Варежка

- Тимофей, что с твоими руками? Они у тебя всё время забинтованы. Ты опять на доске неудачно покатался? – бледное веснусчатое лицо Карины ехидно сморщилось.
- Не, это с прошлого раза, срослось криво, - пробормотал Тимофей, изучая траву под ногами.
- Тебе кости дробили? – Карина попыталась заглянуть в его глаза, - Больно было?
- Терпимо. Завтра на рентген иду, гипс снимать.
- Вот здорово! Я ужасно хочу пригласить тебя в гости, с предками познакомить. А ты всё с перебитыми руками ходишь. Вдруг папа решит, что ты – сорвиголова? Нет, надо обязательно без гипса. Придёшь завтра вечером?
- Приду, - сказал Тимофей, и чмокнул девушку на прощанье.

Ворота послушно открылись, и Тимофей протиснулся между машинами к подъезду, в котором жила Карина. Около входной двери светился мягким голубым светом круг для сканирования ладони. Тимофей озадаченно посмотрел на загипсованные руки. Пожал плечами и приложил как есть. Круг засветился. Красный. Зелёный. Снова красный. И вдруг круг погас, будто в системе произошёл сбой, но дверь всё-таки открылась.

Лифт был узкий с гигантскими кнопками, на которые можно было нажать кулаком. В кулак Тимофей руку сложить не мог, поэтому ударил локтем. Сработало! Карина жила на последнем, тридцать четвёртом этаже. Такая же гигантская «кулачно-локтевая» кнопка ждала его у входной двери.

Карина открыла дверь, и хлопнула в ладоши. Тут же из ниши выкатился шарик с манипуляторами, развязал шнурки на кедах Тимофея и Карины.

Стены гостиной были завешены экранами с картинами, нарисованные компьютером: розовый квадрат на сиреневом поле с синими треугольниками, бледные брызги на «мокром» серебристом фоне, пурпурные ракушки-деграде.

Тимофей принялся рассматривать картины, старательно пряча руки за спиной. Цвета и пропорции подобраны правильно, но кроме эстетического удовольствия от этих картин нечего было получить. Вышел отец Карины: высокий полноватый мужчина с гладкой, какой-то аристократической лысиной.

- Владислав Петрович, - мужчина протянул руку.
- Тимофей, - ответил юноша.

Папа Карины осторожно пожал загипсованную руку.
- Так неудобно вышло, жена опаздывает. Вы уж извините.
- Что вы, это я раньше времени приехал, - Тимофей посмотрел на кустистые брови мужчины.
- А как Вы вошли? – поинтересовался Владислав Петрович.
- У меня этот гипс давно, меня система уже за своего принимает.
- Шутите? А что вы скажете об этой картине? Это наша гордость! Мы у музея перекупили год назад, эту картину сам Робобрант рисовал!
- Извините, я не разбираюсь в современном искусстве.

Владислав Петрович с пернебрежением посмотрел на юношу, но смолчал.

- А в чём же Вы разбираетесь? - спросил он вновь.
- В досках. Я катаюсь на доске.
- На скейтборде, что ли? - отец Карины поморщился и пробормотал. – Сорвиголова.
- Да, причём давно и успешно.

Карина почувствовала напряженность, взяла папу за руку и сказал:
- Я такая голодная! Волка бы вместе с ушами проглотила.

Владислав Петрович ласково посмотрел на дочь:
 - Да, и я тоже. А вы, Тимофей?

Парень кивнул. Карина подошла к столу в центре гостиной, ловко большим пальцем выбрала на панели номер блюда. На лице девушки заиграла хитрая улыбка:
- Сейчас нам подадут наше фирменное блюдо.
- Я думал, что фирменное блюдо – то, которое готовит хозяйка. – Тимофей стоял, ожидая приглашения.
- Откуда такие допотопные сведения? – Владислав Петрович приподнял брови.
- Допотопные? Хм. А руки где можно помыть перед едой?
- Это ещё зачем? И как ты их мыть будешь? – вмешалась Карина. - Они же загипсованы!
- Точно. Забыл.

В центре стола открылось окошко, из которого появилась плоская тарелка с дымящейся рыбой, усыпанной кусочками помидор.
- Вот это у вас стол-самобранка! Удобно. – Тимофей не переставал удивляться.
- А у вас не так? – спросила Карина.
- Почти так. У нас старая модель, «допотопная».

Отец Карины выдвинул для дочери стул, обернулся к гостю, - Надеюсь, вы умеете на современный стул садиться?
- Умею, - в голосе Тимофея послышались нотки неуверенности. Он сел, и озадаченно посмотрел на хозяев.

- У нас принято, чтобы гость первым отведал блюдо, - сказал Владислав Петрович.

Тимофей посмотрел на рыбу, потом на руки:
- Я давно не был в гостях, забыл весь этикет. Может, вы начнёте? Я боюсь опростоволоситься с рыбой.

- Прямолинейный молодой человек, мне это нравится, только нет здесь никаких этикетов, всё просто, - и Владислав Петрович большим пальцем нажал кнопку на столе. Из стола вытянулись тонкие спицы-манипуляторы, и принялись кормить главу семейства. Тимофей уголком гипса нажал кнопку, и тоже стал жевать-глотать предложенную еду.

- Очень вкусно. Рыба мягкая, жирная. И помидоры не пластмассовые, настоящие, – с набитым ртом пробормотал Тимофей.
- Рад, что вам понравилось, но лучше дожуйте – а потом говорите, – строго сказал Владислав Петрович.

Карина скрипнула ножками стула по гладкому, будто каменному полу. Владимир Петрович довольно откинулся на стуле. Тарелка и манипуляторы спрятались в столе.

- А кроме скейтборда, у вас есть какие-то интересы? Сериал «Бронетранспортёры» смотрите?
- Нет, сериалы я не смотрю. У нас нет телевизора.
- Как это – нет телевизора? - Владимир Петрович привстал на секунду, снова сел, - Как это?
- Я всё время на соревнованиях. Мне некогда смотреть. Вот и не покупаем. – Тимофей не понимал, что вызвало такую бурю эмоций, и настороженно улыбался.
- Странно как-то. Вы извините нас, мы на минутку.

И он отвёл дочь в другую комнату.

- Мне не нравится этот тип. Он совершенно неадекватный!
- Но, папа, что ты такое говоришь! Он интересный, разносторонний, весёлый. Мне он действительно нравится.
- Он чудаковатый, а не интересный. И юмор у него странный.

На последней фразе мужчина почти перешёл на крик. Хлопнула дверь. Карина побежала к окну, распахнула настежь, увидела бегущего Тимофея. Под мышкой у парня были зажаты кеды. Она не успела крикнуть, Тимофей уже выскочил за ворота.

***

- Что, опять гипс? – сказала Карина без приветствия, как будто не было удушающих разговоров с родителями, и трёх месяцев бесполезных попыток забыть Тимофея.
- Опять, - так же буднично ответил Тимофей.

К девушке подошёл парень с мороженым, - Вот, последнее. Держи.
- Спасибо, - Карина заулыбалась, стала осторожно кусать, - Жара сегодня нечеловеческая.
- Мороженым прикормил. Ну-ну, - едко проговорил Тимофей.
- Да, а что? – новый парень Карины побагровел.
- А ничего, - и Тимофей ударил загипсованной рукой по стволу дерева, поморщился от боли и ушёл из парка.

«Сегодня не стоит соревноваться. Бесполезно», - думал Тимофей, и то ли пот, то ли слёзы катились по его лицу.

***
- У меня сегодня день рождения, - голос Карины был далеко не праздничный.
В трубке повисло молчание.
- Поздравляю, - бросил Тимофей.
- Мы глупо поссорились, - вздохнула Карина.
- Все ссоры на свете – глупые, - юноша задумался на минуту, - тем более, мы не ссорились. Ты просто завела себе нового бойфренда.
- Он не бойфренд, так, знакомый, - Карина вздохнула, - Приходи ко мне вечером.
- Это ещё зачем? – металлическим голосом проскрежетал парень.
- У меня же день рождения, - тихо, без надежды произнесла Карина.
- И что? – проорал Тимофей и бросил трубку.

Весь день он злился на Карину: надо же, хватило наглости звонить! День рождения у неё, видите ли. Звезда! Но к вечеру злость иссякла, и ему стало казаться, что не стоило так кричать на девушку. И Тимофей пошёл бродить по городу, чтобы как-то успокоиться. Около пирса он остановился. В прошлый день рождения Карины они ночью оказались на берегу, и там, после удушающей жары, болтали ногами в холодной воде, сидя на мокром дереве. Воспоминание обожгло его, и он двинулся прочь от реки. Незаметно для себя самого, он оказался возле её дома. Из открытого окна вырывались звуки механического пианино. Легко колыхалась штора, с тёмным, будто нарисованным силуэтом. Плечи поднялись к ушам, словно хотели защитить от затягивающих, заманивающих звуков. Тимофей развернулся, и побежал туда, где тишина обнимала узкие замысловатые улочки.

***

На последнем флипе от доски отлетела наждачка, Тимофей на минуту потерял землю, и неловко шлёпнулся. Если бы не загипсованные руки, он наверняка бы переломал пальцы. Понятно, что в баллах он сильно потеряет, и призовое место ему не светит. Месяц изнурительных тренировок – коту под хвост! Жалкий, никчёмный месяц.

Тимофей сел на лавку, его дыхание срывалось на хрип. Рядом кто-то сел.
- Привет, - Карина попыталась поймать его взгляд, - У тебя руки стеклянные, что ли?
- А где мороженщик? Уехал в свою Лапландию? – выплюнул Тимофей.
- Ты даже не поздороваешься?
- Привет, как откатала? – холодно сказал Тимофей.

- Да так, - Карина вытащила платок, вытерла лоб и шею. Впрочем, румянец шёл её чересчур бледному лицу.
Внезапно Тимофей встал со скамьи:
- Пойдём со мной.
- Не, мне надо домой, душ принять, переодеться.
- Это ненадолго. Тут рядом.

Они прыгнули в робота-такси, и через три минуты машина высадила их около высокого забора. Тимофей привычным жестом нажал гипсом на кнопку, и ворота открылись.

- У вас какая-то другая система? Не надо ладонь прикладывать?
- Это звонок.
- Звонок? В каком смысле? – Карина ошарашенно заморгала, - Вы не подключены к системе?

Но увидев зелёный благоухающий сад, Карина напрочь забыла про систему безопасности города. В глубине сада притаился крошечный домик красного кирпича.

- Я такие только на картинках видела. В музее.
- Пойдём уже, - Тимофей потащил девушку к дому.

Дверь открыла женщина средних лет в длинном сером платье, в забавном розовом переднике в горошек, и таких же розовых рукавицах. В её глазах читалась растерянность:
- Тимофей, я не ждала гостей.
- Мама, познакомься, это Карина. Я про неё тебе рассказывал. Карина, это Антонина Николаевна, моя мама.
- Очень приятно, - и женщина послала гневный взгляд Тимофею, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась девушке.

Карина густо покраснела за свой внешний вид: растрёпанные волосы, стоптанные кеды, растянутая майка, которая к тому же неважнецки пахла.
Карина и Антонина Николаевна переглянулись, и осуждающе посмотрели на Тимофея.

- Вечно мой сынок чудит. Можно ведь предупредить. Эх, входите, что топтаться в коридоре. Что сделано – то сделано.
- Я пригласил Карину, чтобы показать ей картины.
- Да? Вот как. Ну что ж. - Антонина Николаевна замялась, - Карина, сюда, пожалуйста.

Стены гостиной были увешены картинами, почти так же, как и дома у Карины. Девушка подошла к первой картине и увидела большой дымчатый шар, внутри – огрызок яблока, заросший крошечными голубыми елочками.

- Так не бывает! Ваш робот-художник сломался!
- Это рисовал мой отец.
- Не поняла. Твой отец – робот? - Карина топнула от возмущения. - Что за глупости!
- Да, а следующая картина – моя, - с этими словами парень отщелкнул зажим на гипсовой повязке, обнажил руку.

- Что это у тебя?
- Это пальцы.

Тимофей пошевелил пальцами перед носом Карины. Девушка вытаращила глаза, хотела было коснуться, но тут же отдёрнула руку. Пальцы! У Тимофея пять пальцев, а не сращенная ладонь-лопатка с большим пальцем сбоку. Карина не могла поверить своим глазам.

В это время мама Тимофея села около непонятного чёрного блестящего ящика, откинула крышку, и заиграла. Карина безотрывно смотрела, как бабочки-пальцы порхают по клавишам, то замирая, то снова оживая. И вдруг в её памяти вспыхнуло воспоминание. Перчатка в музее. Трижды вспотевший гид, объясняющий, зачем нужны пальцы. Отец, который на выходе из музея протянул варежки, и шапку: «Не мёрзни».

Мелодия добралась до самой высокой, искрящейся ноты и оборвалась. Оборвалось и воспоминание. Словно в тумане, неловко попрощавшись, Карина ушла домой.

***

Когда родители Карины вернулись из гостей, то обнаружили разбитые экраны картин, пол, усыпанный стеклом, и переломанных роботов-уборщиков. Отец побагровел.

- Я сейчас ей задам трёпку!
- Не надо. Что-то случилось. Я поговорю с ней, - женщина прикусила губу и исчезла за дверью.

Мужчина хлопнул в ладони ещё раз, но шнуровальщики так и не показались. Тогда он сел на диван и попробовал расшнуровать ботинки. Не получалось. Шнурки выскальзывали, будто намазанные маслом. Но всё-таки обувь удалось стащить. Послышался стук каблуков.

- Я ничего не поняла. Пусть она успокоится, потом поговорим.
- Она хоть что-то объяснила? – мужчина стоял, нелепо зажав в руках ботинки.
- Пыталась. Говорила что-то про Тимофея, его маму, какие-то перчатки, пирог.
- Она пирогом отравилась? – отец Карины высказал догадку.
- Нет, сказала, что пирог был вкусным. Но что его очень неудобно, - женщина присела на диван, и стащила туфлю, - есть.
- Да, бессмыслица какая-то. Ты права, пусть успокоится, и тогда всё нам объяснит.

Вышла Карина. Заплаканное лицо перекосилось от ярости.

- Я не успокоюсь! Я никогда не успокоюсь! Всё оказалось ложью: и ваши дурацкие картины, и механическое пианино, и «умный дом». – Щёки Карины пылали пожаром. - Дом-то, может быть, и умный, но вот мы остались в дураках!

Она подняла руку-лопатку на свет.

 - Это уродство, уродство, уродство! – и снова разрыдалась.

- А что ты хочешь? Вернуться к каторжному труду? – мама Карины сдёрнула вторую туфлю. - Хочешь сама стирать-убирать-готовить?
- Я не говорю, что надо вернуться к каторжному труду, но зачем же всё автоматизировать?! Это мир не для людей, а для роботов. – Карина прошлась по комнате деревянной походкой, изображая робота-уборщика.
- Ты не в себе. Иди, умойся, попей воды. Какой смысл в рыданиях? Что сделано – то сделано. Назад же не вернёшь.

Карина вздрогнула, услышав те же слова, что говорила мама Тимофея. Расправила плечи и перестала рыдать.
- Я верну! Я верну всё назад!

Девушка присела и стала неумело собирать осколки слабыми дрожащими руками.