалось, что кто-то подкрадывается, и мы, вздрогнув, одновременно поворачивали головы. Нам было хорошо вместе. В мыслях мы давно признались друг другу в любви, но вслух сказать о своих чувствах так и не решались. Потом, когда повторяешь эти слова в десятый, сотый раз, они кажутся легче пылинки, а в юности они висели на языке чугунными гирями. Наберись я тогда храбрости, может и жизнь сложилась бы иначе. С класса восьмого я окончательно и бесповоротно влюбился в Веронику, но дружить стал с ней буквально перед окончанием школы. Что-то в ней было такое...даже не объяснить. Не сказать, что красивое, но своеобразное лицо, с редкими чертами, которые сложно воспроизвести по прошествии лет в памяти. Ника была самой низкой в классе. Из-за чрезмерной стеснительности она ходила, опустив плечи, глаза в пол, отчего казалась еще ниже. Зато ее фигура рано стала приобретать женственные округлые изгибы и формы. Даже под свободными мешковатыми платьями, в которых она пряталась, угадывались широковатые бедра, точеная талия и высокая, полная грудь.
Вероника любила зефир и когда, удобно расположившись в позе лотоса на берегу, замирала, наступал торжественный момент. Её пальцы ловко развязывали узел пакетика, ныряли в него, и в руках оказывался мягкий розовый или белый шарик, который девушка не торопилась класть в рот. Ника медленно подносила зефир к губам, словно растягивая удовольствие, а я искоса наблюдал, как она слизывает с губ сахарную пудру.
Как-то я не смог купить её любимое лакомство – закончились деньги на карманные расходы, сидел на плите, огорчённый. И вдруг она сделала движение руками, будто развязывает узел невидимого пакета, опускает в него пальцы и медленно подносит ко рту. Она нырнула рукой за вторым невидимым зефиром, а я, шутя, наклонился и уткнулся лицом в ее ладонь. Ника обхватила пальцами мой подбородок, потянула на себя. Когда мои губы прикоснулись к ее губам, Ника их облизнула. И резко отстранилась.
- Все я уже сыта по горло.
Мы оба рассмеялись этой шутке.
На следующий день, когда я принес зефир, Вероника сказала, что уже переела его на десять лет вперед. Видимо, я выглядел таким расстроенным, что она все-таки достала зефиринку и, разломав пополам, быстро отправила одну половинку в рот. Она явно надеялась на продолжение игры, а я не оправдал ожиданий. Стыдясь собственной робости, сидел, молча.
Уже темнело, последний косой луч солнца скользнул по бетонной плите и скрылся за горизонтом, в воде одна за другой стали загораться звезды.
- Ты что, как воды в рот набрал, - толкнула локтем Ника. Потом испугано глянув на реку , метнулась ко мне.
– Ты видел? – прижавшись грудью к моей груди, взволнованно спросила она. – В воде... была большая тень, очень большая. Давай уйдём.
– Трусишка, – я обнял её. – Может, это сом подплыл к берегу, - стал её успокаивать, а сам даже обрадовался, что она так близко.
Мне было приятно касаться щекой её волос, слегка отдающих каким-то цветочным шампунем, проводить ладонью по изгибу её спины, обхватывать узкую талию.. Я чувствовал, как кровь бурлит во мне. Образ женщины давно меня будоражил, но только тогда я ощутил в себе что-то дикое и необузданное. И если у кого-то в такие моменты возникает желание сорвать с девушки всю одежду, то меня трясло, как в лихорадке. Хотелось спрятать в карманы вспотевшие руки.
- Мне страшно, давай уйдём, - настаивала Ника, заглядывая в глаза.
И я согласился.
В другой раз она опоздала на полчаса. Раздосадованный, я уже собирался уходить, когда увидел мельтешение её фигурки на дороге. Прибежала вся запыхавшаяся, на лбу и переносице выступали капельки пота.
– Прости, я пришла сказать, что стала встречаться с Денисом. Нам больше не следует видеться.
– С Денисом?
– С Денисом, он раньше в нашем дворе жил. Ну, ты что, Дэна не помнишь.
– А я ждал… – от её новости я так расстроился, что перестал вообще соображать. – Зачем ты вообще пришла?
Я метнулся в кусты терновника, тут же ощутив, что колючая ветвь оцарапала мне щёку. Ника – за мной.
– Постой, ты что обиделся? Мы же с тобой просто друзья, – кричала она вдогонку.
Присев на корточки, я стал бросать в воду попавшиеся под руку камни. Ссадину на щеке обожгла скатившаяся капля пота. Я слышал, как Ника пыталась пролезть сквозь заросли, как просила помочь, потому что зацепилась волосами за иглы терновника, а когда освободилась, передумала идти за мной.
– Ну, и обижайся. На обиженных воду возят.
***
Потом я встретил долговязого Дэна возле ларька, где продавали "левую" водку. Тот самый Денис Фролов, Дурундук, как звали его во дворе, еще больше вытянулся. Гнусный человек, водился с парнями из молодежной шайки, но сам обижал только младших и слабых. Его друзья-качки ради забавы втыкали иглы под ногти и ломали другим пальцы, да и между собой частенько устраивали кровавые разборки. Они долго доставали одноклассника Кольку из-за того, что отказывался для них воровать у отца деньги. Тот был вынужден скрываться, даже перешёл в другую школу, но парни из шайки выследили его и избили так, что он теперь в инвалидном кресле. Били по голове, чтобы на теле синяков не оставалось. К своему ужасу, я был одним из тех, кто первый увидел скукоженное на асфальте тело друга, еще до того, как приехала скорая. Одноклассник лежал в темной луже крови лицом вниз. Тогда я хорошо вструхнул. Но точно знал: «кореша» Дэна ни за что за него не вступятся, если он впросак попадёт. Для качков он «мальчик на побегушках».
Все же некоторые опасались Дэна из-за слишком влиятельных покровителей. А я всегда испытывал к нему презрение. И не мог понять, чем долговязый привлек Нику, в нем не было ни грамма теплоты и романтичности, про благородство и говорить нечего. Кажется, он только и делал, что нарушал закон. Если именно это и зацепило, то я сильно ошибся в Нике. Я тогда смутно подумал: "А не боится ли она его, вдруг он угрожает?". Она такая ранимая...
Выждав минут десять, я пошел вслед за Дурундуком. Похоже, что он был прекрасно осведомлен о бетонном береге. Я завелся не на шутку. Как она могла показать ему наше тайное местечко? Как могла его осквернить? Если в глубине души я и смирился с ее предательством, то простить последнего не мог. Это был наш укромный уголок, только наш. Я медленно шел к реке. И ненависть к ним обоим наполняла каждую клеточку моего организма. Когда я пролезал под колючими зарослями, в голове созрел план мести. Я точно знал, что сделаю с этой парочкой…
Вокруг быстро темнело, и шумел небольшой ветерок. Все было мне на руку. Я подкрался и отодвинул стебли тростника в сторону. Ника, абсолютно голенькая, сидела на парне. Взгляд скользнул по ее лицу с приоткрытыми губами, по ее приятно пухлой фигуре, и такой соблазнительно белой, матовой коже. Ее бедра, направляемые руками парня, покачивались, легко и монотонно, и с каждым толчком она ловила ртом воздух. Шелест сухого камыша заглушал ее стон, но я точно знал, что она стонет. Ника сразу заметила меня и улыбнулась, но улыбка получилась, как оскал. Меня даже передернуло.
Она схватила руки Дэна и переместила их с ягодиц на грудь. Я видел, как его пальцы сжали мягкую белую плоть, напоминающую мне тот самый зефир. Грудь Ники не умещалась в его ладонях, и вместо того, чтобы поглаживать ее, он просто держался, сжимая все сильнее и сильнее пальцы. В какой-то миг мелькнула мысль показать ему, как стоило бы это делать. Еще подумалось, что Нике должно быть больно, но лицо ее выражало только удовольствие. Явно специально она запрыгала на долговязом ритмичнее и застонала еще громче.
Злость, возбуждение, стыд – странный сплав чувств смешался во мне. А дальше я не смог себя контролировать. Подлетел, залепил ей оплеуху. Вероника, вскрикнув, схватилась за щеку.
– Ты не думай, я не по своей воле, – вскочила Ника. – Он заставил, сказал, что убьёт тебя, если с ним не пересплю.
Мне было смешно это слышать – Дэн не был способен на убийство, на что он способен, так это отвешивать подзатыльники детям и доводить их до слёз дохлой кошкой.
В поиске кирпича я стал рыскать взглядом, но, как назло, в темноте не мог разглядеть. На бетоне был расстелен плед, кругом валялась одежда, в глаза бросился белый бюстгальтер – я думал, что, как большинство девчонок, Ника носит чашечки с поролоном, но он оказался тонким и кружевным.
– Ты такой рассерженный, – вдруг засмеялась Ника, и хохот ее разнесся эхом по берегу. – Ты мне противен. Убирайся, не мешай нам.
Еще минуту назад у нее был затравленный взгляд, и я готов был поверить, что Дэн её принудил. И тут на тебе! Замерев в растерянности, я краем глаза видел, как Дэн торопливо натягивает штаны.
– Слышал, что сказала девушка? – бросил Дэн. Он отвесил какую-то скабрезную шутку, но я не слушал его. В голове пульсировало.
– Что ты уставился, как олух? – продолжала Ника, голос ее дрожал. – Вали отсюда. Я пошутила, все пошутила.
– Шлюха! – бросил я, став надвигаться на нее с кулаками.
Ника сделала шаг назад...
Тут же почувствовав тупую боль сзади, я повалился. Перед глазами поплыл бетон... Последнее что я услышал сквозь гул в голове - голоса. Казалось, что они надвигаются со всех сторон. Среди них я отчетливо различал жалобное "нет". И гнусавое: "Заткни ей рот". И, скорее всего, возглас Дэна: "Эй, ребят, вы чего?"... Я пытался подняться, но не чувствовал ни рук, ни ног, словно одеревенел. А потом провалился в беспамятство.
***
– Вы только подумайте, – причитала старуха, - убивец, злодей какой! Такую деваху славную угробил. Что же теперь делать?
Народа у берега собиралось все больше и больше. Я видел, как уводили мать Ники, женщина едва держалась на ногах. Отец, скорее всего, как обычно, был в запое. А чужая бабка все причитала и причитала.
– Ах, негодный. Это все Фроловский сын. Да, видала, как она с ним по двору за ручку расхаживала. Это он деваху загубил. Точно вам говорю.
– Женщина, – обратился к старухе участковый.– Оставьте расследовать это дело нам. Отойдите в сторону.
Я весь похолодел, сердце упало в пятки. Последнее, что я помнил – как очнулся один на плите у затопленного дока. Голова невыносимо раскалывалась. Было уже светло. Я выбрался из зарослей и только тогда увидел собирающуюся у судоверфи толпу. Пока я шел, мне все казалось, что это кошмарный сон. Сейчас проснусь, и все будет хорошо, как прежде.
– Ника, Ника, - я упал на землю и пополз к накрытому черной клеенкой телу. – Прости, Ника. Я виноват, прости.
– Только вас нам еще не хватало, молодой человек, – участковый ухватил меня за шиворот и стал оттаскивать.
– Это я ее убил.
– И Фролова вы тоже убили?
– Фролова? – я поднял глаза на участкового.
– Раз вы убили девушку, значит, должны были убить и парня, – жестом головы он указал вправо. – Интересно, что вы можете нам сообщить об этих Ромео и Джульетте. А чем, кстати, убили?
– Кирпичом, – ответил я.
– Так, так. Все понятно.
– Что вам понятно? – стал кричать я. – Ни хрена вы не понимаете!
– Вот и объяснишь, – быстро черканув что-то в протоколе, невозмутимо произнес участковый. – А сейчас отойди, не мешай работать.
– Не пудри всем мозги, – встряла бабка. – Какой из тебя убийца? Что ты на себя наговариваешь? Такие не убивают, а сами жертвами становятся.
***
У дока по-прежнему колючие заросли. Как-то заметил, что туда, смеясь, нырнули подростки. Видимо, для какой-то влюблённой парочки бетонный берег то же стал укромным уголком.
Дело закрыли, все было понятно – по Шекспиру сработано. Никаких следов борьбы, она поскользнулась и упала в воду, он за ней. А я всё время задаюсь вопросом – мог ли я в тот момент убить? Это страшно осознавать. Ника была мне дорога, очень дорога. Отпустит ли Господь мои грехи, воздастся ли по заслугам негодяям?
Похожие статьи:
Рассказы → Монолит (Работа №7)
Новости → Конкурс "Начало конца"
Рассказы → До рассвета (Работа №5)
Рассказы → Снег (Работа №4)
Рассказы → Благими намерениями… (Работа №6)
